Текст книги "Гонка"

Глава 11

Белл отправился на железнодорожную станцию, где в углу вагона-ангара Джозефины Арчи устроил полевой штаб. Здесь он просмотрел отчеты, поступающие по телеграфу, телефону и с посыльными Ван Дорна. Несмотря на раны, Гарри Фрост все еще был в бегах.

А точнее, пришлось признать Беллу, Гарри Фрост исчез.

Все больницы были предупреждены о возможности поступления раненого. Никто не отозвался. Возможно, сейчас Фрост умирал где-нибудь в канаве. Он мог прятаться где-нибудь на ферме на маршруте гонки. Или добрался до Бруклина, где за деньги гангстеры спрячут его и найдут медсестер и врачей, чтобы занялись его ранами. Он мог сбежать в сельскую местность округов Нассау и Саффолк. Или на север, на обширные малонаселенные охотничьи территории Лонг-Айленда, где владельцы огромных американских состояний охотятся с борзыми.

Белл позвонил в нью-йоркскую контору. Попросил прислать больше агентов с Манхэттена и из других мест, чтобы удвоить охрану железнодорожных станций, метро и пассажирских паромов. И разослал помощников детективов по больницам со строгим приказанием не ссориться, а просить о помощи. Сделав все, что мог, для охоты на Фроста, Белл оставил дюжину детективов с приказом не отходить от Джозефины, а сам на взятом напрокат «Пирсе» отправился в больницу Нассау в Миниоле, куда поместили Арчи.

В коридоре больницы у дверей операционной стояла в длинном плаще красавица Лилиан, девятнадцатилетняя жена Арчи; она приехала из Нью-Йорка. Ее поразительные светло-голубые глаза были сухими и внимательными, но лицо превратилось в маску ужаса.

Белл обнял ее. Он сам познакомил ее с Арчи, чувствуя, что эта единственная наследница овдовевшего железнодорожного магната принесет в жизнь его друга радость. Он оказался более чем прав. Эти двое обожали друг друга. Белл убедил ее сурового отца увидеть в Арчи того, кем тот был на самом деле, а не охотника за приданным. «Ты изменил мою жизнь», – сказал ему Арчи на свадьбе, где Белл был шафером. Как ни смешно, но за несколько лет до того Белл уже один раз изменил жизнь Арчи, уговорив его стать детективом Ван Дорна. Если бы он этого не сделал!

Поверх головы Лилиан он увидел, что из операционной вышел врач с серьезным лицом. Когда он увидел, что Белл обнимает Лилиан, его лицо отразило облегчение: возможно, то, что с ней друг, облегчит ему его задачу – сообщить, что ее муж умер.

– Здесь врач, – прошептал Белл.

Она повернулась к врачу.

– Говорите.

Врач медлил. Лилиан Осгуд Эббот стала для Исаака Белла младшей сестрой, которой у него никогда не было. Он забывал – она до того красива, что большинству мужчин при знакомстве трудно с ней разговаривать. Белл подумал, что в столь ужасных обстоятельствах врач не решается произнести слова, которые заставят ее плакать.

– Говорите, – повторила она и взяла врача за руку. Ее решительное прикосновение придало ему мужества.

– Простите, миссис Эббот. Пуля причинила большой ущерб. Она едва не задела сердце и сломала два ребра.

Белл почувствовал, как в его сердце разверзается бездна.

– Он умер?

– Нет!.. Пока нет.

– Положение безнадежное? – спросила Лилиан.

– Я хотел бы…

Белл почувствовал, что она оседает у него в руках, и поддержал ее.

Он спросил:

– Что еще можно сделать?

– Я… я ничего не могу.

– А кто может его спасти? – спросил Исаак Белл.

Врач глубоко вздохнул и посмотрел на него невидящим взглядом.

– Есть человек, который может рискнуть и оперировать. Хирург Нуланд-Новицки. В бурской войне он использовал новую методику лечения огнестрельных ран. К несчастью, доктор Нуланд-Новицки…

– Вызовите его! – воскликнула Лилиан.

– Его сейчас нет. Он читает лекции в Чикаго.

Исаак Белл и Лилиан Эббот, неожиданно исполняясь надежд, переглянулись.

Врач сказал:

– Даже если Нуланд-Новицки вовремя сядет на поезд «Твентис сенчури лимитед», ваш муж не проживет те восемнадцать часов, которые нужны, чтобы добраться сюда. Даже девятнадцать, чтобы доехать сюда из Нью-Йорка. Мы не можем перевезти его в Нью-Йорк.

– А сколько у него есть?

– В лучшем случае двенадцать-четырнадцать часов.

– Отведите нас к телефону, – попросил Белл.

Врач бегом провел их по гулким помещениям больницы на ее центральный коммутатор.

– Слава богу, отец дома, – сказала Лилиан. – Нью-Йорк, – обратилась она к оператору. – Мюррей-Хилл, четыре-четыре-четыре.

Была установлена связь с белым особняком Осгуда Хеннеси на Парк-авеню. Дворецкий позвал Хеннеси к телефону.

– Отец. Выслушай меня. В Арчи стреляли… Да, он тяжело ранен. В Чикаго есть хирург. Он нужен мне в течение двенадцати часов.

Врач покачал головой и сказал Беллу:

– «Твентис сенчури» и «Бродвей лимитед» идут восемнадцать часов. Какой поезд преодолеет расстояние от Чикаго до Нью-Йорка быстрей этих экспрессов?

Исаак Белл позволил себе обнадеживающе улыбнуться.

– Поезд, дорогу которому расчистит железнодорожный барон, любящий свою дочь.

– Враги комиссара Бейкера зовут его легковесом, – проворчал Осгуд Хеннеси, имея в виду недавно назначенного комиссара нью-йоркской полиции. – А я называю его чертовски хорошим парнем.

Шесть машин дорожной полиции и мотоцикл, который отдел полиции опробовал, готовясь создать специальный подвижной отряд, ждали у Центрального вокзала, чтобы как можно быстрее проводить лимузин Осгуда через Манхэттенский мост, Бруклин и округ Нассау. На улицах было темно, рассвет еще только брезжил слабым заревом на востоке.

– Вот они! – воскликнула Лилиан.

Исаак Белл выбежал из железнодорожного вокзала, держа за руку моложавого спортивного Нуланда-Новицки, который трусил рядом с ним, как добродушный шнауцер.

Взревели моторы, завыли сирены, и через несколько секунд лимузин уже летел по Парк-авеню. Лилиан передала Нуланду-Новицки последнюю телеграмму из больницы. Он прочитал ее, качая головой.

– Пациент сильный человек, – сказал он, успокаивая. – Это всегда помогает.

В Белмонт-парке тот же розовый рассвет отражался в блестящем стальном рельсе, на котором должен был пройти последнее испытание революционный термодвигатель Дмитрия Платова. Человека, скорчившегося под двигателем, светлеющее небо заставляло торопиться. Если он еще задержится, кто-нибудь из тех, кто рано встает, увидит, как он гаечным ключом отворачивает болты. Он уже чувствовал запах завтрака. Через поле со стороны железнодорожной станции ветер донес запах жареного бекона.

В любую минуту могут явиться механики. Но саботаж – работа медленная. Человеку приходилось смачивать все болты маслом, а уж потом отворачивать их, иначе они могли заскрежетать. Потом масло нужно вытереть, чтобы его не заметили те, кто будет готовить новый двигатель к установке на ждущем поблизости под брезентом биплане Стивена Стивенса.

Он уже закончил бы, если бы поле постоянно не обходили детективы, охраняющие летающую машину Джозефины. Неслышные, непредсказуемые, они появлялись ниоткуда, ослепляли фонариками и так же неожиданно исчезали, заставляя гадать, когда явятся в следующий раз и с какой стороны. Дважды он прятался, нервно потирая руки, поджидая, пока они пройдут.

Ослабив соединение, которое скрепляло выступающие концы рельса, он в образовавшееся пространство вставил две спички. Если кто-нибудь проверит соединение, слабины не почувствует. Но, когда термодвигатель разовьет полную мощность, рельс под действием огромного напряжения разойдется. Последствия будут такими же, как если бы на пути состава открыли стрелку, переводящую его на другой путь. Разница в том, что здесь рельс один и «поезд», то есть двигатель Платова, не перейдет на другой путь, а полетит по воздуху, как пушечное ядро. И да поможет Господь тем, кто окажется у него на дороге.

Глава 12

– Гарри Фрост жив, – сказал Исаак Белл.

– По всем данным, – возразил Ван Дорн – бедный Арчи попал в него дважды. В нем теперь свинца больше, чем в лудильщике.

– Недостаточно, чтобы его убить.

– Вы не видели его шкуры. Даже волоска не видели. Ни в одной больнице о нем не слышали. Ни один врач не сообщил о сломанной челюсти в наборе с двумя пулевыми ранениями.

– Врачам, нарушающим закон, доплачивают, чтобы они не докладывали о пулевых ранениях.

– У нас нет ни одного свидетельства. Никто его не видел.

– Мы получили много звонков.

– И ни один ни к чему не привел.

– Это не значит, что он мертв.

– По крайней мере он не в состоянии действовать.

– Я бы и на это не поставил, – сказал Исаак Белл.

Джозеф Ван Дорн ударил кулаком по столу.

– Послушайте, Исаак. Мы уже не впервые идем этим путем. Мне бы хотелось, чтобы Гарри Фрост был жив. Это хорошо для бизнеса. Престон Уайтвей будет продолжать платить нам за охрану своей «Любимицы Америки в воздухе». Но я не могу заставлять его круглосуточно оплачивать работу дюжины агентов.

– Нет тела, – ответил Билл.

Босс спросил:

– Каковы у вас доказательства, что он еще жив?

Белл вскочил и стал большими шагами расхаживать по номеру отеля «Никербокер», где Ван Дорн устраивал свой кабинет, бывая в Нью-Йорке.

– Сэр, – официально обратился он к боссу, – вы работаете детективом дольше меня.

– Намного дольше.

– В таком случае вы знаете, что так называемое чутье следователя всегда основано на фактах. Чутье не берется ниоткуда.

– Теперь вы будете защищать шестое чувство, – возразил Ван Дорн.

– Я не защищаю шестое чувство, – ответил Белл, – ведь из своего большого опыта вы лучше меня знаете, что шестое чувство и есть чутье. И то и другое основано на наблюдениях за вещами и событиями, причем вы сами не отдаете себе отчета, что именно видели.

– И как по-вашему, какие наблюдения породили ваше чутье?

– Сарказм – это привилегия босса, сэр, – ответил Белл. – Может, я видел, как проворно двигался Фрост, когда убегал. Или что на его лице отразился шок, только когда Арчи сломал ему челюсть, сэр. А не когда мы в него стреляли.

– Может, перестанете называть меня «сэр»?

– Да, сэр, – улыбнулся Белл.

– Что-то вы сегодня оживлены.

– Я рад, что у Арчи есть шанс бороться. Доктор Нуланд-Новицки сказал, что самое важное прожить первые двадцать четыре часа, и Арчи их прожил.

– Когда я смогу его навестить? – спросил Ван Дорн.

– Пока не нужно. В его палату допускают только Лилиан. Даже мать Арчи вынуждена ожидать в коридоре. Другая причина моего оживления – в любой день может приехать из Сан-Франциско Марион. Уайтвей нанял ее, чтобы она снимала фильму о гонке.

Ван Дорн несколько мгновений молчал, обдумывая этот обмен репликами. А когда снова заговорил, то был серьезен:

– То, что вы сказали о чутье, верно – ну, если не совсем верно, опытные агенты с вами согласны.

– Неосознанные наблюдения – очень интересный феномен.

– Но, – сказал Ван Дорн, многозначительно поднимая мясистый палец, – опытные полевые агенты также признают, что чутье и шестое чувство позволяют букмекерам наживаться с самых первых скачек в истории человечества. Сегодня утром я узнал, что вы удвоили свою ставку, вызвав в Белмонт-парк моих лучших людей, которые и так слишком редко рассеяны по стране.

– «Техасец» Уолт Хэтфилд, – решительно и не думая извиняться ответил Белл. – Эдди Эдвардс из Канзас-Сити. Артур Кертис из Денвера. Джеймс Дэшвуд из Сан-Франциско.

– Я бы не стал помещать Дэшвуда в эту компанию.

– Я работал с парнем в Калифорнии, – сказал Белл. – Дэшу не хватает опыта, но он восполняет это упрямством. К тому же он лучший стрелок в агентстве. Он проделал бы Гарри Фросту третий глаз во лбу.

– Как бы то ни было, перемещение людей обходится дорого. Не говоря уж об ущербе делам, которыми они занимаются.

– Я разговаривал с управляющими их отделениями, прежде чем вызвал их.

– Вам следовало поговорить со мной. Могу сразу сказать, что отправляю «Техасца» Уолта назад в Техас, закончить дело об ограблении поезда в Сан-Антонио, и Артура Кертиса в Европу на открытие нашего отделения в Берлине. Арчи Эббот подобрал несколько хороших местных людей. Артур – самый подходящий человек, чтобы управлять ими, потому что говорит по-немецки.

– Мне тоже нужны лучшие, Джо. Я исполняю четыре вида работы: защищаю Джозефину, охраняю воздушную гонку через всю страну, охочусь на Фроста и расследую, что произошло с Марко Селером.

– И здесь факты говорят, что он мертв.

– И здесь тоже нет тела.

– Вчера вечером я обменялся телеграммами с Престоном Уайтвеем. Он хочет получить тела: Селера, чтобы можно было предъявить обвинение Фросту, и Фроста, чтобы похоронить.

– Мне бы тоже хотелось, чтобы Фрост был мертв, – сказал Белл. – Джозефина была бы в безопасности, а я мог бы спокойно разыскивать Селера.

– Зачем это, если Фрост мертв?

– Не люблю убийства без трупов. Что-то тут не так.

– Снова чутье?

– А вам нравятся убийства без трупов, Джо?

– Нет. Вы правы. Здесь что-то не так.

Кто-то осторожно постучал в дверь. Ван Дорн рявкнул:

– Войдите!

Вошел помощник с телеграммой Исааку Беллу.

Белл прочел телеграмму, лицо его омрачилось, и он сказал помощнику, который ждал на цыпочках, готовый убежать:

– Телеграфируйте им, что мне нужны объяснения, почему этот проклятый плакат так долго не поступал в банк.

Помощник убежал. Ван Дорн спросил:

– Что случилось?

– Фрост не погиб.

– Опять чутье?

– Гарри Фрост снял десять тысяч долларов со своего счета в Первом Национальном банке в Цинциннати. Вскоре после его ухода наше отделение наконец доставило в банк плакат, предупреждающий, что Фрост может обратиться за деньгами. К тому времени как менеджер банка позвонил нам, Фрост уже ушел.

– Эти плакаты – выстрел наудачу, который все-таки попал в цель, – сказал Ван Дорн. – Удачно вышло.

– Было бы гораздо лучше, если бы кое-кто в Цинциннати внимательней относился к работе.

– Я собирался проредить наш филиал в Цинциннати. Теперь это дело решенное. О ранах Фроста что-нибудь сказали?

– Нет. – Белл встал. – Джо, я должен попросить вас лично присматривать за охраной Джозефины, пока не вернусь.

– Куда вы?

– В Массачусетс, на восток от Олбани.

– Что ищете?

– Молодой Дэшвуд раскопал интересный факт. Я попросил его присмотреться к прошлому Марко Селера. Оказывается, Фрост был не единственным, кто хотел его убить.

Ван Дорн бросил на своего старшего дознавателя вопросительный взгляд.

– Когда кого-то хочет убить не один человек, мне становится интересно. Кто это?

– Невменяемая итальянка – Даниэлла ди Веккио – ударила Марко ножом с криком «Lardo! Lardo!» Lardo по-итальянски означает «лжец».

– Известно, что ее рассердило?

– Нет. Ее заперли в частной психиатрической лечебнице. Я собираюсь посмотреть, нельзя ли что-нибудь узнать от нее.

– Прислушайтесь к разумному совету, Исаак: сотрудники таких частных лечебниц могут оказаться препятствием. У них такая власть над пациентами, что они становятся этакими наполеончиками – смешно, однако многие их пациенты считают себя Наполеонами.

– Я попрошу Грейди отыскать слабое место в их броне.

– Только возвращайтесь к началу гонки. Вы, молодежь, лучше приспособлены к тому, чтобы гнаться по земле за летающими машинами и спать не дома. О Джозефине не волнуйтесь. Я лично присмотрю за ней.

Белл проехал в «Эмпайр стейт экспресс» до Олбани, взял напрокат мощный «форд» модели К и проехал двадцать миль по грязным дорогам на восток, в малонаселенный северо-западный Массачусетс. Местность была холмистая, с редкими фермами, разделенными участками леса. Дважды он останавливался и спрашивал дорогу. Во второй раз молодой мрачный водитель, менявший шину на обочине пыльной дороги, объяснил ему, куда ехать. В его фургоне лежал разобранный аэроплан со сложенными крыльями.

– Частная лечебница Райдера для умалишенных? – повторил шофер вопрос Белла.

– Знаете, где она?

– Думаю, да. За тем холмом. Увидите с вершины.

Костюм шофера: кепка, жилет, галстук-бабочка и рубашка в полоску – подсказал Беллу, что он, вероятно, аэромеханик.

– Куда везете летающую машину?

– Никуда, – с горестной окончательностью ответил тот, оборвав дальнейшие расспросы.

Белл доехал на модели К до вершины холма и увидел внизу темно-красное кирпичное здание в тени деревьев. Стены с бойницами и башни с боков здания не смягчали ощущение безнадежности. Окна были маленькие; подъехав ближе, Белл увидел, что они забраны решетками, как в тюрьме. Всю территорию окружала высокая стена из того же красного кирпича. Пришлось остановить машину у железных ворот; Белл нажал кнопку звонка, и спустя какое-то время появился крепкий охранник с дубинкой у пояса.

– Я Исаак Белл. У меня назначена встреча с доктором Райдером.

– В этом вам проехать нельзя, – сказал охранник, показав на машину.

Белл оставил «форд» на обочине подъездной дороги. Охранник пропустил за ворота.

– Я не отвечаю за то, что там случится с вашим автомобилем, – усмехнулся он. – Не все психи внутри.

Белл подошел к нему и холодно улыбнулся.

– Считайте авто вашей главной ответственностью, пока я не вернусь.

– Что вы сказали?

– Если с машиной что-то случится, я спущу с вас шкуру. Вы мне верите? Хорошо. Теперь отведите меня к доктору Райдеру.

Владельцем лечебницы оказался аккуратный, педантичный, на редкость хорошо одетый мужчина лет сорока. Белл решил, что он кажется придирчивым, но откровенно доволен своим положением, которое дает ему безграничную власть над сотнями пациентов. И порадовался, что прислушался к предостережению Ван Дорна насчет наполеончиков.

– Не уверен, что сегодня вам будет уместно навестить мисс ди Веккио, – сказал доктор Райдер.

– Утром мы говорили с вами по телефону, – напомнил Белл. – И вы согласились на мою встречу с мисс ди Веккио.

– Душевное состояние безумного пациента не всегда совпадает с нашими желаниями. Встреча будет угнетающей для вас обоих.

– Я рискну, – сказал Белл.

– Да, но как же пациентка?

Исаак Белл посмотрел доктору Райдеру в глаза.

– Вам что-нибудь говорит имя «Эндрю Рюбенов»?

– Звучит по-еврейски.

– Он и есть еврей, – ответил Белл с опасным блеском в глазах. Он терпеть не мог фанатизма и ханжества, и задача сломить сопротивление Райдера делалась все более заманчивой. – И очень достойный еврей. И прекрасно играет на фортепиано.

– Боюсь, я не знаком с этим джентльменом.

– Мистер Рюбенов – банкир. Он старый друг моего отца. Мне он практически дядюшка.

– Я не знаю банкира по имени Рюбенов. А теперь, если вы меня извините…

– Не удивлен, что вы не знаете мистера Рюбенова. Его клиенты – из развивающихся отраслей, например, из автомобильной промышленности и синематографа. Однако из сентиментальности он позволяет своим холдингам поддерживать небольшие, менее прибыльные банки; некоторые банки он даже покупает. Вообще, узнав, что я буду по соседству, «дядя Эндрю» попросил навестить от его имени один из таких банков. Кажется, он называется «Первый фермерский банк Питтсфилда».

Доктор Райдер побледнел.

Белл сказал:

– Аналитическая служба «Агентства Ван Дорна» способна добыть самые закрытые сведения. В этом банке находится ваша закладная. Доктор Райдер, банк ждет от вас, как и от других частных психиатрических лечебниц, обеспечения кредита – тем более что сейчас открываются новые государственные лечебницы. Я встречусь с мисс ди Веккио в чистой, приятной и хорошо освещенной комнате. Я знаю, что на верху башни ваша квартира. Полагаю, это помещение нам подойдет.

При виде Даниэллы ди Веккио у Белла перехватило дыхание. Она вошла в уютную квартиру доктора Райдера осторожно, чуть испуганно (вполне понятно и оправданно, подумал Белл), но и с любопытством, – высокая, очень красивая женщина с отличной фигурой. На ней было поношенное белое платье. Длинные черные волосы, огромные темные глаза.

Белл снял шляпу, знаком попросил сестру выйти и закрыл дверь. Он протянул руку.

– Мисс ди Веккио. Спасибо, что согласились увидеться со мной. Меня зовут Исаак Белл.

Он говорил мягко и осторожно, не забывая, что она здесь по решению суда за то, что ударила человека ножом. Ее взгляд, изучавший мебель, ковры, картины и книги, остановился на нем.

– Кто вы?

Она говорила с итальянским акцентом, но на хорошем четком английском.

– Частный детектив. Я расследую стрельбу по Марко Селеру.

– Lardo!

– Да. Почему вы назвали его вором?

– Он украл, – просто ответила она.

Взгляд Даниэллы остановился на окне, и лицо ее осветилось; Белл понял, что она очень давно не была на вольном воздухе и не видела зеленых деревьев, травы и голубого неба даже издали.

– Почему бы нам не посидеть у окна? – спросил Белл, медленно двигаясь к нему. Она осторожно, как кошка, пошла за ним, но остановилась там, где ее овевал ветер, шевеливший занавеску. Белл расположился так, чтобы перехватить ее, если она попытается выброситься в окно.

– Можете рассказать мне, что украл Марко Селер?

– Его застрелили?

– Вероятно, – ответил Белл.

– Хорошо, – сказала она и перекрестилась.

– Почему вы перекрестились?

– Я рада, что его застрелили, но рада и тому, что не я отняла у него жизнь. Это Божий промысел.

Сомневаясь в том, что Бог сделал своим орудием Гарри Фроста, Белл решил воспользоваться ходом мыслей ди Веккио.

– Но вы ведь пытались его убить?

– И не сумела, – ответила она. Посмотрела Беллу в лицо. – У меня было время подумать об этом. Я верю, что часть моей души удержала меня. Я не помню, что происходило в тот день, но помню, что, когда нож миновал его шею, он проделал длинный разрез на его руке. Вот здесь…

Она провела длинными пальцами по внутренней стороне предплечья Белла.

– Я была рада. Но не помню, чему радовалась: тому, что пустила ему кровь, или тому, что не убила его.

– Что украл Марко?

– Работу моего отца.

– Что за работа?

– Мой отец был aeroplano cervellone… как это сказать? – мозг. Гений.

– Ваш отец конструировал летающие машины?

– Да. Bella monoplane. Он назвал его «Aquila». Aquila значит орел по-американски. Когда он привез свой «Aquila» в Америку – он очень гордился тем, что перебрался в Америку, – что назвал самолет «Американский орел».

Она заговорила очень быстро. Марко Селер работал в Италии у ее отца механиком, помогал строить аэропланы, которые конструировал отец.

– В Италии. До того, как он сократил свое имя.

– Марко изменил имя? Как же его звали?

– Престоджакомо.

– Престоджакомо.

Белл попробовал это имя на языке. Попросил Даниэллу повторить его и записал в блокнот.

– Когда Марко приехал сюда, он сказал, что его имя слишком длинное для американцев. Но это ложь. Все знали, что Престоджакомо lardo. Здесь его новое имя – Селер – означает только «быстрый». И здесь никто не знал, какой он человек.

– А что он украл у вашего отца?

Ди Веккио утверждала, что Марко украл новый метод укрепления крыла и контроля его поворота.

– Вы можете объяснить, что такое контроль поворота? – спросил Белл, проверяя ее на логику и разумность.

Она сделала жест, используя длинные изящные руки как крылья.

– Когда aeroplano наклоняется в эту сторону, conduttore – pilota – меняет форму крыла, чтобы наклонить его и выпрямить самолет.

Вспомнив свой первый разговор с Джозефиной, Белл спросил:

– Может, ваш отец изобрел alettoni?

– Да. Si! Si! Я об этом вам и говорю. Alettoni!

– Маленькие крылья.

– Мой отец, – сказала она, гордо постучав себя в грудь. – Мой замечательный babbo. Вместо того чтобы наклонять все крыло, он движет только небольшие его часто. Гораздо лучше.

Белл протянул ей блокнот и самопишущую ручку «Уотерман».

– Можете показать?

Она нарисовала моноплан с маленькими подвешенными частями по краям его крыла. Очень похожий на желтую машину, на которой летала Джозефина.

– Alettoni – подвешенные маленькие крылья – это Марко украл у вашего отца?

– Не только. Он украл и силу.

– Не понимаю.

– Мой отец изучал, как действуют крылья, чтобы сделать их сильней.

В новом потоке английских слов, приправленных итальянскими, нарисовав вторую картинку, Даниэлла объяснила, что монопланы падают, когда в полете у них ломаются крылья. А у биплана крылья структурно гораздо прочнее. Белл кивнул, показывая, что понял. То же самое он не раз слышал на поле в Белмонт-парке. Монопланы чуть быстрее бипланов, потому что оказывают меньшее сопротивление ветру и меньше весят. Бипланы прочнее – вот одна из причин того, что все удивились, когда разбился «Фарман» Эддисона-Сидни-Мартина. По словам Даниэллы ди Веккио, Марко предполагал, что слабость монопланов связана не с «летающими тросами» под крыльями, а с «тросами приземления» над ними.

– Марко нагружал monoplano мешками с песком, чтобы измерить напряжение полета посредством… как это по-вашему?

– Моделирования?

– Si. Моделирования нагрузки при полете. Отец сказал, что статическое испытание слишком простое. Марко проводил испытание при условии, что крылья не движутся. Он считал, что силы, действующие на них, не меняются. Но крылья в полете движутся! Разве вы не понимаете, мистер Белл? Сила порывов ветра, нагрузки из-за маневров машины – carico dinamico – действие на крылья со многих направлений, и сила не только толкает крылья, но изгибает их. Глупый опыт Марко не учитывал этого, – презрительно сказала она. – Он делал крылья слишком жесткими. Он meccanico, а не artista!

Она протянула Беллу рисунки.

Белл увидел большое сходство с машиной, которую Джозефина уговорила Престона Уайтвея купить у кредиторов Марко.

– Моноплан Марко опасен? – спросил он.

– Тот, что он сделал в Сан-Франциско? Был бы опасен, если бы Марко не украл изобретение моего отца.

Белл сказал:

– Я слышал, что у моноплана, который Марко продал итальянской армии, сломалось крыло.

– Si! – сердито ответила она. – Из-за этого все неприятности. Его слишком жесткий monoplane, тот самый, который он испытывал мешками с песком, разбился.

– Но почему ваш отец не смог продать monoplane «Орел» итальянской армии, если он лучше?

– Марко обвалил рынок. Настроил генералов против любого monoplano. Фабрика моего отца по строительству monoplani обанкротилась.

– Любопытно, – заметил Белл, наблюдая за ее реакцией. – Ваш отец и Марко – оба покинули Италию.

– Марко бежал! – с вызовом крикнула она. – Он привез чертежи моего отца в Сан-Франциско и продавал машины той богачке, Джозефине. Мой отец эмигрировал в Нью-Йорк. Он очень надеялся продать свой monoplanо Aquila в Нью-Йорке. Банкиры с Уолл-стрит могли бы вложить деньги в его завод. Но он не успел их заинтересовать: кредиторы конфисковали все в Италии. Он был разорен. И убил себя. Отравился газом в номере дешевого отеля в Сан-Франциско.

– Сан-Франциско? Вы сказали, что он приехал в Нью-Йорк.

– Его заманил туда Марко, пообещав деньги на разработки. Но он хотел только, чтобы отец сделал ему машины. Отец умер в одиночестве. Не было даже священника. Вот почему я хотела убить Марко Селера.

Она скрестила красивые руки и посмотрела Беллу в глаза.

– Я зла. Но не безумна.

– Я это вижу, – сказал Исаак Белл.

– Но меня заперли вместе с безумцами.

– С вами хорошо обращаются?

Она пожала плечами. Длинными пальцами взялась за платье, серое от сотни стирок.

– Когда я сержусь, меня запирают одну.

– Я поговорю с доктором Райдером с глазу на глаз.

Взяв за шею и уткнув лицом в стену.

– У меня нет денег на адвокатов. Нет денег на «медицинских экспертов», которые сказали бы на суде, что я не безумна.

– Можно спросить вас, почему ваш отец не смог найти других покупателей для своей летающей машины «Орел»?

– Monoplanо отца намного лучше, он такой новый, что некоторые говорят, что он еще – как это по-вашему? – innato. Дикий.

– С норовом?

– Да. Что он еще не объезжен.

– Летающая машина вашего отца опасна?

– Скажем, она «интересна», – с тонкой улыбкой ответила Даниэлла ди Веккио. В эту минуту, подумалось рослому детективу, они могли бы находиться в тысячах миль от Массачусетса и флиртовать в римском салоне.

– А где он? – спросил Белл.

Взгляд темных глаз итальянки миновал Белла, устремился в окно и остановился на вершине холма. Даниэлла широко улыбнулась.

– Вот, глядите, – сказала она.

Белл посмотрел в окно. Что она себе вообразила?

На вершину поднялся грузовой фургон.

– Мальчик, – объяснила Даниэлла. – Хороший мальчик. Он меня любит.

– А почему у него машина вашего отца?

– Отец взял ее с собой из Италии. Кредиторам здесь до нее не добраться. Это наследство. Мое наследство. Этот мальчик помогал отцу в Америке. Он eccelente meccanico!

– Не artista? – спросил Белл, с улыбкой проверяя ее реакцию. Он не поручился бы за это, но, кажется, она была не безумнее его самого.

– Художники редкость, мистер Белл. Уверена, вы это знаете. Он написал мне, что приедет. Я подумала, что это его мечта. – Она встала и помахала в окно, но вряд ли ее можно было увидеть. Белл подал ей край белой занавески. – Помашите этим. Может, он увидит.

Она послушалась. Но юноша не ответил. Его взгляд блуждал по множеству зарешеченных окон.

Даниэлла опустилась на стул у окна.

– Он все еще мечтает. Неужели воображает себе, что я могу выйти отсюда?

– Как его зовут? – спросил Белл.

– Энди. Энди Мозер. Он очень нравился отцу.

Исаака Белла изумила удивительная возможность. Он спросил:

– Моноплан вашего отца быстрый?

– Очень быстрый. Отец считал, что только скорость может победить ветер. Чем быстрей aeroplano, тем он безопасней в плохую погоду, говорил отец.

– Его скорость больше шестидесяти миль в час?

– Отец надеялся на семьдесят.

– Мисс ди Веккио, у меня есть к вам предложение.