Текст книги "Космическая трилогия"

Глава IX

Проснулся Рэндом от жажды. Во сне он согрелся, хотя одежда отсырела, и теперь сверху на него падали солнечные лучи, а рядом плясал водопад, искрясь всеми оттенками синего и бросая причудливые отблески на трепыхавшиеся листья. Потом Рэнсом вспомнил о вчерашнем, и тяжесть его нынешней ситуации невыносимым грузом обрушилась на плечи. Не потеряй он самообладание, давно погиб бы уже от лап сорнов. Впрочем, тут вспомнилось, что в этих лесах блуждает человек (вот бедняга!). Надо найти его, сказать: «Эй, Рэнсом!»… Стоп. Это же он и есть – Рэнсом. Или нет? Кого же тогда он вчера привел к теплому ручью, уложил спать и велел не пить странную воду?.. Наверное, какого-нибудь новичка, еще не освоившегося в здешних местах, в отличие от самого Рэнсома…

Вопреки собственному совету, он решил напиться. Лег на берег и окунул голову в теплый бурлящий поток. До чего же вкусная вода! С легким минеральным привкусом и очень приятная. Рэнсом пил и пил, пока к нему не начали возвращаться силы. В голове прояснилось, он понял, что никакого второго Рэнсома нет. Что ему грозит помешательство. Вскочив, он испуганно принялся отряхивать одежду, шепча слова молитвы. Впрочем, что страшного в сумасшествии? Наверное, это давно уже случилось, и нет никакой Малакандры, а он лежит сейчас на койке в английской лечебнице для душевнобольных. Вот было бы здорово! Можно было бы тогда попросить Рэнсома… Проклятье, опять начинается! Он торопливо зашагал прочь.

Приступы умопомрачения повторялись каждые несколько минут. Рэнсом старался ни о чем не думать, чтобы безумные мысли сами утекали прочь из сознания. «Нечего их бояться, все равно это не поможет. Зато потом ты снова станешь здравомыслящим человеком»…

Больше тревожило отсутствие еды. Рэнсом на пробу потыкал ножом в одно из «деревьев». Стебель ожидаемо был не жестким, как положено древесине, а податливым, словно овощ. Под ножом гигантское растение затряслось до самой макушки, будто Рэнсом одной рукой умудрился встряхнуть корабельную мачту. Он засунул в рот крохотный кусочек и принялся жевать. Тот оказался совсем безвкусным, но тошноты не вызывал. Вот только проглотить его так и не удалось. Здешняя древесина годилась лишь как жвачка. И все же, отпиливая и разжевывая новые кусочки, он немного унимал резь в животе.

Сегодня Рэнсом уже не удирал от погони, а блуждал по лесу в поисках хоть какой еды. Пока тщетно. Есть ли вообще на Малакандре хоть что-нибудь пригодное для человеческого желудка? И если да, то как эту пищу опознать? Один раз он перепугался до полусмерти, когда вышел на большую поляну и увидал огромную желтую тушу, потом вторую, а затем еще десяток, и те вдруг поперли на него. Не успел он опомниться, как оказался в окружении толпы огромных мохнатых существ, похожих на жирафов, только порой встающих на дыбы и шагающих на задних лапах. Они запросто дотягивались до верхних листьев и с аппетитом объедали фиолетовые стебли. Заметив пришельца, зверюги уставились на него большими влажными глазами, басовито зафыркали, однако нападать не спешили. Прожорливости их можно было позавидовать: за несколько минут они объели верхушки сотни фиолетовых «деревьев», впуская в заросли солнечный свет, и двинулись дальше.

Эта встреча, как ни странно, Рэнсома успокоила. Он уже начал опасаться, что на планете нет других живых существ, помимо сорнов. А так он увидал вполне пристойных на вид животных, которые, вероятно, даже поддаются приручению. Кроме того, их пища может сгодиться и для человека. Надо лишь вскарабкаться на «дерево»! Рэнсом примерился взглядом к ближайшему стволу, прикидывая, как бы половчее за него ухватиться, и вдруг заметил над объеденными верхушками те самые светло-зеленые пики, которые он увидал за озером еще вчера, сразу после приземления.

Теперь они стали гораздо ближе. И оказались ужасно высокими: чтобы увидеть их вершины, приходилось запрокидывать голову. Отсюда одни пики походили на острые тонкие иглы, макушки же других были увенчаны плоскими на вид набалдашниками – того гляди упадут. Склоны изрезались трещинами, между двумя соседними пиками застыла блестящая синяя лента: очевидно, водопад. Значит, это и впрямь горы, хоть и причудливых очертаний. Изумление в душе Рэнсома сменилось сказочным восторгом. Эти горы в его глазах воплотили то стремление ввысь, которое вольно или невольно выражалось в каждом встречном представителе здешней флоры и фауны. Скалы будто взметнулись к небесам струями каменного фонтана, да так и застыли в воздухе – столь легкие и тонкие, что в сравнении с ними самые высокие земные горы подобны приземистым холмикам. Уныние понемногу отпускало.

Однако в следующий миг сердце вновь застыло в груди. На светлом фоне гор, совсем рядом с ними (а до гор было рукой подать – не более четверти мили), возник силуэт. В его сторону шагал великан; огромный рост, смертельная худоба, длинный нос крючком, как у ведьмы… Сорн! Тот раздвигал листья по-паучьи тонкими, почти прозрачными руками (а может, и лапами), опустив к земле узкую вытянутую голову. Рэнсом сразу понял, что пришелец явился по его душу, – и в тот же миг рванул прочь, в самые густые заросли.

Он бежал, сам не зная куда, желая одного: удрать от сорна как можно далее. На бегу горячо молился, чтобы эта тварь была здесь одна: вдруг весь лес кишит ими, вдруг им хватило ума окружить его и загнать в ловушку? Хотя без разницы: надо бежать, бежать со всех ног, сжимая в ладони нож… Даже страх ушел, уступив место холодной решимости. Рэнсом, как никогда в жизни, был готов к последнему испытанию. Он несся по склону все быстрее и быстрее, а земля ныряла вниз так круто, что на родной планете пришлось бы карабкаться на четвереньках. Вдруг впереди что-то сверкнуло. Один миг – и он выскочил из леса. Рэнсом зажмурился: в глаза ударило яркое солнце, бликами плясавшее на воде. Он стоял на берегу широкой реки. Впереди разлеглась долина, изрытая ручьями и озерами, очень похожая на ту, где они высадились.

Вроде бы погони не было… Рэнсом лег на живот и жадно стал пить воду. Проклятье, как всегда горячая! Он перевел дух и прислушался. Синяя поверхность впереди неожиданно всколыхнулась, со дна поднялись пузыри, по речной глади побежали круги. И вдруг в снопе брызг пушечным ядром из воды выскочило нечто черное, круглое и блестящее. Рэнсом увидел глаза и пасть в обрамлении бороды из пузырей. Глянцевито-черное существо вышло на берег и встало на задние лапы. Росту в нем было футов шесть или семь, однако оно, как и все здешние обитатели, отличалось привычной уже стройностью. Тело покрывала густая шерсть, лоснящаяся, как у тюленя, ноги – очень короткие с перепончатыми ступнями, а еще у неведомого создания имелся хвост: то ли как у рыбы, то ли как у бобра. Между пальцами (или когтями) верхних конечностей тоже оказались перепонки, а на животе – какое-то утолщение, наверное, гениталии. В общем, существо походило на пингвина, выдру и тюленя разом. Даже от горностая что-то было – уж больно гибко оно двигалось. Голова, круглая и усатая, и вовсе была точь-в-точь как тюленья, только лоб пошире, а пасть – поменьше.

Бывают моменты, когда человек в минуту опасности действует на одних лишь рефлексах, не испытывая ни ужаса, ни надежды. Вот и Рэнсом замер, вжимаясь всем телом в траву, словно мог остаться незамеченным. Вместо страха пришло какое-то отстраненное понимание, что вот, собственно, и настал конец его приключениям: на земле поджидает сорн, в воде – большой черный зверь. Правда, где-то в уголке сознания крутилась смутная догадка, что такие челюсти не могут принадлежать плотоядному хищнику.

Затем произошло нечто такое, что совершенно переменило ход его мыслей. Отряхивающийся от воды зверь, пока еще не заметивший на берегу неожиданного гостя, разинул вдруг пасть и стал издавать разные звуки. В этом не было ничего удивительного, если бы Рэнсом, всю жизнь посвятивший лингвистике, не понял, что на самом деле это связная речь! Существо умеет говорить!.. Человеку, не смыслящему в филологии, трудно понять, какое потрясение испытал в эту секунду наш герой. На новый мир он уже нагляделся, однако новый, нечеловеческий язык – о-о, это совсем другое дело! Прежде, удирая от сорнов, Рэнсом и не думал, как они между собой общаются, зато теперь на него словно снизошло вдохновение. Любовь к знаниям тоже сродни безумству. Едва Рэнсом осознал, что черный зверь умеет говорить, он забыл о грозящей ему гибели, отбросил все страхи с тщетными надеждами и в воображении затеял грандиознейший проект – учебник малакандрийской грамматики! «Введение в малакандрийский язык», «Лунные глаголы», «Краткий марсианско-английский словарь» – названия так и замелькали в голове. О, какие открытия сулит изучение внеземного языка, разительно отличающегося от всех известных человечеству наречий! Причем в руках Рэнсома сама его первооснова!.. Он невольно приподнялся на локте, глядя на черного зверя. Тот замолк. Огромная голова качнулась, и местный обитатель уставился на пришельца большими янтарными глазами. Ветер над рекой стих, и минута за минутой текли в полной тишине, пока представители двух чуждых рас изучали друг друга.

Рэнсом встал на колени. Зверь отшатнулся, не спуская с него глаз, и они снова замерли. Потом уже тот шагнул вперед, а Рэнсом, втрепенувшись, отскочил – не далеко. Набравшись храбрости, он вытянул перед собой руку, но зверь, неправильно истолковав этот жест, напрягся и попятился к воде. Однако не убежал: видимо, и его мучило любопытство. Оба опасались неведомого субъекта, что возник из ниоткуда, – и все же, не в силах себя сдержать, рвались разглядеть чужака поближе. Их вело уже не просто любопытство, а восторженный трепет в душе, нечто наподобие любовного влечения, словно первый мужчина на Земле вдруг увидал первую женщину. Впрочем, встреча представителей разных полов заложена самой природой, им несложно преодолеть первоначальный испуг. Все это ничто по сравнению с первым контактом двух абсолютно разных – притом разумных – рас.

Однако черный зверь вдруг развернулся и побрел прочь. Рэнсом в приступе отчаяния крикнул ему вслед на английском:

– Вернись!

Чужак обернулся, вскинул руки, застрекотал на непонятном языке, но возвращаться не стал. Пройдя еще ярдов двадцать, наклонился, что-то поднял и зашагал обратно. В руке (а его перепончатую лапу Рэнсом уже считал рукой) он держал раковину вроде устричной, только более изогнутую и круглую. Он зачерпнул ею воды из озера, потом поднес к животу и стал в нее… мочиться? Рэнсома передернуло. Впрочем, он быстро понял, что выпуклость на животе – не гениталии, это вообще не часть тела, а нечто вроде пояса, увешанного мешочками. Чужак поднес ракушку к губам и сделал пару глотков (не запрокидывая при этом голову, как человек, а втягивая воду в себя, словно лошадь). Потом проделал все это еще раз: набрал воды и плеснул немного жидкости из сосуда – своеобразной кожаной бутыли. Наконец, держа раковину обеими руками, протянул ее Рэнсому. Трудно было не понять, чего он хочет.

Рэнсом нерешительно, почти робко приблизился и взял чашу. Кончиками пальцев он задел перепончатые лапы, испытав при этом неописуемый восторг, смешанный с отвращением. Вода на вкус оказалась на удивление приятной – видимо, добавленная в нее жидкость содержала примесь здешнего спирта. Рэнсом жадно осушил раковину до дна.

– Спасибо, – произнес он на английском. – Весьма признателен.

Зверь вдруг стукнул себя кулаком в грудь и издал некий звук – наверное, пытался сообщить свое имя… или, скорее, название расы.

– Хросс. Хросс.

И снова похлопал себя по груди.

– Хросс, – повторил Рэнсом, ткнул пальцем в себя и произнес: – Человек.

– Чхел… Чхело-век, – кое-как выговорил хросс.

Затем с узкой полосы берега, где не так густо росла трава, он поднял горсть земли.

– Хандра.

Рэнсом повторил. И вдруг ему в голову пришла одна мысль.

– Малакандра? – вопросительно произнес он.

Хросс возвел к небу глаза и замахал руками, явно пытаясь охватить все вокруг. Итак, «хандра» – это земля, «Малакандра» – вся планета. Остается понять, что означает «малак». Кстати, звук «х» после «к» не произносится, отметил Рэнсом про себя, делая первые шаги в изучении местной фонетики. Хросс тем временем втолковывал, что означает «хандрамит». Корень слова – «хандра» – Рэнсому был уже знаком (значит, в здешнем языке тоже есть приставки и суффиксы), однако из жестов хросса он так и не понял, что этот самый неведомый хандрамит собой представляет. Рэнсом решил взять дело в свои руки: открыл рот, сделал вид, будто кладет туда что-то, и задвигал челюстями. Малакандриец ответил серией невообразимых звуков, о которые можно было сломать язык – очевидно, произнесенное слово обозначало еду. Рэнсом, однако, продолжил пантомиму, пытаясь объяснить, что в этом вопросе его более интересует практика, нежели теория. Хросс, хоть и не сразу, однако понял его и жестом поманил за собой.

Он повел гостя в ту сторону, где брал раковину, и Рэнсом, к немалому удивлению, обнаружил в воде нечто вроде лодки. Только теперь он окончательно уверился в разумности чужака. Лодка походила на земную, правда, на вид была более легкая и хрупкая. Впрочем, иной конструкции здесь ожидать не приходилось. Хросс достал овальную тарелку из жесткого, но довольно гибкого материала, положил на нее несколько оранжевых продолговатых кусочков, похожих на губку, и протянул Рэнсому. Тот отрезал ножом краешек, не без опасения поместил в рот – и жадно накинулся на еду. На вкус эта странная субстанция оказалась похожа на сладкие бобы – самое то для изголодавшегося человека. Однако, утолив немного голод, Рэнсом снова приуныл. Рядом с ним стоял большущий зверь донельзя зловещей наружности. Пока чужак не проявлял враждебности, но кто знает, чего ждать от этого непонятного черного чудища? В каких оно отношениях с сорнами? И вдруг это создание вовсе не так разумно, как выглядит?..

Подобные приступы неуверенности мучили Рэнсома еще много дней. Чаще всего в те моменты, когда хросс благодаря своему рассудительному поведению воспринимался как человек. Что может быть отвратительнее: человек семи футов ростом, чересчур гибкий, весь с головы до ног покрытый шерстью и с кошачьими усами вдобавок! С другой стороны, хросс был великолепнейшим зверем с роскошным мехом, влажными глазами и белоснежными зубами – притом обладающий разумом и даром речи… словно обитатель давно потерянных райских кущ, воплощение самой смелой мечты. В общем, он одновременно был омерзителен и вызывал трепетный восторг. Все зависело от того, как на него смотреть.

Глава X

Когда Рэнсом перекусил и выпил еще местного «вина», хросс встал и перебрался в лодку. Залезал он как животное: головой вперед. Гибко изогнулся, уперся руками в днище и, с силой оттолкнувшись задними конечностями (вскинув при этом копчик с хвостом футов эдак на пять), перемахнул через борт с грацией, которая на Земле для столь крупного создания была бы немыслимой.

Впрочем, хросс тут же выскочил обратно и жестом указал на лодку Рэнсому. Тот понял, что его приглашают последовать примеру хозяина. Правда, хотелось бы сперва все-таки выяснить ответ на один важный вопрос: кто же доминирующий на планете вид?.. Возможно, именно хросса (позднее Рэнсом выяснил, что так звучит множественное число от слова «хросс»), а сорны при всей своей человекоподобности – не более чем полуразумная скотина? Вот бы и в самом деле было именно так! С другой стороны, может выйти и наоборот: вдруг хросса – всего лишь домашние зверушки сорнов? Не исключено, что, взойдя на борт хроссовой лодки, Рэнсом угодит прямиком в лапы сорнов. С другой стороны, ему представлялась прекрасная возможность убраться подальше от леса, который кишмя кишит этими тварями.

Хросс тем временем недоумевал, отчего «чхеловек» медлит. Он замахал лапами, подгоняя гостя, и Рэнсом наконец решился. Нечего и думать о том, чтобы расстаться с новым знакомцем. Неприятная внешность хросса, конечно, не располагает к близкому общению, однако стремление во что бы то ни стало изучить местный язык и неосознанная тяга к чужому разуму, ощущение, что неожиданная встреча сулит небывалые приключения, – все это привязывало Рэнсома к малакандрийцу прочными невидимыми узами. Он залез в лодку.

У лодки оказалась на удивление малая осадка, как у новейших земных скоростных кораблей. У берега она крепилась чем-то вроде веревки, причем хросс не развязал ее, а просто разлепил пополам, будто мягкую ириску или кусок пластилина. Он присел на корме и взял весло – с такой широченной лопастью, что вроде и грести нельзя… Тут Рэнсом вспомнил, на какой планете находится. Хросс перекинул весло через высокий борт и, не вставая с корточек (благо рост позволял), принялся бойко им орудовать.

Первые минуты они плыли по довольно узкой протоке, берега которой с обеих сторон поросли фиолетовыми деревьями. Затем обогнули мыс, и перед Рэнсомом раскинулось огромное озеро, почти море. Хросс, озираясь по сторонам и постоянно меняя курс, направил лодку в открытые воды. Вокруг все шире простиралась синяя гладь, слепившая глаза и обдававшая горячим паром. Не вытерпев, Рэнсом снял шапку и куртку – чем привел хросса в полное недоумение, – осторожно выпрямился и обвел взглядом малакандрийский пейзаж. Впереди и позади разлеглось усеянное островами блестящее озеро, ехидно взирающее на бледно-голубое небо. Солнце висело прямо над головой, значит, они где-то в тропической части планеты. С обоих берегов по бокам вился путаный лабиринт островков и протоков в зарослях фиолетовых гигантских сорняков. А за этими не то архипелагами, не то болотами вздымались зазубренные стены бледно-зеленых гор (правда, называть их горами не поворачивался язык, слишком уж они были высокими, тонкими и острыми). С правого борта до гор оставалось не более мили, от воды их отделяла лишь тонкая кромка леса. Слева они были гораздо дальше, милях этак в семи, но оттого не выглядели менее красивыми. Горы тянулись, покуда хватало глаз. Иными словами, Рэнсом плыл по затопленному карьеру шириной в десять миль – и одному богу ведомо какой длины. За спиной, а порой и над горными вершинами, мелькала та самая загадочная розовая субстанция, которую он вчера принял за облака. Что скрывается за горами, было не понять, те длинным высоким частоколом замыкали горизонт и слева, и справа, лишь впереди и позади виднелось плоскогорье, насквозь, словно трещиной, прорезанное огромным ущельем.

Рэнсом попытался знаками выяснить, что это за розовая непонятная субстанция. Вопрос, однако, оказался слишком трудным для языка жестов. Хросс стремительно замахал лапами – очень гибкими, точно два хлыста, – решив, что гость спрашивает обо всех горах в целом. Они назывались «харандра». А залитая водой долина, или ущелье, – «хандрамит». Рэнсом мысленно подвел итог: хандра – «земля», харандра – «высокая земля», хандрамит – «низкая земля». Высокогорье и низменность, иными словами. О том, что для малакандрийцев разница эта очень важна, он узнал гораздо позднее.

В нескольких милях от берега хросс вытащил весло из воды и напряженно застыл. Лодка содрогнулась и словно пушечное ядро рванула вперед. Видимо, они поймали какое-то течение. Путников несло со скоростью пятнадцать миль в час, и судно трясло на странных острых волнах здешнего моря. В голову так и лезло сравнение с рысью на своенравной лошади – Рэнсому доводилось в армии ездить верхом, и то был не самый приятный опыт в его жизни. Ухватившись за борт, свободной рукой он то и дело утирал со лба пот; горячий пар буквально не давал дышать. Может, малакандрийская вода или, тем паче, спиртные напитки не годятся для человеческого желудка?.. Хорошо еще, он не страдает от морской болезни. Ну, почти не страдает…

Рэнсом торопливо свесил голову за борт. Давно с ним такого позора не случалось – с самого детства, когда его стошнило на школьном празднике еще там, на родной Земле. Однако даже тогда не было так стыдно, как здесь. Угораздило же первого представителя человеческой цивилизации выставить себя в столь неприглядном свете перед здешними обитателями… Или хроссов вообще не тошнит? И тот не понимает, что происходит с гостем? Рэнсом со стоном растянулся на дне лодки.

Черный зверь не сводил с него глаз, но разбираться в хроссовой мимике Рэнсом научился лишь много дней спустя.

Скорость, между тем, нарастала. Выписывая дуги, спирали и восьмерки, лодка металась от одного берега в другому, словно плясала вместе с серебристыми угрями, которые тошнотворно вились под водой. Рэнсом стремительно терял к Малакандре интерес. Что, если хроссы живут вовсе не на суше?.. Вдруг придется провести в этой лодке целую ночь?!

К счастью, его страданиям скоро пришел конец. Настал тот благословенный миг, когда лодка сбавила ход и перестала болтаться из стороны в строну. Хросс опять схватил весло. Впереди берега смыкались, оставив лишь узкую протоку, где со свистом шипела вода: видимо, там было совсем мелко. Хросс спрыгнул за борт, осыпав суденышко теплыми брызгами; Рэнсом, пошатываясь, выбрался вслед за ним. Вода доходила ему до колен. Лодку хросс запросто, без видимых усилий, подхватил одной рукой, водрузил себе на голову и в образе греческой кариатиды[8]8
  В древнегреческом зодчестве – мраморное изваяние, колонна в виде женской фигуры, поддерживающей карниз.


[Закрыть] невозмутимо двинул на сушу.

Протока была довольно длинной: вода бурлила на крутых порогах где-то с полмили, не меньше. Земля уходила все ниже и ниже, потом, наконец, дно каньона – или хандрамита, как его здесь называли – выровнялось. Рэнсом только теперь сумел разглядеть поближе стены. Горы расходились отсюда и влево, и вправо, кое-где их макушки окутывали розовые вздутые «облака», но чаще они были бледными и голыми, частоколом пик огораживая горное плато. Контраст между хандрамитом и харандрой был разителен. Ущелье легло впереди роскошным ожерельем из фиолетовых, сапфирово-синих, желтых, розовато-белых самоцветов леса и вездесущей воды. Здесь Малакандра совсем не походила на родную Землю. Хандрамит напоминал огромную трещину, расселину в ровной харандре, которая, как заподозрил Рэнсом, и есть истинная поверхность планеты, видимая в земной телескоп. Что до хандрамита, то тому буквально не было конца: почти не изгибаясь, он цветной лентой тянулся миль на сто, не меньше, до самого горизонта, вырезая в нем аккуратный клин. И еще тридцать, а то и сорок миль Рэнсом со вчерашнего дня оставил за спиной…

Наконец они преодолели пороги, добрались до глубокой воды, и хросс спустил лодку. За время прогулки Рэнсом выучил новые слова: «лодка», «быстрая вода», «солнце» и, что самое важное, первый глагол – «нести». Кроме того, хросс пытался втолковать ему суть разницы между низменностью и возвышенностью, постоянно твердя «хросса-хандрамит» и «серони-харандра» – видимо, чтобы подчеркнуть контраст. Рэнсом понял так, что хросса обитают внизу, а некие «серони» – наверху. Только кто это такие, серони? По виду и не скажешь, что на плоскогорье есть жизнь. Может, согласно мифологии хросса (Рэнсом пришел к выводу, что те находятся на низшей ступени культурного развития), серони – здешние божества или демоны?

Они продолжили путь по воде, и Рэнсома снова затошнило, хоть приступы морской болезни стали чуточку реже. Поэтому лишь несколько часов спустя он догадался, что «серони» – скорее всего, множественное число от слова «сорн».

Солнце ползло к горизонту, причем быстрее, чем на Земле, по крайней мере в привычных Рэнсому широтах, и безоблачное небо заливалось тусклыми красками заката. Было в солнце еще что-то странное, но пока Рэнсом разбирался, что к чему, игольчатые горные вершины почернели, и хандрамит заволокло тьмой, хотя харандра на востоке (то есть слева) еще розовела, далекая и умиротворенная, словно иной, потусторонний мир.

Путники вновь причалили к берегу, ступили на твердую почву и двинули в глубь фиолетового леса. Рэнсом от усталости и ярких впечатлений засыпал на ходу, и земля качалась у него под ногами, словно он до сих пор плыл в лодке. Вдруг в сумерках разгорелся огонь. Костер. Пламя озаряло огромные листья над головой, за которыми сверкали звезды. Рэнсома окружили десятки хросса. Вблизи, в таком количестве они еще более походили на зверей, нежели его одинокий проводник. Рэнсом испугался было, однако куда сильнее оказалось странное чувство неуместности происходящего. Он хотел видеть людей – любых людей, пусть даже Уэстона с Дивайном. А эти круглоголовые и усатые – что с ними вообще делать? Как себя вести? Тут из толпы, из-под ног взрослых особей, просочились детеныши, щенки, молодняк… или как их здесь называют? И Рэнсом неожиданно встрепенулся. Они очаровательны! Он с улыбкой погладил одного малыша по черной макушке – а тот с испуганным ревом рванул прочь.

Вечер почти не запомнился. Рэнсом вроде бы что-то ел и пил, вокруг мельтешили черные фигуры, таращились на него странными глазами… а потом он улегся где-то в темном крытом месте и уснул.