Текст книги "Дни чудес"

– Не могу себе представить, что натворил твой бедный отец, – говорит Маргарет, намазывая булочку толстым слоем джема; мы всегда пьем здесь корнский чай [6]6
  Чай, к которому принято подавать булочки, сливки и джем.


[Закрыть]. – Он такой обаятельный.

– Господи, надеюсь, он не стал произносить какой-нибудь монолог или типа того. Это в его духе.

– Что он об этом рассказал?

– Не много. Замысловатую историю о том, как уронил пиццу официанту на голову, а потом сменил тему разговора.

– На этом твой эксперимент закончится?

– Шутишь? Я так легко не сдаюсь.

Мы умолкаем, запихивая себе в рот булочки.

– Я познакомилась со своим мужем на танцах, организованных его церковной группой. Я пришла туда без приглашения, надеясь на выпивку, а вместо этого нашла его. Мне пришлось самой заняться охотой. Мужчины как крупный рогатый скот – в основном глупые, но полезные. И у них бывают красивые глаза.

– Почему ты никогда о нем не рассказываешь?

– Нечего особо рассказывать, милая. Еще одно долгое замужество со своими взлетами и падениями. Ничего захватывающего. Он был простым человеком, довольным тем, что обычно остается в тени. Он не возражал, когда я на несколько недель уезжала на гастроли. Занимался домом и садом, готовил для меня. Он него пахло сигарами и одеколоном «Бэй ром». Другие подробности тускнеют, дорогая моя. Все тускнеет. – Она опускает взгляд в тарелку, потом смотрит в окно. Ее глаза, выглядывающие из-под морщинистых век, сверкают, как драгоценные камни. – Я ужасно старая, в этом все дело. Интересно, сколько я еще смогу быть полезной в театре? Боюсь, я начинаю ошибаться.

Действительно, Салли начала подбирать для Маргарет короткие роли с небольшим объемом текста. Актеры внимательно следят за ней. Прошлым летом она сильно ушиблась на репетиции «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда, напугав некоторых из нас. Она увидела это в их глазах – страх предсмертной слабости. Я знала это, потому что сама замечала такое.

– Если до этого дойдет, мы посадим тебя в кресло на колесиках и будем катать по сцене, – говорю я.

Она громко фыркает:

– Я смогу превосходно сыграть умирающего патриарха. У меня для этого подходящая осанка. Вот как я хотела бы умереть: произнести на сцене монолог Просперо [7]7
  Персонаж трагедии Шекспира «Буря», герцог Миланский.


[Закрыть], а потом просто исчезнуть.

– Это было бы так похоже на тебя, Маргарет.

– Да, милая. Но сомневаюсь, что пьеса закончится именно так.

– Дай подумать, чем я могу помочь. Знаешь, мой папа – управляющий театром.

– Буду иметь в виду… – Она на миг умолкает. – Но меня могут не пустить обратно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хочу кое в чем признаться. В день спектакля в театре было так холодно, помнишь? Ну, я пошла в котельную, отопление явно не работало. Так что я принялась крутить все шкалы и нажимать кнопки. Так я обычно включаю свой телик. Позже я проходила мимо и услышала раздающийся из котельной ужасный грохот и шум. Я очень испугалась и не стала туда заходить. Я подумала, там что-то могло взорваться. О дорогая, мне следовало рассказать твоему отцу.

– Маргарет, не думаю, что, повернув несколько шкал, ты устроила потоп.

Боже правый! – думаю я про себя. Повернув несколько шкал, Маргарет устроила потоп.

– Во всяком случае, – продолжает она, – странно, что, выйдя оттуда, я услышала, как за моей спиной открылась и закрылась дверь котельной. Я подумала, уж не было ли там кого-то еще, и… – На столе гудит мой телефон и, похоже, прерывает ход мыслей Маргарет. – О-о, это просто глупости, не беспокойся. Смотри свою почту, я знаю, как важно для вас, молодых, поддерживать контакты.

– Но, Маргарет…

– Ничего страшного, честно. Наверное, мне показалось. – Она с трудом поднимается со стула; я хочу помочь ей, но она отмахивается от меня. – Нет-нет, я сама. Пойду в туалет.

Она уходит шаркающей походкой, и я в смущении смотрю ей вслед, пытаясь угадать, что она собиралась мне сказать. Может, она жалеет о своем признании, может, сейчас сочиняет нечто вроде причудливого алиби с участием телезвезды шестидесятых. Потом телефон гудит опять. Пришли две эсэмэски от Дейзи.

Где ты? Есть новости.

В пятницу инди-вечеринка у Дьюка. Давай сходим. Будет классно. Дейзи.

«Дьюк» – наш единственный ночной клуб, размещенный на втором этаже паба «Тюдор», что на главной улице. Обычно это кошмарная закрытая зона модных танцулек и двух коктейлей по цене одного, но время от времени там проводят особое мероприятие. Я никогда не хожу, но Дейзи всегда меня приглашает. Ей нравится, когда я чувствую себя участником. Я набираю свое стандартное сообщение «спасибо, но нет», когда возвращается Маргарет.

– Это мальчик? – спрашивает она, тяжело опускаясь на стул.

– Гм… нет. Дейзи. Она пытается затащить меня в ночной клуб.

– И?…

– И я никогда не хожу. Там слишком жарко и шумно, и я не пью, и…

– Боишься, что тебе может стать плохо?

– Может быть. Не знаю. Понимаешь, все эти люди веселятся и могут просто забыться… Я никогда не чувствую себя частью этого.

– По крайней мере, твои гибкие бедра не откажут тебе на танцполе, дорогая. Считай, тебе повезло.

– Это точно.

Выражение ее лица меняется. Словно она вошла, а потом вышла из комнаты.

– Я позабыла движения старых танцев, – говорит она, в основном себе самой. – Когда-то я все их знала. Такое ощущение, что выдернули вилку из розетки, все куда-то уплывает.

– Маргарет…

– О, все хорошо. Я в порядке. Мы немного не от мира сего, ты и я, верно? Мы в состоянии посмотреть на все со стороны и понять, что происходит.

– Как супергерои из комиксов. – Я при этом хихикаю, но она смотрит на меня серьезно:

– Ханна, твой папа сам может позаботиться о себе. Ты ведь это понимаешь, верно?

– Надеюсь.

Она накрывает мою руку своей ладонью:

– Дитя, ты так много знаешь, но ни во что не веришь. Жизнь необыкновенна. Она продолжается.

– Маргарет…

– Да, дорогая?

– Ты будешь доедать эту булочку? Потому что я умираю от голода.

– Ты неисправима.

– Это «нет»?

– Бери, – говорит она. – Так или иначе, мне пора идти. На прием к врачу. Теперь я провожу здесь больше времени, чем дома. Такая скукота! Подумать только, я снова с нетерпением жду, когда красивый молодой человек попросит меня лечь и устроиться поудобнее.

– Вот блин, Маргарет!

Она вновь встает, на этот раз проворней и с улыбкой. Вокруг нее, покачиваясь, снуют официантки, будто она невидима и они могут пройти ее насквозь. Костлявыми пальцами она крепко прижимает к груди сумку. На стенах пляшут искорки от ее помолвочного кольца с огромным сапфиром. Я с детства домогаюсь этого кольца. Почему-то я начинаю думать о Кэллуме и о том, что могло произойти между нами в лавке комиксов. Было ли то крайнее смущение или все же взаимное притяжение? Придет ли он в «Дьюк»? При этой мысли меня на миг охватывает восторг. Я не подготовлена к подобному чувству.

– Сходи в клуб, – говорит Маргарет, как будто читая мои мысли. – Удача любит смелых.

Снаружи палит солнце, тротуары горячие и растрескавшиеся, на улицах гул от толп покупателей. Я пытаюсь представить, что сказал папа этой несчастной женщине. Вряд ли он нарочно расстроил ее – он не Вальмон [8]8
  Герой романа Шодерло де Лакло «Опасные связи» (1782).


[Закрыть], он не может быть жестоким.

Как он выживет?

Ханна

Позже папа начинает спешно собираться на Вестфест. Для доставки актеров он нанял микроавтобус и поставил его у дома. Папа в неумеренном организационном угаре. Я читаю в своей спальне, пытаясь не замечать весь этот шум, но тут он просовывает голову в дверь:

– Не знаешь, где мои клетчатые брюки? Что-то не найду их.

– В ближайшем магазине «Оксфам».

– Что?!

– Папа, перестань. Клетчатые брюки? Ты выглядел в них как плохая пародия на Рода Стюарта.

– Забавно. Мне их фактически подарили исполнители плохой пародии на Рода Стюарта.

– Как бы то ни было, они выглядели нелепо. К ним пошла бы футболка «Не обращайте на меня внимания, у меня кризис среднего возраста».

– Ты и ее отправила бы в «Оксфам».

Обняв меня, он выскакивает из комнаты со смятым списком дел в руке. Я иду за ним, решив попытаться выудить у него, пока он рассеян, больше подробностей о свидании.

– Итак, – говорю я, – ты готов поговорить о том, что случилось вчера вечером?

– Ханна, я очень занят. – Он засовывает голову в платяной шкаф, швыряет одежду в потрепанный портплед – такое ощущение, будто собирается в бега от преследования мафии. – Просто мы оказались несовместимыми.

– А не может быть… о-о, не знаю… что ты умышленно саботируешь?

– Это возмутительная инсинуация! – возмущается он. – Ты уверена, что два дня сможешь побыть одна? Мы вернемся в воскресенье к обеду. Телефон у меня будет включен. Если я понадоблюсь, то сразу вернусь домой.

– Все будет хорошо.

– Ты точно уверена? У тебя усталый вид.

Честно говоря, я по-прежнему чувствую себя немного подавленной после того рокового происшествия. Но я не хочу, чтобы папа начал волноваться и все отменил. Когда живешь с таким сверхзаботливым родителем, приходится постоянно уверять его, что тебе все нипочем, не позволяя ему париться о том, насколько легко ты должна воспринимать происходящее. Это означает все время эмоционально висеть на волоске.

– Папа, давай уезжай.

– Джеф и Бренда знают, что ты остаешься одна. Они собираются заглянуть к тебе завтра.

Джеф и Бренда – наши милые пожилые соседи, которых папа держит в состоянии повышенной готовности с тех самых пор, как мне поставили диагноз. Если мне предстоит остаться дома одной в течение нескольких часов, он предупреждает их. Кажется, они не возражают. Джеф даже прошел курс сердечно-легочной реанимации на тот случай, если его когда-нибудь мобилизуют. Правда, он немного трясется от старости, а еще почти совершенно глух, так что, боюсь, я десять раз успею помереть, прежде чем он поймет, что со мной что-то не так, и воодушевится до состояния супергероя.

– Вот блин! – говорю я. – А я собиралась устроить дикую вечеринку с сексом и кокаином.

– Уверен, Джеф с Брендой будут только за. Конечно, если все закончится к полуночи и не пострадает сад.

Он направляется в ванную, наполняя свой несессер куда большим количеством туалетных принадлежностей, чем может понадобиться на два дня в поле с группой актеров-любителей.

– Ты уверена, что не хочешь поехать? Будет весело. Тед берет с собой гавайскую гитару.

– Из тебя никогда не получится торговый агент, папа.

– Ну хочешь, я куплю еще снэков и DVD? Можешь пригласить подруг переночевать у нас. Можем украсить гостиную круглыми подушками, одеялами и китайскими фонариками!

– Мне не девять лет! – рычу я. – Я собираюсь просто валяться и читать комиксы.

Он крепко обнимает меня:

– Весьма разумно, девочка моя!

«Девочка моя»? Ладно. Как только он уезжает на автобусе, я набираю сообщение для Дейзи, сердито нажимая на клавиши.

Да, я приду в клуб.

Это всего лишь вечер вместе с подругами. Мне необходимо совершать подобные вещи. Необходимо взбунтоваться.

Том

Было первое утро Фестиваля искусства и ремесел Западного Сомерсета, и я ощущал какую-то тревогу. Едва заметную. Разумеется, не по поводу самого мероприятия – серьезно, представьте себе Гластонбери, но гораздо меньше, без крутых оркестров, наркотиков или модно одетой молодежи, Гластонбери, населенный немного чопорными жителями среднего класса, которые, обувшись в резиновые сапоги, толкают по грязи детские прогулочные коляски. Тревожиться совершенно не о чем.

Нет, я тревожился из-за того, что оставил Ханну.

Конечно, за прошедшие пятнадцать лет она иногда ночевала в гостях. Но это был первый раз, когда я находился вдали от нее. Да, я мог бы проявить бoльшую предусмотрительность. Мог бы оставить бумагу на пяти страницах с телефонными номерами тридцати служб скорой помощи. Мог бы предупредить всех наших соседей, не только Джефа и Бренду. Мог бы заранее позвонить организаторам фестиваля и проконтролировать вероятность приема сигнала сотовой связи. Мог бы не спать всю ночь, проигрывая в голове сценарии бедствия. Мог бы спросить совета у Венкмана. В семь часов утра я мог бы начать терзаться сожалениями о том, что согласился везти народ на это дурацкое мероприятие.

Через два часа после расставания с Ханной наша веселая колымага стояла в длинной очереди машин, вьющейся к въезду для артистов по узкой сельской дороге. Я был за рулем. Рядом сидела Салли, сжимая в руках карту местности и официальный список посещаемости. У нас за спиной сидели восемь участников театральной труппы и две подружки Рейчел, с трудом втиснувшись в пространство между дюжиной портпледов, набитых одеждой и реквизитом. Тед и Джей неуклюже сидели на одном месте, причем Джей бoльшую часть пути таращил глаза на Рейчел и ее команду, одетую в открытые топы и джинсовые шорты. Наташе удалось на выходные вырваться из дому, она успела выпить водки и теперь пребывала в блаженном состоянии. Перед поездкой кто-то, не подумав, спросил, не хочет ли она взять с собой свою прелестную дочурку, выслушав в ответ тираду о том, что драмкружок только мой. Утром Джеймс появился с двадцатью двумя банками дешевого сидра, которые недолго продержались во время полуторачасовой поездки. Вскоре все чуть-чуть захмелели, особенно Джеймс и Шон, которые всю поездку спорили о лучших современных музыкальных группах, понарошку борясь на заднем сиденье. Конечно, все подпевали Теду, певшему под свою гавайскую гитару, а потом Рейчел со своими бэк-вокалистками громко исполнила песню, в которой Джей с трудом опознал «Don’t Cha’» группы «Пуссикэт доллс». Наташа съехала с сиденья на пол.

Был один из тех идеальных летних дней – лазурно-голубое небо, солнце как пылающий шар. Когда мы въехали на площадку, под колесами похрустывала засохшая земля, а воздух благоухал навозом и жаренным на решетке мясом. Приветливые люди в ярких куртках направили нас к стоянке посреди моря минивэнов. Мы бодро схватили сумки и потащились на ближайшее поле, где для актеров и музыкантов уже расставили палатки. На нас десятерых пришлось две палатки, и это немного озадачивало. Также смущал тот факт, что мы должны были расположиться между пародийной музыкальной группой «Корни» и театральной труппой, называемой «Волшебное акробатическое шоу насекомых». Придя на место, мы застали там двоих мужчин в костюмах красных муравьев, которые, сидя у палатки, уплетали бургеры и курили.

– Вероятно, одна палатка будет для мужчин, а другая для женщин, – сказал Тед.

– Вечно ты портишь всем удовольствие! – возмутилась Рейчел.

Но решили, что это самое разумное предложение. Разгрузив багаж и приготовив театральные костюмы, мы перешли из кемпинга в фестивальную зону – обширный выгон со случайно расставленными шатрами, палатками с едой, пивными барами, ярмарочными каруселями и киосками с идиотскими товарами. Для любого жителя юго-запада, желающего купить шутовскую шляпу, отведать по завышенной цене сэндвич с горячей свининой, посмотреть выступление поп-группы в стиле восьмидесятых, предлагающей якобы «величайшие хиты», это место было вполне подходящим. Это был фестиваль для людей, имеющих лишь смутное представление о том, что такое фестиваль, бегло прочитав об этом в «Гардиан».

Театр «Шаффл» размещался в большом белом неопрятном шатре на краю площадки, рядом с чайным киоском и неким объектом, обозначенным как сидровый амбар «Хмельная хрюшка». Нам сказали прийти туда на брифинг к десяти часам, но, когда мы, раздвинув полог, вошли в шатер на двадцать минут раньше, внутри уже толкалась порядочная толпа актеров-любителей. Очевидно, в фестивале участвовало около двадцати местных театральных трупп, и, похоже, многие из них израсходовали свой годовой бюджет, отпущенный на костюмы. Представьте себе сцену в баре Мос-Эйсли из «Звездных войн», но во много раз более театральную. Тут встречались елизаветинские платья, викторианская военная экипировка, тоги и почему-то даже доспехи викингов. Когда мимо прошли двое мужчин в черных костюмах и белых рубашках, Шон прошептал Джеймсу: «Пинтер», и они заговорщицки кивнули друг другу.

На сцену, расположенную в глубине шатра, выскочила женщина в фестивальной футболке и прокричала в микрофон: «Привет!» Резкий отзвук разрезал праздничную атмосферу, как нож – мягкое масло. Все не утратившие еще слуха повернулись к ней.

– Добро пожаловать в театр «Шаффл»! – излишне громко прокричала она, и к ней присоединился неловкий мужчина в очках. – Большое спасибо за то, что приняли участие в этом веселом и новаторском мероприятии. Меня зовут Анна, я художественный координатор. А это Дерек, наш техник.

Прозвучали жидкие аплодисменты. Дерек кивнул. На поясе его брюк висел чехол с гигантской портативной рацией.

– Как вы знаете, – продолжила она, – каждая труппа в течение дня представит три сценки, но никто не знает, когда и в каком порядке. Каждому эпизоду присвоен номер, и, когда этот номер появляется вот на том экране, у вас есть пять минут, чтобы переодеться и подняться на сцену. Понятно?

– Да! – откликнулись все присутствующие.

– Дерек запрограммировал для этой цели генератор случайных чисел. Правда, Дерек?

– Знаешь, Анна, как я уже объяснял, генераторы случайных чисел фактически редко бывают случайными, и лишь некоторые из них проходят статистический тест на случайность. Но я написал программу, которая нас удовлетворит.

– Это… это здорово, спасибо, Дерек.

Она зааплодировала ему, прочие подхватили, и теперь шатер, заполненный актерами, сотрясался в овациях генератору случайных или не случайных чисел. Я воспользовался возможностью и заглянул в свой телефон. Сообщений не было.

– С ней все в порядке, – прошептала Салли.

– Итак, шоу начинается в одиннадцать часов утра и заканчивается в девять вечера! – прокричала Анна. – Все участники могут получить бесплатный чай и кофе в соседней палатке. Справа и слева от сцены есть гримерки для мужчин и женщин, огороженные простынями, так что постарайтесь вести себя благоразумно. Всем приятного дня!

Последовал очередной всплеск аплодисментов.

– О-о, чуть не забыла! Находящаяся по соседству компания по производству сидра «Хмельная хрюшка» предлагает для актеров сидр по сниженной цене – один фунт за пинту. Вам следует лишь показать свой актерский пропуск!

На этот раз послышались громкие одобрительные возгласы, и почти сразу последовал массовый исход из шатра.

– Разве это хорошая идея? – спросил Тед. – Долгий жаркий день, возбужденные актеры, дешевая выпивка? Похоже, что… – (Однако Шон, Джеймс и Рейчел с подружками уже подходили бочком к очереди, выстроившейся у палатки с сидром.) – Не важно, – вздохнул Тед.

Полчаса спустя началось представление. Горстка любопытствующих гостей фестиваля забрела через широко распахнутый вход в шатер, предлагающий тень, огромные круглые подушки для сидения – и, кто знает, быть может, даже развлечение. Сначала на сцене развернулся бурный эпизод из пьесы Конгрива «Так поступают в свете», хорошо сыгранный театральной труппой из Корнуолла, одетой в великолепные костюмы той блестящей эпохи. Они явно намеревались покрасоваться, поскольку на сцене было гораздо больше актеров, чем предусматривал сценарий. Зрители наслаждались непристойной возней на сцене и одарили актеров щедрыми аплодисментами. Однако вслед за этим как-то не к месту был показан отрывок из «Привидений» Ибсена, в котором Освальд сообщает матери, что болен сифилисом и сходит с ума. Остается только гадать, почему актеры из прибрежного городка Уэстон-сьюпер-Мэр посчитали этот эпизод подходящим для летнего фестиваля, однако актеры, одетые в черные водолазки, исполняли свои роли с мрачной решимостью.

Я выскользнул из шатра во время эпизода из «Любителей истории» Алана Беннетта, сыгранного женской театральной труппой, чтобы попытаться позвонить Ханне.

Связь устанавливалась страшно долго, а потом я с трудом слышал ее голос.

– АЛЛО? ХАННА?

– Ал… Папа!.. Не… – Длительный шум. -

…Актерский состав?

– ЧТО?

– …(атмосферные помехи)… по телевизору… Но… Перестань, все хорошо.

Хорошо? Что хорошо? Что случилось?

– ХАННА, Я ТЕБЯ ПОЧТИ НЕ СЛЫШУ. ВСЕ В ПОРЯДКЕ?

– Упал… Ничего…

– ЧТО? ТЫ УПАЛА?

– НЕТ! ВСЕ В ПОРЯДКЕ! ЗАНИМАЙСЯ СВОИМ… ФЕСТИВАЛЕМ, ТЫ ЗАКОНЧЕННЫЙ… (помехи, похожие на сердитое жужжание осы).

На этих словах линия вырубилась. Уставившись на экран, я раздумывал, не перезвонить ли, но потом послал эсэмэску. Был слышен смех, снова аплодисменты, и теперь между театром и палаткой с сидром постоянно двигался поток актеров в театральных костюмах, напоминающих подвыпивших рабочих муравьев. Я заметил трех мамочек из нашей труппы, которые тащились мимо с двумя пинтами каждая и хрипло смеялись. От жары все вокруг мерцало. Я чувствовал, как у меня по спине струится пот. С недоумением спрашивал я себя, что я делаю здесь, на этом поле, за много миль от дома.

До нашего первого представления оставалось еще два часа. Так называемый генератор случайных чисел выбрал эпизод из «Шума за сценой» – тот самый, который предложила Салли, чтобы умело замаскировать возможную некомпетентность драмкружка. Когда дошло до игры, актеры оказались вполне компетентны. Джеймс здорово сыграл борющегося режиссера, Салли отличилась в роли разочарованной актрисы средних лет Дотти Отли, а Рейчел великолепно сыграла неуверенную в себе старлетку Брук Эштон – пусть даже ее чуточку качало во время действия. В шумном шатре большинство реплик терялось, но тем не менее зрители аплодировали, и в конце даже прозвучали приветственные возгласы.

Эй, может быть, все у нас получится, подумал я. Может быть, мы ничего не испортим.

Именно с этого момента все пошло наперекосяк.

Следующий эпизод – сцену обольщения из «Ричарда III» – пришлось остановить, потому что кто-то из зрителей все время кричал леди Анне: «Он у тебя за спиной!» Тогда Ричард III слез со сцены и принялся лупцевать правонарушителя, пока его не утихомирили два участника труппы «Тотнес драма», схватив за фальшивый горб. Кто-то наткнулся на полотнища, отгораживающие зону переодевания, и, свалив их вниз, выставил на обозрение трех участников хора из «Царя Эдипа». Между двумя бристольскими театральными клубами возникла стычка по поводу переманивания талантов, несомненно вызвавшая долго не утихающее негодование.

Пойдя вперед, Салли вклинилась между буйными актерами в растрепанной одежде. Публика начала покидать шатер.

– Здесь творится какое-то безумие, – сказала она. – Позвоню Джею. Он пошел слушать оркестр. Надо предупредить его, чтобы не возвращался. Здесь дерутся взрослые мужчины. Некоторые из них в тогах. Как будто с обществом опять полемизируют Молодые консерваторы.

К нам подскочили краснолицые, возбужденные Джеймс и Шон, дыша парами сидра, и рухнули на землю. У входа в шатер стояли охранники, помогая людям выйти. Мимо прошла пожилая женщина в платье Викторианской эпохи, бормоча что-то о позоре происходящего.

– Оказывается, в этом сидре девять процентов крепости, – сказал Джеймс. – Неудивительно, что все упились в хлам.

– Видите табло со случайными номерами? – завопил Шон.

Мы все посмотрели. Вместо отображения номера на табло мелькнула надпись: «Блэр – придурок». Анна устремилась на сцену с мегафоном, но никто ее не услышал. Дерек выхватил у нее мегафон.

– Кто испортил мой генератор случайных чисел? – завопил он.

Кто-то из зрителей прокричал:

– Нет такой штуки, как генератор случайных чисел!

Анна вновь завладела мегафоном.

– Сейчас будет короткий перерыв! – выкрикнула она; по воздуху пролетел замысловато уложенный парик, задев ее плечо. – Полагаю, некоторые участники театральных трупп страдают от солнечного удара.

– Ну… – начал Тед. – Уверен, все у них наладится.

Он встал, и все прочие последовали его примеру. Я тоже с трудом поднялся. Все происходящее меня раздражало, но постепенно возобладала курьезность ситуации. Будь здесь Ханна, она бы посмеялась. Вновь вспомнив о ней, я вдруг ощутил странное чувство ответственности, побуждающее проникнуться ее духом анархии, как сделала бы она сама, только если бы после я смог рассказать ей об этом. При взгляде на происходящее в шатре меня распирало от безудержного веселья. Двое мужчин в обтрепанном одеянии шекспировской эпохи теперь целовались на сцене, в то время как актеры труппы «Пинтер», размахивая пластмассовыми пистолетами, спорили с охранником. Пожилая женщина, которую мы раньше видели выходящей из шатра, теперь вернулась с пинтой в руке, в сопровождении двоих совсем молодых парней в изорванной солдатской форме. У нее на голове был шлем викингов. Все это походило на сцену из какого-то фильма Дерека Джармена. Мы заметили, что за сценой две несущие балки начали опасно наклоняться, увлекая за собой вниз крышу.

– Мы в буквальном смысле свалили этот шатер! – выкрикнул кто-то.

В ответ из зала послышался хриплый смех. За несколько секунд напуганные техники поспешно убрали осветительное оборудование. Анна снова вскочила на сцену с паническим выражением на лице.

– Прошу вас выйти из шатра! – прокричала она. – Боюсь, театр «Шаффл» придется закрыть.

Мы влились в толпу спотыкающихся лицедеев, выходящих во внешний мир. Тед, подойдя ко мне, обнял меня за плечи.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, – сказал я.

– Да уж, – откликнулся он.

– Нам ведь не заплатят, а?

– Силы небесные, нет.

– Эти деньги нам пригодились бы.

– Не то слово.

– Уходим?

– По-моему, хорошая мысль.

Наша разношерстная команда покинула театр «Шаффл», опасаясь, что шатер рухнет у нас за спиной, объятый пламенем. Мы нетвердо ступали по высокой траве, раздумывая, чем заняться дальше. Компашка Рейчел, отколовшись от нас и утащив с собой Наташу, вновь отправилась за сидром. Шон с Джеймсом захотели вместе заглянуть в палатку с кабаре. Мы с Тедом, Салли и Джеем решили поискать еды и вскоре нашли микроавтобус с фастфудом рядом с «Волшебным акробатическим шоу насекомых». Купив гигантские чизбургеры, мы присоединились к малочисленной аудитории, состоящей из молодых семей, и стали смотреть. Двое мужчин, одетых красными муравьями, которых мы видели раньше, стояли по обе стороны от конструкции в виде трапеции, а женщина в костюме богомола шла по натянутой проволоке. На траве перед ними несколько актеров-жуков делали кувырки вперед, сальто и колесо. В скрипучих динамиках играл диснеевский «Бал уродливых букашек». Это было невероятно странно, но совершенно завораживало.

– Ну вот, мы приобрели некоторый опыт, – заявила Салли. – Я была уверена, что театр «Шаффл» станет самым необычным событием за весь день, но этого не случилось.

– Все же жаль, что я пропустил представление, – сказал Джей. – Я слушал какую-то жуткую местную группу, играющую из «Нирваны». Жаль, что Ханна не поехала.

– Она еще не вполне здорова, – ответил я. – Ей нужно отдохнуть.

Джей кивнул, но промолчал. Тед исчез на несколько минут, потом вернулся с тремя ледяными бутылками местного пива.

– Ну, раз все прочие уже напились… – сказал он.

И мы сели на солнцепеке, посасывая пиво из горлышка и глядя на странное представление. Вокруг нас бродили зрители: папы в шортах с карманами и в майках для игры в регби, мамы в сарафанах и шляпах с широкими полями, держащие на руках взлохмаченных малышей. Шаги замедлялись, смесь алкоголя и солнечного света творила свое волшебство. Взглянув на Салли, я улыбнулся.

– Что такое? – смущенно спросила она.

– Не знаю, – ответил я. – Мы просто… вот уж действительно вляпались в историю.

– Да уж, точно.

– Интересно, загорелся уже театр «Шаффл»?

– Жду, когда прилетит вертолет с полицейским спецназом.

– Бедный Дерек и его генератор случайных чисел.

– Он реальная жертва всего этого.

К нам повернулся Джей, вытирая губы тыльной стороной ладони:

– А вы знаете, что компьютеры фактически не могут генерировать случайные числа?

Мы с Салли украдкой взглянули друг на друга. Джей откусил от бургера огромный кусище.

По окончании представления послышались вежливые хлопки, и я, будучи немного под мухой, засунул пальцы в рот и свистнул. Женщина-богомол с улыбкой взглянула на нас и низко поклонилась, едва не задев траву головой из папье-маше.

Мы с Салли и Джеем отправились на ярмарочную площадь, где нас чуть не укачало на карусели. Я послал Ханне фотографии Джея и меня с огромными шарами сладкой ваты. Ханна ответила: «Вы дурачки. Веселитесь. Целую». И я действительно веселился.

Некоторые из нас вернулись к палаткам около одиннадцати часов вечера. Темное небо было усыпано звездами, похолодало. Кто-то развел костер. Мы в молчании уселись вокруг. В темноте трудно было различить кого-либо. Люди собирались, чтобы лечь спать или еще выпить. У меня в кармане загудел телефон, и, взглянув на него, я вдруг встревожился. На экране высветился номер Ханны. Почему она звонит так поздно? Что случилось?

– Алло! – сказал я. – Ханна? Ханна? Слышишь меня?

Ответа не было. Я слышал какие-то приглушенные голоса, доносившиеся издалека.

– Алло! – прокричал я.

Запаниковав, я отправил ей эсэмэску и уставился на экран, ожидая ответа. Ничего.

Я уже собирался позвонить соседям, когда пришел ответ:

Извини, села из телефон, пока смотрела ТВ. Ханна.

Я с облегчением вздохнул. Вероятно, она смотрит с Дженной какой-то жуткий подростковый фильм. Я послал ей еще одну глупую эсэмэску и вновь успокоился, разнежившись в тепле от костра.

Я уже был готов идти спать, когда кто-то сел рядом со мной, протягивая мне пиво. Удивившись, я взял банку не глядя, думая, что это, наверное, Тед пришел выпить со мной стаканчик на ночь.

– Можно присесть? – произнес незнакомый голос. – Просто эти гигантские муравьи здорово буянят. А все чертов сидр.

Я в изумлении поднял голову. Передо мной сидела женщина лет тридцати, с рыжими волосами, которые крутыми завитками ложились ей на плечи. На ней была мешковатая серая толстовка и синие джинсы. Ноги босые.

– Я Грейс, – сказала она. – Богомол. Вы же были на нашем представлении?

– Да, конечно. Оно было замечательным. Спасибо за пиво.

Без того странного костюма вид у нее совершенно не был устрашающим.

– Извините, если напугала вас.

– О нет, все нормально, я принял вас за Теда.

– За Теда?

– Моего бухгалтера. Ну, театрального бухгалтера. Я руковожу театром. Можно мне начать сначала? Привет, я Том.

– Привет, Том. Я Грейс. Как в сериале «Уилл и Грейс». Смо`трите?

– Да, мне нравится! И у вас…

– Такие же волосы, как у Грейс. Да.

– И никто не замечал этого раньше, конечно?

– Нет, такого определенно никогда не случалось.

Некоторое время мы смотрим на пламя. Вокруг, как светлячки, носятся хлопья горящего пепла.

– Значит, вы актеры? – наконец спрашивает она.

– Да, мы должны были играть в театре «Шаффл», но, боже мой, все упились. Просто поразительно.

– Надо было вызвать полицию, а? – рассмеялась она. – Мы на своем семейном празднике пропустили все веселье. Так несправедливо. Но Грег с Энди изо всех сил стараются наверстать.

Она бросила взгляд в сторону своей палатки, где, лежа на составных жучиных спинках, два гигантских муравья передавали друг другу бычок – ни дать ни взять укурки, попавшие в «Превращение» Кафки.