Текст книги "Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы"

Внезапно из задней части автобуса донесся крик «Овцыыыыы!» Все незамедлительно повернули головы, чтобы увидеть первую, настоящую, с большой буквы и Исландскую овцу. Там! В дикой природе! Мы вытащили фотоаппараты. Охали и ахали. Именно поэтому мы здесь.

Исландская овца – диковина в современном мире. Ее гены можно проследить до тех самых животных, привезенных на остров первыми поселенцами – викингами – в девятом веке. В то время люди во всем полагались на овец – во всем, что касалось молока, мяса, шерсти и кожи. А те отращивали самые разнообразные шубы с шерстью от тончайшего шелка до длинных, прочных нитей, которые лучше всего использовать для веревок. Все шло от этих овец. Даже паруса на кораблях викингов были сделаны из этой шерсти, которую пряли вручную на веретене.

И когда с конца 1700-х годов все в мире начали «улучшать» свои породы овец, чтобы вырастить более крупные тела и более мягкую, более светлую шерсть, исландские овцы остались нетронутыми. Они меньше, чем среднестатистические коммерческие породы овец с горой мышц, их шерсть все так же состоит из двух различных видов волокон. Толстые, длинные прочные волокна называются tog, и они выступают в качестве подпорок для пряжи, делая ее прочной и долговечной. Короткие, изысканно тонкие волокна называются thel, они создают воздушный слой изоляции, делая эти прочные и долговечные предметы одежды необычайно теплыми. Исландские овцы все еще отращивают шерсть в великолепном множестве естественных оттенков далеко за пределами обычного ослепительно белого. Полное отсутствие генетического вмешательства превратило этих овец в своего рода точную капсулу времени девятого века, что, в свою очередь, в наши дни сделало Исландию настолько привлекательным туристическим направлением.

Через несколько минут раздался еще один крик и снова щелканье фотоаппаратов. Потом еще один крик и еще, пока крики не превратились в шутку, потому что овцы были повсюду.

Ландшафт стал бескрайним и изрезанным, не было ничего, кроме приподнятых дорог и ирригационных канав, указывающих, где, вероятно, заканчивается одно землевладение и начинается другое. Независимо от того, куда посмотреть или чья это была собственность, мы видели овец. Везде. Эти пушистые маячки, пухлые маленькие зефирки, словно упавшие с небес, при ближайшем рассмотрении все оказались овцами. Не было никакой логики или смысла в том, где они бродили или как им удалось туда добраться.

Подобно праздношатающимся подросткам, овцы стояли поодиночке или небольшими группами. Чем отдаленнее была местность, тем более опасливыми они были. Поджидали, пока мы не окажемся на расстоянии вытянутой руки, только лишь чтобы развернуться и убежать; их мохнатые зады, покачиваясь и переваливаясь со стороны на сторону, шарахались от нас, пока овцы, не почувствовав себя в безопасности, не останавливались, чтобы обернуться и поглазеть.

Возможно, овцы – самые распространенные животные на острове в наши дни, но прибывшие сюда первые викинги также привезли с собой коз. В конце концов они поняли, что им нужна более калорийная пища, чем та, которую могли обеспечить козы, поэтому овцы завоевали большую популярность. Но козы никуда не делись. На сегодня их самый главный враг – разъяренный фермер, который вовсе не оценит, что его тюки с сеном разворошили и сожрали.

Здесь живет женщина, которая делает все возможное, чтобы сохранить и увеличить местную популяцию коз. Зовут ее Йоханна, мы добрались до ее фермы Háafell как раз перед обедом. В ее стаде сохранились самые древние гены местных коз во всей Северной Европе, восходящие к тем самым ранним животным поселенцев-викингов. Эти козы не только дают мясо и молоко, но и отращивают – как и их кашемировый родственник Capra hircus laniger (кашмирская коза) – нежный подшерсток из необычайно теплых тонких волокон. Стадо пока недостаточно велико, чтобы обеспечить достаточное количество шерсти для производства пряжи, но хозяйка надеется, что однажды это произойдет.

После небольшой прогулки по пастбищу, в время которой Хелен вновь исчезла, чтобы сделать лучшие фотографии, мы собрались на обед в маленьком домике из шлакоблоков. Йоханна накрыла красивый стол с мясным ассорти, тонкими ломтиками черного хлеба, кусочками масла, маленькими порциями козьего сыра, печеньем, йогуртом и кувшином свежего козьего молока. В крошечной вазе стояли розы из ее сада.

Я наблюдала, как наша группа вежливо прошла мимо мясной нарезки и выстроилась в очередь к маслу. С этим маслом мы были похожи на термитов, пожирающих каждую его порцию, куда бы ни пошли. Не знаю, действительно ли это масло было лучше или это был соблазн вдали от дома забыть все диетические правила, но масло в Исландии на самом деле вкуснее, и все были согласны с этим.

А еще мы удвоили потребление печенья в шоколадной глазури, прекрасно стимулирующего пищеварение. Джейн из Сиэтла налила мне тепловатого козьего молока в высокий стакан, и я взяла его с унылой улыбкой. Утренний завтрак, состоявший из сушеной рыбы, вымоченной в масле, и последующая поездка по трясучей дороге немного выбили меня из колеи.

Отгоняя мух с тарелок, мы слушали, как Рагга переводит для Йоханны. У нее не было лицензии на организацию общепита, поэтому она не могла продавать молоко или сыр, которыми мы угощались. Вместо этого она использовала козье молоко для изготовления собственных домашних средств по уходу за кожей. А это означало, что после обеда мы покорно выстроились в очередь, чтобы купить баночки кремов, лосьонов и мазей, которые обещали восстановить нам молодой цвет лица.

Потом все вернулись в автобус, чтобы еще час потрястись на кочках и добраться до крошечного домашнего магазинчика, которым управляли старые друзья Рагги. Пригнувшись, проходя через маленькую прихожую, я почувствовала затхлый запах и посмотрела направо, где заметила что-то белое в чаше с жидкостью ярко-красного цвета. Свежеотрубленная овечья голова. Из рогов вырезали пуговицы, а что делают с остальным, я не стала спрашивать.

Нам показали изделия ручной работы, такие вещи, как красивые войлочные шерстяные тапочки и резные пуговицы из овечьего рога. Нащупав клочок шерсти в кармане, я взглянула на Раггу. Она подняла бровь и указала под низкую полку в конце комнаты. Мой пульс участился.

Эта ферма была участником небольшого кооператива по обработке шерсти, который мало известен за пределами Исландии. Вместо того чтобы продавать свою шерсть компании Истекс, они все вместе собирают ее и отправляют в тот же самый шерстомойный цех, который использует Истекс, однако технология очистки их шерсти была иной.

Используется вода более низкой температуры, что позволяет сохранить больше натуральных жиров в шерсти. Подозреваю, что «Истекс» промывает волокна при высокой температуре воды, потому что там понимают, и, вероятно, вполне обоснованно, что основные покупатели пряжи не настолько очарованы запахом овец, как некоторые вязальщицы. Но надо признать, что такие слегка промытые волокна дают более нежное, мягкое ощущение, сохраняя при этом и естественный овечий аромат. Эти волокна затем сплетают в пряжу в стиле Plötulopi на заводе Истекс, и любой член кооператива может ее продавать.

Пряжа Plötulopi настолько соответствует вязанию из натуральных овечьих волокон, насколько это возможно. Это едва скрученные волокна, напоминающие пряди волос; обычно их вяжут в две нити. Сама по себе такая пряжа может быть ломкой и нежной, но стоит связать из нее одежду, как получится полотно прочное, как сталь. Остальная исландская пряжа представляет собой привычные нам мотки или клубки, но Plötulopi выходит прямо из чесальной машины в виде дисков или лепешек.

В тот день под прилавком у них нашлось всего несколько кипенно-белых лепешек. Остальные были серыми, шоколадно-коричневыми и относительно редкими угольно-черными. В другой комнате хранились большие сетчатые мешки с вычищенными, непрядеными ровницами для продажи. Довольная, как порывшаяся в помоях свинья, я вернулась в автобус и запихала свои сумки в багажный отсек. Справедливости ради я рассказала остальным, почему эта пряжа такая особенная, и не заграбастала ее всю для себя.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы наконец остановились на ночлег в хостеле. До приземистого здания из шлакоблоков доносился раскатистый шум океана. Мы посмотрели в небо как раз вовремя, чтобы застать огромную радугу, непрерывную от гор до воды. Внутри большой радуги появилась вторая.

Свернувшись калачиком на узкой кровати, я хорошо выспалась в ту ночь. Со всех сторон меня окружали успокаивающие звуки хостела: открывающиеся и закрывающиеся двери, приглушенные голоса, шаги по линолеуму. Наши грязные сапоги были аккуратно выставлены в ряд на ковриках перед каждой дверью. Дождь барабанил по крыше всю ночь. Ветер все шумел и пыхтел, но ему не удалось сдуть наш домик.

На следующее утро за завтраком Хелен из Род-Айленда вбила себе в голову, что хочет покататься на одной из знаменитых исландских лошадей размером с пони. Она уже нашла все это на своем iPad. Точно знала название места, расписание, стоимость, в общем все. Ей просто нужно, чтобы помощница Рагги – Фанни – позвонила туда.

«Еще кто-нибудь хочет прокатиться верхом?» – прозвучал вопрос, когда Фанни достала телефон. Какого черта я подняла руку.

И вот наша небольшая группа забралась в автобус, и мы направились к конной ферме, до которой было всего несколько километров вверх по дороге. Для нас оседлали красивых маленьких исландских лошадок и привели их в конюшню, которая была чище, чем дома многих людей. Нас по очереди подводили к лошадям и помогали взобраться.

«Моя двигается! – закричала Нэнси со своей лошади. – Они что, должны двигаться?»

Отъехав всего на пару метров от сарая, Нэнси заявила, что с нее хватит: «Я еще не готова к такому!» И ей повезло, что она отказалась, потому что через несколько минут, как раз в окружении потрясающих пейзажей, кто-то совершил ошибку, предложив перейти на рысь. Так вот, у нормальных лошадей всего три аллюра: шаг, рысь и галоп. Но у исландских лошадей есть два дополнительных аллюра: tölt и skeið. И хотя tölt – якобы очень плавный и удобный аллюр, он также славится своим внезапным ускорением. И мы не собирались переходить на обычную рысь, нет. Мы перешли на tölt.

«Готовы?» И кто-то спереди подал команду. Моя лошадь дернулась, и я высоко подлетела в воздух, ноги выпали из стремян, а мой зад – из седла. Только каким-то чудом седло и стремена вернулись на место, чтобы встретить меня на пути вниз. Еще один прыжок, еще одно чудесное спасение, снова и снова, пока – слава Богу – мы не перешли на медленный шаг. Казалось, кроме меня никто не испытывал ни малейшего неудобства. Все расслаблено улыбались, вновь проживая детские мечты, как они едут на своих собственных пони к закату.

И конечно же, мне досталось животное с расстройством пищевого поведения. Все прочие лошади вышагивали неторопливой походкой, моя же останавливалась у каждого мало-мальски съедобного куста. Поначалу я делала, как мне было велено, и рывком одергивала ее, одновременно пришпоривая. Потом решила заключить с пони сделку. «Ладно, дружище, я позволю тебе есть эту дрянь, если пообещаешь не прикончить меня до конца поездки. Договорились?»

Видимо, пони все же прислушался, потому что спустя час и еще три внезапных и потенциально опасных tölt он благополучно доставил меня обратно в конюшню.

Но приключения того дня на этом не кончились. После небольшой остановки, чтобы забрать остальную часть группы, включая одного человека, который отказывался выходить из своей комнаты (здесь пригодились навыки Рагги как медсестры психиатрического отделения), мы все отправились в путь, на этот раз на какое-то отдаленное поле вверх по дороге. Там вокруг большого загона из грубо отесанных досок собрались местные жители. Они стояли и болтали, а в загоне сотни нервничающих овец недоумевали, что же будет дальше.

В летние месяцы в Исландии овцам разрешено бродить так далеко и так высоко, куда только могут завести их маленькие копытца. Но время летит быстро, вот уже наступает сентябрь, и фермерам необходимо разыскать и вернуть своих овец. Их окружают, гонят вниз по склонам и заводят в такие загоны размером не больше участка под дом. Каждую овцу идентифицируют по номеру на ушной бирке и отправляют обратно домой на зиму.

Эта ежегодная традиция собирать, сортировать и отправлять овец домой называется réttir, и именно поэтому мы были здесь. Нас не представили местным фермерам, мы просто подошли к загону, обменялись робкими улыбками и встали.

Изнаночные петли – для интровертов. Они требуют от вас полной сосредоточенности на самих себе, заставляя заглянуть внутрь, на свою обратную, а не внешнюю сторону.

Общая задача состояла в том, чтобы войти внутрь и начать ловить овец, что, уверяю вас, звучит гораздо проще, чем есть на самом деле. Нужно схватить овцу за рога, перекинуть ногу через ее спину, иногда опасно высокую, и крепко зажать между ног, чтобы прочитать номер на бирке, потом найти того, кто знает, чья это овца, и сопроводить упирающееся животное к этому загону.

Réttir – это для соседей, семьи и друзей. Наш туристический автобус был аномалией, спокойно встреченным вторжением в местный ритуал. Люди небольшими группами сидели на поручнях и разговаривали. Малышей подсаживали через ограду, родители прогуливались, держа их за ручку. Дети ловили барашков поменьше. Более опытные фермеры легко справлялись с этой задачей и часто показательно хватали лишь один рог и седлали овцу так быстро, что она не успевала понять, что произошло. Возможно, мы были чуть менее грациозны, но быстро сообразили, что к чему, и внесли свой вклад в общее дело.

Я вовсе не ждала с нетерпением этой части путешествия. И не хотела принимать участие в мероприятии, которое может нанести травмы животному. (Да, я ем мясо. И я осознаю свое лицемерие.) Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что никаких травм и в помине нет. Это просто сортировка. Овцы не были жестокими или злыми, как и люди. Животные протестовали, мы гнули свое, но в конечном итоге все решалось миром.

Признаюсь, было неожиданно приятно общаться с животными подобным способом, прикасаться к «живой шерсти», глядя в глаза существу, которое эту самую шерсть отращивает.

Я перешла на овечек пониже, чтобы какая-нибудь большая овца не решила меня покатать на себе. А еще выбирала барашков с рогами, по той же причине, по которой выбирают велосипед с рулем, а не без него. Я быстро поняла, если не держать рога крепко обеими руками, то овцы будут мотать головой из стороны в сторону, утыкаясь рогами прямо мне в бедра.

Из-за ночного дождя земля была грязной и скользкой, и время от времени приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Кое-кто из нас уже успел упасть. «Мне очень-очень жаль», – говорила я одному особенно резвому молодому парнишке, поглаживая его по щеке. «Поверь, я лишь пытаюсь проводить тебя вон туда…» (Я показала пальцем, и клянусь, он посмотрел!) «Как только я это сделаю, тут же отстану». У них были очень умные глаза. Как будто они тоже оценивали нас, прикидывая, от кого получится с легкостью увернуться.

Эта сцена напоминала рекламу Исландии для туристов. Как по команде, верхом на лошадях появились прекрасная молодая девушка и ее не менее красивый отец, они начали катать на лошадях своих друзей. Группа одинаково красивых людей стояла у забора, lopapeysa за lopapeysa, как у взрослых, так и у детей. На самом деле эти ходячие рекламы были обычными местными овцеводами и их семьями. Одна высокая, стройная блондинка привлекла наше внимание. Она была умопомрачительно красива – точная копия Хайди Клум. Хелен из Род-Айленда даже прогулялась мимо нее, чтобы сфотографировать, и, вернувшись, доложила удовлетворенным шепотом: «Она накрашена!»

Мы слишком стеснялись подойти к этим людям, чтобы попросить разрешения рассмотреть их свитера поближе, поэтому объединили наши усилия и разбились на группы, чтобы тайком фотографировать разные свитера. «Ты сфотографируй перед кокетки, – договаривались мы, – а я обойду сзади и сфоткаю спинку». Таким образом в тот день с помощью нескольких фотоаппаратов нам удалось снять самые впечатляющие дизайны на этом показе мод.

Когда мероприятие подошло к концу, пришло время возвращать овец на их фермы. Некоторых погрузили в грузовики, но большинство из них отправились домой более привычным способом: фермер и его семья выстраивались в линию за воротами, формируя своего рода длинный туннель из людей, чтобы направить паническое бегство стада в нужную сторону. Затем отворяли ворота, и овцы выбегали, покачивая своими мохнатыми задами, направляемые людьми-овчарками.

Мы проследовали за последней группой пешком на соседнюю ферму, нас пригласили на вечеринку в честь réttir. Оказалось, что это ферма той семьи, которая приехала верхом на лошадях. Жена оказалась той самой точной копией Хайди Клум. Мы тащились по грязной подъездной дорожке вверх, мимо фермы к конюшне.

Едва мы зашли внутрь, как в нос ударил сногсшибательный запах. Не просто легкое недоразумение, а отвратительная полноценная вонь застоявшейся мочи. Ну это же конюшня, в конце концов.

Внутри все было подметено и прибрано, а поверх перегородок в пустых стойлах лежали доски, образуя импровизированные столы. Был накрыт фуршет: сыры, паштет из баранины, несколько видов салатов, пирожные с разноцветной веселенькой глазурью, все явно домашнего приготовления. Мы умирали с голоду.

В конце фуршета одна женщина вручила каждому из нас маленький бумажный стаканчик, в который налила немного знаменитого исландского мясного супа. В ярко-желтом бульоне плавало несколько нарезанных кубиками морковок и небольшой кусок баранины. Я понюхала его, но все, что смогла унюхать – это запах конюшни.

Нас охватила робость. Отдельные группы людей почти не общались друг с другом. По большей части мы кучковались своей разношерстной компашкой, потягивая суп, отгоняя мух от кусков торта. Позади меня, покачивалась на складном пластиковом стуле, седовласая женщина играла на аккордеоне жуткие мелодии.

Снаружи свет только начал тускнеть. Запах, пусть все еще ядовитый, был уже не так плох. Я была очарована происходящим древним ритуалом, некоторой потусторонностью того, где находилась и что испытывала. В этот момент мимо меня прошмыгнул сын-подросток псевдо-Хайди с айфоном в руке, из наушников хрипло завывал тяжелый металл.

На обратном пути к хостелу Рейнир свернул с главной дороги и снова поднялся на холм, к утренней конной ферме. Сразу за фермой был бассейн с минеральной водой, принадлежащий городской начальной школе. Рагга договорилась, чтобы его не закрыли на эту ночь, и теперь все это место было целиком в нашем распоряжении.

Гуськом, один за другим, мы зашли через боковую дверь в небольшую комнату. Дверь за мной закрылась, и глаза постепенно привыкли к тусклому свету. Я огляделась и тогда осознала, что произошло. Это ловушка. Тот миг, перед которым я так трепетала и содрогалась от страха, настал.

Единственный выход отсюда – раздеться донага.

Когда я впервые узнала об этом пункте программы, то категорически заявила: «Вот черт! Нет!», и даже пригрозила совсем отказаться от поездки. Моя подруга Сирилия, изящная как Одри Хепберн, пыталась убедить меня, что пусть это и на самом деле неловко, но не так уж плохо. Конечно! Для нее – не так уж и плохо! Но я из тех, кто ведет исключительно непубличный образ жизни. Даже перед врачом не люблю раздеваться.

Бассейны Исландии питаются из богатых минералами геотермальных источников. Чтобы сохранить воду чистой, при этом не загрязняя ее слишком большим количеством хлора, была разработана система, в соответствии с которой каждый обязан сначала отшкрябать-оттереть-отмыть каждую впадинку своего тела, прежде чем залезть в бассейн. В крупных учреждениях даже есть наблюдатель, которому платят за то, что он стоит там весь день, следит за водными процедурами, а если вы недостаточно усердно намылились, то незамедлительно выносит предупреждение. (Просто подумайте о нем в следующий раз, когда захотите пожаловаться на свою работу.)

Но это был крошечный бассейн, такого наблюдателя здесь не было, как не было и схемы, как в больших бассейнах в Рейкьявике, иллюстрирующей конкретные области, которым необходимо уделить особое внимание при отшкрябывании. Но нам все равно предстояло раздеться догола, выстроиться в очередь к двум душевым кабинкам в другом конце комнаты, пару раз нажать на дозатор мыла и помыться. И только тогда можно надеть купальные костюмы и отправиться в бассейн.

В этой комнате не было ни кабинок, ни занавесок, ни отдельных отсеков. Это было прямоугольное пространство из шлакоблоков, и в нем не было ничего, кроме крючков на стенах и продавленных деревянных скамеек вдоль трех стен. Спрятаться было негде.

Все остальные уже оккупировали любые мало-мальски потаенные места вдоль стен. С тяжелым вздохом капитуляции я положила свои вещи прямо посреди комнаты и сделала это. Сначала обувь, потом носки, продвигаясь все выше и выше, пока не сняла с себя всю одежду. Даже очки сняла, надеясь, что моя собственная близорукость волшебным образом распространится на всех остальных. Я абсолютно полностью разделась перед женщинами – подругами, студентами, поклонницами, почитателями, – которые заплатили денежки за Исландский Опыт Клары Паркс. Ну так получайте.

Мы все ступали очень осторожно, чтобы случайно не врезаться в кого-нибудь и чтобы это не создало неловкой ситуации. Было совсем непонятно, куда смотреть.

Я отвернулась в сторону, как раз вовремя, чтобы обозреть всех присутствующих. Но излишне старательно стала смотреть налево, а там – о божечки! – спиной ко мне стояла женщина, согнувшись пополам. Я тут же одернула себя и перевела взгляд строго вперед, стараясь просто смотреть прямо перед собой, стараясь не… Стоп, что это было – синяк или татуировка? И зачем я только сняла очки.

Осмелев от такого поступка или желая поскорее покончить со всем этим, я повела всю стаю в душ и нажала на красную кнопку. Легкий туман тепловатой воды брызнул откуда-то сверху. Я плескалась и мылилась, надраивала руки и ноги, чтобы всем стало совершенно очевидно, как тщательно я себя отшкрябала, а затем уступила место следующей. Которая, как и остальные в очереди, все это время была здесь, делая вид, что не смотрела, чем я там сейчас занималась.

Есть кое-что еще менее изящное, чем раздевание в комнате, полной женщин, – это надевание купальника на мокрое тело. Я неуклюже копошилась и спотыкалась, и чуть не уткнулась лицом в чье-то особенно пышное декольте, но наконец у меня получилось натянуть на себя купальник и завязать лямки. Это была кармическая месть за то, как я сегодня поступила с овцами. Меня схватили, пометили и отсортировали. Утратив последние остатки гордости, я направилась к бассейну.

Как оказалось, это стоило такого унижения. Мы погрузились в воду, дымящуюся от пара, нагретую из глубин самой земли, а угрюмые, покрытые снегом горы смотрели на нас сверху вниз. Вдалеке заходящее солнце окрасило ледник Snæfellsjökull в ярко-розовый цвет.

Кто-то оставил у бассейна надувной пляжный мяч. Рейнир, который все еще дулся из-за того, что наша единственная супружеская пара выставила его из мужской раздевалки, поднял его и бросил в Фанни. Она охнула, схватила мяч и нанесла ответный удар. Вскоре это переросло в полноценное водное поло. Дно бассейна было покрыто скользким минеральным илом, что делало любые передвижения непростым занятием. В основном мы по очереди излишне театрально выпрыгивали из воды, что, собственно, ни к чему не приводило.

Позже, тем же вечером, при свечах и за бокалами вина мы сравнивали синяки, которые начали проявляться на наших бедрах – подарки от рогов овец, с которыми мы бодались днем. Рагга вытащила кардиган и показала нам, как разрезает стик. Лу общалась по скайпу со своей кошкой, прочие обменивались друг с другом фотографиями свитеров на своих iPad. В соседней комнате по телевизору шел фильм «Бриолин» с исландскими субтитрами.

Мы дружно подпевали We Go Together, вязальщицы в одной комнате, исландцы – в другой.

Я огляделась и осознала, что только что произошло. Это ловушка. Тот миг, перед которым я так трепетала и содрогалась от страха, настал.

На следующее утро наша группа опять погрузилась в автобус и направилась на север, ландшафт вокруг напоминал поверхность луны. Мы объезжали зияющие выбоины и переезжали по мостам, которые становились все уже и уже, пока, наконец, не подъехали к такому мосту, который скорее можно встретить в клубе мини-гольфа, а не на дороге, построенной по официальным стандартам. Рейнир остановился на вершине и крикнул: «А теперь поплаваем!» На фоне наших воплей он объяснил, а Рагга перевела, что мост и правда слишком узок. И даже при желании нельзя открыть двери, чтобы можно было выйти.

Мы заходили в еще один продуктовый магазин и купили еще пряжи; надевали белые хлопчатобумажные перчатки в текстильном музее в городе Blönduós, чтобы прикоснуться к древней одежде, связанной вручную; продолжали набирать вес, поглощая масло; и добавили лебедей и сапсанов к нашему списку наблюдений за дикой природой. Со временем окружающая драматическая красота стала почти изнуряющей. Темнота приносила желанное облегчение от постоянной стимуляции ощущений.

Мы вернулись в Рейкьявик после захода солнца, фары нашего автобуса присоединились к нескольким другим, что Рагга идентифицировала как «дорожная пробка по-исландски». На следующий день все собрались за длинным столом на прощальный ужин. Пили вино, произносили сентиментальные тосты, обменивались электронными адресами и хрустели карамельной посыпкой на крем-брюле, но у Рагги был припасен для нас последний сюрприз. Возле ресторана нас ожидала целая вереница такси, чтобы отвезти в пригород, к церкви, где Рагга на протяжении нескольких лет вела вязальный кружок. В этот день там намечалось большое осеннее собрание, на которое нас пригласили, а я стала почетным гостем. Об этом событии даже сообщили по радио.

Когда мы приехали, комната была заполнена только наполовину. Наиболее общительные члены нашей группы незамедлительно ускакали прочь, чтобы завести разговоры в той очаровательно громкой, открытой манере всех американцев за границей. Я же, напротив, извинилась и скрылась в уборной, потому что всегда нервничаю перед публичными выступлениями. Беспокоюсь, что никто не придет или те немногие, кто все же придет, будут колоссально разочарованы.

Когда я, наконец, вернулась, комнату заполнили женщины. Здесь не было супермоделей в сапогах на высоких каблуках, реинкарнаций викингов в кроссовках Converse. Эти люди были более простыми, более реальными. Как старый добрый кружок по вязанию на моей родине. Спицы шевелились, в комнате стоял приглушенный гул голосов.

Я абсолютно полностью разделась перед другими женщинами: подругами, студентами, поклонницами, почитателями, – которые заплатили денежки за Исландский Опыт Клары Паркс. Ну так получайте.

Подчинившись команде Рагги «Давай, потуси!», я глубоко вздохнула и выбрала ближайший столик. Подошла, положила ладонь на спинку одного из пустых стульев и спросила: «Можно к вам присоединиться?»

Они растерянно переглянулись. Наконец их предводительница, тюремная надзирательница в черном кожаном пиджаке, посмотрела на меня и отрицательно покачала головой. Я отступила к следующему столу, где, также посовещавшись друг с другом, мне дали коллективный отрицательный ответ.

Я заметила Хелен из Род-Айленда, сидящую за столиком рядом. Она вязала сама по себе, а остальные просто не обращали на нее внимания. Подняв на меня глаза, она улыбнулась с вызовом, как бы говоря: «Если придется, буду сидеть здесь хоть всю ночь».

Все шло ужасно неправильно. Этот вечер должен был стать нашим межкультурным триумфом. Имея в своем распоряжении лишь универсальный язык вязания, мы должны были преодолеть культурный барьер, взяться за руки и распевать хором. Но в реальности это выглядело так, словно мы натолкнулись на нечто, чуждое нам. Я вернулась к столу Рагги за утешением.

Лотерея стал еще одним откровением. В Соединенных Штатах вручение выигрышей в лотерею на любом вязальном мероприятии похоже на телешоу. Все свистят, вопят и аплодируют призам и победителям. Но здесь, когда Рагга называла имена и раздавала призы – в основном копии DVD с ее уроками вязания, – быстро стало понятно, что только мы и производим хоть какой-то шум. Все остальные, казалось, были глубоко оскорблены тем, что их выделили из толпы, назвав по имени. Мы притихли и молились, чтобы не выбрали нас.

Но я все же встала со своего места и попробовала зайти на еще один круг, и мне удалось найти нескольких человек, которые были не против поболтать. Я познакомилась с пожилой женщиной, которая за тот вечер полностью связала пару варежек. С ней была внучка. Мы говорили про Ravelry и про известных красильщиков пряжи, и я бурно восторгалась, как здорово покупать пряжу в местных супермаркетах. Она терпеливо объяснила, что на самом деле так считают далеко все. Наличие дешевой пряжи в продуктовых магазинах вредит небольшим специализированным магазинам пряжи. Собственно, как это происходит и в Соединенных Штатах.

Позже той ночью я вспомнила о покрывале, которое надеялась связать из пряжи, купленной в супермаркете.

Я не повезу домой еще один незаконченный проект, чтобы добавить его к моей куче незаконченных проектов.

Планы на него уже уменьшились до прямоугольной накидки, так как ухабистые исландские дороги убедили мой желудок, что необходимо вязать ряды покороче, а взгляд направлять ровно на горизонт. Теперь я полна решимости довязать это – независимо от того, что получится в итоге. Не везти же домой еще один незаконченных проектов. Если это символ моего пребывания в Исландии, то он должен быть закончен в Исландии. Я решила запихать как можно больше рядов в эту штуку, как можно больше опыта и полученных уроков, прежде чем закрыть петли, сунуть ключи под дверь квартиры и сесть на автобус до аэропорта. Хотела, чтобы мой отъезд был пропитан символизмом.

Церковные колокола прозвонили последнее пятнадцатиминутное предупреждение, когда я как раз возилась, закрывая последний ряд петель. Хоть я и вязала в две нити, чтобы было быстрее, но мне едва удалось израсходовать даже один моток пряжи. Что же делать с остатками? Skyr закончился, я вылила весь Mjölk до последней капли в свой стакан. Но тут столкнулась с дилеммой. Мои сумки уже были набиты доверху пряжей Plötulopi, которой хватит не на один свитер. Можно было засунуть туда либо накидку, либо остатки пряжи. Но не все вместе.