Текст книги "Инцидент"

В небе стрекотали вертолёты с аппаратами точечной сварки, по земле раскатывали самосвалы, шагали буровые аппараты, роботы-уборщики, роботы камнетёсы, универсальные ремонтные платформы… Вся гигантская номенклатура техники трудилась в согласном ритме нечеловеческого, точного, быстрого и неустанного производства.

Рядом вовсе невзрачно смотрелся подвижный городок строителей из тридцати, что ли, кунгов и прицепов. Здесь жили и работали все – от дирекции объекта до охранников из числа спецназа МГБ (усиленный взвод) и двух поваров, обслуживавших живые организмы.

– Это что за ахинея? – прокомментировал Бальмонт вереницу мелких механизмов, сантиметров так по пятнадцать-двадцать, что прожужжали миниатюрными винтами, направляясь по своим машинным делам.

Замдиректора попытался вызвать в памяти спецификацию этой малышни и не смог, откуда и родился вопрос.

– Это, Григорий, «Сетунь» сама спроектировала и построила! Автономные дефектоскопы! Пролезут туда, куда Макар телят не гонял. Ну и всё там того, протестируют, – сообщил Сидоренко с гордостью за подопечную технику. – Винты у них складные, в туннель или технологический отвод ходят на манипуляторах! Оцени! Какая предусмотрительность!

– Оценил. Блин горелый, Евгеньич! Этак лет через десять мы с тобой не понадобимся! Устареем, как выгребная яма в посёлке с канализацией! – вздохнул замдиректора треста «Спецмонтаж».

– Гораздо раньше, Григорий. Гораздо раньше, – ответил инженер и тоже вздохнул. И не понять уже, чего в том вздохе было больше: всё той же гордости или не менее законной тоски.

Оба зашагали на другую сторону эстакады, где располагался автономный завод, обеспечивавший строительную технику, и где в бронированной цитадели стояла «Сетунь-2000», такая умная и предусмотрительная. Вокруг стройки шумел майский лес, соперничая с вонью сварки, выхлопа и горелого металла упоительными ароматами только что проснувшейся природы. И не скажешь, что полвека назад это небо причёсывали бомбардировщики и ракеты, а теперь вокруг раскинулся враждебный мир радиации и аномальных зон, что лежат за пределами известной физики.

* * *

Наступила ночь, непроглядная, чёрная. Над первой очередью объекта «Кольцо» чья-то рука захлопнула крышку небесной сферы, пронзённую мириадами звёзд. Взошла луна, не ведавшая, что мелкая суета разумных людей и разумных механизмов далеко внизу нацелена прямо в её жирный, упитанный бок.

Старший лейтенант Свиридов, командир взвода спецназа МГБ, направлялся в оперативный центр, который именовал помпезно: штабом. Молодой и амбициозный служака ещё в училище усвоил непреложную истину: личный состав надо задолбать или он тебя задолбает.

Места оно, конечно, спокойные. Ни бандитов, ни мутантов из аномалий здесь отродясь не бывало. Но всё же объект весьма ответственный. А значит, хороший трамплин по службе. Или хороший такой молоток, что запросто замурует его в гробу вечного летёхи, который мечтает к тридцати пяти выслужить комроты. То есть ни академии тебе, ни полковничьих погон.

Поэтому – в штаб!

Обменявшись с караульными паролем-отзывом, он вошёл в кунг, где обнаружил умеренно разлагающегося дежурного старшего сержанта Авксеньтьева. При появлении начальства тот шустро убрал ноги со стола и попытался спрятать книжку. Спасибо хоть не чаевничает!

– Па-а-ачему бардак в расположении?! – вместо приветствия спросил старлей.

Сержант вытянулся, отдал честь и промолчал. В самом деле, что тут скажешь?

– Что хоть за книжка? – поинтересовался Свиридов. – Та-а-ак… Ксенофонт, «Анабазис». Ого! Это ты с чего, Авксеньтьев, пристрастился к античной истории?

– Просвещаюсь, товарищ старший лейтенант, – выдохнул тот, сообразив, что разноса не последует.

– А бдеть кто будет? Ксенофонт, поди, в Персии службу нёс не между стаканчиком и диванчиком! Книжек на карауле не читал!

– Да какой стаканчик, товарищ старший лейтенант… мы в отделении ни-ни!

– А чьи орлы кипятили чайник нештатным прибором третьего дня? И это спецназ МГБ! Не пехтура какая-нибудь! Смотри у меня, Авксеньтьев! Ты же опытный воин! Допартизанишься! Докладывай. Замечания, происшествия?

– Третье отделение заступило на караул в 23:00 согласно расписанию! Совершил обход постов в 23:26. Замечаний нет! – пролаял сержант.

– Так… – Свиридов взглянул на часы. – 00:12. Объявляю внеплановый обход. Пойдём проверим насчёт замечаний.

– Есть.

Лейтенант и его подчинённый споро облачились в разгрузочные жилеты, взяли из стойки автоматы Коробова. Служба проходила по боевому расписанию, посему Свиридов не ограничился табельным ТТ.

Бакелитовый корпус приятно лёг в ладонь, а затвор чавкнул, сожрав патрон из магазина, что сообщило военной душе спокойствие и уверенность, которую испытывает вооружённый человек, умеющий пользоваться своим оружием.

Обход караулов, конечно, почти формальность. Периметр окружён многорядной колючей проволокой под напряжением, подходы заминированы по полной программе – от противопехотных ПМН и банальных растяжек до прыгающих ОЗМок, сокрушительных МОН-100 и сигнальных мин без числа. Автономные турели на базе ЗУ-23-2 могли переработать на фарш любое количество живой силы (хоть бандитов, хоть мутантов – наплевать), а станции слежения с тепловизорами и инфракрасными камерами не пропустили бы и мышь, не отзывающуюся на запрос «свой – чужой». Точнее, только мышь бы и пропустили. Да и местность в данном конкретном случае спокойная…

Но в слове «почти» применительно к проверке службы кроется масса возможностей. Старлей это знал и к процессу подошёл со всем уважением.

Внимательно сверил документацию по выданному оружию и патронам. Заглянул в отделение кунга, где сидел дежурный по ТСО, убедился, что на экранах камер всё в полном порядке. И только потом направился к часовым в сопровождении опытного воина старшего сержанта Авксеньтьева.

Первый пост у входа в лагерь встретил их бдительным «стой, кто идёт?». Второй тоже. Третий часовой, дежуривший между караульными прожекторами в полной темноте «стой, кто идёт» сказал в спину проверяющим, до того ловко прятался. Да, собственно! На камерах в оперативном центре старлей освидетельствовал все посты! Формальность, чистая формальность этот обход. И дань уставу, конечно.

Что-то такое шёпотом сообщил ему Авксеньтьев, когда они подходили к посту номер восемь возле автономного завода – нескольких лёгких ангаров из рифлёной жести. И, конечно, выслушал в свой адрес много ободряющих замечаний.

Здорово мешало обходу то, что проклятущие роботы работали «в четыре смены», не зная усталости и сна. Машины рычали и грохотали, небо то и дело вспарывали искры сварки, мешая слушать и слышать ночь, которая теоретически могла таить опасность извне.

– Устав, Авксеньтьев, написан кровью идиотов, которые думали, что они умнее всех, – закончил старлей свою отповедь, исполненную прописных истин, достойных учебки, а никак не спецназа. – Никакие приборы, никакие автоматические турели не отменяют наших с тобой обязанностей. Даже странно, что…

Свиридов хотел сказать: странно, что такие вещи приходится объяснять матёрому спецназовцу.

Сержант хотел нашептать в командирское ухо, что его матёрый спецназовский ум всё понимает, но вот именно сейчас его матёрая спецназовская душа отчего-то не лежит к хождению в потёмках, хотя он, Авксеньтьев, полностью осознаёт всю необходимость данного мероприятия.

Не сказал. И не нашептал.

– Что за чёрт?! Какого дьявола… Где?! Так, фамилия бойца, старший сержант! Куда подевался этот кретин?!

Под грибком никого не было. И на всём обозримом протяжении забора «колючки» никого не было. Над головами неслышным стрёкотом распугал ночь вертолёт с камерой слежения, но часовой – боевая единица войск специального назначения с автоматом Коробова, десятью магазинами и четырьмя гранатами РГД отсутствовал.

– Младший сержант Енукидзе, – наябедничал Авксеньтьев. – Да только территория огромная, может, мы его просто не видим? Сейчас подойдёт.

– Подойдёт… – прошипел в ответ старлей. – Когда он подойдёт, я кому-то глаз на жопу натяну. И тебе тоже, Ксенофонт грёбаный! Ты разводящий или где?! Почему маршрут обхода не отскакивает от зубов?!

– Инструктаж проведён штатно, – попытался оправдаться сержант. – Да только объект на роту, а нас всего шесть отделений! Разрываемся. Вот парни и выходят из зоны.

– Штатно, штатно! Ты в журнале инструктажа расписался? И почему я не вижу часового при обходе? Нет, какого же лешего, где носит этого козла?! Всё, на хрен, пойдём к грибку. Я ж его развальцую, он у меня месяц сесть не сможет вместе с тобой…

Неизвестно, какие ещё кары хотел призвать старлей на головы подчинённых, потому что под грибком он увидел кровь. Лужу крови в тени навеса. Едва начавший сворачиваться сок жизни младшего сержанта Енукидзе.

Свиридов неслышно охнул. Присел, окунув пальцы в жидкость. Коричневую, почти чёрную в полумраке. Беззвучно выматерился. Отчего-то в мозгу билась неуместная мысль о грядущей головомойке. Когда старлей изгнал её, пришла вторая – верная.

– Врубай сирену, быстро! Прорыв периметра, боевая тревога, мать её за ногу!!!

Клацнул рубильник, установленный на опоре грибка. Одновременно Свиридов ухватил трубку телефона. Сирена молчала. Трубка отвечала ей такой же полной и мёртвой тишиной. Лишь рокот работающих автоматов говорил, что жизнь на объекте течёт вроде бы в обычном порядке, энергия подаётся и ничего нештатного не происходит. Или пока не происходит. Но мёртвая связь, мёртвая сирена и кровь на земле буквально вопили, что нормальное течение вещей разрушено и сейчас начнётся…

Согласно паническим мыслям старлея ночь распорола автоматная очередь. И ещё одна. И ещё. Стреляли от шестого поста.

Причём именно так, в прошедшем времени, – выстрелы более не повторялись.

– В расположение, бегом! – скомандовал Свиридов, срывая с плеча автомат.

Сержант и его командир рывком ушли с освещённого пятна, все их выпестованные подготовкой инстинкты противились подобному безрассудству: находиться на свету в бою – смерть.

Хоронясь за штабелями двутавров, посекундно оглядываясь и страхуя друг друга, оба побежали к казармам. Мимо исполинских эллингов в направлении эстакады, в тени которой стояли почти родные, но такие далёкие кунги со спящим взводом. Впрочем, Свиридов надеялся, что оператор ТСО засёк прорыв и теперь поднимает бойцов пинками, если связь накрылась по всему расположению.

Предположить, что накрылась не только связь, но и камеры, старлей не хотел. Как не хотел думать, почему молчат могучие автономные спарки ЗУ-23 и почему не сработала ни одна мина из щедрой, сверх всяких штатов, постановки в предполье. Как не хотел думать, что за твари сумели преодолеть забор из десятирядной «егозы» под напряжением и совершенно бесшумно снять часового, далеко не зелёного срочника, а опытного кадрового спецназовца, отрубив при этом связь на периметре.

Хотел он одного… даже не хотел – страстно жаждал. Внятного, недвусмысленного приказа начальства. Чтобы тот снял хоть часть бремени, упавшего на его неслабые плечи, – ответственность, оставив старлея лишь со страхом.

Эллинг тянулся бесконечно.

Казалось бы: всего двести метров. Но для Свиридова он мстился длиннее выматывающего марш-броска. И вот он, угол! За ним башни эстакады, надо туда – бежать, не жалея ног!

И они выбежали.

Сержант по инерции немедленно упал на землю, насторожив оружие, а старший лейтенант прянул за стену, также прицелившись. Из ворот ангара вышел человек.

Человек!

Свиридов с облегчением выдохнул и убрал палец со спуска.

– Не стрелять! – приказал он.

И очень своевременно. Надо полагать, что палец сержанта на крючке был весьма лёгким, и тот мог нашпиговать фигуру свинцом в долю секунды. Фигурой же мог быть только начальник объекта «Кольцо» Бальмонт – старлей узнал его сразу.

Начальник! Свой! Носитель того самого, долгожданного приказа!

Он шёл к ним в свете искр сварки на эстакаде, бросая переменчивые тени на стену. Шёл медленно, и старлей не вдруг понял странность его облика. Чего-то ему недоставало. И лишь при очередной, особо яростной вспышке он понял, чего именно. У Григория Аполлоновича Бальмонта не было обеих рук.

* * *

Жара в Картахене. Беспощадное солнце бьёт кувалдой из зенита, и нет спасения. Вода обращается паром прямо во рту, не даря прохлады и даже иллюзии её. Но пить всё равно надо. Или превратишься в варёного рака, а варёный рак – не боец.

Майор-аналитик спецразведки МГБ Карибский с каждым часом пребывания на Мадридском фронте впитывал понятие «сиеста», на собственной шкуре ощущая убойное действие тераватт энергии, падающих из радикальной синевы над головой. Когда в тени зашкаливает за сорок, ветер кажется дыханием доменной печи, а над землёй из нитей марева сотканы миражи, сиеста весьма кстати.

Была бы.

Но не было её, не было даже шанса на полуденный отдых, ибо война ведётся круглосуточно, без обеденного перерыва и выходных. А те самые миражи в условиях взбесившейся природы – далеко не тот безобидный феномен, каким его помнят времена более счастливые. В частности, морские мутанты взяли моду атаковать под прикрытием этих фантомов раскалённого воздуха. Другие твари (да полно, твари ли вообще!) замечательно маскируются под мираж и в любую секунду готовы вонзить смертоносное жало под обрез бронежилета.

Кажется, сама земля мстит сапиенсам за то, что в далёком шестьдесят втором русские и американцы обменялись парой сотен «долбанных ньюков», как говорят те самые американцы.

Американцы. А также англичане, немцы и французы.

Осколки блока НАТО в середине шестидесятых держали половину Пиренеев. Сюда, помимо испанской армии, откатились танковые дивизии Бундесвера, бригады морской пехоты и аэромобильные части США вместе с королевскими десантниками, спецназом и ВВС. Именно против них был нацелен Мадридский фронт, рассекший Испанию по линии Картахена – Толедо – Ла-Корунья.

Поначалу с ними не могли покончить из-за чудовищно растянутого плеча подвоза. Никакие решительные действия в таких условиях невозможны. Чуть позже в Гибралтар подошла авианосная группа английского флота, здорово осложнив жизнь.

Но нет теперь ни авианосцев, по которым отработали ядерными торпедами последние советские подводные лодки из числа 5-й эскадры. Нет и Бундесвера, как и бравых морпехов. Никакого, то есть, НАТО. Его место заняла «территория, условно контролируемая врагом». Врага называют по-разному. Несогласные, инсургенты, неприятельские вооружённые формирования, просто бандиты или даже пафосно: Сопротивление! Все эти эвфемизмы отражают действительность одинаково правдиво и ложно, что, однако, не имеет отношения к практической стороне вопроса.

Ибо, как врага ни назови, враг есть враг. И с ним приходится воевать без дураков, по-настоящему. Что очень сложно. Европа, как и весь мир, переживает последствия катастрофы.

И уже полвека никак не добить западную нечисть, так как есть другая нечисть – настоящая. Та, что не делает различий между коммунистом и капиталистом, щедро расходуя яд, ментальное излучение, а также клыки, когти и подлинную ярость, невзирая на политические убеждения.

Из-за них, из-за проклятых мутантов, оказался в Картахене майор-аналитик спецразведки. Для того чтобы вести пехоту через пятна аномалий, аналитик не нужен. А вот чтобы выявлять мутантов, мимикрировавших под человека, или людей, чьё сознание захвачено мутантами, – нужен, и весьма. Новая напасть дала знать о себе два года назад. С тех пор сюда, в Испанию, регулярно командируют аналитиков спецразведки, потому как кого ещё?

Третья «ходка» майора Карибского была в самом разгаре. Он невыразимо страдал, тоскуя о родном Подмосковье, ведь май в Картахене неизменно превращал его в подтаявшее мороженое. Сволочные коллеги сочувствовали, но помогали, как водится, смехом.

– Ты же Карибский? Карибский! Вот и не плачь, тебе здесь самое место! – такова была дежурная хохма однокашника Тёмы Холодова, который, словно споря с фамилией, жару переносил лучше всех.

Первомай майор встретил в здании этапно-заградительной комендатуры Картахена-3. Сюда доставили группу подозрительных личностей, и он который день прогонял их через игольное ушко зубодробительного теста Кемпфа-Войцеха на предмет выявления скрытых мутантов – мимикранов.

Занятие было то ещё! Нервное. Во-первых, жара, как и было сказано. Не способствует забортная атмосфера вниманию и собранности! Во-вторых, «расколотые» мутанты бывают разные. Некоторые понимают, что попались, и немедленно нападают. Имелись прецеденты.

Однако в данном случае всё обошлось. Более того, все семь человек оказались именно людьми, хотя, скорее всего, заброшенными с неподконтрольной территории. Уже битый час майор втолковывал это начальнику комендатуры подполковнику Ройзману, который всё никак не желал смириться с тем, что фигуранты – его головная боль, а никак не спецразведки.

– Говорю вам со всей ответственностью: это ваша клиентура. Поголовно, – сказал майор и устало облокотился на стол.

Подполковник промокнул пот платочком, спрятал его в карман и скептически прищурился.

– Прямо-таки поголовно? А вот эта, как её… – он переворошил папки с протоколами, – Мария Вила-Лобос… очень подозрительная особа. Не находите? Красивая женщина, вот так, на дороге в прифронтовой полосе. Вам это не кажется странным?

– Кажется, – вздохнул майор, страстно желая оказаться подальше от дотошного коменданта за пару тысяч километров, где не так печёт. – Более того, на вашем месте я бы немедля взял чаровницу в разработку. Но я на своём месте. Реакция Войцеха на уровне одного процента, а вазомоторика методом Кемпфа вообще не определяется. Это человек. Как и все они.

– А этот ваш метод не может дать сбой?

– Не может. Тело, как оказалось, поддаётся копированию, сознание – нет. Надо родиться человеком, прожить жизнь, получить опыт, в том числе врождённую память поколений, чтобы обрести подлинную людскую психику.

– Но всё же? А вдруг?

– Тогда, товарищ подполковник, нам всем придётся очень тоскливо. И я, уж точно, ни вам, ни себе помочь не смогу.

Товарищ подполковник так просто не сдавался. Он хотел спросить ещё кое-что и кое-что уточнить, когда в дверь его кабинета постучали.

– Чёрт-те что! – пробурчал он, и громко, не скрывая раздражения: – Да, в чём дело?! Я же просил: не беспокоить!

В двери показалась загорелая физиономия связиста.

– Простите, но это срочно. Майора Карибского вызывают по ВЧ.

– Да в чём дело, дьявол меня задери?!! Объясните толком!

– Не могу знать. Срочно. Победоград вызывает. Воздух.

Майор поднялся и пошёл за связистом, сопровождаемый в спину злым бурчанием коменданта. Что-то насчёт безалаберности подчинённых, которые не могут сразу доложить о «воздухе», то есть сеансе связи, вне всякой очереди. Карибский предвкушал общение с аппаратом беспроводной связи «Алтай-2», чей телепатический принцип на такой дистанции гарантировал пару часов самой упоительной головной боли. А ещё ему отчего-то казалось, что с Испанией можно распрощаться досрочно.

И он был прав.

Разговор со столицей прошёл кратко, был содержательным и стопудовым, как выстрел из гаубицы.

ЧП, товарищи! ЧП такого размера, что ради него не пожалели рейса реактивного дирижабля спецразведки, без оглядки на чудовищный дефицит топлива, запчастей и моторесурса. Самолёты, разумеется, через аномальные поля такой плотности не летали вовсе. Глубокой ночью следующего дня майор Карибский сидел в приёмной начальника спецразведки МГБ СССР генерала Кречета в столице, в Победограде, под стометровыми перекрытиями подземного города.

И только одного не понимал он: с какого такого перепугу не самую важную птицу прокатили от самой Испании на дирижабле, неужто в столице нет других аналитиков? Есть, и много. Однако факт есть факт. Отделанная дубом дверь с краснорожей табличкой, ковровая дорожка и массивный, словно танк, стол генеральского секретаря. На всё МГБ прославленного товарища Чусовитина.

Чусовитин восседал на рабочем месте, будто не час ночи на дворе, а из-за дубовой преграды глухо рокотал начальственный бас, суля кому-то громы и молнии. Наконец пропищал интерком, и секретарь бросил:

– Майор, вас ожидают.

Истомившийся долгим перелётом и долгим ожиданием майор мысленно протестировал собственное соответствие уставу. Оказалось, что соответствие ниже среднего. Подобных ему испанских страдальцев прозывали «герильяс», надо признать, поделом. Являться пред генеральские очи форменным партизаном было… некомильфо. С другой стороны, в приёмную майора приволокли сразу с дирижабля, он успел лишь побриться в туалете гостеприимных ВВС.

Ну что же, долгие сборы умножают скорбь.

Он встал, одёрнул гимнастёрку, просоленную крутым испанским потом, и, взяв ножку, левой, левой промаршировал в кабинет.

– Разрешите войти? Товарищ генерал МГБ СССР! Майор Карибский по вашему распоряжению прибыл!

– Не блажи, Карибский. Присаживайся.

Товарищ генерал МГБ СССР Кречет сидел за столом, уставленном телефонами, среди которых в рабочем беспорядке высились бумажные эвересты и монбланы. В кабинете было темно, горела только настольная лампа в зелёном, таком домашнем абажуре, выхватывая в круг света руки и склонённую голову хозяина. Остальной кабинет укутывала тень, тем более густая в зелёном колере «ночника».

Майор отметил, что Кречет не один – на диване по правую руку сидели двое, личности коих по скудости освещения установить не представлялось возможным.

– Здравия желаю, Богдан Богданович, – сказал майор, принимая неофициальный тон беседы «без чинов», а стул без скрипа принял его подтянутое, сухощавое тело.

– Ага, симметрично. – Кречет поднял глаза, и оказались они красными, чтобы не сказать хуже: больными. – Что шарахаешься? Похож на упыря? И правда похож! Третьи сутки на кофе! Ещё немного, и придётся колоть эфедрин или ноги протяну, вот те крест!

– Что стряслось, Богдан Богданович? – вопрос сорвался с языка прежде, чем майор сообразил всю его явную глупость.

– А вот ты не перебивай и всё услышишь! Я тебя за этим с курорта и выдернул, как ты уже догадался, – пальцы хозяина кабинета отыскали в световом кругу карандаш и принялись его раскручивать. – Ты в курсе, что такое объект «Кольцо»?

– Обижаете, товарищ генерал! Мы, хоть и на курорте, а политинформацию слушаем.

Кречет оставил карандаш в покое, ухватил какую-то газету, оказавшуюся «Правдой», и подал её майору.

– Вот. Передовица. Взвейтесь да развейтесь, так сказать, – констатировал он, ткнув пальцем в фото под капитальным правдовским заголовком.

Майор не без интереса освидетельствовал картинку (в Испанию газеты попадали хорошо если с месячным опозданием) и принялся есть глазами начальство с явным недоумением – с чего, мол, такие долгие прелюдии?

– Так вот, – продолжил Кречет, – на Первомай наши орлы запустили первую очередь. Пожалуйте, передовица. А двадцать второго связь с объектом пропала.

– Как пропала?

– Кверху каком! Причём именно так: кверху каком! Ты же знаешь, что стройка ведётся в основном автономно? Короче говоря, аппаратура по кабельной линии рапортует, что процесс идёт в штатном режиме. А люди не откликаются! Вообще! Там кантуется хорошая толпа народу, между прочим! Или кантовалась… Шесть отделений спецназа, зам «Спецмонтажа» Бальмонт, инженеры, наука, в общем – целый Вавилон! И уже третий день – молчок. Ни по кабельной, ни по беспроводке не откликаются, хоть плачь! А это ЧП. У нас все корвалол жрут, сам должен понимать.

Карибский понимал. Не может такая прорва народу пропасть со связи, да ещё в Троицком – под самым столичным боком! Тем более что автономная аппаратура ничего зловещего не доложила. Непонятно было лишь, зачем он, майор Карибский, сдался. О чём напрямую спросил начальство.

При этаком служебном любопытстве два инкогнито на диване ощутимо заёрзали, зашептались.

– Ну ты вообще, Карибский! Ты после перелёта такой тугой или поглупел на курорте? – грянул Кречет. – Ты здесь затем, что расследование! Создана оперативная группа, и ты, орёл комнатный, её возглавляешь! Между прочим, уже полтора часа как! Как лучший аналитик отдела! Понял?

– По-понял, – майор от неожиданности даже слегка заикнулся.

– По-понял… не понял, а так точно, товарищ генерал!

– Так точно… – начал было лучший аналитик отдела, но Кречет его остановил властным манием руки.

– Не подскакивай. Значит так, оперативная группа. Выступаете на место завтра в семь утра. В составе роты спецназа МГБ, аналитической группы и оперативников спецразведки и специалистов Отдела ТСО. Проводите следственные мероприятия, если необходимо, эвакуируете персонал. В любом случае через трое суток жду подробного доклада по ситуации. Общая координация на тебе. Вопросы есть?

– Есть, – ответил майор. – Первое: зачем целая рота спецназа? Второе: кто из технического отдела назначен в группу?

– По спецназу. Это личное распоряжение генерального. И я его поддерживаю. Хоть Троицкий, считай, заповедник тишины, но всё же – почти граница с Пустошью. То есть силовое присутствие нужно самое представительное – мало ли что? А объект уж очень ответственный. Кстати, познакомься. Капитан, прошу к столу.

Первая тень на диване зашевелилась, выросла и обратилась высоченным мужиком хрестоматийно спецназовского вида, который и приблизился к свету.

– Капитан Журавлёв, приданный вам комроты, прошу любить и жаловать.

– Майор Карибский, аналитический отдел спецразведки МГБ. Тор Игоревич.

– Капитан Журавлёв. Демьян Сергеевич. – Офицеры пожали руки, после чего спецназёр по кивку генерала занял второй стул.

Но имелся в наличии и третий стул, и ещё одна тень на диване, что несколько тревожило майора. И тревога его подтвердилась начальственными словами:

– Капитан Вяземская, специалист по ТСО. Будет проверять работу электронных систем объекта вместе с коллегами. Впрочем, вы в представлениях не нуждаетесь.

Прострекотали по паркету лёгкие каблуки, и в круг света вплыла женщина совершенно обворожительной внешности, что никак не вязалась с угрюмой, какой-то неромантической её специальностью.

Знакомить майора с гостьей в самом деле было излишне. Каждый сантиметр складной фигуры от стройных крепких ног и нетонких рук до длинной шеи и правильного лица в обрамлении каштановых волос был ему хорошо знаком. Когда-то лейтенант Карибский вступил в конкуренцию за право засыпать и просыпаться вместе с этой девушкой, обнимать её, когда вздумается, и раздвигать эти красивые сильные ноги безо всякого порицания со стороны общественности. Короче говоря, Татьяна Ивановна Вяземская была его женой. Практически бывшей. И в этом «практически» было отлито столько всякого разного, что майор вовсе не по-военному подпустил в голос петуха, воскликнув:

– Я… я… я никуда не поеду! С ней – точно! Официально прошу другого специалиста!

Капитан презрительно скривила губы, процедив нечто вроде «я же предупреждала», и уселась на пустующий стул.

Генерал Кречет к матримониям подчинённых оказался глух, а терпение его змеилось разрушительными трещинами.

– Официально? Не поеду?! Я тебе… Майор Карибский! – рявкнул он. – Смирно!

Майор вскочил, соорудив образцовую строевую стойку.

– Вот вам, майор, приказ в письменном виде! Группа сформирована! Точка! Вы трое – её штаб! Отправление завтра в 7:00 без разговоров! Вопросы?! – Кречет внезапно опять сбился на «ты». – А если ты, Карибский, не в состоянии разобраться со своими бабами… то я за тебя разберусь! Так и знай! Он не поедет! Всё! Держите официальное коммюнике с диспозицией! Приказываю: ознакомиться с положением дел. Выспаться. Завтра быть в полной боевой! Разойдись! Тор Игоревич, вас попрошу задержаться, есть приватный разговор и несколько распоряжений в письменном виде как для старшего группы.

* * *

Опергруппа уже час тряслась на броне, в кузовах грузовиков и под брезентом уазиков. Впереди пылил головной дозор в составе трёх БРДМ-2, а позади перемалывал дорогу арьергард из пары БТР-60, развернувших «ёлочкой» громобойные КПВТ в башенках.

Минут тридцать как остались позади ворота КП наземного периметра Победограда, а впереди их ждала Пустошь. Точнее, не сама Пустошь с большой буквы, а лишь её фронтир – смертельно опасная земля, в которую обратилось Подмосковье под ударами ядерных фугасов, разбудивших то, о чём ни один физик в здравом уме и помыслить не мог.

Две трети штаба, не сговариваясь, заняли место на броне среди бойцов спецназа, покинув одну треть, то есть капитана Вяземскую, в командирском УАЗе. Легко и как-то само собой получилось перейти на «ты». Аналитик внешними проявлениями субординации всегда томился – сказывалась специфика службы. Комроты же оказался на редкость свойским мужиком, из явных недостатков которого майор отметил ровно один: слишком много дикой силушки. Например, здороваться за руку с ним было просто опасно.

Мимо колонны плыл лес, на границах которого то и дело виднелись заросшие по крыши деревеньки, давно покинутые. Солнце в местном издании было ласковым и не навязывало своего общества, то и дело укрываясь за облаками, чем Карибский был без преувеличений счастлив. Ну ещё бы, на контрасте-то с картахенской душегубкой! Воздух вкусно пах летом. Вся его ладная материя, сотканная на основе света утком тепла, то и дело взрывалась настоящей летней пургой из летящих и кружащихся туч пыльцы, лепестков и ещё чего-то упоительного, в голос вопившего о жизни и радости.

– Расскажи лучше, откуда у тебя такое богатое имя, майор? – поинтересовался капитан Журавлёв. – Ты что, детдомовский?

– Детдомовский, – подтвердил тот. – Детский приют имени героев Карибской операции. Много нас таких… карибских.

– А Тор – это вроде как германский бог?

– Нет, Тор – это вроде как геометрическая фигура. Бублик с дыркой. Ты, может, не помнишь, но тогда было страшно модно всё, связанное с термоядерной энергетикой. Вот меня по имени перспективного реактора и назвали. Дядя Игорь назвал, наш воспитатель, откуда и отчество.

– Это отчего же не помню? – возмутился капитан. – Очень даже помню. Мне, между прочим, тридцать пять годков!

– Тридцать пять? А чего ж… возраст какой-то…

– Не капитанский?

– Не капитанский, – согласился лучший аналитик отдела.

Журавлёв почесал шею, норовя пробраться под бронежилет, что удалось ему не вполне, и туманно пояснил:

– Да как тебе сказать? Была одна история. С последующим внесением в личное дело, – после чего решительно развернул подноготную оной истории. – Мы, понимаешь, с водолазами из спецразведки сцепились. Молодые были, дурные. В общем, из-за ерунды, просто всем хотелось подраться. А мимо – чёрт, до сих пор не верю – едет лично начальник политотдела армии маршал Еремеев.

– А! – вспомнил майор. – Это который С.С., Сергей Сергеевич? Про него ещё постоянно шутили, мол, генерал СС Еремеев?