Текст книги "Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры"
Автор книги: Кларк Смит
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
2. Письмо Теофиля сестре Терезе
Пред тобой, моя сестра во Христе, а также по крови, я должен облегчить душу (если сие возможно), вновь поведав о жуткой твари, что затаилась вблизи Перигона; ибо снова она во тьме проникла в аббатство, не издав ни звука, не подав никакого знака, кроме пламени Флегетона, что окружает ее туловище и конечности.
Я уже рассказывал тебе о гибели брата Жерома, убитого в своей келье, когда он переписывал манускрипт, спасенный из Александрийской библиотеки. Ныне зверь осмелел, ибо прошлой ночью проник в дормиторий, где спали братья, не снимая ряс, подпоясанные и готовые подняться по первому зову. Умудрившись не разбудить никого из братии – вероятно, наложив на них летейское заклятие, – зверь забрал брата Августина, спавшего крайним в ряду. Ужасное преступление раскрылось только утром, когда монах, спавший рядом, проснулся и обнаружил несчастного: тот лежал лицом вниз, а спина и ряса на спине у него были разодраны в клочья.
На этот раз зверь прокрался незамеченным; гораздо чаще, впрочем, его видят рядом с аббатством; в такие коварство и дерзость верится с трудом, если только не считать их происками архидьявола. Не ведаю, когда закончится этот кошмар, ибо экзорцизм и опрыскивание стен и дверей святой водой его не берут; Бог Отец, Христос и святые не слышат наших молитв.
Об ужасе, в который эта жуткая тварь повергла всю Аверуань, и о бедах, чинимых ею за пределами аббатства, ты наверняка уже слышала. Но здесь, в Перигоне, происходит такое, о чем я не рискну заявлять вслух, чтобы не пострадало доброе имя аббатства. Ибо я полагаю унижением и осквернением нашей святости то, что мерзкому отродью удается по своему усмотрению и беспрепятственно проникать внутрь наших стен.
Братья перешептываются, что Сатана восстал, дабы чинить нам препоны. Некоторые видели зверя даже в часовне, где он оставил неописуемо кощунственный знак своего присутствия. Против него бессильны замки и засовы; и даже святой крест не в силах обратить его в бегство. Зверь приходит и уходит, когда захочет; и все, кто видит его, бегут, объятые невыразимым ужасом. Никто не ведает, куда придется следующий удар, но некоторые братья верят, что зверь метит в меня, избранного настоятеля Перигона; ибо многие видели, как он скользил по коридору поблизости от моей кельи. Келарь брат Константин недавно вернулся из Виона за полночь, так он клянется, что в лунном свете зверь карабкался по стене к окну моей кельи, выходящему в лес. Заметив Константина, зверь, словно громадная обезьяна, спрыгнул со стены и скрылся среди деревьев.
Кажется, уже все, кроме меня, видели чудовище собственными глазами. А теперь, сестра, я должен сделать признание, кое окончательно свидетельствует о вмешательстве адских сил и о том, что над Перигоном веют крылья Асмодея.
После появления кометы я каждый вечер рано удалялся в келью с намерением посвятить ночные часы бдению и молитвам, чем и бывал, по общему мнению, занят до утра. Однако каждую ночь, не успею я преклонить колени перед серебряным распятием, на меня наваливается какой-то морок, и забвение окутывает чувства дремотным маком; я лежу на холодном полу до рассвета, не видя снов. И я не знаю, что в это время творится в аббатстве; зверь волен, по своему неизменному обыкновению, крушить хребты и высасывать костный мозг братьев без моего ведома.
Я облачаюсь во власяницу, разбрасываю по полу колючки чертополоха, чтобы пробудиться от злого и неодолимого сна, будто вызванного действием восточных снадобий. Однако тернии и чертополох подобны райскому ложу, и я не ощущаю их до самого рассвета. Когда я просыпаюсь, чувства мои пребывают в смятении, глубокая истома сковывает члены. И с каждым днем мною все больше овладевает смертельная слабость, которую все приписывают моему чрезмерному усердию в аскезе и молитвенном бдении.
Определенно, я пал жертвой заклятия и буду скован злыми чарами, пока зверь бродит по свету, верша свои злодеяния. Небеса, в своей непостижимой мудрости наказывающие меня за грех, о коем не ведаю, обрекли меня на сие рабство, ввергнув в трясину стигийского отчаяния.
Меня преследует жуткая мысль: быть может, каждую ночь зверь спускается на землю с алой кометы, что проносится, подобно огненной колеснице, над Аверуанью; и каждый день он возвращается, насытившись пищей, которой алчет. И лишь с исчезновением кометы ужас перестанет терзать нашу землю и опустошать Перигон. Эта мысль не есть ли свидетельство моего безумия, или, возможно, сам ад нашептал мне ее в ухо?
Молись за меня, Тереза, ибо я пребываю под властию злых чар и близок к отчаянию; Господь оставил меня, меня тяготит адское иго; и бессилен я защитить аббатство от зла. Я же, в свою очередь, молюсь, чтобы в уединении монастыря в Ксиме это лихо тебя не коснулось…
3. Рассказ Люка ле Шодронье
Старость, подобно моли, что заводится в старой шпалере, скоро пожрет мои воспоминания, как пожирает воспоминания любого. Посему я оставляю записку об истинной природе твари, известной под именем Аверуанского зверя, а также о том, как эта тварь была повержена. Когда я закончу, бумага будет заперта в медной шкатулке и помещена в тайной комнате в моем доме в Ксиме, ибо должны пройти годы и десятилетия, прежде чем людям будет дозволено узнать ужасную правду. Нехорошо, если злые дела станут общим достоянием, пока те, кто принимал в них участие, не покинули земную юдоль ради чистилища. Сейчас правду знаю только я и те немногие, кто поклялся ее хранить.
Бесчинства, некогда творимые зверем, ныне ни для кого не секрет и успели стать страшной историей, которой пугают детей. Говорят, что летними ночами 1369 года зверь убил пятьдесят человек и всякий раз пожирал спинной мозг жертв. Случилось это между аббатством Перигон и Ксимом, монастырем Святой Зиновии и замком Френэ. Происхождение и местообитание зверя оставались загадкой, которую никто не мог разгадать; и светские, и церковные власти были бессильны предотвратить нападения, и ужас воцарился в округе, и над каждым путником нависла смертная тень.
С самого своего появления зверь стал предметом моих размышлений, ибо я был не понаслышке знаком с оккультными практиками и духами тьмы. Я понимал, что зверь – не земное или адское создание, но прилетел с кометой из дальних космических пределов; однако о его повадках, свойствах и происхождении я знал поначалу не больше прочих. Тщетно обращался я к звездам, геомантии и некромантии; от фамильяров, которых я допросил, вышло мало толку, ибо они утверждали, что не состоят с ним в родстве и что зверь неведом подлунным бесам.
Затем я вспомнил о кольце Эйбона, которое унаследовал от предков, тоже колдунов. По их словам, кольцо происходило из древней Гипербореи; было оно из золота, краснее того, что добывают ныне, с громадным фиолетовым самоцветным камнем, темно тлеющим, подобного которому нет на свете. В камне том заточен был древний демон, отвечавший на вопросы колдунов, – дух из времен, когда человек еще не родился.
И вот, вынув из редко отпираемой шкатулки кольцо Эйбона, я совершил ряд приготовлений, потребных для вызова демона. Когда я перевернул самоцветный камень над маленькой жаровней, в которой жарко горела амбра, демон отозвался, и голос его был подобен пронзительному пению пламени. Он поведал мне, что зверь принадлежит к расе звездных бесов, не посещавших Землю со времен Атлантиды; рассказал о природе зверя, который в своем истинном виде был невидим и неощутим для людей и мог быть явлен человеку только в самом мерзком из обличий. Демон признался, что есть единственный способ сокрушить зверя в его осязаемом обличии. Даже во мне, кто давно изучает тьму, откровения эти породили удивление и ужас. По множеству причин я считал экзорцизм сомнительным и опасным занятием, но демон уверил меня, что иного способа нет.
Размышляя над этими темными материями, я выжидал среди книг, жаровен и перегонных кубов, ибо звезды поведали мне, что время еще не пришло.
В конце августа, когда огромная комета начала понемногу удаляться, пришла скорбная весть о смерти сестры Терезы, растерзанной зверем в ее собственной келье в бенедиктинском аббатстве в Ксиме. Одни видели, как в лунном свете зверь спускался из окна кельи по стене монастыря; другие заметили его на темных улицах или наблюдали, как зверь, словно чудовищный жук или паук, карабкался на крепостной вал по голым камням, чтобы поскорее укрыться в своей тайной берлоге.
После смерти сестры Терезы ко мне тайно явился начальник городской стражи вместе с аббатом Теофилем, в чьем осунувшемся лице и поникшей фигуре я созерцал разрушительные последствия смертной скорби, ужаса и унижения. И хотя подобное решение далось им не без труда, эти двое пришли просить моего совета и содействия в поимке зверя.
– Вы, мессир ле Шодронье, – сказал начальник стражи, – славитесь глубокими познаниями в сокровенном колдовском искусстве и заклинаниях, способных вызывать и прогонять злобных демонов и прочих духов. Возможно, вам удастся преуспеть там, где другие оказались бессильны. Мы долго сомневались, прежде чем прийти к вам, ибо негоже властям церковным и светским прибегать к помощи колдовства. Но положение безвыходное, ибо демон забирает все новые жертвы. За ваши труды мы даем щедрое вознаграждение золотом и обещаем, что до конца ваших дней никто не станет преследовать вас и подвергать судебным разбирательствам за ваши деяния, каковые в противном случае могли бы дать повод для расследований. Епископ Ксима и архиепископ Виона осведомлены об этом предложении, каковое надлежит хранить в тайне.
– Если мне удастся освободить Аверуань от зверя, – ответствовал я, – о награде я просить не стану. Однако вы задали мне сложную задачу, сопряженную с необычайными испытаниями.
– Мы готовы оказать вам любое содействие, – сказал начальник городской стражи. – Если потребуется, выделим стражников для вашей охраны.
Затем Теофиль тихим, прерывающимся голосом заверил меня, что все двери, включая двери аббатства, будут открыты для меня и что ради изобличения зла будет сделано все возможное.
Кратко поразмыслив, я сказал им:
– Теперь ступайте, а за час до заката пришлите за мной двух вооруженных всадников и коня. Выберите самых храбрых и неболтливых, ибо этой ночью я намерен посетить Перигон, подле которого зло свило гнездо.
Памятуя о совете демона, что был заперт в камне, я не стал долго собираться – только надел на указательный палец кольцо Эйбона и прихватил небольшой молот, который прикрепил к поясу вместо меча. Затем дождался назначенного часа, когда явились стражники, которые вели еще одну лошадь в поводу, как и было условлено.
То были крепкие и опытные воины в кольчугах; они несли мечи и алебарды. Я вскочил на черную горячую кобылу, и мы поскакали в Перигон, выбрав прямой и почти нехоженый путь, многие мили пролегавший по лесу, где водились оборотни.
Мои компаньоны были неразговорчивы и отвечали только на заданные вопросы, да и то коротко. Это меня радовало, ибо им предстояло хранить молчание о том, чему еще до наступления рассвета они станут свидетелями. Мы быстро скакали, а солнце тонуло в разлившейся по небу кровавой мгле за высокими деревьями, и вскоре уже тьма все гуще свивала паутину среди сучьев, окружая нас, будто неумолимая сеть зла. Мы продвигались все дальше, вглубь мрачного леса, и даже я, опытный колдун, слегка вздрагивал при мысли о том, что подстерегало нас во тьме.
Тем не менее никто нас не тронул и никто на нас не напал. Мы добрались до аббатства уже после восхода луны, когда братия, за исключением старого привратника, удалилась в дормиторий. Настоятель, вернувшийся из Ксима на закате, известил привратника о нашем прибытии и велел приютить нас в стенах аббатства, однако у меня был другой план. Я уверен, сказал я, что зверь явится в аббатство этой ночью, и намерен караулить снаружи, дабы ему помешать; засим я попросил привратника провести меня вокруг аббатства и рассказать, какие окна куда выходят. Во время прогулки привратник указал на окно кельи Теофиля на втором этаже. Окно выходило в лес, и я отметил, что весьма опрометчиво со стороны аббата держать его открытым. Этой привычке, сказал привратник, аббат никогда не изменял, несмотря на последние дьявольские набеги. В окне горела свеча, – вероятно, аббат тоже бодрствовал, погруженный в молитву.
Мы оставили лошадей на попечение привратника. Когда обход аббатства был завершен и привратник удалился, мы вернулись под окно кельи Теофиля, где нам предстояло в молчании нести долгую полуночную стражу.
Луна, словно бледное, ввалившееся лицо трупа, всходила все выше, проплывая над сумрачными дубами и соснами и отливая призрачным серебром на серых стенах аббатства. На западе среди тусклых созвездий вспыхивала уходящая комета, затеняя поднятое жало Скорпиона.
Несколько часов мы прождали в понемногу отступающей тени высокого дуба, где нас не было видно из окон. Когда луна начала клониться к западу, тени потянулись к самым стенам аббатства. Стояла мертвая тишина, мы не замечали никакого движения, только медленное перемещение света и тени. Между полуночью и рассветом свеча в окне настоятеля погасла – вероятно, догорев, – и келью окутала темнота.
Без лишних вопросов, держа оружие наготове, двое кольчужников разделяли со мной ночную вахту. Они прекрасно знали, какой демонический ужас может явиться нам еще до рассвета, но ничто в их повадке не свидетельствовало о страхе. Зная куда больше их, я снял с пальца кольцо Эйбона и приготовился исполнить указания демона.
Кольчужники стояли ближе к лесу и, исполняя мой строгий приказ, не сводили с него взгляда. Но ничто не шевелилось во тьме, в резном сплетении листьев и ветвей; ночь медленно отступала; небеса бледнели в ожидании утренних сумерек. За час до рассвета, когда тень огромного дуба достигла стены и поползла к окну настоятеля, случилось то, чего я ждал. Внезапно адский красный свет, стремительный, как занявшееся пламя на ветру, вырвался из лесного сумрака и обрушился на нас, затекших и усталых после долгого бодрствования.
Одного кольчужника повалили на землю, и над ним, в парящей красноте, словно в крови, я узрел черный полузмеиный силуэт зверя. Его плоская голова без ушей и носа нырнула, острые зазубренные клыки впились в кольчугу, и я услышал, как эти клыки скрежещут и клацают. Быстро положил я кольцо на приуготовленный заранее камень и молотом, который принес с собой, разбил на кольце самоцвет.
Среди брызнувших мелких осколков возник освобожденный демон – поначалу будто крошечный дымящийся огонек свечи, что разрастался, точно пламя, объявшее кучу хвороста. Тихо шипя, словно голос огня, разгораясь жутким золотистым светом, демон вступил в битву со зверем, как и обещал мне в обмен на свободу после веков заточения.
Демон приблизился к зверю, грозно вспыхивая, высокий, как пламя аутодафе, и тот, уронив кольчужника на землю, отпрянул, словно обожженная змея. Тело и конечности зверя омерзительно исказились, как расплавленный воск, и, смутные и страшные в облаке красного пламени, начали претерпевать невиданные метаморфозы. С каждым мгновением, точно оборотень, что сбрасывает волчье обличье, зверь обретал все большее сходство с человеческим существом. Нечистая чернота струилась и закручивалась, принимая форму ткани, становясь складками черной сутаны с капюшоном бенедиктинца. Затем под капюшоном возникло лицо, размытое и искаженное, но, несомненно, принадлежавшее аббату Теофилю.
Лишь мгновение я, а равно и мои товарищи-кольчужники лицезрели это чудо, ибо демон, принявший форму пламени, теснил чудовищно искаженную тварь, и лицо ее снова заволокло восковой чернотой, а в небо взвился столб копоти, распространяя вонь горящей плоти, смешанной с иным зловонием, куда омерзительнее. Из дыма, заглушая шипение демона, раздался одинокий вопль – и то был голос Теофиля. Затем дым стал гуще, скрыв как нападавшего демона, так и теснимого им зверя; в тишине слышалось только пение пламени, пожирающего свою жертву.
Наконец черный дым начал бледнеть, развеиваться между сучьями, и блуждающий огонек, пляшущий золотой свет, воспарил над деревьями к звездам. И я понял, что демон кольца, исполнив обещание, вернулся в неземные высоты, откуда во времена Гипербореи извлек его колдун Эйбон, сделав пленником фиолетового самоцветного камня.
Запах паленой плоти рассеялся, как и чудовищное зловоние; от того, что звалось Аверуанским зверем, не осталось и следа. Ужас, рожденный алой кометой, был поглощен огненным демоном. Целый и невредимый, спасенный своей кольчугой, стражник поднялся с земли и вместе с товарищем молча встал передо мной. Я знал, что они видели метаморфозы зверя и о многом догадываются. И пока луна бледнела в предвкушении рассвета, я заставил их поклясться хранить тайну и подтвердить слова, которые я скажу монахам Перигона.
Удостоверившись, что добрая слава настоятеля не пострадает от злостной клеветы, я разбудил привратника. Мы сказали ему, что зверю удалось обмануть нас, проникнуть в келью настоятеля и выбраться наружу, неся в своих извивающихся конечностях Теофиля, дабы забрать с собой на убывающую комету. Я изгнал нечистую тварь, которая испарилась в облаке адского пламени и пара; но, к величайшему сожалению, пламя поглотило и аббата. Его смерть, сказал я, стала примером истинного мученичества и не была напрасной, ибо благодаря надежному обряду экзорцизма, который я провел, зверь больше не будет опустошать Аверуань и терзать аббатство Перигон.
История эта была без возражений принята монахами, которые искренне горевали о добром настоятеле. Сказать по правде, в ней много правдивого, ибо Теофиль был неповинен в творящемся зле и не подозревал ни о том, что происходило с ним по ночам в келье, ни о тех жутких деяниях, которые вершил зверь, отвратительно преобразив его, настоятеля, тело. Ибо каждую ночь зверь спускался с кометы, дабы утолить адский голод; будучи неосязаемым и бессильным, он вселялся в тело аббата, превращая его в некое непристойное чудовище с далеких звезд.
Пока мы караулили зверя под стенами аббатства, он успел напасть на крестьянскую девочку, но с тех пор больше никто в Аверуани его не видел, а жуткие убийства прекратились.
Со временем комета исчезла с небосклона; черный ужас, который она породила, постепенно стал легендой, как и все в истории. За свое странное мученичество аббат Теофиль был канонизирован; те, кто прочтет эту повесть в грядущих веках, не поверят ей, скажут, что нет на свете такого демона или злого духа, который одержал бы верх над истинной святостью. Да оно и к лучшему, что не поверят, ибо тонка завеса между человеком и бездной, лишенной Бога. На небесах обитает то, о чем лучше не знать, если не хочешь утратить рассудок; странные мерзости перемещаются между Землей и Луной, пересекают галактики. Твари, которым нет имени, являлись сюда, принося с собой ужасы других планет, и явятся снова. И земному злу не тягаться со злом, спустившимся с небес.
Звездная метаморфоза
I
Впервые с жителями планеты Млок Лемюэл Саркис повстречался на Спэниш-маунтин, куда он поднялся из парка Доннер, пытаясь скрыться от своих спутников.
Саркис отнюдь не был опытным скалолазом и потому не стал штурмовать зубчатую вершину длинной мрачной гряды, но довольствовался более низким и простым восточным участком. Оттуда открывался вид на озеро Фрог-лейк, неподвижно темневшее у подножия голого склона.
Так и сидел Саркис среди лавовых валунов, надежно укрытый от обдувающего вершину ветра, и хмуро предавался созерцанию; меж тем горные тени, распростершись крылами, неторопливо удлинялись, и пятно бледного света ползло на восток по черным опаловым водам озера. Бескрайнее одиночество и суровое скальное великолепие наконец подействовали умиротворяюще, и пошлые людские неурядицы, от которых он и сбежал, стали, как им и положено, казаться не столь уж значительными на фоне грандиозных видов.
Карабкаясь сюда по склонам, заросшим эриофиллумом, и лесистым ущельям, Саркис не встретил ни единой живой души – даже пастухи и рыбаки ему не попадались. А потому он вздрогнул от удивления и негодования, когда совсем рядом запрыгал и рухнул в пропасть камушек, как будто его на ходу столкнули с тропы. На гору взбирался кто-то еще, и Саркис, ощутив прилив желчной человеконенавистнической горечи, повернулся посмотреть, кто идет.
Однако вместо туриста или альпиниста перед ним предстали два существа, ни в малейшей степени не похожие ни на людей, ни вообще на каких-либо земных созданий. В тот момент, да и во время всего, что последовало, изумленного Саркиса одолевали сомнения: не заснул ли он, не угодил ли во власть сюрреалистичной грезы.
В высоту существа достигали четырех футов, и у них имелось нечто отдаленно похожее на голову и туловище. Сами они были невероятно плоскими, как будто двумерными, и не стояли на месте, а словно висели, колыхаясь в воздухе. Верхняя часть тела, которую по земной привычке Саркис назначил про себя головой, была гораздо больше и круглее нижней и напоминала гладкую рыбу-луну, поросшую бесчисленными то ли усиками, то ли щупальцами, словно сошедшими с цветочного орнамента. Нижняя же часть походила на китайский воздушный змей. На ней угадывались загадочные безобразные черты – возможно, глаза, удивительно вытянутые и скошенные. Заканчивалась она тремя широкими конечностями-лентами, которые расщеплялись на тонкие паутинки-кисточки, и эти кисточки скользили по земле, хотя было совершенно непонятно, как с их помощью можно передвигаться.
Расцветка неизвестных существ ошеломляла. Саркис наблюдал нечто похожее на переливы опалово-черного, неуловимо-серого и кроваво-фиолетового.
Абсолютно нереальные и невероятные, существа висели среди скал, покачиваясь медленно, будто во сне, и скользя по земле бахромчатыми ногами-лентами. Казалось, переплетенные усики-щупальца, беспрестанно дрожа, тянутся к Саркису, а кое-какие из похожих на глаза пятен постепенно светлели, притягивая к себе взгляд подобно мерцающим гипнотическим кристаллам.
Его с новой силой охватило ощущение нереальности происходящего; теперь откуда-то раздавался низкий неумолчный гул, источник которого Саркис не мог определить. Модуляция и темп вроде бы соотносились с медленной вибрацией усиков. Звук доносился отовсюду, окутывал Саркиса и в то же время гудел прямо у него в голове, как будто в мозгу задействовались доселе не используемые клетки, воспринимающие телепатический шепот неведомых человеку миров.
Гудение усилилось, в нем уже явственно угадывались отдельные кластеры, некоторые сочетания повторялись снова и снова, складывались в длинные последовательности. Постепенно они становились все отчетливее и уже походили на замедленные растянутые слова. С изумлением Саркис осознал, что ему как будто медленно говорят по-английски: «Пойдем с нами», – существа изо всех сил пытались своими неземными органами озвучить приглашение неведомо куда.
Словно загипнотизированный, не испытывая ни удивления, ни страха, Саркис отдался нахлынувшим на него впечатлениям. Постепенно на гладких верхних ликах рыбы-луны проступили смутные затейливые линии и пятна, которые становились все ярче, отчетливее и наконец сложились в некую картину.
Саркис не очень понимал, что именно ему показывают, но уловил, что речь идет об огромном расстоянии, о чуждом людям искаженном пейзаже. В ослепительном неземном сиянии, в море насыщенного цвета на непонятном и странно перекошенном фоне с неведомыми пропорциями возвышались прихотливые приспособления и образования – то ли дома, то ли растения. Среди этого чуднóго пейзажа плавали силуэты, чем-то напоминавшие существ, которых он видел перед собой, – так слегка напоминает реальность картина кубиста. Рядом с силуэтами, словно влекомая ими, летела фигурка, так же отдаленно похожая на человека.
Каким-то образом Саркис догадался, что эта фигурка изображает его самого. Пейзаж принадлежал некоему чуждому миру или измерению, и фантастические создания приглашали его туда! Совершенно одинаковая до последней подробности картинка проигрывалась одновременно на обоих ликах-дисках.
Преисполнившись удивительной ясности и спокойствия, Саркис спросил себя, стоит ли принять приглашение. Если он решится, что тогда будет? Разумеется, все это ему снится, а сны – штука хитрая: стоит только хорошенько вглядеться в их неуловимые панорамы, как они тут же развеиваются. Но если… если это не сон? Из какого мира явились загадочные существа и каким образом сумели добраться до Земли? Уж конечно, они не из Солнечной системы, но, судя по странному виду, откуда-то из другой галактики или, как минимум, из системы другой звезды.
Казалось, пришельцы поняли, что Саркис колеблется. Картины на дисках померкли и сменились другими: его как будто уговаривали, завлекали всевозможными пейзажами неземного мира. Возобновилось гудение, и немного погодя в неясном монотонном гуле стали угадываться слова, которые Саркис пока очень плохо понимал. Вроде бы там были жутким образом растянутые «можешь» и «сбежать»; все это походило на стрекот гигантских насекомых.
И вдруг сквозь странный гипнотический звук Саркис расслышал звонкий девичий смех и веселые людские голоса. Кто-то, хотя пока было не видно, кто именно, взобрался на гору и теперь шел прямо к нему по склону.
Очарование грезы было нарушено, и Саркиса внезапно одолел приступ страха, а также глубокого изумления, ведь непостижимые создания все еще висели перед ним. Человеческие голоса, нарушив его уединение, убедили Саркиса, что происходящее не сон. Разум землянина невольно содрогнулся от ужаса перед чудовищным и необъяснимым.
Голоса приближались, и вроде бы Саркис узнал одного или нескольких своих спутников. Диковинное видение по-прежнему маячило у него под носом, но вот над причудливыми силуэтами внезапно вспыхнули медью неведомые металлы, и в воздухе возник необычайный механический мираж. Переплетение косых прутьев и изгибающихся ячеек опустилось прямо на существ. А через мгновение и сами они, и сияющий мираж – все пропало!
Саркис едва заметил, что к нему приближаются девушка и двое мужчин из той самой компании, от которой он не так давно пытался сбежать. Он пребывал в замешательстве, как это обыкновенно случается с резко выдернутым из сна человеком, но также в смутном ужасе, ибо подозревал, что столкнулся со сверхъестественным.
Неделю спустя Саркис вернулся в свою квартиру в Сан-Франциско и возобновил работу над скучными рекламными проспектами, которые служили ему надежным источником дохода. Каждодневная эта повинность безжалостно душила возвышенные устремления художника. Когда-то он хотел творить, мечтал воплощать в ярком цвете фантазии, подобные тем, что прихотливыми черно-белыми линиями выражал Бёрдслей. Но, как выяснилось, такие картины не пользовались большим спросом.
Происшествие возле Фрог-лейк подстегнуло воображение Саркиса, хотя он по-прежнему сомневался, случилось ли оно наяву. Художник думал о нем неустанно и частенько проклинал так не вовремя нагрянувших приятелей, из-за которых исчезли загадочные пришельцы.
Казалось, эти существа, если то была не галлюцинация, явились, уловив его невнятную и неопределенную тоску по внеземному. Будто посланцы неведомой вселенной, они разыскали его и почтили своим приглашением. Судя по их попыткам объясниться, земные языки были им знакомы; и, совершенно очевидно, существа могли появляться и исчезать, когда им вздумается, прибегая к помощи неких загадочных механизмов.
«Чего же они от меня хотели?» – спрашивал себя Саркис. Навстречу какой судьбе он отправился бы, если бы согласился на их предложение?
Встреча на Спэниш-маунтин распалила тягу живописца к фантастическому, и не раз он пытался, расправившись с ежедневной рутиной, по памяти изобразить пришельцев. Это, впрочем, оказалось на удивление сложной задачей: Саркис силился воплотить на холсте образы, не похожие решительно ни на что, и даже сами цвета и пропорции смущали его. Как будто на горе он наблюдал неземную палитру, черты, бросающие вызов евклидовой геометрии.
И вот однажды вечером Саркис стоял в мастерской, сердито и разочарованно уставившись на мольберт. Собственная картина казалась ему скоплением нелепых клякс, смешением цветов, которые никоим образом не передавали истинную суть инопланетных моделей.
Он не услышал никакого звука, не ощутил сигнала – ничего, что привлекло бы его внимание. Но вдруг, обернувшись, обнаружил позади себя существ, которых повстречал на Спэниш-маунтин. Медленно колыхались они в свете лампы между захламленным столиком и несколько обшарпанным диваном, и конечности-ленты скользили по старому цветастому ковру, выцветшему и заляпанному свежей краской.
Саркис так и застыл с кистью в руке, таращась на гостей; как и тогда, в горах, его охватил гипнотический, выходящий за пределы страха или удивления транс. Вновь медленно, навевая дрему, трепетали перед ним хитро закрученные усики; вновь раздавалось убаюкивающее монотонное гудение, которое обратилось растянутыми словами – существа опять звали его с собой. Вновь на гладких дисках отобразились сцены, от которых футуристы кусали бы себе локти.
Не испытывая почти никаких эмоций, ни о чем толком не думая, Саркис выразил согласие, едва осознавая, что сказал это вслух.
Так же медленно ленты-щупальца прекратили колыхаться. Стихло слитное гудение, померкли волшебные картины. А потом, точно как тогда, на горе, в воздухе замерцали медью загадочные механизмы. Между полом и потолком протянулись косые прутья, повисли вогнутые ячейки – они опустились на пришельцев и на самого Саркиса. Сквозь сияющие линии кое-как угадывался знакомый интерьер мастерской.
А через мгновение все исчезло, комната растаяла, словно пелена тени под лучами солнца. Саркис не чувствовал, что куда-то перемещается или двигается, но внезапно над головой разверзлось чуждое небо, изливающее вниз потоки багряного света. Багрянец затопил его, залил глаза яростно кипящей кровью, омыл тлеющим потоком.
Постепенно Саркис стал различать очертания. Вокруг по-прежнему светились прутья и ячейки, рядом по-прежнему парили странные спутники. Но они как-то непостижимо изменились и плавали теперь в кармазинном воздухе, словно чудовищные рыбы в дьявольском море. Инстинктивно Саркис отпрянул: эти ужасающие образины пугали его.
Он понял, что стоит на прихотливо изукрашенном мозаичном полу, который по кругу загибается вверх, как гигантское блюдце, и переходит в плавно изогнутые стены, лишенные окон и крыши. У загадочного механизма крыши тоже не было, и с ним что-то происходило. Очень медленно, подобно затухающим огненным языкам, прутья и ячейки погрузились в маленькие круговые отверстия в полу.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?