Текст книги "Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее"

Губы Патрисии сжались, и она подумала: «Хорошо. Кончено так кончено. Давай с этим покончим. Я дам тебе то, что ты хочешь».

После того, как он пошел на четвертый круг, Патрисия вышла, встала, положив руки на бедра, посреди дороги и принялась ждать. Майкл бросил футбольный мяч другу и подошел к ней.

– Что ты делаешь?

– Что я делаю? Стою здесь.

– Вижу, но зачем ты так стоишь?

– Как так, Майкл?

– Как будто ты на кого-то злишься.

– Потому что я злюсь. Оставь меня в покое!

Брат, как обычно, пожал плечами и отвернулся. Патрисия сразу пожалела, что огрызнулась на него.

– Майкл, извини, – сказала она, быстро коснувшись его руки. – Когда-нибудь ты станешь старше и поймешь.

Несколько мгновений спустя мимо снова проехал «Камаро». Патрисия вперилась в него и не отводила взгляда, следя за ним, когда он ехал к ней и от нее. Когда он проезжал прямо перед ней, она, не мигая, посмотрела на Джека, а он посмотрел на нее. У него на лице была легкая ухмылка, но в ее выражении не было ничего, что могло бы его порадовать. Лицо Патрисии было непроницаемо, как посмертная маска. Она медленно поворачивала голову, ее глаза не отрывались от его лица, но с таким же успехом она могла смотреть прямо сквозь него.

«Теперь доволен?» – безмолвно спрашивала она его.

Патрисия подождала, пока он свернет за угол и полностью скроется из виду, и зашагала в дом.

Она добралась до своей спальни и только там зарыдала.

К тому времени, когда Фрэнк Коломбо должен был вернуться домой после игры в гольф, Патрисия была в истерике. Ее рыдания превратились в вопли, она металась по комнате, слезы текли, она оплакивала свою жизнь, которая, как она тогда решила, кончена. Мэри Коломбо нервно ходила по кухне, ожидая мужа.

Майкл рассказал ей, что случилось, она сразу же пошла к дочери, чтобы утешить ее, но Патрисия отказалась ее впустить.

– Уйди и оставь меня одну! – кричала она, громко рыдая. – Я хочу умереть! Я просто хочу умереть!

Вернувшись на кухню, Мэри в отчаянии заламывала руки, желая, чтобы с ситуацией разобрался муж, но и боясь его возвращения домой.

– Отец этого не потерпит, – зловеще сказала она Майклу. – Помоги мне закрыть все окна, чтобы соседи не слышали твою сестру.

– Некоторые из них уже ее слышали, – сухо сказал Майкл.

– Что они сказали?

– Ничего. Я сказал им, что она спятила.

– Майкл, ради бога!

Когда Фрэнк Коломбо вошел в двери и услышал ужасные звуки, доносящиеся откуда-то из своего дома, краска сошла с его лица.

– Ради всего святого, что случилось?

– Папа, Патти спятила, – сказал Майкл, прежде чем мать успела открыть рот.

– Майкл, иди в свою комнату! – приказала Мэри. – Быстро!

Когда Майкл крался из кухни, он услышал, как отец спросил:

– Что он имеет в виду, говоря, что Патти спятила?

– Фрэнки, присядь, – сказала Мэри. – Я все объясню.

Через несколько минут Фрэнк Коломбо пошел по коридору в спальню дочери, Мэри в нескольких шагах позади него. Майкл, формально слушаясь матери, был в шаге от порога своей комнаты. Фрэнк громко постучал в двери Патрисии, чтобы она услышала его сквозь стенания.

– Патти, милая, это папа, – громко сказал он. – Открой двери, милая. Я хочу с тобой поговорить.

Ответа не последовало, слышался лишь непрекращающийся звон осколков разбитого сердца Патрисии.

– Давай, милая, – уговаривал ее Фрэнк, – открой и позволь папе поговорить со своей маленькой девочкой. Папа просто хочет помочь своей Патти.

– Оставь меня в покое! – крикнула Патрисия.

– Фрэнк, попытки быть с ней милым ни к чему не приведут, – сказала Мэри.

– Патти, – теперь Фрэнк Коломбо говорил настойчивее и требовательнее. – Я не шучу. Открой!

И снова никакого ответа. Фрэнк стукнул кулаком в дверь.

– Патти Энн! Открой эти проклятые двери! Прямо сейчас! Если ты этого не сделаешь, клянусь Богом, я выбью их!

Шли напряженные секунды. Патрисия дверь не открывала.

– Я тебя предупреждаю! – угрожал ей отец. – Если мне придется выбить эти двери, менять их я не буду! Патти, у тебя не будет дверей в комнату!

Потенциальная опасность для такой перспективы пересилила терзающую ее ужасную боль, и прежде чем Фрэнк Коломбо снова заговорил, раздался резкий щелчок открываемого Патрисией замка. И Мэри, и Майкл двинулись к нему, но Фрэнк поднял ладонь, останавливая их.

– Просто стойте на месте. Я разберусь.

Фрэнк нашел совершенно несчастную Патрисию. Глаза и нос у нее покраснели и опухли, из носа текло, щеки были залиты слезами. Ее волосы были ужасны, казалось, будто одной рукой она их истерически рвала, а палец другой сунула в электрическую розетку. Вид у нее был совершенно разбитый.

– Патти, милая, – сказал Фрэнк, снова обращаясь к ней успокаивающим голосом, – ну же… Все не может быть так плохо.

– Он такой! – Патрисия взорвалась. – Он единственный человек, который когда-либо действительно меня любил!

– Дорогая, это не так, и ты это знаешь. – Фрэнк глянул в дверной проем, Мэри и Майкл осторожно подошли, чтобы заглянуть внутрь. – Твоя мама, Майкл и я любим тебя. Многие люди любят тебя: твоя тетя Джанет, дядя Фил, дядя Джо.

Патрисия поняла, что она к чему-то готовится.

– …Твой дядя Гас любит тебя…

– Прекрати! – набросилась она на отца. – Ты не знаешь, о чем говоришь, и не понимаешь, о чем говорю я!

Отвернувшись от него, она села на край кровати и взмолилась:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не садись рядом со мной.

Он не сел. Вместо этого отец встал перед ней, пытаясь пролить бальзам разума на ее любовные раны.

– Патти, милая, не мучай себя. Ты слишком хороша для этого польского сброда. Он не заслуживает такой девушки, как ты. Посмотри, как он тебе изменяет. Он бездельник. Тебе лучше забыть его, найти себе другого парня, на этот раз, возможно, хорошего итальянского парня…

– Я не хочу другого парня, – всхлипнула Патрисия. – Я хочу Джека. Если я не могу быть с ним, я хочу умереть!

– Патти, дорогая, не говори таких ужасных вещей, – сказал отец.

– Я хочу умереть! – кричала она на отца.

Фрэнк Коломбо сильно ударил ее по лицу, она покачнулась и боком повалилась на край кровати, а потом скатилась с кровати на пол. Она упала навзничь, но быстро села, глядя на него снизу вверх, щека у нее пылала красным. Она видела, как в комнату забегает мать, видела ошеломленное лицо Майкла в дверном проеме, а потом, как отец уставился на свою руку, как будто не мог поверить в то, что она сотворила.

Фрэнк Коломбо сверху вниз посмотрел на дочь, и его глаза наполнялись раскаянием.

Патрисия взглянула на отца, на ее лице застыл вызов.

Она все еще хотела умереть.

20
Май 1976 года

Лоре Мари Комар позвонили с работы вскоре после семи тридцати утра, когда в квартире Коломбо – Делуки произвели обыск и Патти Коломбо взяли под стражу.

– Лора, можешь прийти? – спросила полицейский диспетчер. – Знаю, у тебя выходной, но у нас чрезвычайная ситуация, и ты очень нужна.

– Конечно, приду, – сказала Лора. – Буду через несколько минут.

Когда Лора вошла в департамент полиции Элк-Гроув-Виллидж, она увидела сидящую в отделении Патти Коломбо, ее правое запястье наручниками было приковано к стулу.

– Нам нужно, чтобы ты ее обыскала и осталась с ней, возможно, на целый день, – сказал Лоре командир смены. – Ей, вероятно, будут предъявлены обвинения в убийстве своей семьи.

«Боже!» – подумала Лора Комар. Ей пришлось глубоко вдохнуть, чтобы сохранить самообладание.

Лора подошла к заключенной.

– Привет, Патти.

– О, Лора, привет, – сказала, подняв глаза, Патти. – Что ты здесь делаешь?

– Я здесь работаю. Я служащая отдела общественных работ в департаменте. Патти, мне придется тебя обыскать.

– Хорошо, – пожимая плечами, сказала Патти.

Гленн Гейбл подошел, чтобы снять наручники, и Лора взяла Патти Энн за руку.

– Я пойду в камеру для несовершеннолетних, – сказала она командиру смены. – Там больше уединения.

В камере для несовершеннолетних двери были сплошные, кроме окошка размером 30 на 30 сантиметров, и в этой части здания никого не было.

– Патти, тебе придется снять всю одежду, – сказала ей Лора. – Это будет полный телесный досмотр, и я также должна осмотреть твое тело на предмет синяков или любых других следов возможного насилия.

Раздеваясь, Патти сказала:

– По-моему, мы не виделись с тех пор, как я бросила школу?

– Не совсем, – сказала Лора. – Во всяком случае, не разговаривали. Я пару раз видела тебя в «Уолгрин», но ты была занята, поэтому я не здоровалась.

Лора внимательно обыскала Патти Коломбо на предмет того, что она могла спрятать на себе или в себе, затем перебрала каждый отдельный предмет одежды, прежде чем вернуть Патти одежду и позволить ей одеться.

– Я не знаю, как долго мы здесь пробудем, – сказала Лора. – Хочешь кофе?

– Боже, да! И сигарету.

Когда Лора собралась уходить, Патти сказала:

– Лор, окажешь мне услугу?

– Если смогу. Какую?

– Я беспокоюсь о Дьюке, моей собаке. Я выставила его на балкон квартиры. Боюсь, что если они заберут и моего парня, собака просто там останется.

– Посмотрю, что я смогу узнать, – сказала Лора. Она заперла камеру предварительного заключения и вышла.

Через несколько минут Лора вернулась с кофе и сигаретами и сказала:

– С твоей собакой все в порядке. Ее отвезли в приют для животных.

– О, хорошо, – с искренним облегчением сказала Патти. – Спасибо, Лор. У меня были ужасные видения, как она умирает на том балконе от голода.

Патти села на единственную койку в камере, а Лора приоткрыла двери и села на стул прямо за ней. Они вели светскую беседу и вспоминали не такие давние школьные годы. Об убийствах Патти не упоминала, а Лора не спрашивала. Арест человека и первоначальный период его содержания под стражей напоминают формирование тонкого льда, по которому едва можно пройти, и кататься по нему на коньках Лора Комар без крайней нужды не собиралась.

Более двух часов они говорили обо всем, кроме того, почему они здесь.

Сразу после 10:30 заместитель начальника полиции Уильям Конке вернулся в камеру с двумя полицейскими в штатском, которых Лора не знала.

– Лора, отдохни немного, – сказал ей Конке. – Но будь неподалеку. Мы тебя позовем, когда закончим.

Конке и двое полицейских оставались с Патти почти час, в течение которого Лора заметила, что ее несколько раз выводили из камеры и позволяли пройти в ближайшую уборную. Около полудня Конке вызвал Лору обратно, и полицейские ушли. Лора спросила Патти, не хочет ли она чего-нибудь поесть, Патти отказалась, но попросила кока-колы. Лора принесла ей колу.

Мимо открытых дверей камеры прошли Джин Гаргано из Департамента шерифа и Джон Ландерс, следователь полиции Элк-Гроув, в день обнаружения тел помогавший Рэю Роузу в осмотре места убийства. И Ландерс был одним из полицейских, разбиравших инцидент десятимесячной давности, когда Фрэнк Коломбо напал на Фрэнка Делуку на парковке возле «Уолгрин» и ударил его по лицу прикладом винтовки, чтобы отвадить от дочери. С Гаргано Патти тогда немного познакомилась.

– Я знаю этих двух парней, – сказала Патти Лоре Комар, когда мужчины проходили мимо.

– Ты хочешь с ними поговорить? – спросила Лора.

– Боже, нет, – ответила, отвернувшись, Патти. – Мне слишком стыдно смотреть им в глаза.

Но чуть позже Патти передумала.

– Посмотри, здесь ли еще Гаргано и Ландерс? Скажи им, что я хотела бы поговорить с ними.

К тому времени Гаргано ушел, но Ландерс вернулся в камеру с Гленном Гейблом.

– Привет, ребята, – сказала Патти, когда они вошли. – Что происходит?

– Пат, – сказал Ландерс, – похоже, у вас могут быть серьезные проблемы. Но прежде чем мы продолжим разговор, я хочу сообщить вам о ваших конституционных правах.

– Мне о них сообщили уже дважды, – сказала Патти.

– В любом случае мы должны сделать это снова, – сказал Ландерс, и повторил то, что Патти уже слышала: она имеет право хранить молчание и ее адвокат может присутствовать при допросе.

Когда Ландерс был готов позволить ей говорить, Патти сказала:

– Джон, вы знаете о проблемах с отцом. Большинство из них было вызвано отношениями между мной и матерью. Мать имела на отца очень сильное влияние.

– Пат, прежде чем продолжить, – сказал Ландерс, – ты хочешь позвонить по телефону?

– Вы имеете в виду адвокату? – спросила она.

– Да.

Патти покачала головой.

– Нет, гребаный адвокат мне не нужен.

Ландерс с ней еще немного поговорил, затем вывел ее из камеры и вместе с Лорой Комар отвел в заднюю комнату отделения полиции.

– Посидите здесь с Лорой, – сказал ей полицейский, – пока я найду стенографистку, чтобы записать ваши показания. Если вам все же нужно, можете позвонить прямо сейчас.

Патти села за стол и сняла трубку. Она плохо соображала, что ей нужно. Ей пришлось звонить в справочную службу, чтобы узнать чикагский номер крестной, Джанет Морган. В стравочной его не было. Она попробовала снова, на этот раз спросила номер Билла Моргана, и ей его дали. Присутствующая Лора Комар услышала, как она сказала:

– Привет, тетя Джанет…

В этот момент вернулся Ландерс. Лора и Ландерс слышали, как Патти сказала:

– Они арестовали меня за убийство мамы, папы и Майкла.

После паузы она сказала:

– Нет, гребаный адвокат мне не нужен, все они пустозвоны. Я собираюсь написать им заявление. Они взяли Фрэнка, и выпустят они его, только если я подпишу заявление. Я знаю, что делаю.

Возникает вопрос, как Патрисия пришла к выводу, что, если она подпишет официальное заявление, Делуку освободят. Логичнее всего предположить, что об этом ей сказал Джон Ландерс, именно он последним разговаривал с ней наедине, прежде чем она согласилась подписать заявление, кроме того, его она знала дольше всех и с ним, очевидно, чувствовала себя комфортнее, чем с другими полицейскими. Явно не слишком четко соображавшая девятнадцатилетняя Патрисия к тому времени находилась под стражей без адвоката около девяти или десяти часов. Если Ландерс действительно именно так подталкивал ее сделать подобное заявление, это было не совсем честно.

Когда Патти поговорила с Джанет Морган, заместитель начальника Конке приказал Лоре Комар отвести ее обратно в камеру для несовершеннолетних. Через некоторое время он зашел туда с гражданским, которого Лора не знала. Но знала Патрисия – это был Лэнни Митчелл.

– Вы узнаете этого человека? – спросил Конке у Лэнни.

– Да.

– Кто это?

– Патти Коломбо, – ответил Лэнни Митчелл.

Потом Лэнни взглянул на Патрисию и провел ребром ладони по шее. Возможно, он говорил ей, что игра с убийствами, в которую они играли, окончена.

Но вот только свой жест он сопроводил улыбкой. Скорее, Лэнни в своей неподражаемой манере давал ей понять, что ей «крышка».

* * *

Пока Патти держали в камере для несовершеннолетних, Фрэнка Делуку, которого отдельно доставили в полицейское управление Элк-Гроув, поместили в допросную номер 1, и допрашивали его Рэй Роуз и Фрэнк Браун.

После того как Делуке сообщили о его конституционных правах, его спросили, знает ли он что-нибудь об убийствах Коломбо. Он ответил, что не знает, кто убийцы. Убийцы — во множественном числе.

Далее Делука сказал, что не думал, что Патти Коломбо совершила убийства, потому что он и Патти были вместе в торговом центре до девяти часов вечера, когда произошло преступление, а затем провели вместе в своей квартире всю последующую ночь. (Интересно отметить, что Делука не утверждал решительно и с негодованием, что он знал, что Патти не совершала преступления, но просто «не думал», что их совершила она.)

По словам Делуки, последний раз они с Патти разговаривали с Фрэнком Коломбо по телефону, тот звонил им вечером в понедельник, 3 мая, и во вторник, 4 мая.

Делука заявил, что находится сейчас в процессе развода с нынешней женой, матерью его пятерых детей, чтобы в июне он и Патти смогли пожениться. Во время допроса Делука при любой возможности называл Мэри и Фрэнка Коломбо «мамой и папой». Он сказал, что «мама и папа» его в конце концов «приняли» и между «мамой и папой» и ним с Патти стали развиваться «хорошие отношения».

На вопрос о найденных в квартире фотографиях он ответил, что «большую часть» снимков сделал он, и они с Патриш отправили фотографии и рекламу в журнал для свингеров, чтобы обмениваться сексуальными партнерами с другими парами.

Как и сама Патти, Делука казался удивительно равнодушным к недавней трагедии, постигшей семью Коломбо. На словах он говорил о горе, но с таким же успехом мог говорить о погоде.

Около 21:30 в субботу вечером, после четырнадцати часов нахождения Патти Коломбо под стражей, Рэй Роуз был готов отвезти ее в женский центр временного содержания в Чикаго и официально предъявить ей обвинение в убийстве и предварительном сговоре с целью совершения убийства. Заместитель начальника Конке решил их сопровождать, и теперь очень усталой Лоре Комар предстояло еще исполнить последнюю обязанность своего долгого «выходного дня».

Перед отъездом Патти спросила, сможет ли она перед тем, как попасть в тюрьму, увидеться с Фрэнком Делукой. Кто-то сказал: «Хорошо, а почему бы и нет», и Делуку привели в камеру для несовершеннолетних. Ему и Патти дали сигареты и оставили тет-а-тет на пятнадцать минут.

Лора Комар слышала и видела рыдания Патти во время краткого свидания.

Никто в департаменте полиции Элк-Гроув не знал, что произошло между любовниками за несколько минут наедине, и Патрисия Коломбо не говорила об этом пятнадцать лет. Но именно в этот момент их отношений Фрэнк Делука снова стал хозяином положения.

Вначале, когда Патти было пятнадцать, а Фрэнку – тридцать четыре, он был ее учителем, советником, наставником, хозяином. Постепенно их роман выдыхался, их половая жизнь становилась все причудливее, их вызывающий союз начал влиять на семьи обоих, а стресс, тревога, насилие и страх пронизали каждый час их совместной жизни, и потребление ими алкоголя и наркотиков неуклонно возрастало. И Патрисия взяла на себя все, а Делука устранился.

Последние несколько недель до убийств Делука все глубже погружался в виски, таблетки и гротескные и эксцентричные сексуальные фантазии и все больше времени проводил в их маленькой квартирке с укрепленными дверями. Патти, девятнадцатилетней, но обычно ощущающей себя старше Фрэнка, приходилось заботиться об их повседневных нуждах, контактировать с миром за них обоих, решать их общие проблемы. Фрэнк ходил на работу, точно зомби, преследуемый и затравленный, а Патти держалась на адреналине, усиливающейся панике и абсурдной, нелепой вере в то, что для нее и «единственного человека, который у нее остался» все обязательно будет по-прежнему радостно. Ей не приходило в голову, что нити всей ее жизни сплелись в ткань лжи… Она стала таким же социопатом, как и мужчина, который ее учил.

Теперь, когда она находилась под стражей в полиции, он снова стал «сильным».

– Ты должна уберечь меня от этого, Патриш, – уговаривал Делука свою измученную молодую любовницу. – Пока я непричастен, они не смогут привлечь за это дело тебя. Я – твое алиби, ясно? Ты была со мной всю ночь, ясно? В чем бы тебя ни обвиняли, я засвидетельствую, что ты не могла этого сделать. Ты меня не впутываешь, и мы – оба – на свободе, Патриш. Будем только ты и я. Мы возьмем яхту, уйдем в море и больше никогда не вернемся…

Патти плакала, слушала и снова плакала. В тот момент было так легко вернуться в те времена, когда все, что говорил Фрэнк, было благой вестью, все, что делал Фрэнк, было безупречным и все, чего хотел Фрэнк, не подвергалось сомнению. Патти знала, что через пару часов ей предъявят обвинения в убийстве отца, матери и брата и посадят в тюрьму. Она не ожидала, что когда-нибудь снова выйдет на свободу – да тогда она этого и не хотела. Так зачем за это бороться?

– Хорошо, Фрэнк, – сказала она ему со слезами на глазах. – Как скажешь, Фрэнк.

Это было так просто.

21
Октябрь 1971 года и апрель 1989 года

Измена Джека Формаски и пощечина отца ввергли Патрисию в неумолимо пожиравшую ее летаргию. Она стала вялой, ничем не интересовалась, почти постоянно ощущала физическую усталость и слабость, не хотела и не могла есть. Она избегала любой деятельности, кроме самой необходимой, – школы, например, но в классе сидела, точно в ступоре, не делая ничего, а просто убивая время до возвращения домой в уединение своей спальни. И чем апатичнее она становилась, тем меньше чувствовала угрозы – любые. Как будто пребывала в коконе.

Ее новое состояние отвергли все, кроме Майкла. Он был первым, кто после отцовской пощечины ей посочувствовал. Мать инстинктивно подбежала к ней, лежащей на полу, попыталась помочь ей встать, но Патрисия сжалась и, тряся головой, умоляла:

– Оставь меня в покое, пожалуйста, просто оставь меня в покое…

Отец уже вышел из комнаты, мать тоже ушла, Майкла она выгнала. Но Майкл вернулся через пару минут, закрыл двери и сел рядом с сестрой на кровать.

– Он не должен был тебя бить, – сказал он сурово.

– Все в порядке, Майкл, – всхлипнула Патрисия.

– У тебя на лице отпечаток ладони, – внимательно глядя на нее, заметил он. Патрисия увидела, как у него на глазах наворачиваются слезы.

– Это пройдет, Майкл.

Она обняла его и прижала к себе.

– В любом случае это не больно, – солгала она.

– Бьюсь об заклад, больно, – возразил он и сам принялся всхлипывать. – Ты просто так говоришь.

Майкл сжал кулак.

– Хотел бы я его ударить и посмотреть, как это понравится ему.

– Не говори так, – резко оборвала его Патрисия.

Так они сидели вместе несколько минут, пока Патрисия наконец не погладила Майкла по голове и не сказала:

– Тебе лучше сейчас пойти к себе.

Мальчик встал и угрюмо поплелся к дверям. Перед тем как выйти из комнаты, он оглянулся и сказал:

– Я больше никогда не буду брать с тебя плату за сохранение секретов. С этого момента я буду хранить их бесплатно.

Для Майкла это было окончательным выражением привязанности.

Если бы у Патрисии так сильно не болело лицо, она бы улыбнулась.

Фрэнк Коломбо сделал неловкую попытку извиниться, но почти так же, как сама Патрисия намеревалась извиняться перед Джеком: Патрисия сожалела об ужасных словах, что наговорила, но в том, что ей пришлось их произнести, повинен Джек.

Так же точно ощущал себя и Фрэнк Коломбо.

– Послушай, Патти Энн, – сказал он на следующий день, – я знаю, что мне не следовало тебя бить, но ты должна признать, что на самом деле ты меня до этого довела, понимаешь? Я имею в виду, я все время говорил тебе: «Перестань нести эту чушь о желании умереть». Ты расстраивала мать и брата. Ты расстраивала меня. И ты не хотела меня слушать, понимаешь?

– Да, я понимаю, – спокойно ответила Патрисия.

– Если бы ты просто послушалась меня и сделала то, что я тебе говорил, я бы тебя не ударил. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, я понимаю, – уважительно ответила она.

Пока отец говорил, она не сводила с него глаз, но он на нее не смотрел, только изредка бросал мимолетный взгляд. В основном его зрачки метались то туда, то сюда, куда угодно, только не на уродливый пурпурного цвета синяк над ее скулой.

– И ты должна признать, – продолжал отец, – что это произошло впервые, верно? Я имею в виду, что, по правде говоря, раньше я никогда не бил тебя, верно? Знаешь, кроме шлепков по попе, когда ты была маленькой. Верно?

– Верно, – согласилась она, максимально равнодушным, но не дерзким тоном.

– Ладно, хорошо, – сказал ее отец, – давай забудем все это и не позволим этому повториться. Поверь, очень скоро у тебя появится новый парень, и ты никогда не вспомнишь о существовании этого польского отребья. Хорошо?

– Хорошо.

Он похлопал ее по руке и вышел из комнаты. Патрисия услышала, как в гостиной он сказал матери:

– Пусть, пока не пройдет синяк, посидит дома. Я не хочу, чтобы она ходила в школу в таком виде. Ты же знаешь, что школьный охранник потребует объяснений.

Неделю Патрисия не ходила в школу под предлогом, что заболела гриппом.

Очевидно, Фрэнк и Мэри Коломбо днем и ночью обсуждали проблему Патрисии.

– Она как зомби, – жаловалась Мэри друзьям и подругам.

Фрэнк не раз пытался с ней заговорить. Она очень вежливо его выслушивала, очень вежливо ему отвечала, а затем снова замыкалась, как будто не слышала ни слова. Фрэнк решил, что дочь ненавидит его за пощечину.

Мэри Коломбо эту мысль отвергла. Фрэнк дал ей пощечину в первый – и, она не сомневалась, что, как бы он себя ни винил, – в последний раз. К тому же у Мэри имелось собственное мнение: Патрисия ненавидела ее.

«Я никогда не могла с ней поговорить», – повторяла она подругам.

В конце концов оба родителя пошли по легкому пути, прибегнув к старому объяснению, которое полностью снимало с них ответственность или необходимость действовать: они решили, что у Патрисии переходный возраст. Они были уверены, что со временем она это перерастет. Все, что им на самом деле необходимо, это игнорировать ее депрессию и ждать.

Это оказалось худшим решением в их жизни.

– Итак, – сказала сестра Берк обо всем этом инциденте, – ты потеряла Джека, сблизилась с Майклом, а как после этого ты относилась к отцу?

– Я его не ненавидела, если вы об этом, – сказала Патрисия. – Я даже на него не злилась. На него за то, что он меня ударил, злился Майкл.

Она покачала головой.

– Честно говоря, я не могу вспомнить, чтобы у меня к кому-нибудь были какие-то чувства. Все, что я помню, это то, что моя жизнь внезапно превратилась в замедленную съемку. С первой болью я уже справилась, и у меня больше не было мыслей о самоубийстве, отчаяние прошло. Но, закрывая глаза ночью, я думала, что мне незачем их больше открывать.

Патрисия умехнулась:

– Мне просто было все равно. В пятнадцать лет я считала, что моя жизнь кончена.

– Это не такая уж редкость, как ты думаешь, – прокомментировала сестра Берк. – Подростковый возраст – тяжелое время.

Монахиня какое-то время молча барабанила пальцами по столу.

– Триш, я думаю, мы почти подошли к тому моменту, когда в твою жизнь вошел второй обвиняемый, Фрэнк Делука. Тебе ведь не было шестнадцати, когда ты его встретила?

– Не совсем, – ответила Патрисия. Она запрокинула голову и посмотрела в потолок. – Мы встретились 26 мая 1972 года. Люди, которые очень сильно влюбляются, такие вещи помнят. Это было чуть меньше, чем месяц, до моего шестнадцатилетия, и чуть больше, чем за месяц до тридцать четвертого дня рождения Фрэнка. Она снова посмотрела на сестру Берк и криво улыбнулась.

– Конечно, он думал, что я старше, а я думала, что он моложе.

– Я могу себе представить. Однако я совсем не о твоем возрасте. За тринадцать с лишним лет, которые ты провела в тюрьме, ты отказалась от любых прямых комментариев о своей виновности или невиновности, хотя через адвоката взяла на себя ответственность за гибель своей семьи. С другой стороны, Делука вообще неизменно отрицал участие в преступлении. Я должна знать, повлияет ли его постоянное утверждение о своей невиновности на твою способность открыть мне эту важную часть твоей жизни. Что ты думаешь?

– Я… не знаю, – нерешительно ответила Патрисия. – Я не совсем уверена, что понимаю вопрос.

– Мне интересно, чувствуешь ли ты себя обязанной поддерживать позицию Делуки, как-то его защищать?

– Я вообще ничего не чувствую к Фрэнку, – сказала Патрисия, – давно уже ничего не чувствую.

Она слегка наклонила голову.

– Сестра Берк, мы с вами разговариваем полтора года, и вы никогда не упоминали мою виновнось или невиновность. Почему?

– В этом не было необходимости, Триш. В первый раз, когда я приехала сюда, чтобы с тобой встретиться, помнишь, ты сказала мне, что хочешь понять, как ты попала в ситуацию, когда тебе стала необходима реабилитация. Необходима реабилитация. Ты добровольно начала процесс самоанализа, ты хотела узнать, какие внутренние недостатки и слабости привели тебя в тюрьму, так? Если я не права, пожалуйста, поправь меня.

Патрисия ее не поправила.

Сестра Берк объяснила Патрисии, что будет, когда они начнут обсуждать Делуку и убийства.

– Это должен быть очень осторожный процесс, – подчеркнула она. – В течение многих лет я сравнивала этот тип анализа с очисткой виноградины. Нам нужно очень медленно срезать тончайшие полоски виноградной кожуры и снимать только одну тонкую полоску зараз. И прежде чем снимать другую полоску, предыдущую нам необходимо вернуть на место. Если очистить всю виноградину сразу, ягода развалится. Триш, эта виноградина – твое сознание и подсознание, мы должны быть осторожны, чтобы сохранить и защитить его, пока мы его исследуем.

Сестра Берк сделала паузу, а потом еще раз подчеркнула:

– Вот почему, если у тебя есть какие-либо сомнения относительно обсуждения Делуки, тогда лучше вообще не пытаться.

– Сестра, у меня в голове нет никаких запретов относительно того, что я знаю, – немного странно ответила ей Патрисия.

Того, что я знаю. Неужели это сработал подсознательный защитный механизм? Может, да, а может, и нет. На данном этапе сестра Берк точно сказать не могла. Узнать это можно, только продолжая работу и наблюдая. Скорее всего, она почувствовала: рискованно, но в данном случае необходимо.

– Итак, тебе скоро должно было исполниться шестнадцать, когда ты встретила Фрэнка Делуку…