Текст книги "Проект «Ватикан»"

Глава 8

Женщина была очень старая. Ее изборожденное морщинами лицо напоминало сморщенное яблоко. Рот ввалился, на щеках играл нездоровый, лихорадочный румянец. Черные, похожие на пуговки глаза глядели на Теннисона, не видя его. Она тяжело, с хрипом дышала. Истощенное тело с трудом угадывалось под простыней.

Сестра в сером халатике подала Теннисону историю болезни.

– Эта женщина очень много значит для нас, доктор, – шепнул Экайер.

– Давно она в таком состоянии?

– Пять суток, – ответила сестра. – Пять суток, после того как…

– Не надо было Андерсону ходить на охоту, – проговорил Экайер. – Он меня уверил, что с ней все будет в порядке, что ей нужен только покой…

– Андерсон – это тот, который погиб?

– Он и еще двое. Они пытались отговорить его. Он тут новичок был, не представлял себе, чем это грозит. Я вам сказал, что это из-за глухомана, или не говорил?

– Нет, не говорили. Что за глухоман?

– Это страшный хищник. Свирепый, кровожадный. Увидев человека, сразу нападает. Остальные пошли, чтобы защитить нашего врача…

– Температура держится уже трое суток подряд, – отметил Теннисон. – И ни разу не падала?

– Ни разу, доктор. Совсем незначительные колебания.

– А одышка?

– Все хуже и хуже.

– Какие препараты она получала?

– В карте все указано, доктор.

– Да, вижу, – сказал Теннисон.

Он взял руку женщины, чтобы пощупать пульс. Рука была тонкая, вялая. Пульс – частый и неглубокий. Взяв из чемоданчика стетоскоп, он выслушал грудную клетку. В легких были слышны сильные хрипы.

– Питание? – спросил он у сестры. – Ее кормили?

– Последние двое суток – только внутривенно. А до этого – немного молока и бульона.

Теннисон посмотрел на Экайера, стоявшего по другую сторону кровати.

– Ну? – нетерпеливо выговорил тот.

– Пневмония, скорее всего, – нахмурился Теннисон. – Судя по всему, вирусная. У вас есть лаборатория, чтобы сделать анализы?

– Лаборатория есть, – вздохнул Экайер, – лаборанта нет. Он был вместе с Андерсоном и Олдриттом.

– И все трое погибли?

– Да, все трое. А вы, доктор, не могли бы?

– У меня нет опыта, – покачал головой Теннисон. – Я могу только лечить. Как у вас с лекарствами?

– Лекарств у нас много, самых разных. Да и с персоналом до сих пор проблем не было. У нас было двое лаборантов. Но один уволился месяц назад. И мы никого не смогли найти на его место. Харизма, доктор, не то место, которое привлекает хороших специалистов.

– Самый точный диагноз, который я могу поставить при таких обстоятельствах, – сказал Теннисон, – вирусная пневмония. Чтобы типировать вирус, нужно, чтобы поработал опытный лаборант, иначе просто невозможно. Ведь сейчас так много новых вирусов, которые подхватываются и переносятся с планеты на планету, что крайне трудно вслепую определить специфику возбудителя. Но я вычитал в медицинских журналах, что пару лет назад появилось новое лекарство – противовирусный препарат широкого спектра действия…

– Вы имеете в виду протеин-Х? – спросила сестра.

– Точно. У вас он есть?

– Нам доставили немного последним рейсом «Странника». Вернее, предпоследним.

– Это лекарство может помочь, – сказал Теннисон Экайеру. – Но действие его пока изучено мало, чтобы можно было сказать что-то наверняка. Этот препарат оказывает специфическое воздействие на белковую оболочку вируса и разрушает вирус целиком. Мы пойдем на определенный риск, если решим воспользоваться этим лекарством, но выбора у нас, похоже, нет.

– Вы хотите сказать, – проговорил Экайер, – что не можете гарантировать…

– Ни один врач не смог бы гарантировать.

– Не знаю, – пожал плечами Экайер. – Так или иначе мы должны спасти ее. Если не дать ей этот протеин…

– Она может выжить, – сказал Теннисон. – Ее организм вынужден будет самостоятельно бороться с вирусом. Мы сможем поддержать ее, но с вирусом ничего поделать не сможем. Ей придется сражаться в одиночку.

– Она такая старенькая… – покачала головой сестра. – Сил у нее совсем мало.

– Ну а если дать ей протеин-Х, – спросил Экайер, – можно быть уверенным, что?..

– Нет, нельзя, – ответил Теннисон.

– Насчет лекарства… Вы хотите еще подумать? Доктор, вам решать. Но мне кажется, что времени у нас совсем немного. Что вы порекомендуете, доктор?

– Как врач, я могу сказать совершенно определенно: если бы я один принимал решение, я бы прибегнул к протеину-Х. Он может не помочь. Но, насколько я знаю, это единственное средство, способное одолеть неизвестный вирус. Должен откровенно сказать: протеин-Х может и убить ее. Даже если он поможет, он может не помочь до конца.

Он обошел кровать, встал рядом с Экайером, положил руку ему на плечо.

– Эта женщина – близкий вам человек? Она для вас лично много значит?

– Не только для меня. Для всех нас. Для всего Ватикана.

– Я искренне желал бы быть вам полезным. Я не имею права ни на чем настаивать. Могу ли я сделать что-нибудь, чтобы помочь вам принять решение?

Женщина пошевелилась, приподняла голову и плечи с подушки, попыталась сесть, но снова упала на подушку. Лицо ее скривилось, губы зашевелились. Сквозь булькающие хрипы послышались слова.

– Башни! – выкрикнула она. – Чудная, высокая лестница до небес! Слава и покой! И парящие ангелы…

Гримаса боли исчезла с ее лица. Она закрыла глаза и умолкла. Теннисон поймал взгляд сестры. Та смотрела на старуху как завороженная.

Экайер схватил Теннисона за плечо.

– Мы воспользуемся протеином, – сказал он. – Мы должны им воспользоваться.

Глава 9

В номере, куда Экайер привел Теннисона, было довольно уютно. Пол в гостиной был устлан пушистым ковром. Мебель – почти элегантная, половину одной из стен занимал камин, в котором ярко полыхал огонь. У другой стены стоял обеденный стол и стулья, ближайшая к столу дверь вела в кухню. Напротив была расположена спальня. Стены украшали зеркала в изящных резных рамах и неплохие картины. На каминной полке выстроились затейливые статуэтки, похоже, из слоновой кости.

– Присаживайтесь, доктор, отдыхайте, – сказал Экайер Теннисону. – Чувствуйте себя как дома. Кресло очень удобное. Выпьете чего-нибудь?

– Не найдется ли у вас скотча?

– У вас неплохой вкус, – улыбнулся Экайер. – Где вы отведали скотч? Этот напиток мало кому известен. Разве что немногим старикам…

– С этим божественным напитком, – сказал Теннисон, – познакомил меня капитан «Странника». Он сказал, что это напиток Древней Земли.

– А, капитан. Он снабжает нас. Привозит несколько ящиков с каждым рейсом. У нас постоянный контракт на поставку с планетой, называемой Солнечный Танец, – планета эта, как вы, вероятно, догадываетесь, населена людьми. Единственная, кстати говоря, планета на тысячи световых лет в округе. Того, что он доставляет, вечно не хватает. Мало того, еще и сам в ящики руку запускает. Но мы помалкиваем, не возражаем. Его можно понять, правда?

Экайер сходил на кухню, принес два стакана с виски, передал один Теннисону, сам пригубил из второго.

– Выпейте, – сказал он. – Думаю, нам есть за что выпить.

– Надеюсь, – кивнул Теннисон. – Времени прошло немного, конечно, но больная неплохо реагирует на лечение. Нужно внимательно наблюдать за ней.

– Скажите, доктор, вы всегда так заботливо выхаживаете больных? Вы оставались у постели Мэри, пока не появились первые признаки улучшения. Наверное, вы очень устали? Я вас долго мучить не буду. Вам надо отдохнуть.

– Ну… если у вас найдется для меня уголок…

– Уголок? Доктор Теннисон, это ваши комнаты. Столько времени, сколько вы пожелаете тут остаться, они – ваши.

– Мои комнаты? А я думал, что это ваше жилище.

– Мое? О нет. У меня почти такие же апартаменты, а эти – для гостей. Мы знаем, что вы потеряли свой багаж, поэтому решили снабдить вас гардеробом. Вещи будут тут утром. Надеюсь, вы не возражаете?

– Это совершенно ни к чему! – резко ответил Теннисон.

– Вы зря обижаетесь. Поймите, мы не знаем, как благодарить вас…

– За что? Пока трудно судить, добился ли я чего-нибудь. Мэри может и не поправиться, даже несмотря на протеин-X.

– Но улучшение есть.

– Да, пульс нормализовался. И сил у нее как будто прибавилось. Температура несколько снизилась, но все же не настолько, чтобы быть уверенным…

– Я верю в вас, – сказал Экайер. – Я думаю, вы обязательно вытащите ее.

– Послушайте, – прищурился Теннисон, – давайте будем друг с другом честными до конца. Вы говорили с капитаном или еще с кем-то из ваших людей. Вы прекрасно знаете, что я не потерял багаж. У меня не было никакого багажа, так как не было времени уложить вещи. Я спасался бегством.

– Да, – согласился Экайер. – Да, все это нам известно. Но мы не собирались говорить вам об этом. Мы не знаем, что с вами приключилось, и если вы не хотите об этом рассказывать – дело ваше, и мы интересоваться не намерены. Это не важно. Важно, что вы – врач. Сначала я не был в этом уверен, но теперь знаю это точно. Пока вы здесь, у Мэри есть шанс выжить, а без вас…

– Скорее всего, никаких, если только ваша маленькая сестричка не решилась бы сама…

– Не решилась бы, – уверенно заявил Экайер. – Она и не знала как, и не осмелилась бы.

– Ну ладно, хорошо. Допустим, я спас больную. Но послушайте, это, в конце концов, моя работа. То, чему меня учили. Я пытаюсь спасти каждого, но не могу при всем желании. Вы мне ничего не должны. Самая обычная оплата – все, что я имею право просить у вас. Да и это, пожалуй, слишком. У меня с собой даже документов нет. Я не могу доказать, что я – врач, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Не уверен, что могу легально практиковать. Существуют же такие вещи, как лицензия на врачебную практику?

Экайер замахал руками.

– В этом смысле можете не волноваться! Если вы говорите, что вы врач, значит, вы врач. Если мы разрешим вам практиковать, вы будете практиковать.

– Ну, ясно, – улыбнулся Теннисон. – Как Ватикан скажет…

– Да, на Харизме как Ватикан скажет, так и будет. И никто не имеет права оспаривать наши решения. Если бы не мы, то и Харизмы бы не было. Мы и есть Харизма.

– Ладно, – сказал Теннисон. – Хорошо. Я с вами не спорю. Не имею ни малейшего желания. Один из ваших людей болен, я его лечу. Это мой долг, и давайте больше не будем об этом.

– Надеюсь, – сказал Экайер, – вы теперь лучше понимаете, каково положение дел. У нас нет врача. А врач нам очень нужен. Мы бы хотели, чтобы вы остались здесь в качестве нашего штатного доктора.

– Даже так?

– Даже так. Разве вы не понимаете? Положение у нас отчаянное. На поиск врача уйдет не один месяц. Да потом еще неизвестно, что за врач попадется.

– Вы не знаете, что я за врач.

– Я знаю, что вы преданы своим больным. Вы честный человек. Вы откровенно рассказали, как попали сюда, а когда я спросил вас о результатах лечения, вы сказали, что ничего не можете гарантировать. Мне по душе такая честность.

– Да, но в один прекрасный день сюда может вломиться кто-то с ордером на мой арест. Не думаю, что это случится, но…

– Тот, кто решится на это, горько пожалеет. Все, что нам принадлежит, мы защищаем. Если вы действительно в беде, доктор, я могу гарантировать вашу безопасность. Правы вы или виновны, я могу вам это гарантировать.

– Ну, допустим. Не думаю, что я нуждаюсь в защите, но приятно сознавать, что я защищен. Но насчет работы… Что вы мне предлагаете, можно поинтересоваться? Вы называете это место Ватиканом, а я слыхал всякие рассказы про ваш Проект, про то, что всем тут заправляет шайка роботов. Можете вы мне хотя бы вкратце объяснить, что тут происходит? Ваша больная, Мэри, говорила про ангелов… Что это – старческий маразм или предсмертное видение?

– Ни то ни другое, – ответил Экайер. – Мэри нашла рай.

– Так… – сказал Теннисон. – Можно еще разок, помедленнее? «Мэри нашла рай». Сказано так, будто вы хотели сказать именно это.

– Конечно, – кивнул Экайер. – Она действительно нашла рай. Все свидетельствует о том, что она его действительно нашла. Нам нужно обязательно подтвердить это, а для этого необходимы ее дальнейшие исследования. Только она способна на это. Правда, у нас есть ее клоны – целых три, и они потихоньку подрастают. Но мы не можем быть уверены, что клоны…

– Наблюдения? Подтверждения? Клоны? С ума можно сойти! Какие могут быть подтверждения, не понимаю? Если я правильно помню, рай не место. Это состояние. Состояние сознания, души, вера…

– Доктор, послушайте. Придется вам кое-что объяснить.

– Да, похоже, придется.

– Для начала постараюсь дать вам некоторую ретроспективу. Ватикан-17, здешний Ватикан, начался почти тысячу лет назад, когда сюда, на Харизму, прибыла группа роботов с Земли. На Земле роботы никакой религии не исповедовали, вернее, им не было позволено исповедовать никакой религии. Думаю, сейчас в этом плане наметились кое-какие перемены. Роботы могут быть приняты в лоно религии – не везде, но на некоторых планетах. Тысячу лет назад такого не было и в помине. Роботы были изгоями по отношению к любому вероисповеданию. Чтобы стать прозелитом в любой вере, у новообращаемого должна быть душа или некий ее эквивалент. У роботов души не было, или считалось, что ее нет, и они были лишены возможности приобретения какого бы то ни было религиозного опыта. Хорошо ли вы знакомы с роботами, доктор?

– Практически совсем не знаком, мистер Экайер. За всю жизнь я, пожалуй, видел их всего дюжину, а разговаривал – даже считать не стоит, хватит пальцев на одной руке. Я родом с планеты, где было совсем немного роботов. В том медицинском колледже, где я учился, было несколько роботов, но люди с ними мало общались. Близко знаком я ни с одним из них не был. И не ощущал потребности…

– Так, как вы, на мой вопрос ответили бы девяносто процентов людей. Людей не интересуют роботы, если они не связаны с ними в жизни. Вероятно, они считают их механизмами, машинами, подобием человека. Могу совершенно определенно заявить вам, что они представляют собой нечто гораздо большее. За последние тысячи лет роботы эволюционировали, они стали существами, которые могут обходиться без людей. Однако в процессе эволюции они ни на минуту не забывали, кто их создатели, и они вовсе не отрицают того факта, что они существа искусственного происхождения, как бы сильно ни казалось обратное. Короче, они до сих пор ощущают некую нерасторжимую связь с людьми. Я мог бы ночь напролет рассказывать вам, что я думаю о роботах и что собой представляют здешние роботы. Сюда они прилетели, потому что им не был позволен никакой религиозный опыт, потому что они были вычеркнуты из этой части жизни людей, которая как раз и представляла предмет их непреодолимого влечения. Нужно очень хорошо знать роботов, чтобы понять, откуда у них такая тяга к вере, к религии. Может быть, это всего-навсего попытка компенсации комплекса неполноценности, желание приблизиться к человеку, насколько возможно, во всем. Робот лишен многого, чем обладают люди, – огромное число ограничений заложено в него по определению. Робот не может плакать, робот не умеет смеяться. У него нет полового влечения, хотя он умеет производить на свет других роботов. По крайней мере наши роботы конструируют собратьев и делают это с такой тонкостью и совершенством, до которых, пожалуй, не додумались бы люди. Здесь, на Харизме, родилось новое поколение роботов, новая раса, я бы сказал. Но я, пожалуй, отвлекся…

– Объяснение тяги к религии как компенсации комплекса неполноценности я вполне могу принять, – сказал Теннисон. – Религия могла быть для роботов тайной, которую они хотели разделить с человечеством.

– Верно, – согласился Экайер. – Я мог бы многое вам порассказать об этом, но главное сейчас то, что тысячу лет назад группа роботов прибыла сюда, на эту планету, и создала здесь свою собственную религию. Когда-нибудь, если вам будет интересно, мы можем вернуться к этой теме.

– Конечно, очень интересно. Если у вас найдется время.

– Итак, роботы прибыли сюда, – продолжал Экайер, – и основали свой Ватикан. В основу они положили религию людей, которая была для них очень привлекательна, но не только и не столько самим вероучением. Скорее, думаю, их восхищали ее догматы, ее структура, организация, иерархия, долгая традиция. В нашем Ватикане вы встретите многое – литургию и другие ритуалы древнего Ватикана, это нечто вроде модели, хотя мне кажется, что у роботов не было намерений слепо принимать земное католичество. Роботы никогда не притворялись и не утверждали, что их религия – земное вероисповедание, украденное и перенесенное на самый край Галактики. Наверное, если бы кто-то удосужился провести скрупулезный богословский анализ, то назвал бы эту религию синтетической: ведь роботы усвоили многие аспекты инопланетных религий или того, что называют инопланетными религиями…

– То есть фактически, – сказал Теннисон, – роботы сконструировали собственную религию, позаимствовав в процессе ее создания все то, что им понравилось?

– Вот именно. Возникла вера роботов – вера, как на нее ни посмотри. Все зависит от того, как вы лично для себя определяете религию.

– Мистер Экайер… вы уж меня простите, может быть, у вас есть какой-то титул или звание? А то я все «мистер» да «мистер»…

– «Мистер» – вполне достаточно. Зовут меня Пол. Зовите меня по имени, если хотите, мне будет только приятно. А титула у меня никакого нет. Я к религии никакого отношения не имею.

– Я как раз хотел спросить вас, как вы связаны со всем этим.

– Я – главный координатор того, что принято именовать Поисковой Программой.

– Простите, но мне это ни о чем не говорит.

– О Программе вы тут мало что услышите. Но это часть Проекта «Ватикан». Порой мне, честно говоря, кажется, что весь Ватикан сейчас – не более чем прикрытие для осуществления Поисковой Программы. Только… прошу вас, если вам случится беседовать со святыми отцами, не рассказывайте им о моей точке зрения. Многие из них продолжают очень ревностно относиться к религии.

– Знаете, честно говоря, я просто обескуражен.

– На самом деле все предельно просто, – улыбнулся Экайер. – Я бы сказал, даже логично. Идея Папы, верховного владыки, стоящего во главе Церкви, имеет огромное, определяющее значение для основателей религии. Но где было найти Папу? Им казалось, что сделать обычного робота Папой было бы святотатством. Человека сделать Папой они тоже не могли, даже если бы вздумали рукоположить его, – когда они прибыли сюда, такой возможности у них не было. Человек – существо, живущее, по меркам роботов, слишком недолго, чтобы стать во главе их Церкви, члены которой теоретически могут жить вечно. Если за ними, конечно, как следует смотреть, ухаживать. И это было то существенное ограничение, из-за которого человек в роли Папы их никак не устроил бы. Идеальный Папа, по их представлениям, должен быть бессмертным и всезнающим, непогрешимым, гораздо более непогрешимым, чем Папа-человек. И они принялись конструировать Папу…

– Конструировать… Папу? Не понял.

– Да. Компьютерного Папу.

– Боже милосердный! – воскликнул Теннисон.

– Да-да, и ничего удивительного, доктор Теннисон. Они конструируют его до сих пор. День за днем, год за годом. Уже несколько столетий подряд. Практически ежедневно Папу питают новой информацией, и с каждым годом он становится все более непогрешимым…

– Невозможно поверить… Это просто…

– Вам и не нужно в это верить. Я лично не верю. Хватит того, что в это верят роботы. Это их вера, если на то пошло. Но если посидеть и спокойно поразмыслить, то все сказанное мной обретет глубокий смысл.

– Наверное. Да, вы правы, Пол. Их вера зиждется на немедленных – то есть «непогрешимых» ответах Папы. Да, если подумать, получается, что смысл есть. А данные, информация, как я понимаю, обеспечиваются Поисковой Программой?

Экайер кивнул.

– Верно. Но прошу вас, не обращайте внимания на то, что я так прагматичен в своем рассказе, и не записывайте меня с ходу в безбожники. Может быть, я и не совсем верующий человек, но есть вещи, в которые я верю.

– Я оставлю свое мнение при себе, если позволите. Насчет информации… Каким образом ваша Поисковая Программа осуществляет ее поиск? Вы здесь, на краю Галактики, а данные, за которыми вы охотитесь, разбросаны по всей Вселенной!

– У нас работают люди, называемые Слушателями. Не слишком хорошее определение, но мы их так привыкли называть.

– Экстрасенсы, что ли?

– Да. Но совершенно особого рода. Мы прочесываем Галактику, чтобы отыскать таких, какие нам подходят. У нас есть вербовщики, и работают они тихо и незаметно. Роботы разработали методы, позволяющие нашим Слушателям работать просто на фантастическом уровне. Их естественные способности благодаря этим методам усиливаются во много раз.

– Ваши Слушатели люди?

– Да. Все до единого. По крайней мере пока. Мы пытались работать с инопланетянами, но ничего не вышло. Может быть, когда-нибудь получится. Один из аспектов Программы как раз этому посвящен. Не исключено, что инопланетяне могли бы нас снабдить такой информацией, которая людям просто недоступна.

– И все данные, которые вы добываете, поступают в Папу?

– Большая часть. В последнее время мы стали более избирательно подходить к отбору полученной информации. Мы не вводим в Папу всю без исключения необработанную информацию. Но все полученные данные хранятся в файлах. Все данные записываются, я хотел сказать, на магнитные ленты, но это не совсем магнитные ленты. Так или иначе, все данные хранятся. Мы собрали такой информационный банк, которым гордилась бы Галактика, если бы узнала о нем.

– Но вы не хотите, чтобы об этом узнали.

– Доктор Теннисон, мы бы не хотели, чтобы Галактика вмешивалась в нашу работу.

– Мэри – Слушательница. Она думает, что нашла рай.

– Верно.

– Ну а вы, наполовину верующий, что об этом думаете?

– Я не склонен это оспаривать. Мэри – одна из лучших Слушателей. Если не самая лучшая.

– Но… рай?!

– Послушайте и постарайтесь понять. Мы знаем и отдаем себе отчет, что имеем дело не только с физическим пространством. Давайте я вам пример приведу. У нас есть один Слушатель, который уже несколько лет подряд путешествует в прошлое. Но не только в прошлое и не просто в прошлое, а, по всей вероятности, в собственное прошлое. Почему он выбрал такое направление для поиска, мы не знаем, да и сам он не знает. Настанет время, и мы это выясним. Похоже, он следует по линии своих предков все дальше и дальше в глубь веков, разыскивает сородичей по плоти и крови. Шаг за шагом, тысячелетие за тысячелетием. Вчера, к примеру, он был трилобитом.

– Трилобитом?

– Древняя форма земной жизни, вымершая почти триста миллионов лет назад.

– Но… человек и… трилобит!

– Зародышевая плазма, доктор. Источник всего живого. Стоит немного уйти назад, и…

– Пожалуй, я понял, – медленно проговорил потрясенный Теннисон.

– Согласитесь, это потрясающе, – улыбнулся Экайер.

– Одно мне непонятно, – признался Теннисон. – Вот вы мне все это рассказываете. И в то же время не хотите, чтобы об этом знали. Когда я покину Харизму…

– Если покинете.

– То есть?

– Мы надеемся, что вы останетесь. Мы можем сделать вам очень выгодное предложение. Детали можно попозже обсудить.

– Но я могу отказаться.

– Сюда прилетает один-единственный корабль. Отсюда вы можете попасть только на Гастру.

– А вы абсолютно уверены, что на Гастру я возвращаться не хочу?

– У меня сложилось такое впечатление. Если вы действительно захотите улететь, сомневаюсь, что мы станем вас удерживать. Но могли бы, если бы захотели. Одно слово капитану, и он вам объявит, что у него на корабле не осталось свободных мест. Но я думаю, разумнее было бы дать вам спокойно улететь. Даже если бы вы кому-то пересказали все, о чем мы с вами беседовали, вряд ли бы вам поверили. Сочли бы очередной космической байкой.

– А вы, похоже, здорово в себе уверены.

– Абсолютно, – сказал Экайер.