Текст книги "Падение Элизабет Франкенштейн"

Я открыла.

– Простите! – выдохнула я. Перед дверью ждали Жюстина, Мэри и пожилой джентльмен. – Меня пугает этот квартал. Я не хотела, чтобы кто-нибудь сюда вошел.

– Элизабет!

Взгляд Жюстины скользнул от моей окровавленной руки к лицу, на котором, вне всяких сомнений, застыло дикое выражение.

Я заставила себя улыбнуться.

– Я поскользнулась, когда пыталась прибраться. Пойдемте, нужно унести отсюда Виктора.

Я повела их в комнату, понадеявшись, что они не станут задавать лишних вопросов. К счастью, тяжесть состояния Виктора не вызывала сомнений, а потому ничто другое их не заинтересовало. Мэри, прищурившись, окинула комнату взглядом, но помогла поднять Виктора с постели.

– Чем это пахнет? – поинтересовалась она.

– Нужно перенести его в экипаж. Скорее! – Подталкивая их к выходу, я мысленно взмолилась, чтобы они не вспомнили про второй этаж и не решили его осмотреть. Когда мы все оказались на улице, я плотно прикрыла за нами дверь.

– Что ж, по крайней мере, все уже позади, – облегченно вздохнула Жюстина.

Мои дела здесь были еще не закончены, но я изобразила улыбку облегчения, показывая, как я рада тому, что навсегда покидаю это ужасное место.

Жюстина взяла меня за локоть и перевязала мне ладонь своим носовым платком. Мое платье было покрыто грязью и сажей. В глаза бросались яркие пятна моей же крови, напоминающие брызги на грязном снегу.

– Вы правильно сделали, что решили его найти, – сказала Жюстина. – Вы нужны ему.

Я всегда была ему нужна. А теперь он нуждался во мне вдвойне. Я должна была помочь Виктору прийти в себя, должна была защитить его. Я не могла допустить, чтобы кто-нибудь узнал правду.

Виктор сошел с ума.

Глава девятая
Минует ужас нынешний, и тьма когда-нибудь рассеется

В доме врача, статного господина, чья одежда намекала на множество благодарных и состоятельных клиентов, была отдельная комната для пациентов вроде Виктора, которым требовался покой и постоянная забота.

Я проследила, чтобы Виктору обеспечили должный уход, и описала врачу его многочисленные затяжные горячки.

– В таком состоянии он начинает бредить. – Я убрала со лба Виктора волосы и приложила влажную тряпку. Пожилая сиделка маячила поблизости, ожидая, когда я уступлю ей место. – Он может нести бессмыслицу или говорить ужасные вещи, но когда он придет в сознание, то ничего не вспомнит, потому что это всего лишь горячечный бред.

Врач нетерпеливо закивал.

– Поверьте, мне знакомы симптомы лихорадки. Вам больше не нужно беспокоиться, фройляйн Лавенца. Мы о нем позаботимся. Вы можете навещать его по утрам, но в остальное время ему нужен покой. Нам повезло, что вы нашли его вовремя. Еще пара дней, и сжигание телесных жидкостей могло привести к смерти.

– Да, – пробормотала я, поцеловав Виктора в щеку, и отступила от его постели. – Нехорошо, когда телесные жидкости сжигаются.

Кое-что, однако, сжечь было необходимо.

В гостиной меня ждали Мэри и Жюстина. Жюстина ерзала в кресле, нервно поглядывая в окно на опускающееся к горизонту солнце. Завидев меня, она вскочила, как высеченная огнивом искра.

– Элизабет! Как Виктор?

– Его уложили в постель. Уверена, он поправится. Спасибо вам, Мэри, что так быстро нашли опытного врача. Нам повезло, что мы вас встретили, – по многим причинам.

Мэри кивнула, надела перчатки и поправила шляпку.

– Хорошо, что я пошла с вами. Мой дядя был бы рад, что я помогла Виктору. Я тут подумала… возможно, он последний, кто видел Виктора здоровым. Разумеется, в тот момент Виктор наверняка был здоров. Иначе дядя ни за что не оставил бы его одного в этом месте.

– В отличие от Анри, – добавила я.

В голове у меня уже роились мрачные мысли, отдающие пеплом и гарью.

Жюстина сделала несколько мелких шажков к двери.

– Но ведь Анри уехал много месяцев назад. Он бы тоже остался, если бы знал. У нас еще есть какие-то дела? Скоро стемнеет, и мы окажемся на улице!

Мэри непонимающе сдвинула брови.

– Хозяйка нашего пансиона не слишком добра, – пояснила я. – С заходом солнца она запирает входную дверь. Она предупредила нас, что если мы к этому времени не вернемся в дом, то нам придется ночевать на улице.

Только теперь я поняла, что это осложняет дело. Я не могла провести под замком всю ночь, но мне нужен был веский повод, чтобы просить Мэри о гостеприимстве.

– Честно говоря… – я помолчала, словно обдумывая только что пришедшую в голову мысль. – Ночью в болезни Виктора может наступить кризис, и мне бы хотелось узнать об этом немедленно и иметь возможность приехать. Мэри, вы уже сделали для нас так много, но… могу ли я просить вас о еще одном одолжении?

– Разумеется. Не стоило даже спрашивать. Этой ночью мой дом открыт для вас – и в любую другую ночь тоже. Вот только свободная кровать у меня одна.

– Я могу спать на полу, – предложила Жюстина.

– Ерунда. У нас есть приличная комната, за которую мы уже заплатили. – Я снова помолчала, не оставляя никаких сомнений, что я пекусь исключительно об их удобстве. – Мне нужно будет найти новую одежду для Виктора, чтобы утром ему было во что переодеться. Я ее куплю – не имею ни малейшего желания возвращаться в его жилище! Мэри, вы не могли бы проводить Жюстину в пансион и удостовериться, что она устроилась на ночлег? А потом я приду к вам, чтобы быть рядом в случае, если понадоблюсь Виктору. В конце концов, это всего на одну ночь. Завтра мы сможем точнее оценить его состояние и понять, сколько времени ему понадобится на восстановление.

Обе они сочли мой план разумным, хотя Мэри, похоже, настораживала настойчивость, с которой я отсылала их с Жюстиной прочь. А еще этот план позволял мне вернуться в незапертую комнату у реки одной, без увязавшейся за мной подруги, которую могла разбудить моя ночная вылазка.

Я оставила врачу адрес Мэри и помахала вслед экипажу, увозившему Мэри и Жюстину, а потом решительно повернулась, готовая приступить к предстоящим мне неприятным делам.

***

К городскому собору примыкало кладбище, но оно было слишком людным, а его название не совпадало с тем, что было указано в списке Виктора. Я снова выскользнула за пределы стен, охраняющих добрый народ Ингольштадта, – на этот раз обойдя по дуге сторожку, которая напугала меня, когда я увидела ее впервые.

До места я добралась на закате. Скрюченные деревья сбрасывали скопившиеся на листьях капли дождя. В доме с одним окном, что стоял на краю изогнутой зеленой лужайки, горел свет, и я уверенно постучала. В последний момент я запахнула плащ, чтобы прикрыть забрызганное грязью и кровью платье.

Дверь открыл мужчина, такой же скрюченный, как деревья вокруг.

– Я могу вам помочь?

– Я здесь по поручению отца – он кладбищенский сторож в Женеве. В последнее время у нас орудуют расхитители могил, и он пытается собрать как можно больше информации. Я приехала в Ингольштадт навестить сестру и ее семью, и он попросил меня заодно узнать, не сталкивались ли вы с подобными бесчинствами.

Мужчина нахмурился и заглянул мне за спину.

– Вы одна?

– Да. – Я задрала подбородок и улыбнулась так, словно в этом не было ничего необычного и настораживающего. – Сестра недавно разрешилась от бремени и не может покидать дом. Я только сейчас вспомнила о поручении отца и улучила время, чтобы выполнить его, пока ей снова не понадобится моя помощь.

Он вздохнул и потер белую щетину на подбородке.

– Драгоценности брали?

– Да.

– Нет, у меня проблемы другого рода.

Я нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

Он поднял кустистую бровь.

– Я живу рядом с университетом. На моем кладбище грабителей интересуют не драгоценности. Их интересуют тела. – Он покачал головой. – Грязное, гнусное дело. Мне предлагали плату за тела, но я никогда не брал денег. Ни разу. Я делаю обходы почти каждую ночь, но я стар, и мне хотя бы изредка нужно спать.

Я сочувственно закивала с непритворным ужасом на лице.

– Скажите своему отцу, что ему повезло, коли пропадают только украшения. Это скрыть куда проще, чем пустую яму на месте могилы чьего-нибудь брата.

– Х-хорошо. Спасибо, сэр.

Он печально махнул рукой и закрыл дверь. Я повернулась к кладбищу. Вечер вступал в свои права, и все вокруг из зеленого превращалось в серое, а потом черное, мягкое, безмолвное. Я представила, как крадусь по кладбищу с лопатой, высматривая свежие могилы. Как копаю до мозолей на ладонях. Как достаю тяжелое, непослушное тело и волоку его за собой, спотыкаясь о корни и приземистые надгробные камни, и как тело падает на землю, которая должна была забрать его и укрыть от мира…

Сколько же сил это, должно быть, отнимало. Я могла представить, как Виктор делает это один раз; может, два. Но наверняка он нашел способ получше.

Еще одним адресом в списке значилась мертвецкая – хранилище для тел бедняков. Покойников, у которых не было родных или друзей, способных оплатить достойное погребение, отправляли туда, а потом хоронили в бедняцких могилах.

Если на кладбище было сыро и спокойно, то мертвецкая оказалась промозглым, отталкивающим местом. Я постучала. Мужчина, открывший дверь, напоминал скорее хорька, чем человека. Он с подозрением сощурил свои крошечные глазки и обнажил редкие, но острые гнилые зубы.

– Чего вам? – буркнул он.

Я царственно вскинула бровь.

– Я пришла по поручению заинтересованного покупателя.

Мужчина согнулся в приступе такого отчаянного кашля, что я забеспокоилась, как бы он не выкашлял себе легкие. Наконец он выплюнул на пол комок мокроты; немного слизи попало ему на ботинок. Вероятно, так он ухаживал за обувью.

– Дайте угадаю: Анри Клерваль?

Я ахнула. Анри покупал для Виктора трупы? Я не могла себе этого представить. Это было слишком невероятно.

А потом я поняла. Должно быть, Виктор воспользовался именем Анри, чтобы не выдавать себя презренному существу, стоявшему теперь передо мной. Умный ход. Кроме того, он облегчал мне работу: мне не придется покупать молчание этого человека.

– Да, – сказала я. – Меня прислал Анри.

– Так значит, у нашего благородного господина закончилось сырье? С чего бы ему присылать вас?

– Он был болен. Но теперь он наконец может продолжить свои… изыскания.

Мужчина захихикал и сморщил рот, одновременно пытаясь скрыть жадность.

– У меня сейчас полно покупателей. Покупателей, которые готовы платить авансом. В университете мои услуги очень востребованы. Он думает, что может вот так заявиться сюда и снова потребовать лучшие материалы?

– О чем вы говорите?

– Самые высокие! Самые сильные! Самые странные! У вашего Анри слабость к необычному. Он считает мертвецкую этаким рынком, на котором можно поторговаться за мешок яблок! Я по нему не скучал, нет, глаза б мои его не видели. Но мне очень хотелось бы видеть деньги, которые он мне должен.

Его взгляд то и дело возвращался к моей сумочке, и я с трудом удержалась, чтобы не прикрыть ее рукой. Я придерживала плащ, пряча платье, и любое неосторожное движение могло выдать меня.

– Понимаю, – холодно сказала я. – Мне нужно посоветоваться с ним и узнать, желает ли он и дальше оказывать вам свое покровительство.

Лицо мужчины скривилось в подобии улыбки.

– Предлагаю сделку. Я только что получил два трупа: иностранцы, без семьи – никто не хватится, если они так и не доберутся до кладбища. Но вы заплатите мне сейчас и вернете то, что он мне задолжал.

Я попятилась, не в силах скрыть отвращения. Виктор… Как он мог опуститься так низко? Как он мог связаться с таким негодяем и заняться делами, от которых леденеет кровь?

– Куда это вы?

Он вдруг подался вперед и схватил меня за запястье своими холодными пальцами. Я вздрогнула, представив, что еще сегодня трогали эти руки.

– Я ухожу, сэр. Отпустите меня.

Он дернул меня к себе. Мой плащ распахнулся, и он, заметив мою одежду, рассвирепел.

– Не раньше, чем получу то, что мне должен Анри! Считаете меня грязным из-за моего занятия? Думаете, он может остаться в стороне в своем чистеньком щегольском костюме? – Он развернулся к открытой двери и потянул меня за собой. – Я вам покажу, какую грязь скупает ваш Анри. Я вам покажу, за что он отказывается платить.

Надо было закричать. Я знала, что мне надо закричать. Но я не могла себя заставить. Меня слишком долго приучали к молчанию. Но мне нельзя было заходить внутрь. Сегодня я уже насмотрелась достаточно ужасов. И мне не хотелось знать, что он сделает со мной за закрытыми дверями.

Сердце пыталось вырваться из груди, а язык прилип к небу. Свободной рукой я потянулась к шляпе и вытащила одну из длинных и острых булавок, которые удерживали ее на волосах. А потом изо всех сил вонзила булавку в запястье мужчины, тщательно прицелившись в место между двумя костями, чтобы проткнуть руку насквозь.

Он завопил от боли и неожиданности и выпустил меня. Я развернулась и побежала.

Вслед мне неслись злобные крики, но, к счастью, преследовать меня он не стал. Оказавшись за безопасными городскими стенами, я прислонилась к кирпичному зданию, пытаясь перевести дух. Сердце продолжало колотиться, как будто за мной гнались.

Я бы хотела сказать, что не могу представить Виктора в сговоре с этим человеком, но это была бы неправда. Виктор уехал, одержимый желанием победить смерть; без меня он оказался во власти своего наваждения и опустился в самую преисподнюю.

Я подтолкнула Виктора к этому безумию. Я исправлю свою ошибку любой ценой.

Река отсекала нас от общества других людей за исключением Анри и, временами, его родителей, и большинство болезней, вспыхивавших в Женеве и, подобно плесени, расползавшихся по ней на протяжении долгих зим, обходило нас стороной.

Когда мне было почти пятнадцать, болезнь наконец отыскала меня и обрушилась со всей яростью, чтобы наверстать упущенное. Я провалилась в царство тьмы и боли. Думаю, Франкенштейны вызывали ко мне врачей, но я этого не запомнила: мое тело безжалостно уничтожало само себя. Мой мир пылал. Разрывался от боли.

А потом все чувства словно отрезало.

Грань между жизнью и смертью с ранних лет завораживала Виктора. Я пересекла эту грань, когда пришла в этот мир, поменявшись местами с матерью, умершей в родах. Теперь я знала, что снова оказалась на границе. С одной стороны был Виктор. Жюстина. Анри. Жизнь, которую я выстраивала отчаянно, упорно, не чураясь никаких методов. С другой стороны была неизвестность. Но эта неизвестность манила, обещала унять боль. Унести болезнь. Подарить отдых от бесконечной борьбы, интриг и работы, работы, работы – всего, что позволяло мне сохранить свое место в мире.

И вдруг – я почувствовала на лбу прохладную руку. Тихая мольба – бесконечный поток молитв – вывела меня из темных, неизвестных земель, как дорожка из крошек, которые сияют в лунном свете, указывая путь домой. Прошло какое-то время – может, несколько дней, а может, недели, – и я наконец открыла глаза и увидела, чьи молитвы вернули меня к жизни.

Мадам Франкенштейн.

Я ожидала, что это будет Виктор или Жюстина – два существа в этом доме, которые меня любили. Но я не догадывалась, насколько мадам Франкенштейн зависела от меня. Я недооценила ужас, охвативший ее при мысли о том, что случится, если я их покину.

Ее глаза лихорадочно сверкнули, и она прижала мою ладонь к своим сухим горячим губам.

– Ты вернулась, Элизабет! Никогда больше нас не бросай. Я же говорила. Ты должна быть здесь, с Виктором.

У меня не было сил, чтобы кивнуть. В пересохшем горле першило, и я не могла выдавить из себя ни слова. Но я встретила ее взгляд, и мы друг друга поняли.

А потом мадам Франкенштейн свернулась на кровати рядом со мной и заснула.

Не прошло и дня, как я окрепла достаточно, чтобы сесть и самостоятельно поесть. Но расплачиваться за мое выздоровление пришлось мадам Франкенштейн. Она выхаживала меня, игнорируя наставления врача, и моя болезнь перекинулась на нее. Горячка оставила меня и выбрала себе другую жертву.

Когда врач пришел, чтобы перенести мадам Франкенштейн в ее комнату – из которой она, как уже было ясно, больше не выйдет, – ее пальцы стиснули мое запястье.

– Это твоя семья, – сказала она сипло, как будто проглотила горячий уголь. Такой же уголь горел красным светом в ее напряженном взгляде. Нет, она не признавала меня наконец членом семьи. Она просто перекладывала на мои плечи свою ношу. – Виктор… Ты за него… отвечаешь.

Врач с судьей Франкенштейном подняли ее на руки. Ее голова запрокинулась набок, и, пока ее уносили, она не сводила с меня глаз. Я выбралась из постели, в которой, хотя мадам Франкенштейн еще была жива, уже поселился ее призрак.

Держась за стены, я добрела до комнаты Виктора. Он сидел, обложившись книгами и отгородившись ими, как крепостной стеной. Свеча почти догорела; его обычно безукоризненно чистая одежда была грязна и измята. Кровать, в которой явно не спали, служила одновременно рабочим столом и книжным шкафом.

– Виктор, – просипела я. После длительного молчания мой голос еще не успел восстановиться.

Он поднял глаза, неестественно яркие по сравнению с темными кругами под ними.

– Я должен был тебя спасти, – сказал он и заморгал так, будто видел и одновременно не видел меня.

– Мне уже лучше.

– Но не навсегда. Когда-нибудь тебя заберет смерть. Но я этого не допущу. – Он сощурился, и его голос задрожал от гнева и решимости. – Ты моя, Элизабет Лавенца, и я никому тебя не отдам. Даже смерти.

– Вы забыли купить для Виктора новую одежду, – заметила Мэри, поджимая губы. От ее проницательных глаз не укрылись мой растрепанный вид и сбившееся дыхание. На улице уже давно стемнело.

Я рассмеялась и коснулась шляпки, которая без булавки сидела наперекосяк.

– Я не успела найти магазин. Все уже было закрыто, а потом я заплутала в незнакомой части города. И блуждала до темноты, представляете? Я так устала!

Мэри кивнула – впрочем, без особого участия – и показала мне мою комнату.

Я выждала несколько часов, пока не решила, что настало время второго акта этой неприятной ночной пьесы. Я мечтала поспать. Мечтала закрыть глаза и забыть обо всем, что я видела и делала. Но я не могла. Я была нужна Виктору.

Часы в гостиной показывали час ночи, когда я выскользнула на улицу, прихватив из кладовки Мэри емкость с керосином.

Ночью город выглядел совершенно иначе. Редкие уличные фонари были расставлены далеко друг от друга, и здания напоминали огромных неповоротливых животных, наблюдающих за мной черными глазами, в которых я видела свое отражение. В этом городе было так просто исчезнуть. Уйти в темноту и не вернуться.

Я быстро шагала вперед, натянув капюшон; плащ путался в ногах. Меня не оставляло ощущение, что меня кто-то преследует, и я ежеминутно оглядывалась. Но я была одна. У сторожки я притормозила, закуталась в плащ поплотнее и внимательно осмотрела двери. Никаких звуков. Мир молчал, словно затаив дыхание и ожидая, что я буду делать дальше.

Переход через реку днем не запомнился ничем. Теперь же передо мной был, ни много ни мало, мост в другой мир. На нескольких лодках горели факелы, и черная как смоль вода местами казалась охваченной огнем. Это был Стикс, прямая дорога в ад.

Я задрожала и ускорила шаг. Я должна была поставить точку этой ночью, выполнить одно последнее дело. И тогда я стану свободна. Наконец я добралась до жилища Виктора. Я не могла назвать это место домом. Это был не дом. Я потянулась к ручке…

Дверь была приоткрыта. Я была уверена, что закрывала ее, когда мы уходили. Или нет? Я так торопилась увести отсюда Мэри, начинавшую проявлять опасное любопытство… А Жюстина что-то говорила мне… Может быть, я просто не захлопнула ее до конца. Я осторожно толкнула дверь ногой, не осмеливаясь зажечь лампу. Но внутри было темно. Люк на потолке был плотно закрыт. Я заглянула в комнату, в которой нашла Виктора. Печь была такой же холодной. Я достала спички и разожгла огонь, закрыла дымоход и оставила печную дверцу открытой. Потом я повернулась и…

Из темноты на меня смотрел человек.

Я взвизгнула и, охваченная паникой, швырнула в него емкость с керосином. Человек повалился на пол с деревянным стуком. Шляпа, упавшая вместе с напольной вешалкой, откатилась в сторону.

– Черт бы тебя побрал, Виктор, – прошептала я. Я не заметила вешалку днем, будучи занята другими делами. Я подняла шляпу и тихо ахнула. Даже в темноте я узнала ее.

Шляпа принадлежала Анри. Я купила ее перед самым его отъездом в Ингольштадт. Я провела по ней пальцами – мягкие бархатистые поля, жесткая тулья. Так значит, Анри все-таки нашел Виктора, когда тот уже жил здесь. Он не мог не заметить, что безумие Виктора усугубилось. И, тем не менее, он уехал.

На глаза навернулись злые слезы. Он бросил Виктора, бросил меня. Я не знала, что было больнее. Отчасти я ненавидела его еще и за то, что он имел возможность просто уехать. У меня такой возможности не было – и не будет никогда.

Я бросила шляпу на пол и полила ее керосином. Потом прочертила дорожку вдоль стен, израсходовав все до последней капли. Потом задвинула на дорожку стол Виктора и его деревянную кровать. У печи я нашла еще немного керосина и, пока печь разогревалась, пустила в ход и его, хорошенько смочив простыни.

Наконец я вышла в переднюю и развесила простыни на приставной лестнице.

Вернувшись в комнату, я чиркнула спичкой и кинула ее на шляпу, выдавшую Анри. Та вспыхнула, и огонь с текучей грацией побежал по прочерченным линиям. Жар был неожиданно сильным. Я постаралась на славу. В последний раз окинув взглядом комнату, где жил Виктор, я вышла.

Никто никогда не узнает, что именно он изучал и как далеко его, оставленного без присмотра, завело безумие.

Я подожгла простыни и дождалась, пока огонь поднимется к люку. Потом я вышла и закрыла за собой дверь. Никто не увидит пожара, пока огонь не охватит второй этаж. Но к тому моменту спасать будет уже нечего. Я вернулась к каменной ограде, которая тянулась вдоль крутого берега, и стала ждать. Я хотела увидеть, как огонь уничтожит кошмарную лабораторию. Я должна была убедиться.

Ждать пришлось недолго. Вскоре окна осветились, а потом стекла лопнули и наружу вырвалось ослепительно яркое пламя. Я пригнулась, защищая лицо от дождя осколков. Какие бы вещества ни пропитали пол второго этажа, на огонь они отреагировали бурно.

Я рассмеялась, задрав лицо навстречу сухому жару, исходящему от здания. Да, к опытам Виктора определенно стоило добавить огня. Но из окон на крыше почему-то не шел дым. Я оставила их открытыми. Почему тогда…

По желобу у меня над головой, ведущему от здания к реке, прокатился тяжелый грохот. Прежде чем я успела повернуться и посмотреть, что-то огромное с шумным всплеском упало в воду.

Я в ужасе прижала руку ко рту. Неужели внутри кто-то был?

Я перегнулась через край ограды, вглядываясь в спокойную черную воду. Я видела только отражение пламени у меня за спиной. Поверхность была неподвижна.

Возможно, что-то лежало внутри желоба и вывалилось, когда давление воздуха изменилось. Но когда я пришла, входная дверь была открыта. Кто мог ее открыть? У Виктора гости явно бывали редко. Может, давешний пьянчуга? Но я слышала, как он падает в воду. Тогда звук был куда тише.

Возможно, завистливый соперник? Профессор Кремпе слишком уж настойчиво пытался разузнать, чем занимался Виктор с тех пор, как они перестали общаться. Может быть, Виктор скрывался здесь, потому что за ним следили? Но кому интересны безумные теории человека, который возится с крадеными телами и изуродованными трупами животных?

В голову пришла более опасная мысль. Сторож мертвецкой, которому я невольно напомнила о долге Виктора, мог прийти за своими деньгами. Я задрожала, представив, как он с ревом выныривает и утягивает меня в воду. Но я не могла отвести взгляд, не могла повернуться спиной к тому, что поджидало меня в воде.

Я смотрела на воду, пока легкие не начали гореть от дыма; оставаться на месте преступления дольше было небезопасно и глупо. Черная поверхность воды осталась неподвижна. Река умела хранить свои секреты.

А я умела хранить свои. И секреты Виктора тоже.