Текст книги "На третий раз повезет"

К счастью, мы ни разу не провалились под лед, так что шанса проверить у меня не было. Впрочем, Зак из тех, у кого девять жизней, и он, словно кошка, всегда приземлялся на лапы.

Тишина заставила меня посмотреть в зеркало заднего вида. Ник выглядел неважно. Он забыл о пончиках и вцепился побелевшими пальцами в подголовник моего сиденья.

– Ты всегда так ездишь?

– Ну да. – Я шмыгнула носом. – Наверное, агрессивное вождение – одна из моих слабостей.

– «Агрессивное вождение» еще мягко сказано. – Я притворилась, что обиделась.

– Предпочитаешь идти пешком?

– Очень смешно. – Он съел последний пончик и разочарованно посмотрел в пустой пакет. – Я рискну.

Мы рассмеялись, а небо на востоке порозовело. Мы были бы похожи на старых друзей, если бы вчерашний поцелуй не сидел меж нами незваным пассажиром.

Я думала о возможных последствиях. Ник никогда и ничего не делал случайно. Что же значил наш несостоявшийся поцелуй в машине? Может, Ник просто устал и потерял бдительность? Или у него нет планов на меня?

Что ж, все выяснится, когда мы доедем до Розмаунта.

Хочет он того или нет.

Глава 4

Розмаунт – это старый городок в Новой Англии, основанный в конце семнадцатого века. Город с одной стороны выходит к океану, а с другой – упирается в невысокий холм. Что абсолютно точно отражает его безразличие к тому, что творится в стране за спиной, и его интерес, во всяком случае, в старые времена, к старушке Англии. Все там серо и строго, точно у старой девы, которая стучит тростью по столу, чтобы все слушали.

Раньше городок назывался Уэйлз-Энд[7]7
  Whales End (англ.) – Китовый угол.


[Закрыть] как дань первому источнику доходов. После кораблекрушения, которое до сих пор служит поводом для приключений смелым дайверам, сочли, что старое название города приносит неудачу, и сменили на более нейтральное – Розмаунт. Роз, правда, и теперь здесь не много, зато холм за городом с натяжкой все же можно назвать горой.[8]8
  Rosemount (англ.) – Розовая гора.


[Закрыть]

Маленькая такая. Горб на теле земли.

В старые времена Бостон был далеко, словно в другом мире. Да и сейчас многие жители предпочли бы не видеть ни его самого, ни его влияния. Появление автомобиля изменило Розмаунт, как оно изменило и Америку в целом. Пятьдесят минут езды, и любой рыбак из Розмаунта становился гостем большого города.

Практичные граждане Розмаунта видели в этом перемены к лучшему. Диверсификация местной экономики рассматривалась как ключ к выживанию в меняющемся мире. Ведь рыба была единственным элементом индустрии Розмаунта, а всем известно, что рынок потребления, а соответственно и сбыта рыбы, сокращался.

На самом деле, полное представление о мнении горожан по поводу рыбного рынка и кто виноват в его плачевном состоянии – в разное время это были японцы, канадцы, правительство, глобализация в зависимости от того, откуда ветер дует, – можно получить в пивной «Мерри Уидоу», что в старом городе. Если времени, конечно, не жаль.

Несмотря на то что город небольшой, народ в нем живет достаточно разношерстный. Старые горожане и вновь прибывшие, рыбаки и мастера – одним словом, классовое расслоение общества налицо.

Старые здания, особенно частные дома, подновили, а то и вовсе отреставрировали толстосумы, понаехавшие в город. Старожилы, не стесняясь, называют таких «буржуями». Новоселы в староанглийском городке видят лишь старомодный лоск. К несчастью, работая в большом городе, они так и не смогли понять негативного к себе отношения со стороны местных.

А местные, преимущественно рыбаки, просто изо дня в день ведут борьбу за выживание с современным бизнесом и его законами. Они не привыкли раскрашивать свои лодки в яркие цвета или вешать льняные занавески на окна своих старых домов. У них нет времени засаживать палисадник настурциями или встречать каждого любопытного гостя как старого друга. Они старомодны и прямолинейны, они такие, какие есть, и не привыкли беспокоиться о том, как выглядят и какое впечатление производят.

Социальные различия между этими двумя группами настолько заметны, что никак не способствуют примирению. Впрочем, летом, когда доходы с рыбалки растут, напряжение не так заметно. Старожилы ворчат по поводу понаехавших туристов, но чаще про себя. Все чаще и чаще «туристов» берут на борт, чтобы показать китов или свозить с аквалангами к месту кораблекрушения, а лодки загружают чем угодно, только не сетями с серебристой рыбой.

Есть и те, кого нельзя отнести ни к тому, ни к другому лагерю. Коксуэллы и Салливаны относились именно к таким семьям. Может, именно это сблизило нас с Ником. Мы никогда не общались с детьми из того или иного социального пласта.

Коксуэллы считались скорее старожилами в силу если не рода занятий, так времени заселения. На рубеже веков мой прадед купил землю. Тогда модно было вкладывать деньги в пригородные коттеджи у моря. Семейная легенда гласила, что прадед не хотел тратить деньги на восстановление «Грей Гейбл», хотя дом достался нам от местного доктора и находился в плачевном состоянии. Однако он был слишком мал для амбиций моей прабабушки. Она не желала слышать никаких доводов, она была сражена домом, видела, каким он должен быть, и перечить было бессмысленно.

Хотела бы я с ней пообщаться.

Генри Коксуэлл, будучи преуспевающим бостонским адвокатом, имел достаточно денег, чтобы раскошелиться на блажь жены, несмотря на легендарную жадность. Впрочем, у них было четверо детей, так что нельзя назвать их брак неудачным.

Именно мой отец из всех потомков переехал за город на постоянное место жительство. Его пугали перемены шестидесятых и то, как они могли сказаться на трех его сыновьях подросткового возраста. В его представлении жизнь маленького городка, свежий воздух и мандат республиканца со стажем решали все проблемы. Мама всегда ненавидела старый дом, но с ее мнением никто не считался.

То, что мамин голос никогда ни на что не влиял, замечала, казалось, только я. Стоит ли говорить, что она никогда не роптала, во всяком случае, в моем присутствии. Впрочем, я думаю, и мать, и отца это устраивало, как бы дико ни казалось это мне самой. Может, мама была из той эпохи, когда женщины и не думали бороться за свои права. Однако растущий год от года расход хереса в доме говорил об обратном. Одним словом, мои родители являлись этаким плакатом о том, какой не должна быть супружеская жизнь.

В этот раз я не свернула к родительскому дому. Я, признаться, испытала чувство вины и потому решила вовсе не говорить им, что была в Розмаунте. «Грей Гейбл» стоит в старой части города, там, где каштаны в три обхвата, а у каждого дома припаркован новый спортивный автомобиль рядом с развалюхой похлеще моего Зверя, как напоминание о другой эпохе.

Вместо этого я поехала в другую часть города, которую называла не иначе как «неверной», где «новые деньги» воздвигли большие дома. Именно там инвесторы, вкладывающие деньги в китобойные суда, и купцы колониальной эпохи застроили побережье домами, которые занимали не один акр земли и окнами выходили всегда на море. Именно там люди, сделавшие состояние в двадцатых, построили свои особняки, которые вскоре с тем же успехом продавались с торгов. И именно здесь – хотя и ближе к магистрали – выросли пригороды, когда Розмаунт окончательно стал тем, чем он стал – бедным городком под боком у мегаполиса.

Именно там обосновались Салливаны. На самом деле они перебрались туда всего чуть-чуть позже моей семьи, но история скрывает, как они вживались в среду и где жили до этого.

Дом Салливанов казался пережитком, словно его перетащили из района старожилов. Все в городе знали, что дед Ника купил дом у мошенника с дурной репутацией, который умер, проматывая свое неизвестным путем нажитое состояние. Несмотря на скоропостижный конец мошенника, его супруге пришлось продавать дом, чтобы оплатить похороны. Имя его стерлось в истории, Салливаны затмили славой прежних владельцев.

В городе не было ни единой души, кто не высказался бы по поводу того, как предки Ника сколотили состояние. Во времена «сухого закона» они нелегально торговали алкоголем.

Дом располагался на самом видном месте самой большой улицы. Не заметить его было просто нельзя. Порой даже казалось, что вся улица – это лишь подъезд к дому Салливанов. Дом был из кирпича – еще один повод для недовольства местных, дома которых были сплошь из досок, – и башен у него было столько, что казалось, место ему по другую сторону Атлантики.

Я лично слышала, как один кровельщик назвал дом Салливанов «нечистых рук делом». Сам он, впрочем, неплохо поработал над их крышей и, я уверена, послал посмотреть на дело собственных рук не одного перспективного клиента.

Однако было в доме что-то заслуживающее уважения, несмотря на дурную славу его обитателей. Какая-то зловещая аура витала над ним. Ведь не зря же дети подзадоривали друг друга, боясь позвонить в дверь Люсии в ночь на Хэллоуин. И не зря они бежали со всех ног прочь, если она подходила к двери.

Я лично, даже повзрослев, не могла смотреть на дом без страха. Вот и сейчас я чувствовала его молчаливое неодобрение, когда подъехала к тротуару и выключила двигатель. Утро звенело в ушах тишиной. Я колебалась: на таком расстоянии смерть Люсии казалась вполне реальной.

С той же вероятностью я готова была увидеть, как открывается дверь, бабушка Ника выходит на крыльцо, пуская кольца дыма, и выговаривает мне за то, что припарковалась у ее дома.

Но она не вышла.

И никогда уже не выйдет. Мне вдруг стало жалко, что я не узнала ее поближе.

Ник потянулся к двери, и я поняла, что он задумал. Я нажала на кнопку блокировки дверных замков, и она сработала.

– Тебя же не должны видеть, забыл?

– Я передумал.

– Это женское дело, и тебя никто не приглашал. – Ник посмотрел на меня через зеркало заднего вида.

– Очень смешно. Выпусти меня.

– Нет.

– Перестань, Фил. Ты только впутаешься в проблемы, которые к тебе не имеют никакого отношения.

– Я уже впуталась.

– Вот я и хочу, чтобы это прекратилось.

– Но почему?

Ник нахмурился и отвернулся к затонированному стеклу, не отвечая на вопрос.

– Что случилось, Ник?

Он мрачно посмотрел на меня:

– Ты сама разблокируешь двери или мне к тебе перелезть?

Что это – последствия поцелуя? Придется разбираться с этим позже, когда дело будет сделано.

Меня не покидало ощущение удачи. Ведь недаром говорят, что третий раз счастливый.

– А кто тебе сказал, что передние двери разблокированы? – Я не стала обращать внимание на негодование Ника, а просто подобрала сумочку. Нужно было взять с собой дипломат или ноутбук – одним словом, что-нибудь, что выглядело бы более официально.

– Фил, не делай этого.

– Слишком поздно, уже делаю. – Ник пожал плечами.

– Где оранжерея? – спросила я. Николас долго смотрел мне в глаза.

– Ты ведь не передумаешь, верно?

– Я всегда довожу до конца то, что начинаю. – Похоже, он ругался про себя, хотя губы его были просто плотно сжаты.

– Я уже забыл, какая ты бываешь упрямая. – Я не успела обидеться, потому что он добавил: – Жаль, мне нечем крыть.

– Что ж, тебе действительно нечем крыть, и ты достаточно умен, чтобы понимать это.

– Все так, но не думай, что мне нравится происходящее. – Он провел пятерней по волосам и снова стал невообразимо хорош. – Оранжерея в задней части дома. Сразу за кухней. Не заблудишься.

– Ладно. – Я потянулась к дверце.

– Фил?

– Да?

– Будь осторожна.

Я постаралась не расплакаться от его заботы. Выбравшись из машины, я захлопнула дверцу и нажала на кнопку брелка на ключах, блокирующую все двери. Что ж, по крайней мере Ника действительно никто не увидит. Может, мне так небезразличен этот мужчина именно потому, что он меня слушается? Редкое явление в моей жизни. Я подошла к двери дома, надеясь, что выгляжу достаточно уверенно.

Мне ведь предстоит найти тело. Тело, которое уже достаточно пролежало. На солнцепеке.

Я решила не думать об этом. Нет, я буду вести себя так, как будто у меня есть свои причины находиться здесь. Меня ведь пригласили поработать над садом Люсии Салливан, вот этим мы и займемся.

Вас когда-нибудь посещало чувство, что за вами наблюдают? У меня оно появилось с самого утра, и от него по коже бежали мурашки. И взгляд этот был далеко не благожелательным.

Сила не хотела пребывать со мной. Ну и черт с ней. Я внимательно обследовала сад перед домом, создавая впечатление настоящего профессионала. В саду делать было нечего. Ник был прав, когда говорил, что бабушка не садовод.

Хотя я бы смогла исправить ситуацию, и даже без больших капиталовложений. Учитывая запущенность земли, здесь вполне приживутся луковичные, многолетние и те однолетки, что будут размножаться самосевом.

Большую клумбу перед домом украсило бы буйство красок. Скажем, желтый или кремовый, чтобы сочеталось с кирпичными стенами. Или и тот и другой.

Нет, слишком блекло. Ведь это дом Люсии. А она не боится ярких цветов. (Не боялась, поправила я себя.) Сад просил ярко-оранжевого и фиолетового, агрессивно-красного. Желтые крокусы, красные тюльпаны, розовые тюльпаны, может быть, несколько фритилларий. Они, конечно, немного вульгарны, но, возможно, это как раз подходящий случай.

Я медленно бродила по саду, тщательно прикидываясь, что делаю свою работу.

Да, пожалуй, тюльпаны будут в самый раз, ведь за ними почти не нужен уход, что так важно людям, которые не любят ковыряться в саду. Затем можно посадить азиатские лилии, и, если дом не будет бросать на них тень, они скоро зацветут. А еще неплохо будут смотреться темно-розовые космеи, ярко-желтые кореопсисы и много красных маков. Здесь разрастутся джунгли, и глазом моргнуть никто не успеет. На третье лето все будет расти само по себе и радовать безумством красок.

Отлично.

Я поморщилась при виде чахлых кедров у входной двери и решила, что их нужно спилить, хотя бы из милости. Аккуратные корабельные сосны, а еще лучше кривые корейские, и посадить их нужно перед дверью по сторонам дорожки, чтобы привнести немного порядка в хаос, который я уже нарисовала в голове.

Один взгляд на дверь, и я снова вернулась в реальность, Старое дерево, казалось, не желало видеть меня. Пожалуй, зря я так долго торчала на улице. Ощущение недоброго взгляда лишь усилилось.

Но это ведь только дом. И к тому же пустой. Я взошла на порог и попыталась успокоить биение сердца. Посмотрев на часы, я сделала вид, что проверяю, не опоздала ли, и с удивлением обнаружила, что еще нет и восьми.

Не рановато ли для деловых визитов? Но я здесь, так что ничего не поделаешь.

Я нажала на кнопку звонка.

По дому эхом прокатился звон. Точно в могиле. Как ни удивительно, никто не спешил открыть дверь. Я переминалась с ноги на ногу, пытаясь выглядеть естественно. Я еще раз посмотрела на часы, чтобы дать шанс тем, кто еще не видел меня на крыльце, разглядеть получше.

Наверное, я чувствовала взгляды соседей.

Зря мы приехали так рано. Никто не приглашает садовников в такую рань, особенно если учесть, что я местная и мое рабочее расписание легко проверить. Я посмотрела направо, там, на соседском крыльце, сидела сиамская кошка и подозрительно смотрела на меня. У меня волосы на голове зашевелились.

Я знала: Розмаунт наблюдает за мной.

Кошка сидела на крыльце дома Доннели, так что я нисколько не сомневалась, что нахожусь под прицелом пристального взгляда. Я подумала о записях, которые она ведет, и сглотнула, вымученно улыбаясь.

Я снова позвонила в дверь и попыталась сыграть легкое нетерпение. Возможно, любопытство. И уж точно удивление.

Это мое лучшее выступление.

Я посмотрела налево, пожала плечами и еще раз глянула на часы.

Тут я заметила бронзовую дверную ручку.

Это была старая, тяжелая ручка, вытертая пальцами до блеска. Я смотрела на нее и вспоминала детективные истории и криминальные ток-шоу. Если Ник был здесь последним, то отпечатки пальцев остались на ручке. Они выдадут его полиции, когда та приедет.

И вот тут все стало по-настоящему серьезно.

Люсию убили. Ника подставили. И его осудят за преступление, которого он не совершал.

Снова.

Только на этот раз его упекут, и надолго. И все из-за отпечатков пальцев.

Ведь в его деле непременно есть отпечатки пальцев.

Не долго думая я взялась за ручку и тщательно протерла ее ладонью. Если бы братья видели, как я обращаюсь с уликами, они бы сошли с ума. Но что сделано, то сделано.

Дверь неожиданно подалась и со скрипом открылась. Как будто кто-то распахнул ее изнутри. Я отпрыгнула, но за дверью никого не было. Хотя чувство чужого присутствия стало еще сильнее. И это присутствие не одобряло мое появление.

Я поежилась. Это место полностью соответствовало своей репутации. Ходили истории о людях, повесившихся в подвале, о женщинах, запертых на чердаке и умерших с голода, о призраках мести, обитающих в коридорах дома.

Я решила не оборачиваться и не смотреть на Ника, хотя чувствовала на себе его взгляд. Его ведь, если честно, вообще не должно здесь быть. Я перешагнула порог, стараясь не выглядеть напуганной, ведь я-то знала, что ждет меня впереди.

– Эй, есть кто-нибудь? – бодро крикнула я, играя все на тех же соседей. – Миссис Салливан? Это Филиппа Коксуэлл. Мы договаривались о встрече. Вы дома?

О, Люсия, без сомнения, дома. Я даже знала, где именно и в каком состоянии. Но дом не отвечал. Я замешкалась, как сделал бы любой человек в подобной ситуации.

– Миссис Салливан?

Что ж, дальше оттягивать неизбежное смысла не было Через кухню – в оранжерею, как и сказал Ник.

Солнце пробивалось на кухню из оранжереи, отражаясь от потертой дубовой мебели, создавая впечатление света в конце туннеля. Я нагнула голову и зашла в помещение.

Я не смотрела по сторонам, а сразу переступила порог. В ушах стучала кровь. Кухня была очень старой, только полка для бренди выделялась более светлым деревом. Я задержалась перед дверью оранжереи, не решаясь войти, но, сглотнув, открыла дверь и шагнула в залитую солнцем комнату.

И чуть не завизжала от восторга. Все здесь пестрело тропическими цветами, взращенными с любовью и умением.

Похоже, безразличие Люсии к садоводству распространялось только на палисадник перед домом и заброшенный огород за ним. Я лишь улыбнулась, понимая, насколько мало знала Люсию.

Она ведь когда-то пела в опере. А значит, стремилась к совершенству во всем.

И оранжерея содержалась в идеальном порядке. Прямо у дверей разметалась алламанда с тяжелыми соцветиями, а за ней антурии с красными бутонами нереального оттенка.

На минуту я забыла о цели визита и в восхищении разглядывала насаждения. Вся массивная стена дома со стороны оранжереи заросла плющом. Листья казались темно-зеленой водой, стекающей по кирпичам. А цветы ярко-оранжевого цвета выглядели словно золотые рыбки.

Смотрелось бесподобно. И совершенно театрально.

Бедная Люсия.

Лишь у одного цветка – я не смогла определить, что это за сорт, – цветы были нежно-белого оттенка. Видимо, Люсия вырастила его для контраста.

А из запахов все перебивала желтая плюмерия. Я разгадала замысел Люсии: она хотела воссоздать образ Гавайских островов.

Я прошла вперед по влажному гравию. Видимо, здесь стояла автоматическая система орошения, и включалась она по утрам. Растения уже высохли, да и гравий подсыхал под интенсивным солнцем.

Люсия тратила все свое время и деньги на цветы.

Как странно было обнаружить что-то общее с женщиной-драконом.

Я свернула по дорожке и увидела орхидеи, которые смотрели на меня, разинув кровожадные пасти. Конечно, они не были хищниками. А вот непентес, что рос прямо над орхидеями, определенно был. Неудивительно, что здесь не водились насекомые.

Это напомнило мне о том, зачем я пришла. Я огляделась и поняла, что в оранжерее, кроме меня, только прекрасные цветы. Было не так жарко, как я ожидала, хотя, если честно, я давно не работала с оранжереями. Я еще раз осмотрелась, на этот раз более тщательно, но не нашла ничего, кроме садовой лопатки.

Здесь определенно не было никакого мертвого тела. Уж его-то я бы точно увидела.

А это значит, что кто-то солгал мне.

Не трудно было догадаться, кто именно.

Меня одурачили, и толстуха Филиппа снова купилась, снова стала предметом всеобщих насмешек. Ну когда же я начну учиться на своих ошибках?! Мне вспомнились все те унизительные шуточки, которыми щедро осыпали меня одноклассники в школе.

Однако на этот раз надо мной подшутил единственный человек, которому я доверяла. Вот уж не думала, что Ник может быть таким жестоким.

Но ведь его брат был именно таким, а они одного поля ягоды. Я развернулась и пулей выскочила из оранжереи, громко хлопнув дверью.

Надо признать, я неудачница. Уверена, надо мной даже дом смеялся.

Надо было ее предупредить.

Ник сидел в пикапе, не находя себе места от нетерпения. Ему казалось, что его часы остановились. А еще ему казалось, что на Зверя смотрят тысячи глаз. Не самое незаметное транспортное средство. Да еще на двери эмблема компании Фил и номер мобильного телефона. Стресс, печаль и недостаток сна делали свое дело – Ник с трудом соображал.

Но было что-то еще.

Он почувствовал это прошлой ночью, однако решил не обращать внимания. Поутру, при солнечном свете, он понял, что трудно будет скрывать свою симпатию к Фил. А это лишь усложняло все. Ник не хотел, чтобы она заходила в дом, не хотел подвергать ее тому ужасу, через который прошел сам, не хотел втягивать ее в свои проблемы.

Он хотел свозить ее в Бутан. Он сходил с ума.

Ему так легко было представить Фил там. Он рисовал в воображении ее искреннее удивление открытием, что в свое время толкало его на новые и новые путешествия. Кухня Фил послужила ключом к тайнам ее души. Там царил тот же праздник цветов, та же несочетаемость одного с другим, что и в любимых им культурах.

Ник всегда путешествовал один из принципа и даже в группе держался в стороне. Путешествия были его частной жизнью, и он никогда не рассматривал возможность ездить с кем-то.

Не говоря уж о женщине. Тем более любовнице.

Фил. Женщина, которая была без ума от его брата, а возможно, и до сих пор его любит.

Не стоит об этом забывать.

Ник помнил ее неуклюжим подростком, а потому она не вызывала в нем похоти. После Люсии она была единственным человеком, кому он доверял, и ей он мог доверить гораздо больше, чем бабушке. Фил хранила его тайну, какой бы ни была причина. Она заслужила уважение, а не похотливые взгляды.

Но Филиппа стала настоящей женщиной. Когда это произошло?

Глупо было думать о ней как о женщине, ведь столько пережито вместе. Тем более что из головы не шла та, старая Фил, в рваных джинсах и мешковатых свитерах.

Она всегда была полной, прыщавой девчонкой, у которой все чувства написаны на лице. Ник знал, что она и с ним-то подружилась, только чтобы быть ближе к брату. Но она была таким хорошим другом, что Ник не обижался. Она обожала Шона на расстоянии, никогда не бегала за ним.

Таких девчонок парни и зовут «Фил».

Раньше Николас и не задумывался, что Фил противоположного пола. Как мужчина, он не мог не заметить ее длинных ног и узких щиколоток под юбкой. Он не мог отвести взгляда от этих ног, когда она давила на педаль газа. И только страх за собственную жизнь, когда Фил принялась обгонять всех подряд, заставил его посмотреть на дорогу.

Глядя на нее с заднего сиденья, он думал о том, что это уже не та Фил, которую он знал. Прежняя Фил не красилась вовсе, а эта, новая, носила приятный макияж. Она пользовалась помадой, от которой ее губы призывно блестели. Чуть рыжеватые темные волосы – раньше она забирала их в хвост на затылке – спускались волнами до скул, открывая напоказ изящную линию шеи.

Не сказать, чтобы Фил сильно похудела. Фигура у нее была не для модельного бизнеса – и слава Богу. Но она вытянулась и приобрела формы. Фил носила одежду тех же живых оттенков, что он видел в ее доме. Ей было так же комфортно в своем теле, как и раньше, только она перестала быть неуклюжим подростком. И еще, она стала очень женственной. А в результате она выглядела очень сексуально.

Если бы Ник не знал Фил так хорошо, то решил бы, что встретился с ее старшей сестрой или даже с родственницей. Но это была Фил, невзирая на разительные перемены во внешности. Веселая и прямолинейная, резкая и умная, честная и заботливая. Та же Фил, только в самом расцвете. Она всегда была милой, правда, не следила за собой, Нужно было приглядываться, чтобы рассмотреть в ней симпатичную девушку. Самым привлекательным в ней в то время была улыбка.

Если задуматься, то и ему эта улыбка была удивительно приятна.

Нику всегда хотелось поцеловать ее в губы, когда она улыбалась. Но они были подростками, и он не сомневался, что Фил влепит ему пощечину, если он осмелится. Даже тогда он понимал, что один поцелуй изменит все.

Что ж, он был наполовину прав.

Судя по всему, Фил думала точно так же. И его это пугало. Пугало и беспокоило. Сильно беспокоило. Ведь даже если Фил не перепутала его с братом – а суд присяжных до сих пор не знает, что перепутал, – то она играет по другим правилам. Он достаточно хорошо знал ее, чтобы видеть это. Фил ждет от него банальных вещей: поход к алтарю, домик в пригороде, две машины в гараже, пара ребятишек и золотистый ретривер.

Но Нику Салливану такой жизненный уклад был не по душе. Он был мобилен, свободен от обязательств, жил по принципу: «Все свое ношу с собой». Он не заводил долгих романов. И не желал.

Что-то не меняется никогда.

Сейчас его инстинкты кричали ему: «Беги со всех ног». Однако он застрял в пикапе Фил, точно последний трус, и ждет, когда она доделает за него грязную работу. Как человек, живущий моментом, Ник понимал, что за этот момент ему придется расплачиваться.

Кроме того, он здорово наследил на месте преступления, впрочем, ему не привыкать выкручиваться. Николас поморщился и стал сверлить взглядом тяжелую дубовую дверь в надежде, что та откроется.

Надо было предупредить Фил о доме. Нужно было сказать ей о нарядах, декорациях – о коллекции, одним словом. Чучело рыси напугало не одного случайного гостя дома. Психоаналитик мог на Люсии карьеру сделать.

Фил без него никогда не переступала порога этого дома. Люсия пускала в дом только родственников по крови и очень немногих знакомых. Ник чуть не сорвался с места, невзирая на страх раскрыть свое присутствие.

Но Фил не кричала.

С другой стороны, это еще хуже.

Дом напряженно молчал, как и всегда, храня свои тайны. Николас так привык к нему, что не обращал внимания на его странности. На самом деле Ник долгое время считал, что все живут, как его бабушка, среди странных вещей и призраков прошлого.

Ну что она там возится? Николасу хотелось походить из угла в угол, однако пикап был не настолько велик. Он принялся барабанить пальцами по обивке сиденья.

Фил наверняка добралась до кухни. Ник посмотрел на часы и отметил, что прошло ровно две минуты с того момента, как она переступила порог. Что, если ей стало плохо от того, что она обнаружила?

Не стоило ее отпускать.

Ник сжал зубы и решил дать ей еще одну минуту.

Только одну. Секундная стрелка на часах ползла издевательски медленно. Николас выждал тридцать секунд, затем начал перелезать на переднее сиденье.

Но тут из дома показалась Фил. К его удивлению, она выглядела совершенно спокойной. Она пожала плечами и нашла нужный ключ. Он не мог не заметить ее разочарования.

Ник снова уселся на заднее сиденье. Единственное, что пришло ему в голову, это что Фил по-прежнему играет на публику. Он уже и думать забыл об их прикрытии, но Фил сделана из другого теста. Да, она сильно изменилась за эти годы.

Она спокойно села за руль, завела двигатель и подала назад, выезжая на дорогу. Ее дурное настроение выдал лишь визг покрышек, когда они тронулись.

Фил не произнесла ни слова. Как будто он стал невидим.

– Ну и?

Она бросила на него взгляд через зеркало заднего вида. Если бы не зеркало, его бы приморозило к месту. Когда она перевела взгляд на пустынную дорогу, ее губы были плотно сжаты. Она выехала на магистраль и с такой силой вдавила педаль в пол, что Ника отбросило назад.

Они влились в напряженный транспортный поток по направлению к Бостону.

– А в полицейский участок ты не поедешь?

– Нет.

В этом слове крылись неприятности. Большие неприятности. Ему доводилось слышать о г женщин подобные скупые слова, за которыми скрывалось столько, что больше он не желал сталкиваться с этим до самой смерти.

Но на этот раз Ник действительно не понимал, что могло разозлить Фил.

– Что ты имеешь в виду? Мы ведь ради этого сюда приехали. – Он подался вперед. – Нам нужно вызвать полицию. Люсия умерла!

– Ты в этом уверен?

Фил так резко переместилась на другую полосу движения, что чуть не столкнула «шевроле» с дороги. Водитель покрутил у виска, но Фил лишь подняла подбородок и вдавила педаль газа в пол. Пикап начал дребезжать всем корпусом, но Фил не собиралась убирать ногу с педали. Она маневрировала в утреннем потоке, сжав баранку белыми от напряжения пальцами.

Ник прикинул, стоит ли отвлекать эту сумасшедшую женщину во время вождения. Когда она едва не проехалась по «чероки», Ник решил, что терять уже нечего.

– Что происходит, Фил? Что ты там нашла? – Николас привлек ее внимание, но ему показалось, что это не к добру. Темная бровь взметнулась вверх, а по-детски наивные синие глаза Фил смотрели на него из зеркала заднего вида.

– Именно то, на что ты и надеялся.

В голосе ее слышались опасные нотки, чего раньше Ник никогда не слышал. С другой стороны, разве можно знать, как человек отреагирует на критическую ситуацию? А обнаружить труп – это критическая ситуация.

– Осторожно!

Но Фил и сама заметила «форд», выскочивший перед ними. Она посмотрела в зеркало заднего вида, перестроилась в другой ряд и обогнала «форд» с такой прытью, что бедный «бронко» едва не развалился прямо на дороге. Водитель «форда» выглядел именно так, как Ник себя чувствовал.

Он едва сдержался, чтобы не перекреститься, как те женщины в мини-вэне, когда они ехали по извилистым горным дорогам. Вместо этого Ник вцепился в спинку водительского сиденья и заговорил спокойным голосом, невзирая на то что пикап несся к Бостону, готовый рассыпаться в любую минуту:

– Фил, если ты расстроилась, то это нормально. Просто поговори со мной. Расскажи, что там случилось. И расскажи, какие у нас планы.

– Нормально? – Фил едва не брызгала слюной, глаза ее горели. – Ну разумеется, нормально! Уверена, ты рад, что я вышла из себя. Уверена, ты доволен, что удачно разыграл меня.

Она неожиданно съехала на обочину и затормозила так резко, что завизжали покрышки. Пикап вильнул и остановился, подняв облако пыли.

– Убирайся из моей машины! – крикнула Фил ему в лицо.

– Что?

– Ты меня слышал. Вон!

– Да, я тебя слышал, но, кажется, я пропустил пару страниц сценария. – Вот и кончилось его спокойствие. Теперь он повысил голос: – Что, черт возьми, происходит?!