Текст книги "Мое милое детство"

IX. Дедушка и его «босоногая команда»

Наш дедушка, отец мамы, как я уже говорила, был горбатый. Но это нисколько его не портило.

При первом взгляде на его горделивую осанку, живые черные глаза как-то забывался его физический недостаток. А если услышишь его смех, его вечные шутки, присказки, смешные названия – сразу станет весело. Что-то младенчески чистое, наивное и оригинальное было в занятиях шестидесятилетнего старика, в его привязанностях, даже в образе жизни.

До глубокой старости он, как вступающий в жизнь ребенок, смотрел на жизнь широко открытыми глазами и интересовался всем на свете: хорошим рассказом, стихотворением, живым разговором, музыкой, живописью, а больше – всего природой и людьми.

Не имея возможности покупать книги, он переписывал рассказы, стихи в тетради. И у него составилась своя большая библиотека. Музыку слушал в исполнении тети Манюши и сам играл по слуху. Будучи недурным художником, он много занимался живописью.

Но больше всего он любил людей, природу и самую жизнь… Эту любовь к жизни он внушил во всей полноте своим дочерям, особенно нашей маме. Жизнерадостность в ней кипела ключом и оживляла все вокруг… Это довольство жизнью он передал и нам – ее детям.

Как можно не любить жизнь! Жизнь – это такое огромное благо. Сколько в ней могучего призыва ко всему прекрасному! Лишь бы уметь найти его. Сколько интересного в каждой чужой жизни, которую ты наблюдаешь! Сколько поводов к горячим привязанностям! Сколько несравненной радости в детстве – в этом лучшем украшении нашей жизни! Разве можно не любить жизнь, когда на свете есть отец, мать, дети, друзья? Мир так прекрасен; природа так разнообразна и всюду дает столько красоты, что невозможно налюбоваться во всю долгую жизнь.

Я знаю, что в жизни есть горе, несчастье, зло, безобразие… Нет, я не закрываю на это глаза… Но все прекрасное только лучше, выше, ярче в сравнении с ними… И теперь в моем маленьком семейном мире я стараюсь создать как можно больше хорошего близким моим. Я борюсь со злом и несчастьями, и эта борьба не может сломить меня в житейской сутолоке, напротив, заставляет еще более наслаждаться прекрасным в жизни.

Прекрасное, – кто его хочет понять, есть во всем и везде… Оно так велико и могуче, что даже обездоленным физически людям дает полное счастье на земле. Недаром же моего горбатого дедушку полюбила такая красавица, как наша бабушка. А довольство своей судьбой и жизнерадостность дедушки среди бедности и труда служили ярким примером, – как следует жить, трудиться и довольствоваться малым.

У дедушки Константина Никифоровича было одно своеобразное пристрастие – это дети, уличные мальчишки, его «босоногая команда».

Дочери, особенно тетя Саша, строго осуждали его эту привязанность. Бабушка была между двух огней: то на стороне дочерей, но чаще всего защищала и оправдывала своего старика.

– Не понимаю, какой может быть интерес у папеньки к уличными грязными мальчишкам? Пожилой, благородный человек, дворянин связался с босоногими ребятами… Неужели ему не совестно?! Его все осуждают! Все удивляются, – возмущалась тетя Саша.

Если дедушка слышал ворчание дочери, то между ними начинались пререкания. Дедушка возражал спокойно, кротко, насмешливо:

– Ух, «принцесса на горошине», если на людей так смотреть, то и жить не стоит. Другие хуже моего живут, да я не осуждаю… Оставьте вы моих мальчишек в покое… После них грязь уберут, и следа не останется… Было бы на душе бело!..

– Вы из-за мальчишек с порядочными людьми не знакомитесь…

– Эх, матушка, знакомства-то дорого стоят… А мы по заслугам жалованье маленькое получаем… Не в долг же мне лезть…

Бабушка вступалась в такие споры и уговаривала дочь:

– Оставь, Сашенька, спорить с отцом… Ну что тебе помешали его мальчишки?!

Бабушка никогда открыто не становилась на сторону дедушки. Она в угоду ему баловала его мальчишек, только тогда, когда дочерей не было дома. В противном случае она подходила к кабинету дедушки и укоряла его:

– И что это в самом деле, Костенька, не зови хоть завтра к нам твоих мальчишек. Нанесут грязи, шум, гам. Конечно, нашим девицам это неприятно.

– Успокойтесь, успокойтесь, не позову!.. Уйду на целый день, – сердито отвечал дедушка.

Очень часто старик, действительно, уходил далеко за город со своей «босоногой командой», или уезжал на лодке удить рыбу, или уходил на Гаванское поле пускать змея, а то просто отправлялись на взморье, на Смоленское кладбище или куда-нибудь в лес… Тогда в окрестностях Петербурга было еще много лесов.

Наша мама из всех дочерей – одна была на стороне дедушки. Характером и привычками она была точно не дочь его, а верный молодой, веселый товарищ.

– Вот еще что выдумали!! Уж папеньке в своем доме и жить по своему вкусу нельзя, – укоряла она сестер, если, случалось, при ней заходил спор о мальчишках. – Папеньке одно удовольствие с ребятами побалагурить да заняться… Учит их и сам занят… Ребята его славные и любят его…

Бабушка и младшие сестры никогда ни слова не возражали маме. Все же она была старшая, притом замужняя и гостья.

Она, как вихорь, влетала в дедушкин кабинет, обхватывала его за шею и начинала звонко целовать и гладить его голову, приговаривая:

– Мой голубчик, мой родной, мой любимый! Моя дорогая умная седая голова! Оставьте их всех, если они вас обижают!.. Поедем жить ко мне… И у меня сколько хотите зовите своих мальчишек…

Дедушка, конечно, смеялся. Там, в кабинете, они начинали шутить, болтать, и все забывалось.

Во всяких семейных недоразумениях она бежала к нему, а он шел к ней, и они советовались друг с другом и утешали друг друга.

Когда папа с мамой приходили в «серенький домик», мама сейчас же уходила к дедушке в кабинет и проводила там многие часы. Они там что-то читали, переписывали, рассказывали друг другу разные истории и весело безумолку хохотали. Точно два молодых беспечных товарища. Дедушка учил ее рисовать, и у нее были большие к этому способности. Это была редкая любовь и дружба между отцом и дочерью.

* * *

Дедушка с лишком тридцать лет прожил в сереньком домике с зелеными ставнями. Не только по всем 15 и 14 линиям его решительно знали все, но, кажется, и по всему Васильевскому острову о нем шла молва. Его все звали «советником», потому что он был в чине коллежского советника[37]37
  Коллегиями в России до 1917 года назывались высшие государственные учреждения (министерства). Советник – один из ответственных работников коллегии.


[Закрыть].

Изо дня в день, в один и тот же час, дедушка пешком отправлялся на службу в «Государственный банк». А ровно в 4 часа он возвращался домой.

Многие в это время говорили: «Вот уже девятый час, советник на службу идет». Или: «Господи, как время-то летит, четыре часа, уже советник со службы возвращается». И проверяли часы…

Так было много-много лет. После обеда, в летнее время, в кабинете дедушки на улицу раскрывалось окошко. Около окна почти всегда стояла толпа ребятишек. Они нетерпеливо ждали его. Это были большею частью мальчики – «друзья босоногой команды», как называл их дедушка. «Советник окно открывает», – радостным шепотом проносилось между детьми. И все теснились, липли, как мухи, к этому «сладкому» окну.

– Дяденька, будешь пускать пузыри сегодня? – спрашивали ребята.

– Пожалуй…

– С дымом? Али с мошкой?

Дедушка умел пускать удивительные пузыри: двойные, тройные, цветные, всевозможные. Ребята смеялись и носились за ними по всей улице. Сами пускали и радовались.

Если погода бывала холодная, то к ужасу тети Саши дедушка перетаскивал своих мальчишек к себе в кабинет. Там они читали, работали, рисовали, просто болтали и обсуждали все важные детские дела.

По воскресеньям и праздникам очень часто дедушка отправлялся куда-нибудь… Оншел, неизменно окруженный своими мальчишками. Иногда они шли с веслами и баграми кататься на лодке, иногда с огромным самодельным змеем.

Если на Васильевском Острове видели такое шествие, то многие говорили: «Вон «советник» опять куда-то пошел со своими мальчишками… Любит ребятишек… Поди ж ты, все с мальчишками…»

Очень часто по праздничным дням дедушка со своими мальчишками на зеленой лужайке перед своим домом сражался в бабки или в лапту. Все это он очень любил.

В то время на Васильевском Острове царила необыкновенная простота нравов. На 15 и 14 линиях не было каменной мостовой и росла трава. Посреди улицы возвышались деревянные мостки; тетеньки, обнявшись с подругами, разгуливали по ним без шляп. Иногда они на улице играли в «горелки»[38]38
  «Горелки» – игра, в которой по сигналу стоящий впереди ловит других участников, убегающих от него поочередно парами. Название связано с песней, сопровождающей игру: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло…»


[Закрыть]… А дедушка выходил на улицу даже в халате и сам подметал панель[39]39
  Тротуар.


[Закрыть] около своего дома.

Тридцать лет открывалось окно «советника». Около него, как в панораме, сменялись «друзья босоногой команды». Одни вырастали, уходили, другие являлись на смену… Было что-то притягательное и трогательное в этом открытом окне. Много ребятишек сменилось здесь. Уже взрослой замужней женщиной я помню эту «босоногую команду», эту любовь детей к нашему деду. Как в панораме, проходят у меня перед глазами Саша и Жорж – кондитерские ученики[40]40
  Ученики в кондитерском магазине.


[Закрыть], Степа и Маша – дети-сироты бедной прачки, рыжий Андрей – маленький забитый рыжий мальчик из лавки, Гриша – наш общий любимец и другие. Дедушка не мог им дать ничего большого: ни средств, ни забот, ни удовольствий. Но он был их защитником, утешителем, и то малое, что он им давал, наверно, скрашивало их горькую жизнь радостью и счастьем.

X. Рождественский праздник

Далекий рождественский сочельник. Морозный день. Из окон видно, как белый пушистый снег покрыл улицы, крыши домов и деревья. Ранние сумерки. Небо синеет.

Мы с Лидой стоим у окна и смотрим на небо.

– Няня, скоро взойдет звезда? – спрашиваю я.

– Скоро, скоро, – торопливо отвечает старушка. Она накрывает на стол.

– Няня, смотри, вон уже звезда пришла на небо, – радостно говорит Лида.

– Эта не та.

– Почему не та?.. Посмотри хорошенько.

– Та будет побольше… Эта очень маленькая, – говорит няня, едва взглянув в окно.

– Ты сказала до первой звезды, – плаксиво замечает сестра.

– Ведь мы проголодались. Очень есть хочется, – вторю ей я.

– Подождите, детушки… Теперь уже скоро… Потерпите.

– Дай ты им чего-нибудь перекусить… Совсем заморила девочек. – Мама услышала наш разговор, вышла из своей комнаты.

– Вот еще что выдумала!.. Разве можно есть до звезды? Целый день постились. И вдруг не дотерпеть. Грешно ведь, – серьезно возражает няня.

Нам тоже кажется, что это грешно. Ведь у нас будет «кутья». Надо ее дождаться. Взрослые целый день постились и не едят до звезды. Мы тоже решили поститься, как и большие… Но сильно проголодались и нетерпеливо повторяем: «Ах, скорее бы, скорее пришла звезда».

Няня и мама накрыли стол чистой скатертью и под скатерть положили сено… Нам это очень нравится. Мы знаем, что это делается в воспоминание величайшего события: Господь наш родился в пещере и был положен в ясли на сено.

Мы не обедали, как обычно, в три часа, а будем ужинать «со звездою», когда стемнеет и на небе загорятся первые звездочки. У нас будет кутья[41]41
  Кутья – кушанье из крупы с медом, которое едят в рождественский сочельник на Украине.


[Закрыть] из риса, кутья из орехов, пшеница с медом и разные постные кушанья из рыбы. Кроме того, на столе поставят в банках пучки колосьев пшеницы и овса. Все это казалось нам, детям, важным и знаменательным.

В нашей квартире было чисто прибрано, всюду горели лампады; настроение было благоговейное и целый день поста и эта кутья раз в году – все говорило о наступлении великого праздника…

Папа наш был малоросс[42]42
  Малороссия – нынешняя Украина.


[Закрыть], и многие обряды совершались в угоду ему. Где-то далеко на маленьком хуторе Полтавской губернии жила его мать с сестрой и братом. И там они справляли свою украинскую вечерю и «кутью». Папа нам это рассказывал и очень любил этот обычай. Но в сером домике бабушки и дедушки тоже в рождественский сочельник всегда справлялась «кутья»… Как у них, на далеком хуторе, так и у нас непременно бывал в этот вечер приглашен какой-нибудь одинокий гость или гостья: дедушкин сослуживец или папин товарищ, которому негде было встретить праздник. Справив «кутью», мы отправлялись ко всенощной.

* * *

Но мы с сестрой в волнении: ждем чего-то необычайного, радостного. Да и как не волноваться: ведь наступило Рождество. Может быть, будет елка… Какое детское сердце не забьется радостью при этом воспоминании! Великий праздник Рождества, окруженный духовной поэзией, – особенно понятен и близок ребенку… Родился Божественный Младенец, и Ему хвала, слава и почести мира. Все ликовало и радовалось. И в память Святого Младенца в эти дни светлых воспоминаний все дети должны веселиться и радоваться. Это их день, праздник невинного, чистого детства… А тут еще является она – зеленая стройная елочка, о которой сохранилось столько легенд и воспоминаний… Привет тебе, милая любимая елочка !.. Ты несешь нам среди зимы смолистый запах лесов и, залитая огоньками, радуешь детские взоры, как, по древней легенде, обрадовала Божественные очи Святого Младенца.

* * *

У нас в семье был обычай к большим праздникам делать друг другу подарки, сюрпризы, неожиданно порадовать, повеселить… Все потихоньку готовили свои рукоделия, мы учили стихи; под Новый год и на Пасху под салфетки каждому клали приготовленные подарки… Нас, детей, это очень занимало и радовало. Подарки бывали простые, дешевые, но вызывали большой восторг.

Елка для нас была всегда сюрпризом – родители, няня и тетушки готовили ее, когда мы ложились спать.

За два или за три дня до Рождества мама печально говорила: «Бедные девочки, нынче им елки не будет… Денег у нас с папой нет. Да и елки дороги. В будущем году мы вам сделаем большую хорошую елку. А нынче уж проживем без елки»…

Против таких слов ничего нельзя было возразить… Но в огорченной детской душе все-таки таилась смутная надежда. Веришь и не веришь словам мамы и близких.

****

В первый день Рождества сколько счастливых детских голов поднимается ото сна с радостной грезой, в которой мерещится хвойное деревцо, сколько наивных ожиданий наполняет детское воображение… И как весело мечтать о золотой рождественской звезде, о какой-нибудь кукле, барабане, ярких огоньках на ветвях любимого деревца! У всех детей столько желаний, столько надежд связано с праздником Рождества.

– Лида, Лида, понюхай, ведь елкой пахнет, – говорю я, просыпаясь в рождественское утро в самом веселом расположении духа. Румяное, полное лицо сестры отрывается от подушки. Она уморительно морщит свой маленький нос.

– Да, пахнет… Правда… Как будто бы пахнет.

– А как же говорили, что елки не будет в этом году!..

– Может, и будет… В прошлом году тоже сказали: не будет… А потом все было, – вспоминает сестра.

Няня уже тут как тут.

– Нянечка, отчего елкой пахнет? – серьезно спрашиваю я.

– Откуда ей пахнуть… Когда ее и в помине-то нет… Вставайте, барышни-сударышни. Сейчас «Христославы» придут…

– Это дедушкины мальчишки?

– Наверно, со звездою. Дедушка им красивую склеил.

– Конечно, наш забавник старался для своих ребят… Была я у них, весь пол в кабинете замусорен, точно золотом залит… А звезда горит, переливается… Вот увидите, что это за звезда.

В то далекое время был обычай «Христославами» ходить по квартирам со звездой и петь рождественские песни. Обыкновенно в каждом доме собиралась местная беднота: мальчики-подростки выучивали рождественские песни, делали звезду и шли по квартирам славить Христа.

Не успеешь одеться, умыться, как, бывало, няня скажет: «Пришли со звездою». Слышим топот детских ног, и партия человек 6—10 войдет в комнату. Мальчики встанут перед образами и запоют «Рождество Твое…» и «Дева днесь»… Затем громко поздравят с праздником. Иногда это пение выходило очень стройно и красиво. Было что-то трогательное и праздничное в появлении «Христославов». Мы с сестрой очень это любили, радовались и с нетерпением ожидали их прихода.

«Христославы» приходили в первый день несколько раз. У нас никому не отказывали: всех оделяли копейками и пряниками…

Но мы особенно ждали дедушкиных мальчишек. Мы бы узнали их из тысячи, они появлялись с такой прекрасной, замысловатой звездой, какой ни у кого не было. Ведь ее делал сам наш художник – дедушка.

Даже нянечка и та как-то особенно ласково и приветливо говорила:

– Ну вот, наконец-то, и дедушкины ребятишки идут.

Мы замирали от волнения… Ребята застенчиво входят в комнату, а впереди них двигается прекрасная золотая звезда… Она на высоком древке, кругом золотое сияние – дрожит и переливается… А в середине – изображение Рождества Христова.

– Видишь, Лида, там Христос родился, – указываю я сестре на звезду.

– Вижу… Это дедушка нарисовал… Знаю…

Нам казалось, что дедушкины мальчики пели как-то особенно громко и стройно… Знакомые приветливые лица «босоногой команды» улыбались нам с сестрой… А мы стеснялись и прятались за няню, за маму.

Дедушкиных мальчишек оделяли, конечно, щедрее других. Их даже поили горячим сбитнем… Как они бывали рады и долго вспоминали об этом!

* * *

В первый день Рождества несколько омрачалось наше радостное настроение… Мы не знали, будет у нас елка или нет…

– Мама говорит, что не будет…

– А почему она смеется? – взволнованно говорю я сестре. – Отвернулась и засмеялась…

– Она всегда смеется…

– А почему дверь в их комнату закрыта? И елкой пахнет!..

– Мама сказала, что там был угар[43]43
  Удушливый газ, который образуется в печке, если закрыть трубу, когда дрова до конца не прогорели.


[Закрыть]… И комнату проветривают… Холодно там.

Рассказ про угар похож на правду, и начинаешь ему верить. Все-таки волнение не покидает нас. И мы таинственно советуемся:

– Можно подглядеть в щелочку.

– Нет, нянечка говорила, что нехорошо в щелку подглядывать.

Но искушение бывало так велико, что мы украдкой подглядывали в щелочку… И видели что-то прекрасное, сверкающее, зеленое… Похожее на елку…

Бывало, в своем уголке мы уже играем в «Христославов», устроим из какого-нибудь цветка куклам елку. Но когда придут бабушка и дедушка с тетями и принесут в руках пакеты, то надежда снова наполнит наши сердца… Вскоре тетя Манюша займет нас рассказом… Заслушаешься и забудешь на время об елке… Вдруг мама запоет что-нибудь веселое… И нас торжественно подведет к закрытой комнате. Дверь распахнулась, и там сияет огнями елка.

Не знаю, хорош ли был старинный прием внезапно радовать детей елкой… Восторг бывал так силен, что дух захватывало от радости. Стоишь долго, рот разинув, и слова не можешь сказать. Глаза сверкают, щеки разгорятся, и не знаешь, на что смотреть… А мама с папой схватят за руки и начнут кружиться вокруг елки с песнями.

Елка наша бывала скромная, маленькая, но убранная красиво, с любовью. Под елкой лежат подарки… Каждый чем-нибудь порадует другого… Тетеньки вышили нам передники… Бабушка сшила по мячику из тряпок… Папа с дедушкой сделали скамейки; мама нарисовала картинки… Няня одела наших кукол… Мы тоже всем сделали подарки: кому стихи, кому закладку, кому связали какие-то нарукавнички… Все было сделано по силам и с помощью няни. Взрослые, особенно мама и тетеньки, с нами пели и плясали кругом елки… Было весело…

Но, к сожалению, в раннем детстве на наших елках и праздниках никогда не бывало детей; у нас совсем не было маленьких друзей…

Помню, как-то раз няня привела детей прачки и посадила под елку. Сначала мы думали, что это огромные куклы… Но когда рассмотрели, то не было предела восторгу и радости. Мы не знали, как и чем занять, повеселить и одарить наших друзей…

Ребенок всегда рвется к обществу своих сверстников, к детским интересам и играм с товарищами. И кажется, та наша елка, когда у нас были в гостях дети прачки, была самая веселая и памятная.

* * *

Совсем другие елки бывали у дедушки… На них бывало слишком много детей.

Мы приходили в неописуемый восторг от дедушкиной елки. В маленькой квартирке серого домика скрыть само деревцо было невозможно… И мы его видели заранее – разукрашенное затейливыми цепочками, фонариками, звездами… Все это дедушка клеил сам, и ему помогали папа и мама…

Но, кроме елки, на рождественском празднике нас и ребят «босоногой команды», которых в кабинете дедушки набиралось человек 12—15, всегда ожидал какой-нибудь сюрприз, который нас радовал и увлекал не менее елки.

Наш затейник дедушка делал удивительные вещи: ведь он был мастер на все руки. «Что-то покажет нам дедушка? Что он еще придумал?!» – волновались мы с Лидой. Нас и других гостей отправляли в кухню, а в кабинете слышался шепот нетерпеливых голосов. Дедушка шел в зал и там сначала звонил в какие-то звонки, затем в свистульку кричал петухом… После садился за фортепиано и сам играл старинный трескучий марш…

Под этот марш мы выходили из кухни, а мальчишки – из кабинета. Их обыкновенно выводила мама или наш отец. Мы все под дедушкин марш обходили елку и садились на приготовленные скамейки..

Сразу же начиналось представление. Каждый год оно бывало различным: однажды дедушка устроил кукольный театр, и все его бумажные актеры говорили на разные голоса, кланялись, пели, танцевали, как настоящие… В другой раз он показывал фокусы… При этом у него на голове была надета остроконечная шляпа, а на плечах – черная мантия с золотыми звездами.

Наивные зрители были поражены, как это у дедушки изо рта появляется целый десяток яблок, из носа падают монеты, исчезает в руках платок и т. п. Мы все считали его великим фокусником.

Но лучше всего дедушка устраивал «туманные» картины. При помощи нашего отца он сам сделал великолепный волшебный фонарь, сам нарисовал на стеклах массу картин: это были вертящиеся звездочки, прыгающие друг через друга зайчата. При этом все показываемые картины старик пересыпал рассказами и прибаутками, шутками.

Все, конечно, покатывались от смеха, особенно мальчики.

После представления шло веселье вокруг зажженной елки. Дедушка играл свой марш, и ребята маршировали, а под конец даже плясали…

Помню, что всех ребят, как и у нас, поили горячим сбитнем и чем-то угощали…

Каким светлым лучом бывал этот праздник в сереньком домике для ребят горькой бедноты, которые попадали на елку «советника»! Она им снилась целый год и блестела еще ярче, чем та рождественская звезда, которую клеил им дедушка и с которою они славили Христа.