Текст книги "Дневник жертвы"

Машинально сканирую улицу: взгляд вверх – взгляд вниз. Никаких следов твоего присутствия. Я иду в парк. Настолько быстро, насколько позволяет обледенелый тротуар.

Нужно пойти туда, где мне хорошо. Туда, где я смогу подумать. Я должна убедить себя, что убийцы, которые пытают своих жертв и прячут их трупы под половицами, существуют только в газетах. Внушить себе, что выйти после ужина на прогулку – это нормально, даже если на улице уже начинает темнеть. Если постараться как следует, это может получиться.

Парк совершенно круглый. Я представляю его в виде гигантского циферблата. Захожу в главный вход с чугунными воротами: шесть часов. Поворачиваю налево, по часовой стрелке, и иду по окаймляющей парк дорожке к девяти часам. Я всегда ориентируюсь по делениям циферблата, которые мысленно расположила вдоль ограды. Большой газон в центре парка завален снегом. Ходить по нему невозможно.

Восемь часов. Налево отходит тропинка к обрыву, поросшему искривленными деревьями. С обрыва открывается мой любимый вид на Бат. Здание аббатства вот-вот зальют лучи голубого света.

Дорожку посыпали. Можно идти быстро. Ускоряю шаг и с наслаждением чувствую, как кровь бежит по жилам, а лицо обвевает легкий ветерок. Здесь очень тихо; в предзакатном свете все кажется таинственным и умиротворенным. Дети, наверно, думают, что снежный холм на газоне – это волшебное царство. Под ногами хрустят ветки: единственный звук, который я слышу. Холод всех разогнал по домам. Сегодня парк принадлежит только мне.

Двенадцать часов. Половина круга. Самая дальняя от входа точка. На детской площадке никого; качели легонько поскрипывают, словно на них резвятся привидения.

И тут появляешься ты:

– Привет, Кларисса.

Можно подумать, это неожиданная встреча старинных друзей.

– Я припарковался у твоего дома.

Словно это не ты вчера пробрался в суд; словно ты не услышал ни единого слова из тех, что я тебе сказала у закрытого кофейного киоска.

– Я уже разворачивался, когда увидел, что ты идешь в парк.

Ты что, профессиональный преследователь? Ты держишься так близко, а я даже не догадываюсь, что за мной наблюдают! Не понимаю. Я ничего не видела. Ничего не слышала.

– Потом ты исчезла, и я уже думал, что потерял тебя. Но я тебя нашел.

Какая неожиданность. Ты всегда меня находишь. Всегда. Разве когда-нибудь было иначе? Но на этот раз виновата я сама. Только я и никто другой. Я поддалась дурацкому порыву и не позволила страху удержать меня дома.

«Вернем себе ночь». Когда мы с Ровеной учились в университете, это движение казалось нам очень важным. Мы ходили на митинги и думали о женщинах семидесятых. Но мы ошибались. И они тоже. Сейчас не ночь – правда, скоро уже стемнеет. Мне не следовало приходить сюда, не следовало игнорировать свой страх перед темнотой! Больше я никогда не повторю этой ошибки.

Может, срезать? Ринуться прямо через круглый газон? Это кратчайший путь, но снег слишком глубокий… Глупо. Я всю ночь буду через него продираться. А еще там слишком много деревьев и кустов, которые дают слишком много тени. Я не поддамся искушению и не сойду с тропинки, как Красная Шапочка. Я очень хорошо понимаю мораль таких историй.

Краем глаза я вижу, как ты показываешь куда-то в сторону трех часов.

– Я припарковался вон там. Могу тебя подбросить.

Это настолько нелепо, что мне следовало бы рассмеяться. Но я не могу. Я в полной растерянности. Воображаю, что ответила бы Энни.

«Идиот», – сказала бы она. «Я вообще-то вышла погулять», – сказала бы она. «С какой стати меня куда-то подбрасывать?» – сказала бы она. «Избавь меня от своего присутствия», – сказала бы она.

– Я пытаюсь быть любезным. Пытаюсь забыть, что ты сделала вчера, Кларисса, и не только вчера. Пытаюсь забыть все твои грубости и оскорбления. Но ты не облегчаешь мне задачу!

«Просто оставь меня в покое. Больше мне ничего от тебя не нужно». Ты что, меня не слышал?

– Ты должна сказать, что прощаешь меня за мои вчерашние слова, Кларисса. Ты ведь знаешь, что я не хотел тебя так называть. Я сильно разозлился. Ты вела себя вызывающе!

«Я никогда тебя не прощу». А как насчет этого? Это до тебя тоже не дошло? Брошюрки абсолютно правы: не нужно вступать с тобой в разговоры, даже самые короткие.

Я иду против часовой стрелки. Иду так быстро, как только могу. Не смотрю по сторонам. Интересно, я вообще вернусь сегодня домой? Нельзя так думать; надо попытаться убедить себя, что я преувеличиваю. Одиннадцать тридцать. До чугунных ворот идти еще минут пять. Я возвращаюсь назад той же дорогой: не хочу оказаться рядом с твоей машиной.

– У тебя на той неделе были критические дни.

От неожиданности я поднимаю глаза – и тут же отвожу их. Ты самодовольно ухмыляешься, словно сыщик, получивший информацию из надежного источника. Я не спрашиваю, как ты узнал. Но я об этом думаю.

– Я тебя знаю, Кларисса. Знаю лучше, чем кто-либо другой. Вот почему у тебя было плохое настроение, правда? Вот почему ты солгала мне, что болеешь, испортила вечер в ресторане и надула меня с театром… Это все гормоны! Я стараюсь простить тебя за все, что ты сделала, Кларисса. Стараюсь понять тебя.

Я поскальзываюсь, хотя дорога посыпана солью. Ты подходишь ближе, заставляя меня отшатнуться.

– Я просто хотел помочь! Ты могла упасть и пораниться.

«И кто был бы в этом виноват?» – спросила бы Энни.

– Не нужно читать брошюрки про преследователей, Кларисса. Ты же знаешь, что это совсем не то.

Откуда ты вообще знаешь про брошюрки??

Я молчу. Я прекрасно знаю, что спорить с тобой бесполезно. Ты только что произнес слово «преследователь» и даже не понял, что говоришь о себе.

«Три из четырех жертв знают своего преследователя», – вот что еще они пишут. Я бы очень хотела тебя не знать.

Продолжаю идти по тропинке. Одиннадцать часов. Далеко я не ушла. Оглядываюсь в поисках видеокамер: ни одной. Я так и знала.

– Ты сама хотела, чтобы я тебя нашел, Кларисса. Сама хотела, чтобы я пошел за тобой.

Если я закричу, никто не услышит. И я не уверена, что голос меня послушается.

– Мне нравятся твои новые духи, Кларисса.

Они уже выветрились. Я знаю это совершенно точно. Я брызгалась еще утром: чуть-чуть за ушами, чуть-чуть сзади на шее. Так меня учила мама. Она всегда говорила, что с духами нельзя перебарщивать.

– «Белая гардения». Ты и сейчас ими пахнешь.

И давно ты стал таким экспертом в парфюмерии?

– Пойдем в машину и поговорим в тепле.

Вперед. Вперед. Вперед.

– Я включу печку.

Быстрей. Быстрей. Быстрей. Не падать. Не падать. Не падать. На тебя я не смотрю. Моя цель – чугунные ворота.

– Мы не туда идем, Кларисса!

Ты хватаешь мою руку. Сначала я чувствую это, а потом уже вижу.

– Я старался говорить с тобой разумно, Кларисса. Но ты меня не слушаешь.

Пытаюсь вырвать руку. Ты усиливаешь хватку. Я вдруг замечаю твои облегающие кожаные перчатки.

– Теперь все будет по-моему.

Желудок подкатывает к горлу: я понимаю, что никогда не видела тебя в перчатках. Озираюсь по сторонам. Парк по-прежнему пуст. Говорю, чтобы ты убрал от меня руки и отпустил меня немедленно. Бесполезно. Ты не реагируешь.

– Пожалуйста, пойдем со мной, Кларисса, и поговорим. Нам нужно поговорить.

Ты уже успел протащить меня несколько футов – в направлении, в котором я идти совершенно не хочу.

– Как поживают твои родители?

Можно подумать, ты с ними знаком. Можно подумать, мы просто гуляем и болтаем, как старые друзья. Можно подумать, ты не тянешь меня силой. Ты как будто считаешь, что если будешь говорить о нормальных вещах, то твое поведение тоже покажется нормальным! Это было бы смешно, если бы не было так ужасно.

– Я и не знал, что у них дом с видом на море.

И тут меня наконец осеняет. Теперь я знаю. Знаю, как ты все это разнюхал.

В пятницу рано утром ты прокрался к моему дому и стащил мой черный мусорный пакет, в котором среди прочего хлама лежали использованные прокладки.

Извращенец. Теперь это говорит не голос Энни у меня в голове. Говорю я сама.

В мусорный контейнер ты тоже заглянул: забрал конверт с логотипом общества помощи жертвам преследования, обрывок оберточной бумаги с почтовым индексом Брайтона и адресом моих родителей, чек за духи…

Обычные вещи. Самые обычные вещи, которые обычные люди делают каждый день. Встретиться с подругой в ресторане… вынести мусор… все эти вещи больше мне недоступны! Ты хотел, чтобы я догадалась? Или ты слишком неадекватен и даже не понял, что выдал себя и твоя секретная тактика перестала быть секретной?

Ты притащил меня к полудню.

– Я просто хочу отвезти тебя домой, Кларисса.

После каждой фразы ты делаешь паузу.

– Поехали вместе со мной.

– Ко мне домой.

– Просто проведем время вместе.

– Это все, чего я хочу и всегда хотел.

– Я приготовлю тебе ужин.

– Я знаю, что ты стала плохо спать. Рядом со мной ты всю ночь проспишь как младенец.

Понятно: ты нашел в мусоре упаковку из-под снотворного.

– Солнце уже почти село. Вечером в этом парке опасно гулять одной.

«Серьезно?» – спросила бы Энни.

Ты ускорил шаг и вцепился в мою кисть обеими руками. Ты дотащил меня до часа.

«Почему вы не звали на помощь? Почему не боролись?»

Из носа течет. Гулко колотится сердце. Не знаю, как оно умудряется работать на такой скорости. Кожу на голове покалывает, словно через нее пробегают тысячи электрических разрядов. Я не могу позволить тебе затащить себя в машину. Я должна остановить это, остановить любой ценой!

В очередной раз пытаюсь вырвать руку. Ты резко дергаешь ее назад, и я вскрикиваю от боли.

– Ты сама этого хотела, Кларисса.

«Вы сами этого хотели».

Ты рывком притягиваешь меня к себе, заводишь мне руки за спину и, зажав их там одной рукой, обвиваешь ногой мои ноги, чтобы я не могла вырваться. Мне нечем дышать. Я даже не могу пошевелиться. Со стороны мы, наверно, похожи на влюбленную парочку.

– Мне нравится держать тебя так, Кларисса.

Мне никто не поможет. Брошюрки сейчас еще более бесполезны, чем обычно.

– Ты сама виновата, Кларисса.

Ты дышишь мне в лицо. Сегодня от тебя уже не пахнет зубной пастой. Я узнаю характерный кислый запах воспаленного горла; он душит меня, и я пытаюсь отвернуться. Я не успеваю: свободной рукой ты стискиваешь мне шею.

– Ты не оставила мне выбора, Кларисса.

У меня слетела шапка. Ты трогаешь губами мое ухо и покусываешь мочку.

Может, попробовать максимально расслабить все мышцы? Может, тогда ты больше не сможешь меня держать? Сегодня утром в перерыве Роберт говорил, что тащить обмякшее тело очень трудно. Наверно, он прав; но я понимаю, что вовсе не хочу оказаться на земле. Не хочу гадать, что ты сделаешь, когда увидишь меня лежащей. Я просто обязана оставаться на ногах.

– А чего ты ждала? Ты постоянно избегала меня, постоянно ускользала, – произносишь ты и после небольшой паузы снова – на этот раз с каким-то стоном – прибавляешь мое имя.

«Каждый может совершить насилие, Кларисса. И вы тоже сможете, если потребуется».

Я знаю, Роберт прав. Я бы не пощадила тебя, будь у меня возможность. Но физическое сопротивление мне сейчас не поможет. Я не справлюсь с тобой. Не смогу тебя ранить. Не смогу бежать быстрей, чем ты. В данный момент ты даже не даешь мне шевельнуться.

Меня спасут слова и хорошая актерская игра. И удача, хотя от меня зависят только первые два пункта.

– Я пойду с тобой, – говорю я.

Твои мокрые губы слюнявят мой лоб.

– Пойду с тобой к машине. Отпусти меня.

– Правда? – Твои губы касаются моих.

– Да, правда. Но ты делаешь мне больно.

– Ты это любишь, Кларисса. Я знаю твои тайные мысли. Знаю о твоих талантах.

– Я не люблю, когда мне делают больно, поверь. Перестань, пожалуйста.

Ты облизываешь мои губы.

– Ты слишком сильно сжал мне шею. Из-за этого мне тяжело дышать. И разговаривать.

– Вот и хорошо, Кларисса. Мне сейчас не до разговоров.

И все-таки хватку ты ослабил.

Ты просовываешь язык мне в рот. У меня сбивается дыхание. Я дышу слишком часто. И слишком громко.

Ты настойчиво прижимаешь свои бедра к моим. Мои колени подгибаются, но я не падаю – ты очень крепко меня держишь.

– Видишь, что ты со мной сделала? – Ты кладешь руку мне на грудь. – Давай-ка снимем с тебя все лишнее, чтобы не мешало.

Как будто мы любовники и дурачимся в постели.

– Ты что, хочешь заняться этим прямо здесь? – Мой голос дрожит от ужаса и отвращения, хотя ты, наверно, думаешь, что это от страсти.

Ты хватаешь меня за волосы и рывком запрокидываешь мне голову назад. На глаза наворачиваются слезы. Теперь я смотрю тебе прямо в лицо.

– Тебе можно верить?

– Да, – отвечаю я, уже понимая, что справлюсь, несмотря на твой недоверчивый взгляд. – Если мы будем так стоять, мы никогда не попадем к тебе домой.

Хочу, чтобы это прозвучало кокетливо. Вряд ли у меня получается, но это не важно: главное – ты услышал то, что хотел.

– Я составил для нас целую программу. – Ты все сильнее тянешь мои волосы. – Будет все, о чем ты мечтала, и даже больше.

Одной рукой ты по-прежнему стискиваешь мои руки за спиной. Другая прямо в перчатке ныряет мне под пальто, пролезает под платье и нажимает между ног.

– Вот что ты любишь. Да?

Я пошатываюсь, но не пытаюсь тебя остановить. Ты нажимаешь сильнее.

– Да.

– Хорошо. А теперь скажи это еще раз.

– Да. Вот что я люблю.

Я уже не говорю, а всхлипываю. Но ты все-таки выпускаешь мои руки. Я хочу их вытереть. Я хочу встряхнуть их и оттолкнуть тебя изо всех сил. Но я этого не делаю. Я спокойно вытягиваю руки вдоль боков.

– Хорошо, – повторяешь ты, положив руку мне на талию. Я смотрю, «хорошо» – это твое любимое слово. – В последнее время ты вела себя очень неразумно, Кларисса. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Да.

– Возьми меня за руку.

Я беру тебя за руку.

– Ты позволишь мне позаботиться о нас обоих.

– Да.

Делаю шаг назад. Наши тела больше не соприкасаются.

– И ты будешь делать то, что я скажу.

– Да.

Ты протащил меня еще несколько футов.

– Вот так-то лучше.

Похоже, слово «да» действует на тебя магическим образом.

Мы ускоряем шаги.

– Да, – отвечаю я и тут же вижу мужчину с большой черной собакой, которые заходят в парк через одиннадцать часов – по тропинке, которая ведет к частным огородам.

Вот чего я ждала. С самого момента твоего появления я ни на секунду не переставала осматривать окрестности. Я все время твердила себе, что в парк вот-вот кто-нибудь зайдет; я знала, что обязана в это верить.

Ты перехватываешь мой взгляд и на секунду отвлекаешься. Я знаю, что мои резиновые сапоги слишком мягкие, но все равно замахиваюсь и со всей силы бью тебя ногой по голени.

Ты вскрикиваешь – не только от боли, но и от обиды.

– Сука! – Опять это слово. Вот что ты на самом деле обо мне думаешь. – Ты обманула меня!

У тебя ошарашенный вид. Я кричу и пытаюсь звать на помощь, но изо рта выходит лишь жалкое блеяние. Голос не слушается, словно я в кошмарном сне.

– Ты только притворялась, что хочешь меня!

– Да, – отвечаю я и даже чувствую удовольствие от этого «да», несмотря на то что ты успел протащить меня еще несколько футов.

Я кричу, чтобы ты пустил меня. Кричу, что ты делаешь мне больно. Пытаюсь затормозить, упираясь каблуками в дорожку.

– Я больше никогда тебе не поверю!

Мужчина с собакой приближается. Не знаю, что именно привлекло его внимание – то ли он увидел нашу борьбу, то ли все-таки услышал мой крик, то ли просто догадался, что дело неладно, – но он явно ускорил шаг. Ты резко отпускаешь меня. Я отлетаю на несколько футов и шлепаюсь на землю.

– На этот раз ты зашла слишком далеко.

Неуклюже поднимаюсь.

– Ты упустила свой последний шанс.

Мужчина с собакой подходят все ближе.

– И ты будешь наказана.

Я снова зову на помощь. Голос вернулся; в холодном чистом воздухе он разносится удивительно ясно:

– Сюда! Помогите!

Ты идешь к трем часам. Торопишься к своей припаркованной у школы машине. Когда ко мне подбегают мужчина с собакой, ты оборачиваешься и делаешь несколько шагов в нашу сторону. Собака начинает лаять. Ты замираешь в десяти футах от нее.

– Это моя девушка! – кричишь ты мужчине, пытаясь пробиться через громкий лай. – Мы просто поссорились. Договорились пойти на ужин, а теперь она отказывается и ведет себя как ненормальная. В любом случае это вас не касается. Это наше личное дело. – Ты поворачиваешься ко мне: – Увидимся позже, Кларисса, когда ты успокоишься. Да заткни ты свою чертову собаку! – выкрикиваешь ты напоследок, снова повернувшись к мужчине.

Ты удаляешься. Лающий взахлеб пес постепенно начинает делать паузы. Убедившись, что возвращаться ты не собираешься, он замолкает окончательно. Вытираю рот рукавом пальто.

– Я не его девушка, – говорю я мужчине и внезапно решаю попросить его о большом одолжении, не смущаясь тем, что это совершенно посторонний человек: – Не могли бы выпроводить меня? Мой дом в десяти минутах отсюда. Я боюсь, что он будет ждать меня там.

Мужчина подбирает мою варежку. Я даже не заметила, как уронила ее. Вытираю ею лоб, губы, ухо, шею и прячу в карман. Он подает мне шапку – и я снова вытираю все места, которых ты касался. По щекам текут слезы. Я отчаянно пытаюсь не разрыдаться в полный голос.

Пес лижет мне руку. Наверно, хочет утешить. Я вдруг замечаю, что ладонь у меня в песке.

– Это Брюс. Вы ему нравитесь, – говорит мужчина и, порывшись в кармане пальто, протягивает мне пачку бумажных салфеток.

Вытираю полузамерзшие слезы. Вытираю сопли, стянувшие кожу на губах и вокруг рта.

Брюс и его хозяин ведут меня домой. Я украдкой разглядываю мужчину. Он высокий. Выше тебя. И стройный. Стройней тебя. Это сразу видно, несмотря на то что он закутан, как капуста. Он милый и приветливый. В миллион раз приветливей тебя. Он адекватный, насколько я могу судить. В миллиард раз адекватней тебя. А еще он умный и увлекается компьютерами. Он в триллион раз интересней тебя. Его зовут Тед, и это имя нравится мне несравненно больше, чем твое.

По дороге я успокаиваюсь. Мы не говорим о том, что случилось в парке: мы как будто вернулись в цивилизованный мир, в котором нет места таким отвратительным и унизительным сценам. Мы вообще почти не разговариваем – обмениваемся любезностями, сообщаем о себе минимум информации, как случайные попутчики. Изо рта вырываются облачка пара, которые тут же замерзают. У Брюса тоже.

И все-таки под конец он вежливо советует мне заняться поисками нового бойфренда. Я снова говорю, что ты мне не бойфренд, и на глаза опять наворачиваются слезы.

Он видел тебя; видел, чем кончилась сцена в парке. И все же он не уверен.

Не уверен в том, что видел своими глазами. Он очень милый – но даже он думает, что это могла быть обычная семейная ссора. Даже ему твоя версия кажется вполне правдоподобной.

Мы пришли. На прощание я ласково поглаживаю Брюса по шелковистой черной голове и перебираю мягкие меховые складки у него на шее.

– Спасибо, Брюс! Ты очень добрый и хороший пес.

Мужчина улыбается. Он стоит на тротуаре и следит, как я иду по дорожке к дому. Дождавшись, когда я открою дверь, он быстро уходит. Он торопится домой, к жене и ребенку.

Бросаюсь под душ. Включаю горячую воду – такую горячую, что нет сил терпеть. И яростно намыливаюсь, не желая, чтобы на мне оставалась хоть малейшая частичка тебя.

После душа я хочу только одного – поскорей проглотить снотворное и забраться под одеяло. Заставляю себя взять в руки черный блокнот: я не лягу, пока не опишу то, что ты со мной сегодня сделал. Я должна изложить это во всех подробностях, хотя в данный момент мне меньше всего на свете хочется этим заниматься. Доказательств у меня нет, так что я просто запишу все по порядку. Просто расскажу свою историю. Возможно, брошюрки на самом деле не так уж и бесполезны: они научили меня, что когда-нибудь эти записи мне очень пригодятся. А еще теперь я знаю, что у каждой истории есть свое название и это название нельзя изменить. Я бы очень хотела, чтобы моя история называлась по-другому. Но она называется «Книга о тебе».

Среда

Кларисса стояла в туалете для присяжных. От трижды вымытых волос исходил одуряющий запах шампуня. Она разглядывала в зеркале свое лицо; накануне она нещадно терла его и теперь не могла понять, как оно после этого может быть таким бледным. Она почти ожидала увидеть на горле следы от его пальцев, но их там не оказалось. Дома она даже осмотрела шею сзади с помощью ручного зеркальца; теперь ей пришло в голову, что он очень точно рассчитал силу давления.

Звякнул телефон. Кларисса испугалась до смерти – она забыла, что он до сих пор включен. Пришло сообщение от Ханны, с которой они вместе ходили по вечерам на пила-тес. Ханна спрашивала, почему ее не видно уже несколько недель, и предлагала сходить в бар в четверг после занятия.

«Я хочу подружиться с твоими друзьями».

Он использовал Ровену Ханна может стать следующей. Что, если он уже до нее добрался? Вдруг он будет ждать в баре вместе с ней?

Она написала ответ: на занятия она ходить не сможет, а в ближайший четверг у нее дела. Потом выключила телефон. Рэйф добился своей цели – изолировал ее от внешнего мира. И это было как раз то, о чем писали все брошюрки.

Когда вошла Венди, Кларисса в очередной раз намыливала руки. Венди была двадцатитрехлетняя блондинка с прямыми, как солома, волосами и симпатичной розовой мордашкой. Она уже показывала Клариссе фотографии своего бойфренда; она встречалась с ним за обедом каждый день и гордо носила его рубашки в химчистку, с удовольствием разыгрывая непривычную для себя роль женушки. Кларисса ощутила укол зависти и тут же мысленно одернула себя.

– Ты только посмотри! – воскликнула Венди, зажимая спереди юбку. Прядь волос упала ей на лицо. Темно-синий полиэстр был распорот почти до пояса. – Я в этой юбке на работу хожу. И сегодня после суда мне нужно появиться в офисе!

Кларисса знала, что Венди работает секретаршей в IT-компании.

– Не думаю, что здесь предполагался разрез, – ответила она, радуясь тому, что некоторые катастрофы не такие уж страшные и их последствия легко устранить.

– Я за что-то зацепилась, когда выходила из автобуса, – объясняла Венди, силясь улыбнуться. – Обвиняемым понравится. Не думаю, что у них там много развлечений.

Кларисса с сожалением убрала руки от единственной работавшей сушилки. Как бы ей хотелось подставить под горячий воздушный поток все свое продрогшее тело! Порывшись в сумке, она вытащила подаренный мамой портативный швейный набор – небольшой мешочек, сшитый из лоскутков с маками и маргаритками. Венди уставилась на швейные принадлежности, словно это были хирургические инструменты для операции на мозге.

– Давай я зашью, – предложила Кларисса, желая помочь не только Венди, которая ей очень нравилась, но и себе тоже: шитье всегда ее успокаивало.

Пять минут спустя они были в комнате отдыха. Венди сидела на стуле; Кларисса, стоя коленями на синем ковре, зашивала разрез сверху вниз.

Она старалась не обращать внимания на то, что пальцы одеревенели, что руки ноют после его жесткой хватки. Кожа на запястьях болела и покрылась красными пятнами, словно от его перчаток у нее началась крапивница. Она специально надела блузку с длинными облегающими рукавами, чтобы спрятать следы. Правда, рано утром она заставила себя их сфотографировать. На первый взгляд это казалось совершенно лишним – сама по себе такая фотография еще ничего не доказывала; однако она составляла часть общей картины и могла пригодиться в дальнейшем.

Вошел Роберт и вопросительно-насмешливо приподнял бровь.

– Это не то, что вы думаете! – засмеялась Венди.

Роберт уселся напротив с книгой в руках. Казалось, он совершенно поглощен чтением. Кларисса старалась не смотреть на него и думать о юбке. Когда она потянулась за ножницами, он спросил:

– Какие у вас еще таланты? Помимо того, что вы, оказывается, модная портниха?

«Я знаю о твоих талантах», – отозвался в ее голове голос Рэйфа.

– Только этот, – ответила она, обрезая нитку. – Но зато я участвую в лондонской Неделе моды. Правда, я не могу сообщить вам название фирмы: это секрет! – Она разгладила Венди юбку и встала. – Вот и все. Пятнадцать минут – и готово.

Она не могла остановить поток мыслей. Она постоянно спрашивала себя, зачем он надел перчатки. Гадала, какой участи ей удалось избежать. И с каждым разом придумывала все более чудовищные объяснения.

– Но мне нужно знать фирму! – воскликнула Венди. – Я выставлю эту юбку на аукционе. Скажу, что ее зашивала сама Кларисса.

– Я унесу этот секрет с собой в могилу, – ответила она.

Появился пристав и спросил, закончили ли они. Венди порхнула вперед, чтобы с ним переговорить.

Кларисса снова и снова убеждала себя, что он всего лишь прикасался к ее коже; она уже смыла с себя все его следы.

По дороге в зал суда Роберт замешкался и теперь оказался рядом с ней. Она знала, что он сделал это нарочно.

– Мне бы очень хотелось узнать ваши секреты, – сказал он с улыбкой, когда они поднимались по лестнице.

Она снова и снова позволяет Рэйфу отравлять все вокруг. Она должна остановить его.

– Возможно, я когда-нибудь передам их вам, – ответила она небрежно. – Только не говорите потом, что я вас не предупреждала. Не все они такие уж безобидные.

– Ну, в моем шкафу тоже скелетов хватает.

– Нам известно, что после прохождения медосмотра в полицейском участке вы отправились на встречу с мистером Спарклом, – говорил адвокат Спаркла. Усыпанное прыщами лицо делало его похожим на школьного хулигана. – Почему же вы покинули столь безопасный кров? Почему вернулись к этому якобы ужасному и жестокому похитителю, к этому чудовищу, из лап которого вы, по вашим собственным словам, едва вырвались?

– Спесивый ублюдок, – пробормотала Энни довольно разборчиво.

«Почему вы отправились в парк на встречу с мистером Солмсом?»

Вот что ей скажут, когда она придет в полицию.

«Вы пошли одна – значит, вы хотели его видеть. Нам известно, что накануне он приходил к вам в зал суда, и после заседания вы разговаривали. Кроме того, за неделю до этого вы встречались с ним в ресторане, куда привели свою лучшую подругу. Очевидно, у вас с мистером Солмсом довольно близкие отношения».

Вот что ей скажут, когда она напишет заявление.

«Вы прекрасно знаете, что никакой опасности не было. Кое-кто даже видел, как вы держались за руки. Вы знаете, что мистер Солмс вам не угрожал. Вы разговаривали с ним по собственной воле и несколько раз ответили ему согласием. Потом вы передумали, но не потрудились его об этом известить. Теперь вы жаждете мести и отвергаете все его разумные попытки восстановить дружеские отношения».

Она уже достаточно времени провела в суде. Она знает, как это делается.

«Мистер Солмс сообщил нам, что в последнее время вы начали принимать снотворное. Очевидно, у вас проблемы с психикой».

Да, вот что они скажут. Не объясняя, откуда у мистера Солмса такая информация, и не интересуясь, почему она пьет таблетки.

«Вы нетвердо держались на ногах. Когда вы поскользнулись, мистер Солмс поспешил поддержать вас, чтобы вы не упали и не ударились. В результате у вас на запястьях и образовались те едва заметные следы. И как же вы отблагодарили мистера Солмса? Вы выдвинули против него ложные обвинения. Вы заявили, что он напал на вас и пытался похитить. Воистину – добро наказуемо!»

Вот какой они сделают вывод.

Мисс Локер устало покачала головой:

– Они сами отправили меня к нему. Сказали вести себя как обычно, чтобы Спаркл не догадался, что я с ними сотрудничаю. И потом, мне нужны были наркотики.

Спаркл давился от смеха, как школьник в церкви.

– А полиция, очевидно, смотрела вам в рот?

– Они были очень добры ко мне, это правда. – Она тяжело сглотнула. – Давайте, облейте грязью еще и это! У вас так хорошо получается. Со мной ведь это раз плюнуть, правда?

«Для них это со всеми раз плюнуть», – подумала Кларисса.

11 февраля, среда, 12:50

Мы с Энни вышли на обед и бродим по рынку. Я прихлебываю кофе. Энни уплетает картошку фри и сэндвич с хумусом. Я купила бутылочку органического виноградного сока. Она – яблочный пирог, банку топленых сливок и гигантскую форель.

– Купи себе мяса! – убеждает меня Энни. – Посмотри на себя – тебе явно железа не хватает!

– Я чувствую, сегодня наша камера хранения будет благоухать… не бойся, я никому не скажу, что это твой шкафчик.

– Жирная рыба полезна! Особенно детям.

– Ага. Только сначала надо заставить их ее съесть. Эти выпученные глаза кого угодно с ума сведут. Надеюсь, ты отрубишь ей голову?

Теперь Энни должна гневно ткнуть меня локтем в бок. Вместо этого она наклоняется к моему уху и шепчет:

– Слушай, тот мужик все время на тебя смотрит. Около мясной палатки. Видишь его?

Я знаю, что это ты. Знаю еще до того, как поворачиваю голову. Секунду я смотрю прямо на тебя, потом поспешно отвожу глаза. Я боюсь, что, если встречусь с тобой взглядом, ты превратишь меня в камень. Успеваю разглядеть твои джинсы, кроссовки и темно-синюю толстовку с надписью «UCLA»[2]2
  University of California, Los Angeles – Калифорнийский университет Лос-Анджелеса.


[Закрыть]. Сегодня ты без перчаток.

– Ты его знаешь? – спрашивает Энни. – Может, вам поговорить надо? Я могу уйти.

– Ни в коем случае! Не уходи, пожалуйста! Не хочу я с ним разговаривать.

Энни мягко накрывает ладонью мои пальцы и начинает осторожно отгибать их один за другим. Оказывается, я судорожно вцепилась ей в руку.

– Кларисса, он какой-то злобный. Агрессивный. Он так свирепо на тебя смотрит, как будто… ну, не знаю, как будто специально старается выглядеть грозным и страшным. Прямо как тот обвиняемый, который дал затрещину мисс Локер, ударил ее в живот и поджигал ее сережки. Как его там?

– Годфри, – отвечаю я.

– Точно! Только у твоего грозный вид выходит гораздо убедительней.

– Он не мой, Энни! Пожалуйста, никогда так больше не говори!

Я смотрю на часы. Старательно вглядываюсь в циферблат, словно такое простое, обыденное действие может обладать волшебной силой. Не понимаю, что они показывают.

– Пойдем отсюда, – говорю я.

– Он идет за нами. Кто это?

– Человек, с которым я когда-то была знакома. Не смотри на него. Не обращай внимания.

«Если вы расскажете об этом кому-то еще, ваши показания будут иметь больший вес, и вероятность вынесения обвинительного приговора увеличится».

– Возможно, мне когда-нибудь потребуется, чтобы ты подтвердила, что видела его здесь, – спокойно говорю я. – Ты сможешь это сделать?

Несмотря на все мои предостережения, Энни продолжает посматривать через плечо.

– Конечно, – тут же соглашается она. – И если тебе захочется поговорить…

– Спасибо, – отвечаю я, понимая, что просто не имею права ее в это втягивать. У нее и без меня проблем хватает. Тем не менее вижу, как она, к огромному моему удовольствию, испепеляет тебя взглядом. Этот взгляд значит для меня гораздо больше, чем она может себе представить.

Я думаю о Ровене. О том, как ты запудрил ей мозги и перетянул на свою сторону. Ты застал ее врасплох. Напал с тыла. С ней ты ни разу не позволил себе снять маску; ты заманил ее в свою паутину и подчинил своей воле прежде, чем она успела опомниться. Она так и не узнала, каков ты на самом деле. А вот перед Энни ты с самого начала предстал в своем худшем обличье. Показал свою истинную сущность. Она от тебя явно не в восторге, и меня это радует.