Текст книги "Проект «Ватикан»"

Глава 13

– Это, – объяснил Экайер Теннисону, – наш депозитарий. Здесь в виде файлов хранятся индексированные, готовые к просмотру записи и отчеты о работе, проделанной в рамках Поисковой Программы.

Помещение было очень большое. Окна отсутствовали. Бледные потолочные светильники рядами уходили вдаль. Ряды картотечных шкафов тянулись от пола до потолка ровными линиями насколько хватало глаз.

Теннисон шел за Экайером вдоль одной из таких линий. Его проводник уверенно двигался вперед, легко касаясь рукой поверхности шкафов. Теннисон, озираясь по сторонам, плелся за ним, чувствуя себя крохотной песчинкой среди этих громадин. Ему казалось, что шкафы вот-вот сдвинутся и раздавят его.

Экайер остановился и вытащил один из ящичков. Поискал или сделал вид, что ищет, среди множества маленьких хрустальных кубиков, лежавших в ящике.

– Ага, вот он, – сказал он, взяв один кубик. – Я решил взять наугад.

Он передал кубик Теннисону. Ничего особенного – прозрачный кубический кристалл, сторона которого составляла примерно четыре дюйма. Экайер задвинул ящик на место.

– А теперь, – сказал он, – если не возражаете, я хотел бы показать его вам.

– Показать?

– Да, вы могли бы посмотреть, что тут записано. А записано здесь наблюдение одного из Слушателей – то, что он видел, чувствовал, переживал. То есть вы как будто станете этим Слушателем.

Экайер смотрел на Теннисона в упор.

– Ничего страшного, уверяю вас. Больно не будет. Никакой опасности.

– Вы хотите сказать, что меня можно каким-то образом подсоединить к этому кубику?

Экайер кивнул.

– Это очень просто.

– Но зачем? – спросил Теннисон, недоумевая. – Зачем вам это?

– Затем, что я могу еще хоть трое суток распространяться о нашей работе, но толком так ничего и не сумею вам объяснить. Но если вы проведете несколько минут за просмотром кристалла…

– Это мне понятно, – кивнул Теннисон. – Но почему вы предлагаете это мне, человеку совершенно постороннему?

– Пока – постороннему, вы правы. Но мне очень хотелось бы, чтобы вы остались здесь и стали нашим сотрудником. Вы нужны нам, Джейсон. Можете вы это понять?

– Вообще-то я уже решил остаться, – признался Теннисон. – Сидел сегодня на скамейке в вашем прекрасном саду и сам не заметил, как принял решение.

– Ну вот и чудесно, – улыбнулся Экайер. – Вот и замечательно. Но что же вы молчали? Почему сразу не сказали мне?

– Потому что вы меня продолжали соблазнять, – улыбнулся Теннисон, – а мне было интересно наблюдать, как вы это делаете.

– Красиво, нечего сказать, – хмыкнул Экайер. – Но я не в обиде. Не могу вам передать, как я счастлив. Ну так как насчет кристалла?

– Я немного волнуюсь, но… если вам кажется, что это необходимо, я согласен.

– Думаю, необходимо. Для меня очень важно, да, думаю, и для вас, чтобы вы поняли, чем мы занимаемся.

– Чтобы мне стало понятнее про рай?

– Да, и не только это. Похоже, вы до сих пор настроены в этом отношении скептически.

– Да. А вы – нет?

– Не знаю, – вздохнул Экайер. – Не уверен. Все внутри меня кричит «нет!», и все же…

– Ладно, – сказал Теннисон. – Валяйте, давайте посмотрим ваш кристалл.

– О'кей. Прошу сюда.

Он вывел Теннисона из прохода между шкафами и привел в небольшую комнату, стены которой до потолка были уставлены всевозможным оборудованием.

– Садитесь вот в это кресло, – сказал Экайер. – Не волнуйтесь. Расслабьтесь, ни о чем плохом не думайте.

К креслу был подсоединен странной формы шлем. Теннисон поглядел на него с некоторым недоверием.

– Садитесь, садитесь, Джейсон, – поторопил Экайер. – Я надену на вас шлем, вложу кристалл вот в эту выемку и…

– Ладно, – вздохнул Теннисон. – Придется поверить вам на слово.

Теннисон осторожно уселся в кресло, Экайер аккуратно опустил шлем ему на голову, немного повозился, получше прилаживая его.

– Все в порядке? – услышал Теннисон его голос.

– Да, только ничего не вижу.

– Пока вы ничего видеть и не должны. Дышится нормально? Не трудно дышать?

– Нет, все нормально.

– Отлично. Начинаем.

Еще мгновение было темно, потом возник свет – призрачный, зеленоватый. Казалось, все пропитано теплой влагой. Теннисон удивленно вздохнул, но потом все стало просто и хорошо…

Вода была теплая, а ил – мягкий. Его животик был до отказа набит пищей. Никакая опасность ему не угрожала. Радостный и довольный жизнью, он зарывался поглубже в нежный, бархатистый ил. Настало мгновение, когда больше зарыться не удавалось, но он старательно шевелил ножками. Когда стало ясно, что дальнейшие старания напрасны, он оставил попытки и почувствовал себя в безопасности; он успокоился. Ему было хорошо. Слой ила над ним – все, что было нужно. Не важно, глубоко ли он зарылся, важно, что он был скрыт от глаз. Теперь ни один хищник не обнаружит его и не съест.

«Хорошо-то как, – думал он. – Двигаться не надо, нельзя двигаться… а то нападут и съедят».

У него было все, что нужно для жизни. Он ел, пока не пресытился, пока пища не утратила своей привлекательности. Ему было тепло, он был в безопасности. Он мог не шевелиться.

«Но все-таки, – думал он, – незадолго до того, как я перестал шевелиться, двигать лапками, была какая-то тревога. Что за тревога?» – спросил себя он.

До сих пор он не задавал себе никаких вопросов! До сих пор для него даже не существовало такого понятия – «вопрос»! Он был, существовал – и все. Его никогда не интересовало, что он такое.

Он беспокойно пошевелился, недовольный тем, что откуда ни возьмись появился этот вопрос и потревожил его покой. Но не это было самое худшее: что-то еще тревожило его. Ему вдруг показалось, что он – уже и не он вовсе, будто не ему пришел в голову вопрос, будто он возник не внутри него самого, а исходил откуда-то извне. А откуда? Вокруг ничего не было – только тепло неглубокого моря, нежность придонного ила, сознание того, что никакая страшная тень не висит над ним, что его никто не видит, что его не тронет страшный хищник, питающийся трилобитами…

«Боже мой! – внезапно с ужасом подумал он. – Я – трилобит!!!»

После этих слов сгустился непроницаемый мрак, но тут же рассеялся. Теннисон сидел в кресле, а перед ним со шлемом в руках стоял Экайер. Джейсон с силой выдохнул и посмотрел на Экайера.

– Пол, вы сказали, что взяли кристалл наугад. Но это не так.

Экайер улыбнулся.

– Ну, допустим, не наугад. Помните, я рассказывал вам об одном Слушателе?

– Да, о человеке, который был трилобитом. Но это оказалось настолько реально!

– Друг мой, – торжественно сказал Экайер. – Вы можете быть совершенно уверены, что это было не кино. Не развлекательный трюк. Все это время вы были трилобитом.

Глава 14

Вернувшись к себе, Теннисон увидел Джилл, сидевшую в кресле у камина. Теннисон кинулся к ней.

– Джилл, ты здесь! Как хорошо! А я уже волновался за тебя, хотел разыскивать.

– Губерт готовит обед, – сообщила она. – Я сказала ему, что, наверное, останусь обедать. У тебя все в порядке?

Он наклонился, поцеловал ее и уселся рядом.

– У меня все прекрасно. А у тебя как дела?

Она поморщилась.

– Не очень. Они не хотят, чтобы я писала о них. Вместо этого мне предлагают работу.

– Ты согласилась?

– Нет. Не уверена, что соглашусь. Я слышала, ты решил остаться. Это правда?

– На время по крайней мере. Чтобы пересидеть, переждать, совсем неплохое пристанище.

Она указала на одинокую розу, стоявшую в вазе на кофейном столике.

– Где ты раздобыл эту прелесть?

– Садовник подарил. Сегодня утром я тут сад нашел. Мне бы хотелось тебе его показать.

– Они предложили мне комнаты, – сообщила Джилл. – Сегодня утром я переехала. Через четыре двери от тебя. Робот, который помогал мне перебираться, сказал мне, что ты здесь. У тебя найдется что-нибудь выпить?

– Наверное, найдется. Только давай сначала я тебе сад покажу.

– Давай.

– Тебе понравится, вот увидишь!

Когда они вышли в сад, она спросила:

– Ну и чем ты так восторгался? Сад как сад. Что случилось?

– Сад тут ни при чем, – ответил Джейсон. – Просто мне кажется, что у Губерта ушки на макушке. Только скажи или сделай что-нибудь, и это моментально известно всем и каждому. Не могу поручиться, что в саду нас не подслушивают, но все-таки тут безопаснее. А поговорить есть о чем.

– Это у тебя от Гастры осталось, – сказала Джилл. – Плащ и шпага.

Он пожал плечами.

– Может, ты и права.

– Итак, ты воспользовался шансом остаться здесь. Ну что ж, ничего дурного я в этом не вижу.

– Дурного, может быть, ничего и нет, – согласился он. – Но странно. Все очень странно. Тут есть одна женщина… та самая, которую меня позвали лечить. Она утверждает, что нашла рай.

– Рай?

– Вот именно. Рай. Понимаешь, у них тут целая программа. Люди мысленно перемещаются в другие места и добывают данные, которые затем вводятся в Папу. Хотя… мне кажется, что это делается не только для того, чтобы загружать информацию в Папу. Судя по тому, что мне вчера ночью рассказал Экайер, между Ватиканом и теми, кто занят Поисковой Программой, существуют кое-какие расхождения во взглядах.

– Рай… – нахмурилась Джилл. – То есть самый настоящий рай, библейский? С золотыми лестницами, трубящими трубами и парящими ангелами?

– Что-то в этом роде.

– Но, Джейсон, это невозможно!

– Наверное, невозможно, но Мэри думает, что нашла его. Экайер в это почти верит.

– Значит, твой Экайер глуп.

– Нет, он не глуп, – возразил Теннисон. – Джилл, скажи, они тебе угрожали?

– Угрожали?

– Да, угрожали или нет? Экайер мне довольно прозрачно намекнул, что мне могут не позволить покинуть планету.

– Нет. Мне никто ничего такого не говорил. Я беседовала с кардиналом, представляешь? Лиловая мантия, алая митра. Одна свечка на весь кабинет – очень торжественно! Погоди, постой-ка… Так ты поэтому остаешься? Потому что они пригрозили, что не дадут тебе улететь?

– Нет, не совсем так. Они могли бы отпустить нас. Но угроза остается. Этим местом правит Ватикан, а как Ватикан скажет, так и будет. Это слова Экайера. Но я остаюсь потому, что так хочу, – пока. Пока мне лететь некуда. Кроме всего прочего, здесь очень неплохо. И потом, должен честно признаться: я сильно заинтригован…

– Я тоже, – кивнула Джилл. – Кардинал и слышать не хотел, чтобы я написала о них книгу или статью. Он ни слова не сказал о том, что они не позволят мне улететь. Честно говоря, я рассчитывала только на то, что он меня просто вышвырнет. А он мне работу предложил!

– Стальной коготь в бархатной перчатке…

– Вроде того. Вообще, довольно-таки симпатичный робот. Ох, чуть не сказала «симпатичный старичок». Довольно милый, но упрямый. Я пыталась поспорить с ним, но без толку.

– Ну а работа?

– Они хотят, чтобы я написала для них историю Ватикана, ни много ни мало. Кардинал божится, что у них тут некому этим заняться, утверждает, что робота такому обучить невозможно. Ты только представь: у них есть полное описание всего, что тут происходило с того самого момента, как сюда прибыл первый корабль. Все лежит и ждет обработки. Я, конечно, сказала «нет». Ну, то есть… если припомнить, я не отказалась наотрез. Да, вроде бы я сказала, что я должна подумать. Но наверное, у него все-таки создалось впечатление, что я сказала «нет».

– Ну а на самом-то деле?

– Джейсон, честно, я не знаю! Подумай только! Вся их история! Лежит, дожидается, когда кто-то ее изучит и напишет. Все эти годы она была здесь, и никто к ней пальцем не притронулся.

– Но что в этом хорошего, если ты все равно не сможешь ничего отсюда вывезти?

– Вот именно. Бессмысленно. Джейсон, я похожа на мошенника?

– Ну… да, пожалуй, похожа.

– Я не смогу жить дальше, если не добьюсь своего.

– Джилл, тут что-то не так. Сначала они не разрешают тебе писать о них, а потом преподносят всю свою историю на блюдечке с голубой каемочкой. Либо они действительно хотят, чтобы история была написана, либо при любых обстоятельствах уверены, что им удастся не выпустить тебя отсюда.

– Если так, – заявила Джилл, – они много на себя берут! Не слишком ли они в себе уверены?

– Не слишком. Ровно настолько, насколько надо. Так мне и Экайер ночью сказал. Абсолютно уверены.

– Джейсон, мы, наверное, пара идиотов. Занесло нас сюда, это надо же! Конечно, если Ватикан так волнует утечка информации, единственный способ убедиться, что информация не уйдет за пределы планеты, – не дать никому отсюда выбраться.

– А паломники? Паломники прилетают и улетают.

– Кардинал мне это более или менее объяснил. Паломники, похоже, не в счет. Они с разных планет, приверженцы тайных культов, мало кем уважаемые. Их россказни никто всерьез не принимает, даже соотечественники. Религиозный дурман, одним словом.

– А Ватикану есть что прятать, – задумчиво проговорил Теннисон. – Паломники, к примеру, наверняка ничего не знают о Поисковой Программе Экайера. А Программа, пожалуй, будет поважнее самого Ватикана. Исследователи тянут знания из Галактики, из всей Вселенной, отовсюду – из пространства и времени, а может быть, у них и дальше руки доходят – за пределы пространства и времени. Если, конечно, такие места есть. Если есть хоть одно такое место…

– Может быть, рай как раз такое место? Если вообще рай можно назвать местом.

– Главное, – покачав головой, задумчиво проговорил Теннисон, – что больше нигде ничего подобного нет. В рамках Поисковой Программы накоплены целые мили файлов с информацией, собранной за многие столетия. Все это здесь. Что они собираются со всем этим делать?

– Но… может быть, действительно скармливают Папе?

– Какому Папе, вот вопрос, – пожал плечами Теннисон. – Надо еще понять, что за Папа такой. Нет, думаю, не вся информация уходит туда. Экайер мне так и сказал, что не вся. И еще он мне кое-что сказал. Сейчас постараюсь вспомнить поточнее… Ну, будто постепенно Ватикан стал своеобразным прикрытием для выполнения Поисковой Программы. Да, вроде бы вот так он и сказал. И еще попросил, чтобы я об этом никому из Ватикана не проболтался. Дал понять, что кое-кто из старожилов здешних может быть недоволен.

– Да, у Ватикана свои заботы, – проговорила Джилл. – Кардинал мне тоже кое-что рассказал. Выглядело так, будто он мне жаловался, хотя это вряд ли. Но… он и, похоже, еще некоторые кардиналы уверены, что у них кто-то потихоньку ворует информацию. «Мелкое воровство» – именно так он сказал. А больше всего его беспокоит, что они даже не догадываются, кто или что этим занимается…

Глава 15

Енох, кардинал Феодосий, разыскал своего ближайшего помощника – Сесила, кардинала Робертса.

– Преосвященный, – сказал он, – мне кажется, нам с вами есть о чем побеседовать.

– Вы озабочены, преосвященный, – ответил Робертс. – Что происходит?

– Прибыли двое новеньких. Люди, мужчина и женщина.

– Что вам о них известно?

– О мужчине – ничего. Экайер назначил его на должность врача Ватикана. Похоже, он бежал сюда, спасаясь от возмездия.

– А вы с Экайером об этом говорили, преосвященный?

– Нет, не говорил. В последнее время с Экайером вообще стало невозможно разговаривать.

– Да, знаю, – кивнул Робертс. – Такое впечатление, будто он возомнил, что его Поисковая Программа – наше главное дело. Если хотите знать мое мнение, преосвященный, то я считаю, что он чересчур возгордился. Много на себя берет.

Феодосий вздохнул.

– Да, друг мой… Как бы мы ни восхищались людьми, попадаются среди них такие, с которыми порой очень трудно ладить.

– Ну а женщина, преосвященный?

– Я беседовал с ней утром. Она – писательница. Вы только представьте себе: писательница! Это она написала нам все эти письма. Я вам рассказывал про письма?

– Да, как будто рассказывали.

– И она хочет написать о нас.

– Написать о нас?

– Да. Это же было во всех письмах. Вы их читали или нет?

– Читал конечно. Но у меня это как-то вылетело из головы. Это, безусловно, невозможно. Просто наглость!

– Да. Наглость, – подтвердил Феодосий.

– Вы ей сказали, что это невозможно? – спросил Робертс.

– Да, но она настаивала на своем. Она очень упрямая женщина. В конце концов я предложил ей работу.

– Простите меня, преосвященный, но у нас здесь нет никакой работы!

– Работа есть, – возразил Феодосий. – Все эти годы мы говорили, что было бы хорошо, если бы кто-то взялся написать историю Ватикана. Мы мечтали о том, чтобы она оказалась на бумаге, чтобы любой мог читать и радоваться. Мы даже говорили, что хорошо было бы создать робота нового типа, который смог бы написать нашу историю. Но… похоже, роботы не приспособлены для того, чтобы писать что-то такое… художественное. Да, пожалуй, робота, который умел бы писать книги, нам не удастся сконструировать. А тут вдруг такой подарок судьбы – она прилетела сама, добровольно и может написать то, что нам нужно.

– Господи милосердный, и что же она вам ответила?

– У меня такое впечатление, что она без ума от моего предложения. Но я не об этом с вами хотел поговорить.

– Нет? А я думал, что именно об этом – о новых людях, мужчине и женщине.

– О, конечно, и о них тоже, но не только о них. В последние годы в нашу жизнь вторглись три человека…

– Три? Кто же третий?

– Третий – Декер. Кто он такой? Что нам о нем известно?

– Согласен, – кивнул Робертс. – Знаем мы о нем немного. Нам неизвестно, как он сюда попал. Он не прибыл на «Страннике», а я не знаю другого способа попасть сюда человеку. Но может быть, вы, преосвященный, знаете о нем больше? Вы ведь с ним говорили?

– Несколько лет назад, – кивнул Феодосий. – Вскоре после того, как он тут объявился. Я переоделся простым монахом и навестил его, стараясь изобразить обычное гостеприимство. Разыграл такого, знаете, тихого, скромного, но любопытного монашка. Я подумал, что с монахом он будет более откровенен, чем с кардиналом. Но я ровным счетом ничего не узнал. Ничего он мне не сказал. Человек он довольно симпатичный, но неразговорчивый, замкнутый. А теперь эти двое – мужчина и женщина. Скажите, преосвященный, зачем нам нужен врач-человек? Мы могли бы за сравнительно недолгий срок обучить кого-то из наших роботов лечить людей, и он был бы таким же знающим и умелым, как любой из докторов-людей. А может, и получше, поскольку у нас есть доступ к самым последним достижениям медицинской науки.

– Да, – вздохнул Робертс, – это я понимаю. Мы часто об этом беседовали. Периодически нам приходится искать врача для людей со стороны. Это весьма прискорбно. Нам не нужны посторонние. Старый доктор, который умер – это для людей, к сожалению, неизбежно, – был совсем, совсем неплох. Хотя, как вы, наверное, помните, поначалу мы в нем сомневались. А тот, кто заменил его, был просто невыносим. Люди в городке и в Ватикане, за исключением Слушателей, которых мы набираем не много, – все коренные жители, потомки тех, кто живет тут уже несколько столетий. Их нам бояться нечего. Они – почти одно целое с нами. А вот те, кто прибыл со стороны, представляют собой реальную опасность. Они не привыкли к нам, а мы – к ним.

– И все-таки, – покачал головой Феодосий, – даже наши люди, потомки тех, кто здесь живет уже несколько столетий, и те вряд ли согласятся лечиться у врача-робота. Это огорчает меня, преосвященный. Это указывает на глубокую социальную пропасть, которая до сих пор существует между людьми и роботами. Я так надеялся, что за столько лет эта пропасть исчезнет. Конечно, между роботами и людьми есть различия, но…

– Я склонен полагать, преосвященный друг мой, – сказал Робертс, – что подсознательно люди боятся нас, поскольку от нас, если можно так выразиться, до сих пор пахнет машинами. А спроси их об этом прямо, они конечно же начнут бить себя в грудь и утверждать, что ничего такого не думают, и сами будут верить, что говорят чистую правду, но это не так – я уверен. Что касается робота-врача, то, согласен, мы могли бы предложить им такого, но сомневаюсь, что это стоит делать. Здесь, на Харизме, мы могли бы обойтись с людьми по-разному. Могли бы, к примеру, завалить их предметами роскоши, но тогда им могло бы показаться, что мы преклоняемся перед ними, и они возгордились бы. Можно было сделать из них нечто вроде маленьких домашних зверушек – пристально следить за каждым их шагом, предупреждать все их желания, оберегать от любой опасности. Но этого нам делать не следует. Мы не имеем права оказывать на них какое бы то ни было давление. Мы должны позволить им идти своей дорогой и сохранять чувство собственного достоинства.

– В итоге мы столкнулись с дилеммой, – констатировал Феодосий. – Мы сражаемся сами с собой. Нам все время мешает то уважение, то безотчетное поклонение, которое мы испытываем перед людьми. Это ответ на их отношение к нам, и мы никак не можем от этого избавиться. Конечно, речь прежде всего о вас и обо мне, о таких, как мы. Мы созданы людьми. Мы стоим к ним слишком близко. Некоторые из роботов второго и третьего поколений могли бы избавиться от этого поклонения перед людьми. А мы пытаемся убаюкать себя, твердя, что мы нечто иное, чем продолжение рода человеческого. Да, нам хочется так думать – как можем мы думать иначе, если столько лет повторяем это наизусть? Но горькая, ужасная правда состоит в том, что мы – продукт, создание рук человеческих.

– Преосвященный, – мягко проговорил Робертс, – вы излишне строги к себе и ко всем нам. Мы, может быть, действительно, как вы выразились, продукты, но мы так упорно трудились последнее тысячелетие, и наши труды не пропали даром – смею утверждать, мы поднялись над уровнем продуктов! Да, наше отношение к людям не дает нам покоя до сих пор. Но если вы задумаетесь, то поймете, что муки наши беспричинны. В течение столетий мы искали универсальный принцип, который мог бы быть применен ко всем – не только к людям и роботам, но ко всякому разумному существу, хоть с проблеском сознания. Преосвященный, мы оплатили свой долг. Мы заработали право быть самими собой.

– Но почему же меня так беспокоят эти трое? Не возникло ли у меня то отношение, которое испытывает ребенок по отношению к строгому отцу? Придет, посмотрит на мои шалости и накажет…

– Все мы, преосвященный, не вы один, – сказал Робертс, – согнуты, придавлены комплексом неполноценности. Это, увы, наш крест, и приходится его нести. Дайте нам еще несколько тысячелетий, и мы избавимся от него.

– Как верно вы говорите, преосвященный, как верно… По трезвом размышлении я нахожу внутри себя столько вины, столько грехов – о, это невозможно выразить словами! Порой бывают времена, простите меня, преосвященный, когда мне приходится испытывать вину за то, что мы стали создавать его святейшество. Я говорю с самим собой и спрашиваю себя: не святотатство ли это? Ведь на самом деле – его святейшество всего-навсего один из нас, никакой не святой, а просто-напросто машина, еще один значительно усовершенствованный робот, кибернетическая тень, которой мы слепо поклоняемся…

– Ваше преосвященство! – в ужасе воскликнул Роберте. – Надеюсь, вы больше никому не высказали этих еретических мыслей? Как старый друг, я могу отпустить вам этот грех, но…

– Клянусь всем святым, я никогда никому не говорил об этом, – сказал Феодосий. – Только вам, старому товарищу. Я бы и сейчас не сказал, если бы не стечение обстоятельств. Видение рая, бывшее одной из наших Слушательниц…

– Да, очень плохо, – согласился Робертс. – На братию это подействовало гораздо сильнее, чем я ожидал. Я надеялся, что слух пройдет и о нем скоро позабудут. Слушательница Мэри, как я слышал, была на пороге смерти. Умерла бы – и всей этой глупости пришел бы конец. Но этот врач…