Текст книги "Душа собаки. Как и почему ваша собака вас любит"

2. Что делает собак особенными

Когда Ксифос появилась в моей жизни, я уже начал видеть прорехи в сложившейся теории о том, что собаки особенные благодаря своему интеллекту. Ксифос очень быстро превратила эти прорехи в зияющую дыру.

Моя любовь к Ксифос проснулась почти сразу же, как только мы привезли ее домой. Но я могу сказать (как уже намекал), что эта милая маленькая дворняжка не была очень умной. Лестница, например, представляла для нее довольно сложную задачу. В первом доме, где она жила с нами, был верхний этаж, который наверняка стал в новинку для приютской малышки. В первый раз Ксифос неуверенно последовала за мной вверх по ступеням, но когда я начал спускаться, она просто осталась стоять наверху и заплакала. Наконец набралась мужества. В первый раз ничего не получилось, и она кубарем слетела вниз на последней ступеньке. Никто не пострадал; и Ксифос постепенно разобралась и освоилась с этим странным человеческим изобретением.

В 2013-м, через год после того, как мы взяли Ксифос, мы уехали из Флориды в Аризону, где я хотел основать виртуальную кинологическую лабораторию в местном университете. В этом исследовательском центре посредством инструментов поведенческой науки стремятся лучше понимать собак и улучшить их жизнь, а также жизнь их хозяев.

Рос, Сэм и я переехали в дом в Темпе, который, по нашему мнению, должен был понравиться Ксифос. Там нет лестницы и есть даже маленькая дверца в большой двери, чтобы щенку не приходилось каждый раз проситься, когда он захочет на улицу. Но Ксифос, верной себе, потребовались недели, чтобы разобраться с этой штукой – даже с моими объяснениями, как она работает. Я открывал заслонку, кладя на нее угощение и показывая собаке внешний мир. Но она не отличалась особой сообразительностью.

С поводками все тоже было сложно. Я предполагаю, что предыдущие хозяева Ксифос не выводили ее на прогулку на поводке, потому что она всегда запутывалась в этом странном приспособлении. Очарованная всем, с чем мы сталкивались по пути, она ходила вокруг меня, обматывая поводок вокруг моих ног. Или же шла по другую сторону фонарного столба, нежели я, а потом, казалось, не могла понять, почему мы оба не можем двигаться вперед. Потребовалось несколько месяцев, прежде чем нам удалось более-менее нормально погулять по окрестностям.

Но хотя Ксифос и не отличалась особой сообразительностью, она была (и все еще остается) удивительно ласковой. Ее милый характер уже был очевиден, когда мы забирали ее из приюта, и, как только мы привезли ее домой, она начала демонстрировать добросердечность по отношению к каждому, кого встречала (единственным исключением являлись бородатые парни – тут она немного колебалась). Помимо всего прочего, я был удивлен тем, как быстро Ксифос принялась убеждать нас, что мы для нее особенные. Она редко позволяет расстоянию в несколько футов отделять ее от одного из нас. Она никогда не упускает возможности поприветствовать нас по возвращении домой и не любит ничего больше, чем лежать у наших ног на диване или кровати, когда мы отдыхаем. Мы обнаружили, что Ксифос, к счастью, в отличие от миллионов других собак откровенно не расстраивается, если нам приходится оставлять ее одну, хотя радость малышки, когда мы возвращаемся, не знает границ. Она поднимает настоящий шум, даже если мы отсутствовали дома всего пару часов.

Когда же приходилось быть вдали от нее в течение нескольких недель (замечу – редко), встречая нас по возвращении, она выла так громко, что казалось, будто ей больно. Такое проявление страдальческого облегчения неизбежно заставляло нас чувствовать себя ужасно из-за столь долгой отлучки.

Даже несмотря на то что в интеллекте собак не было ничего примечательного, я все-таки оставался убежден – и Ксифос старалась очень сильно подтвердить это, – что в собаках действительно есть нечто особенное. Я мог провести целый день в офисе, читая и пиша научные статьи о поведении собак, подвергая сомнению научную литературу об их предположительно уникальных когнитивных способностях. Но когда возвращался домой к Ксифос, ее безудержный восторг от того, что она видит меня, настолько сильный, что трудно было зайти в дверь, так как она постоянно подпрыгивала, стараясь лизнуть мое лицо (однажды или даже пару раз сбивала очки), сводил на нет попытки не признавать факта наличия в этих животных чего-то экстраординарного, чего-то, что отличало их от всех остальных земных созданий.

Чем больше я об этом думал, тем больше казалось, что эта экстраординарность была не интеллектуальной, а эмоциональной. То, что отличало Ксифос от всех других животных, которых я исследовал или с которыми проводил время, – от голубей до крыс, сумчатых и волков, – заключалось в ее потрясающей эмоциональной связи с окружающими людьми. Любовь и волнение, которые, как казалось, вызывало у нее наше присутствие, и ее страдания, когда мы отсутствовали, вероятно, служили определяющими характеристиками ее поведения относительно людей-компаньонов.

Хотя Ксифос являлась частью нашей жизнь не слишком уж и долго, ей уже удалось заставить меня как ученого-бихевиориста[9]9
  Бихевиоризм – систематический подход к изучению поведения людей и животных.


[Закрыть] подвергнуть сомнению некоторые из моих основных убеждений. Казалось, большая часть ее поведения обусловлена тем, что я мог бы охарактеризовать как сильную эмоциональную привязанность к людям. Тем не менее общепринятая мудрость и основополагающие принципы моей научной подготовки и учения, бихевиоризма, решительно свидетельствовали о том, что так быть не может.

Бихевиоризм является не чем иным, как применением к психологии одного из фундаментальных принципов науки. Этот принцип, эта лакмусовая бумажка, известная как закон скупости или бритва Оккама, датируется XIV веком и приписывается ученому Уильяму из Оккама.

Однажды я посетил деревню Оккам (англ. Occam или Ockham), лежащую к юго-востоку от Лондона, в надежде купить бритву, которую мог бы потом показывать на своих занятиях, чтобы сделать абстрактный принцип более конкретным. К сожалению, в этой скупой деревне я не смог приобрести даже бритву (хотя там имелся превосходный паб, где мне подали первоклассный ланч).

В любом случае бритва Оккама является принципом, а не физическим объектом; из него следует, что самое простое объяснение феномена всегда предпочтительнее всех остальных, и это позволяет избежать дополнительных ненужных объяснений. Данная идея – важный эвристический инструмент, за последние шесть столетий оказавшийся чрезвычайно ценным в различных научных дисциплинах – от астрономии до зоологии.

Как бихевиорист, я был полон решимости найти самое простое и наиболее краткое объяснение проявлениям якобы любви и ласки в поведении Ксифос. Не желая, чтобы мои объяснения психологии животных включали вещи, без которых мы и так можем прекрасно справиться, до этого момента я обычно избегал разговоров об эмоциях у животных. Правдой было то, что Ксифос, запрыгивая на меня, когда я входил в дверь после тяжелого дня в университете, определенно выглядела счастливой от созерцания хозяина. Но скупой ученый внутри предпочитал видеть, что она действует согласно сформировавшейся ассоциации между моим приходом и появлением того, что она считала полезным для себя: например, ужина или прогулки. Привнесение чего-то настолько беспорядочного, как эмоции, в той ситуации нарушило бы четкие уравнения моей научной подготовки и, казалось, нарушила бы принцип бритвы Оккама.

В своем скептицизме в вопросах рассмотрения эмоций для понимания собачьей психологии я был не одинок. Многие ученые, интересующиеся поведением животных, не находят эмоции полезными. Антропозоолог Джон Брэдшоу и специалист в области когнитивных способностей собак Александра Горовитц, к примеру, утверждают, что проецирование на собак сложных эмоций, как, скажем, чувство вины, вызывает у них замешательство и даже может привести к причинению вреда нашим любимым дворнягам. Вспомните: люди часто наказывают своих виновато выглядящих собак, потому что они воспринимают это выражение на морде животного как признание вины. На самом деле столь очевидное раскаяние собаки является не чем иным, как проявлением тревоги в ответ на явно сердитый вид хозяина, а определенно не признанием ответственности за содеянное.

Виновато выглядящая собака не понимает, что она сделала неправильно, поэтому наказание за проступок является ошибочным, бессмысленным и жестоким.

Нейробиолог и психолог Лиза Фельдман Барретт идет еще дальше, утверждая, что и само понятие эмоций и слова, которые мы используем для классификации различных эмоций, – это человеческие творения, основанные на нашем уникальном языке. Таким образом, они зависят от понимания семантики, которым собаки обладать не могут. Наш мозг сам строит наши эмоции на основе внутренних физических состояний в каждый конкретный момент, так же, как и на основе жизненного опыта, включая опыт улавливания на слух того, как люди используют особые слова, чтобы описать свое собственное внутреннее психическое состояние. Барретт признает, что животные могут испытывать широкий спектр положительных и отрицательных эмоциональных реакций, наподобие основных «чувств» – злости, страха, счастья или грусти, но она подчеркивает: их неспособность понять эти лингвистические категории означает, что мы не может утверждать, что они испытывают эти специфические эмоции как таковые.

Независимо от того, с чьей теорией вы согласны, единое мнение экспертов выглядит ясным: эмоции животных являются черным ящиком для науки, терра инкогнита, которую мы никогда не сможем полностью изучить. Но в меня начало закрадываться подозрение, что ничто не имеет смысла в Ксифос и ее отношении с людьми, если не рассматривать ее как существо со способностью формировать сильные эмоциональные связи с нашим видом – способностью, которая, как я уже подозревал, не имеет себе равных в царстве животных.

Будучи настолько открыто скептически настроенным относительно заявлений других исследователей о том, что собаки обладают особой формой интеллекта, я прекрасно знал: развивая свою собственную теорию о том, что делает собак такими уникальными, я принимаю на себя огромное бремя доказательств. Если бы я утверждал, что собаки обладают особой способностью к эмоциональной связи с людьми, то мне бы потребовались доказательства, которым бы пришлось выдержать довольно резкий разбор. Кто-то из ученых могли бы (и небезосновательно) скептически отнестись к моим взглядам, как и я относился к выводам других.

Поэтому я приступил к поискам данных в поддержку моей гипотезы. И, как оказалось, мне не пришлось искать очень далеко.

Современные бихевиористы избегают говорить об эмоциях у животных, это правда. Но у знаменитого русского ученого, который в каком-то смысле основал бихевиоризм, подобной сложности не было. Он заметил, что собаки, по всей видимости, формируют сильные эмоциональные отношения с людьми. И вместо того чтобы избегать, поместил это наблюдение во главу угла своих исследований.

Академик Иван Петрович Павлов известен каждому выжившему на вступительном экзамене по психологии как человек, доказавший, что у собак выделяется слюна, когда они ждут пищу. (На что ирландский драматург Джордж Бернард Шоу ответил: «Любой полицейский может рассказать вам о собаке так же много».)

Феномен заключался в следующем. Павлов звонил в колокольчик каждый раз перед тем, как дать своим собакам порцию еды, и это в свою очередь привело к тому, что сам звук колокольчика начал вызывать у них слюноотделение. Данный эксперимент демонстрировал то, что известно как «классическая обусловленность» или «обусловленность Павлова». По сути, именно выученную ассоциацию между нейтральным сигналом и следствием, важным для животного, то есть классическую обусловленность, использовал Джон Пилли, чтобы заставить Чейсер запомнить все те разные названия двенадцати сотен игрушек. Классическая обусловленность служит чрезвычайно важным инструментом в наборе любого дрессировщика и является основополагающим компонентом взаимоотношений собак с людьми.

Благодаря часто повторяющимся историям о его знаменитом эксперименте с пускающими слюни собаками репутация Павлова стала довольно одномерной, но сам ученый был сложным человеком. В течение восьмидесяти лет после выдающегося физиолога мы на самом деле почти ничего не узнали о его личности, но недавно вышедшая отличная биография Павлова, написанная Даниэлем Тодесом, пролила яркий свет на жизнь и творчество великого ученого. Многие из открытий Тодеса разрушают мифы о Павлове, которые складывались столетие. К примеру, Тодес обнаружил, что Павлов ни разу не использовал колокольчик ни в одном из своих экспериментов («колокольчик» был неправильным переводом русского словосочетания «звуковой сигнал».) Согласно объяснениям Тодеса, Павлов полагал, будто его собаки являлись личностями со своими эмоциями и характером, поэтому он давал им клички, отражающие их отличительные особенности.

Признание Павловым того факта, что у собак есть эмоции, даже наложило определенный отпечаток на его знаменитые эксперименты. В учебниках довольно много информации о том, что у Павлова был специально спроектированный лабораторный корпус для его исследований, построенный в Санкт-Петербурге. Это впечатляющее здание, сохранившееся до сих пор, известно как «Башня молчания». Названа она так потому, что ученый стремился изолировать собак внутри испытательных камер от любых факторов внешнего мира. На фотографиях видно, как на собаках Павлова проводят тесты в специальных звуконепроницаемых отсеках, а сам экспериментатор находится в соседней комнате за окном с двойным стеклом. Но то, что могло показаться холодной клинической обстановкой, смягчала сильная эмоциональная связь между Иваном Петровичем и его собаками. Тодес рассказывает нам, что, хотя Павлов требовал таким образом от своих студентов работать в отдалении от собак, сам великий человек сидел внутри вместе с собакой. Он знал, что животным необходимо его присутствие, чтобы расслабиться.

Ученый и сам нуждался в компании. С 1914 года и вплоть до смерти в 1936-м наиболее важой коллегой была Мария Капитоновна Петрова. Бывшая его студентка, она со временем стала одним из самых значимых сотрудников профессора, принимавших активное участие во многих исследованиях по обусловленности, которые обеспечили Павлову славу. Возможно, в настоящее время эту женщину слегка подзабыли, но при жизни ее крайне ценили. Начиная с выхода на пенсию Павлова в 1935 году и до своего собственного в возрасте 66 лет, она работала директором лаборатории, основанной академиком, и в 1946 году получила Сталинскую премию в области науки.

Помимо того что Мария Капитоновна являлась самым значительным научным последователем Павлова, она была и возлюбленной великого ученого. Бывало, они сидели вдвоем в отсеке с собакой и перешептывались тихо о науке или о чем-то другом. Иногда собака засыпала в ожидании эксперимента, и горе тому студенту, который, не понимая, что исследование должно было уже начаться, врывался в комнату, когда Иван Петрович и Мария так интимно беседовали.

Павлов как биолог объяснял все виды поведения как рефлексы, и поэтому он называл необходимость общения, которую наблюдал у собак (и себя самого), социальным рефлексом. Один из двух американцев, учившихся с Павловым, У. Хорсли Гантт, продолжил исследование этого феномена под руководством Павлова. Он прикладывал датчик к груди собаки для измерения сердечного ритма. Когда в комнату входил человек, у животного, находившегося в тревожном ожидании, частота сердечных сокращений ускорялась. Но если человек гладил собаку, то по мере того, как она расслаблялась, частота сердечных сокращений снижалась.

Я наткнулся на этот забытый аспект исследований Павлова вскоре после того, как начал поиски доказательств в поддержку своей идеи о том, что делает собак особенными. Выводы Павлова о выраженных физических реакциях собак на присутствие человека нельзя назвать чем-то новым в истории науки, но в них был хороший пример того эмоционального отклика, который меня интересовал и который я надеялся изучить. Поэтому моя бывшая студентка Эрика Фейербахер, ныне профессор Технического университета Вирджинии, вместе со мной приступила к разработке серии экспериментов, основанных на давно забытом исследовании Павлова и Гантта о влиянии присутствия людей на собак. Мы хотели узнать, насколько важно собакам находиться в обществе ценного для них человеческого существа. В некотором смысле мы стремились оценить силу эмоционального отклика на присутствие человека, какой наблюдали Павлов и Гантт в своих опытах много десятилетий назад.

Мы выбрали более простой путь, чем тот, которым двигались Павлов и Гантт. Вместо того чтобы измерять изменение сердечного ритма у животного, мы оценивали поведение собаки напрямую. В частности, предоставляли ей сделать выбор между обществом человека и чем-то съедобным. По нашему мнению, еда для собаки столь же желанна, если даже не в большей степени. Во время первых исследований мы ставили ее перед простым выбором: коснуться руки человека мордой, чтобы заслужить небольшое лакомство, или же в качестве награды за то же минимальное усилие получить немного ласки и услышать: «Хорошая девочка». Все было так же просто, как кажется: когда собака своей мордой касалась правой руки Эрики, она либо давала ей лакомство из левой, либо гладила ее шею обеими руками и говорила, что та хорошая девочка. При проведении опытов Эрика то чередовала две минуты награды едой с двумя минутами награды похвалой, то предлагала собаке возможность выбора между двумя людьми – один давал лакомство, а другой чесал за ухом.

Мы начали с собак, живущих в приюте, которые, как мы полагали, не часто принимают ласковых посетителей и поэтому могут быть особенно впечатлены похвалой и почесыванием за ухом. Когда наши тесты не сработали в той мере, как ожидалось, мы провели их на домашних собаках, чьи хозяева выступали в роли экспериментаторов. Мы полагали, что влияние ласки усилится, если хозяин, действительно заботящийся о своей собаке, станет нежно ворковать с ней. Но каждый раз получали один и тот же результат: казалось, что похвале и ласке животные предпочитают лакомства.

Все собаки, на которых проводились тесты, независимо от того, были они дворнягами из приюта или же избалованными домашними питомцами со своими особенными людьми, всегда предпочитали угощение человеческому вниманию.

Оглядываясь назад, я уже не столь уверен, что мы правильно проводили эксперимент с самого начала. Думаю, нам с Эрикой так сильно нравилась компания наших собак – и мы были убеждены, что они отвечают нам взаимностью, – что мы не смогли понять простой факт. Для собаки, которая уже находится в компании человека, дополнительное почесывание шеи не настолько ценно, как угощение, ведь оно не всегда доступно.

Однако со временем исследование стало более сложным. Мы обнаружили, что если не выдавать лакомство сразу, чтобы собаки были вынуждены ждать несколько секунд, прежде чем съесть вкусный кусочек собачьего корма, а почесывание за ухом могли получить сразу же, то предпочтения животных быстро менялись. Они начинали проводить больше и больше времени с человеком, который хвалил их и почесывал, предпочитая его тому, который немного медлил с выдачей угощения. Таким образом, собаки показывали, что похвала была на самом деле для них ценнее. Имея выбор между одним человеком, который давал вкусные кусочки один раз в 15 секунд, и другим, чесавшим за ухом и говорившим ласковые слова, собаки оставались с тем, кто ласкал, а не кормил.

Проанализировав результаты наших опытов, мы поняли, что в этих исследованиях собаки и так находятся в компании человека. Независимо от того, чешут ли их за ухом или дают лакомство, если им просто нравится общество человека. Мы чувствовали, что нужно менять условия эксперимента. Видимо, собаку нужно было лишить не только постоянно доступного угощения, но и постоянного общения с человеком. Иными словами, она должна была проголодаться и соскучиться по своему хозяину.

Как только мы определились со структурой эксперимента, Эрика приступила к работе. Она нашла нескольких помощников, у которых есть собаки, но которые проводят целый день на работе, оставляя своих питомцев одних на весь день. Но существовал важный критерий: у каждого участника должен был быть дом со входом в гараж.

В конце рабочего дня, после того как подопытные животные провели в одиночестве многие часы, Эрика ставила эксперимент в гараже. Там же находилась и одна из собак. У входа, ведущего в дом, Эрика делала на полу две отметки на равном расстоянии от двери и под равными углами от того, кто смотрел из дверного проема из дома в гараж. Затем крепила веревку к дверной ручке и просила ассистента открыть дверь с помощью этой веревки так, чтобы его не было видно.

Прежде чем ассистент открывал дверь, Эрика ставила миску с собачьей едой на одну из отметок на полу, а владелец собаки становился на другую. Хозяин отсутствовал на протяжении всего восьмичасового рабочего дня, и в течение этого времени еды в доме тоже не было. Таким образом, собака оказывалась в равной мере лишена и внимания, и пищи.

Теперь у нас был прекрасный тест. Когда ассистент открывал дверь и собака видела хозяина и миску с едой, причем одновременно и на одинаковом расстоянии от того места, где она находилась, ей предстояло сделать непростой выбор. Так что же выберет пес: своего хозяина или вкусную еду?

Ассистент открывал дверь.

Неизменно собака, которая слышала, как владелец подъезжал к дому, уже готова была броситься в его объятия, практически запрыгнуть на него, как только открывалась дверь. Но так как он стоял не прямо перед дверью, а под определенным углом, собака не сразу замечала его и пребывала в некотором замешательстве. Но уже через мгновение она видела хозяина и бежала, виляя хвостом, подпрыгивая, чтобы лизнуть его, тем самым выказывая свою радость и расположение.

Возможно, в этот момент бедный питомец на самом деле не замечал миску с едой. С чисто технической точки зрения эксперимент был ошибочным, потому что люди по размеру намного больше, чем посуда. Но собака довольно быстро справилась с нашей оплошностью. Пока она вертелась вокруг хозяина, то замечала вторую награду. Сначала просто смотрела на нее – по сравнению с приветствием хозяина еда не имела важности. Затем все же бежала к миске и нюхала содержимое, но опять быстро возвращалась к человеку. Видимо, еда не представляла для нее такой ценности, как человек.

Каждый раз, когда мы проводили этот эксперимент, то давали собаке две минуты, чтобы сделать выбор между человеком и едой. Мы ни разу не обнаружили, что при первом тестировании животное действительно интересовалось едой.

Мы повторяли эксперимент изо дня в день на протяжении недели. Собаки наконец поняли, чего мы от них хотели, и стали больше есть. Каждый день, когда хозяин возвращался домой, Эрика со своим ассистентом повторяли эксперимент. Разница состояла лишь в том, что хозяина и миску с едой меняли местами, чтобы собака не выработала предпочтение идти постоянно в одну и ту же сторону. Через пару дней животные начинали понимать, что происходит. Они продолжали встречать своего хозяина, но в то же время выработали собственную модель поведения. После первого приветствия они бежали к миске, хватали еду и снова возвращались к человеку. Несмотря на то что собаки при встрече с хозяином все чаще отходили за едой, эксперименты ясно показали, что для них общение с человеком столь же важно, как и еда. Действительно, оказавшись перед выбором, большинство животных предпочли еде общение со своим хозяином. Но, убедившись, что тот рядом, что он никуда не собирается уходить, они приступали к еде. А почему, собственно, и не совместить эти приятные вещи?!

В целом поведение собак в ходе недельного эксперимента явилось свидетельством силы их связи с человеком. Кроме того, это заставило меня иначе посмотреть на мои отношениях с собственной собакой. Даже несмотря на то что Ксифос каждый раз радостно встречала меня после долгого рабочего дня, все еще оставались сомнения: была ли она действительно рада меня видеть или же просто взволнована перспективой предстоящего ужина? Эксперимент Эрики с гаражной дверью давал четкий ответ на этот вопрос: да, Ксифос действительно была рада меня видеть, даже если у нее и имелись какие-либо скрытые мотивы.

Но что являлось причиной радости Ксифос? Проведенное исследование показало лишь то, что псина волновалась, она была чему-то рада. Но чему? Чтобы получить ответ на этот вопрос, нам требовался совершенно другой эксперимент.

Эрикой двигало желание понять, какие связи существуют между собаками и их хозяевами. Но уже следующее тестирование продемонстрировало неожиданные результаты. В этот раз она предоставила домашним питомцам выбор между их владельцем и совершенно незнакомым человеком. Если бы у вашей собаки был выбор между вами и незнакомцем, с кем, как вы думаете, она провела бы больше времени? Если вы считаете, что с вами, то будете крайне удивлены тем, что установила Эрика. Она предоставила собакам именно такой выбор и обнаружила, что в привычной обстановке собаки на самом деле проводят больше времени с незнакомцами.

Этот результат может показаться удивительным – разумеется, ваша собака думает, что вы намного важнее, чем какой-то случайный человек с улицы! – но на самом деле он очень похож на то, что в психологии младенцев называется «эффект безопасной базы» и служит признаком сильной привязанности к родителю или главному воспитателю.

В 1960–70-х годах известный первопроходец в области психологии младенчества Мэри Эйнсворт разработала простой, но очень информативный тест связи между ребенком (чаще не старше двух лет) и главным попечителем (обычно матерью). Целью процедуры под названием «Незнакомая ситуация» было проверить отношение ребенка к матери, предложив ему довольно сложный сценарий.

Для этого эксперимента Эйнсворт помещала мать с ребенком в незнакомую комнату. Сначала ребенку разрешалось свободно исследовать пространство под наблюдением матери, но затем мать внезапно оставляла его в комнате с чужим человеком. Большинство маленьких детей были расстроены тем, что их оставляли в незнакомом месте с незнакомым человеком. В скором времени мать возвращалась, а затем снова уходила, но уже вместе с посторонним, и ребенок оказывался в полном одиночестве. Через некоторое время этот человек заходил в комнату чуть раньше матери. На этом тест завершался.

Эйнсворт обнаружила: реакция младенцев на то, что их оставляют в одиночестве, а затем снова воссоединяют с матерью, изменялась в зависимости от силы связи между каждой парой мать – ребенок. Малыши, которых она определяла как «надежно привязанных» к своим матерям, стремились к исследованию комнаты в их присутствии, используя маму как базу безопасности для познавания мира. Эти дети были явно расстроены, когда мать покидала их, но радовались, когда она возвращалась, и быстро успокаивались.

Малыши, которые, как считала Эйнсворт, «ненадежно привязаны», часто казались безразличными к уходу матери и проявляли лишь слабые эмоции, когда она возвращалась. Некоторые из них выказывали беспокойство еще до того, как мать покидала экспериментальную комнату. Когда же та возвращалась, их было очень тяжело успокоить.

Процедура «Незнакомая ситуация» представляет собой структурированный способ количественной оценки силы связи между ребенком и его основным попечителем, чего никто до Эйнсворт не обнаружил. В настоящее время этот тест применяется ко многим тысячам детей и позволяет получить глубокое представление о тонкостях взаимоотношений между ребенком и главным объектом его привязанности.

Основная структура эксперимента Эйнсворт может быть легко перенацелена на изучение взаимоотношений между собаками и их самым значимым человеческим объектом. В одном из ранних исследований новой волны изучения взаимоотношений между собакой и человеком Джозеф Топал, один из сотрудников Адама Миклоши в Лаборатории семейных собак при университете имени Лоранда Этвёша в Будапеште, возглавил команду, исследовавшую реакцию собак на «Незнакомую ситуацию Эйнсворт». Результаты венгерских ученых проливают свет на природу той связи, которая возникает между собаками и людьми. Их результаты также помогают объяснить, почему собаки в эксперименте Эрики предпочитали проводить больше времени с незнакомцем, чем со своим хозяином.

Топал и его коллеги провели тест на пятидесяти одной собаке двадцати разных пород с довольно равным разделением на самок и самцов. Возраст собак варьировался от года до пяти, так что во время исследования они все уже были взрослыми. Но, помимо различия видов и зрелости подопытных, эксперимент полностью отражал оригинальное исследование Эйнсворт практически в каждом своем аспекте. Команда Топала провела тест «Незнакомая ситуация» точно так же, как и с детьми, выделив по две минуты на каждую фазу процедуры.

Топал обнаружил, что этот тест, предназначенный для детей, оказался эффективным для оценки взаимоотношений между собакой и ее владельцем. Все животные в его исследовании показали, что они используют своего владельца в качестве базы безопасности. Точно так же поступали надежно привязанные к родителям дети.

В присутствии хозяина собака больше играла и исследовала помещение, в котором находилась. Когда же хозяин выходил, она явно огорчалась и стояла у двери, ожидая его возвращения. После прихода человека собака радовалась воссоединению, быстро устанавливала физический контакт и проводила с ним много времени. Исследователи сделали вывод, что данная модель поведения, столь схожая с поведением маленьких детей, оправдана лишь при условии наличия у собак привязанности к своим хозяевам.

Эти результаты очень хорошо согласуются с тем, что Эрика нашла во Флориде, когда обнаружила, что собаки в привычной обстановке проводят больше времени с незнакомцем, чем со своим хозяином.

И вместе эти исследования показывают, что взаимоотношения между собаками и их владельцами похожи на самые крепкие узы привязанности между детьми и их родителями. Как и надежно привязанные дети, животные явно придают огромное значение присутствию рядом своего хозяина.

Действительно, когда собак на некоторое время лишали общества человека или когда помещали в незнакомую обстановку, контакт со знакомым человеком был даже более важным мотиватором, нежели еда.

Когда я размышлял о природе взаимоотношений между собаками и людьми, я знал, что полученный объем данных послужит важным доказательством. И действительно, исследования выявили связь между представителями двух разных видов, которая очень напоминала привязанность. Определенно, модель поведения, установленная в этих экспериментах, отражает то, что психологи назвали бы привязанностью, существующей между родителями и детьми.