Текст книги "Как стереотипы заставляют мозг тупеть"

4

Теперь предположим, что вас просили играть не в мини-гольф, когда вы пришли на психологический эксперимент, и предположим, не ваша групповая физическая способность подвергалась негативной стереотипизации в обществе. Предположим, вас попросили решить сложную математическую задачу в рамках ограниченного по времени стандартного теста, и предположим, математические способности вашей группы подверглись негативной стереотипизации в обществе. Другими словами, предположим, что вы – американская женщина, которая явилась на эксперимент, связанный с решением математических задач.

Будет ли угроза подтверждения стереотипа, которая является личной идентификацией самоосознания в математическом ключе, достаточна, чтобы помешать выполнению теста? Сможете ли вы перебороть угрозу быть воспринимаемой стереотипно и в любом случае хорошо выступить? Или будут ли сами усилия, потраченные на борьбу, во время ограниченного по времени теста достаточно отвлекающими, чтобы затруднить для вас выполнение теста, несмотря на дополнительные усилия? Вы будете ощущать угрозу, личную идентификацию каждый раз, когда будете решать сложную математическую задачу в присутствии мужчин? Будет ли личная идентификация в рамках математики настолько разочаровывающей, что вы будете избегать обучения и карьеры, связанных с математикой? Будут ли женщины, живущие в обществе, где женские математические способности не подвергаются негативной стереотипизации, испытывать угрозу? Будут ли их результаты лучше?

Или предположим, тест, который вас попросили пройти, был не Мичиганским тестом физических способностей, а Академическим оценочным тестом[4]4
  SAT Scholastic Assesment test стандартизованный тест для приема в высшие учебные заведения в США


[Закрыть], и допустим, негативный стереотип вашей группы касался не физических или математических способностей, а ваших академических способностей вообще. Будет ли угроза подтверждения стереотипа, которая является личной идентификацией в академическом ключе, достаточной, чтобы помешать выполнению теста? Приведет угроза к вмешательству, направляя умственные ресурсы не на тест, а на беспокойство? Будет ли угроза подтверждения стереотипа в рамках академической успеваемости влиять на другие сферы – например, на работу на уроке и ваш комфорт при общении с учителями, профессорами, ассистентами и даже другими учениками не из твоей группы? Будет ли личная идентификация делать окружающие условия такими сложными, что вы будете пытаться избегать их на своем жизненном пути?

Цель книги состоит в том, чтобы описать путь, который я и мои коллеги прошли, формулируя эти и подобные вопросы, а затем систематически на них отвечая в течение последних двадцати лет. Опыт похож на разгадывание загадки. Подход книги состоит в том, чтобы предложить вам заглянуть нам через плечо и увидеть прогресс идей и открытий, увидеть, как раскрывалась тайна, как в результате исследований обнаруживались удивительные способы, как на нас влияют стереотипы – наше интеллектуальное функционирование, реакции на стресс, трение между членами разных групп, на иногда удивительные стратегии, которые смягчают эффект и таким образом помогают справляться с проблемами в обществе. И, так как наука теперь редко вершится в одиночку, что долго получалось у меня, рассказ также пойдет о людях, которые делали исследование, и об их работе. Вы также познакомитесь со многими интересными людьми, которые перенесли угрозу – включая известного журналиста, афроамериканского эмигранта в Париже, человека, который прошел путь от долевой ренты до богатства в сельской Северной Каролине, включая студентов в некоторых элитных учебных заведениях Америки и учеников лучших общеобразовательных школ.

Хотя книга связана с вопросами, которые имеют отношение к политике, ни она, ни работа, проведенная для нее, не стимулированы идеологической ориентацией настолько, насколько получилось у меня и моих коллег. Первое, что узнает социальный психолог, – это то, что все способны судить предвзято. Наше понимание и взгляды на мир частичны и отражают обстоятельства нашей конкретной жизни. На этом этапе вмешивается такая дисциплина, как наука. Она не очищает нас от предвзятых суждений. Но она расширяет то, что мы можем видеть и понимать, ограничивая предубеждения. На это я претендую в любом случае. Постоянная беготня между идеями и результатами исследования выколачивает предрассудки и, что важно, открывает аспекты реальности, которые превосходят наши изначальные идеи и знания. Когда это случается, в этом направлении меняется характер исследования. Я бы хотел увидеть мои сильнейшие убеждения как результат подобного откровения, а не первичные догадки, и я надеюсь, что вы проследите мой опыт во время чтения.

Несколько основных моделей четко выделились в этом исследовании. Видение моделей больше, чем идеи и догадки, с которых я начинал исследование, убедило меня в важности личной идентификации и угрозы подтверждения стереотипа в нашей жизни.

Первая модель заключается в том, что, несмотря на то, что мы имеем сильное ощущение себя как автономной личности, постоянно появляются доказательства, что личная идентификация, привязанная к нашей социальной идентичности, действительно оказывает влияние на формирование нашей жизни, влияя на поведение в конкретных ситуациях и выбор друзей и карьеры. Когда белокожий спринтер мирового класса встает на старте стометрового забега на Олимпийских состязаниях, он также автономен и индивидуален, как «черные» спринтеры рядом с ним. И перед всеми ними одинаковые сто метров свободного и открытого трека. Тем не менее исследования предполагают, что ему, чтобы достойно справиться с такой ситуацией, придется подавить напряжение, связанное с расовой идентичностью, которого нет у черных спринтеров.

Второе измерение реальности, очевидное в нашем исследовании, состоит в том, что угрозы подтверждения стереотипа и урон, который они наносят нашему функционированию, играют огромную роль в наиболее важных общественных проблемах. Они варьируются от расовых, классовых и гендерных пробелов в достижениях, которые упорно мучают и деформируют наше общество, до равноценно упорных межгрупповых трений, которые часто осложняют наши общественные отношения.

Третье направление, вышедшее на свет также в рамках этого исследования, – это общий процесс, включающий распределение умственных ресурсов и даже точную схему мозговой активности, в котором угрозы ущемляют широкий круг человеческих функций. Это похоже на унифицированное понимание того, как получается эффект от угроз уже на этапе появления.

Наконец, есть набор вещей, которые мы можем сделать как личности, чтобы уменьшить влияние угроз на нашу жизнь, вместе с тем, что мы можем сделать как общество, чтобы уменьшить их влияние в школах, на рабочих местах, увидел свет. Есть действительно вдохновляющие новости: подтверждение, что часто маленькие и простые действия, способствующие сокращению угроз в школе и классе, колоссально уменьшают разрыв расовых и гендерных достижений, которые так печально характеризуют наше общество.

Находки убедили меня в важности понимания угрозы подтверждения стереотипа для нашего личностного роста в важных сферах, таких, как достижение и улучшение групповых отношений, подтверждения для общественного прогресса в достижении интегрированной гражданской жизни и равных возможностей, что является основной идеей нашего общества. Книга приглашает в путешествие, которое я и мои коллеги совершили, чтобы прийти к этому убеждению.

Давайте начнем с исходной точки – Энн-Арбор, Мичиган, 1987 год.

Глава 2
Таинственное звено между идентичностью и умственными способностями

1

Весной 1986 года, в мою бытность профессором психологии в университете Вашингтона в Сиэтле, университет Мичигана предложил мне работу, состоявшую из двух частей. Первая часть предлагала мне быть социальным психологом, кем я и работал до этого в Университете Вашингтона. Я был польщен: университет Мичигана был и остается одним из ведущих вузов по программе социальной психологии. Вторая часть предлагаемой работы состояла в руководстве программой академической поддержки для студенческих меньшинств. Меня она привлекала интерес к психологическим проблемам вокруг студенческих меньшинств когда-то помог мне влиться в социальную психологию. Но я волновался. Как обязанности ведения студенческой программы в режиме реального времени повлияют на мое исследование? Я дважды посетил занятия программы, чтобы разобраться.

Мой второй визит в Энн-Арбор состоялся ближе к концу жаркого июля, когда тротуары раскалились как утюг, и он оказался решающим. Я увидел, насколько масштабна программа. Она отвечала нуждам более 400 студентов, предоставляя консультации, преподавание и финансовый менеджмент, и функционировала в рамках обширной бюрократической системы, той самой, что необходима для работы университета с 36000 студентов.

Во время второго посещения я быстро понял, что откажусь от работы. Мне пришлось бы прекратить исследования, а я даже и близко не стоял к такому решению. Поэтому я знал, что делать. И я также знал, пока летел домой, что во мне что-то изменилось, программа привела к перегруппировке моих интересов. То, что я увидел, по моим ощущениям, составляло ядро американской борьбы: организация пытается интегрировать себя с разных сторон – расово, этнически, классово. У работников программы и преподавательского состава имелась миссия. Они помогали студентам, чье происхождение находилось в меньшинстве, эффективно работать в требовательном вузе, который стал расово интегрированным в достаточной степени только двадцать лет из своей 170-летней истории. Моя жизнь исследователя, моя интеллектуальная жизнь пойдут в другом направлении – я понял это после моего визита.

Две вещи, по моему мнению, вызвали перемены. Во-первых, новая точка обзора знакомой проблемы, академическая борьба огромного количества студентов из числа меньшинств в американских колледжах. Мое посещение Энн-Арбор показало мне, что у проблемы имеются перспективы, к которым я не был равнодушен. Что касалось студенческой жизни, я смотрел со стороны кака наблюдатель. Если бы меня попросили объяснить трудности в учебе любому из студентов, я бы, как многие преподаватели, подчеркнул то, что находилось в моем поле обозрения как наблюдателя и в моем чемоданчике психолога – сами студенты, их мотивация, ожидания, самооценка, культурная ориентация; ценность, которую они придают образованию; привычки в работе; академические навыки и знания; акцент семьи на школьные успехи и так далее.

Несколько лет назад два социальных психолога Эдвард Джоунс и Ричард Нисбетт поспорили, что при объяснении человеческого поведения, например, проблемы с достижениями, существует огромная разница между «перспективой наблюдателя» – перспективой человека, видящего поведение и «перспективой субъекта» – перспективой человека, ведущего себя определенным образом. По словам Джоунс и Нисбетт, мы как наблюдатели, смотрим на субъекта, человека, чье поведение мы пытаемся объяснить. Таким образом, субъект доминирует над нашим буквальным и ментальным визуальными полями, что делает обстоятельства, на которые он реагирует, менее заметными для нас. В получившейся в наших головах картинке субъект выступает как бельмо в глазу, и обстоятельства поведения скрываются из виду. Джоунс и Нисбетт придерживались мнения, что такая картинка создает предубеждение, когда мы пытаемся объяснить поведение. Мы концентрируемся на том, что видим. Мы концентрируемся на связанных с субъектом вещах – особенностях, его чертах, которые кажутся правдоподобными для объяснения поведения субъекта. И мы теряем из виду причины поведения, вещи, которые мы плохо видим, обстоятельства, к которым субъект приспосабливается. Мое повторное посещение Энн-Арбор заставило меня осознать то, что следовало считать очевидным: я стал наблюдать за студентами из числа меньшинств и их борьбой за достижения. Я приехал в Энн-Арбор в поиске того, что студенты могут делать, что тормозит их достижения, какими особенностями они могут обладать.

Но во время посещения я говорил с самими студентами о трагедиях их борьбы за достижения. Они ничего не говорили об ожиданиях, мотивации, ценности, которую их семьи придают образованию, даже когда я прицельно спрашивал их об этом. Они гордились быть студентами такого сильного университета. Их семьи гордились ими. Они хорошо учились в старшей школе. Если у них были низкие ожидания, они их не показывали. Они говорили об обстановке в университете. Они говорили о том, что они – небольшое социальное меньшинство. Они рассказывали, как нуждаются в месте, где им не будут так сильно подчеркивать, что они меньшинство. Они волновались, что ассистенты преподавателей, однокурсники и даже преподаватели могут считать их интеллектуальные способности более низкими, чем у других студентов. Они описывали, как общественная жизнь крутилась вокруг расы, этноса, социального класса. У них было мало близких друзей в группе. Они чувствовали, что стиль, привычки и интересы черных были маргинализированы в вузе, даже подвергались остракизму. Они отмечали как мало в преподавательском составе «черных» или представителей других меньшинств. Они могли придумывать оправдания. Я не мог знать. Они казались искренними, простыми, не обвиняющими. Но они действительно казались обеспокоенными тем, что университет Мичигана не место для них.

Вторая поразительная вещь, которую я увидел в поездке, были графики оценок. Я впервые мельком увидел важный факт: академические трудности чернокожих студентов в Мичигане (и у них были настоящие трудности) не вполне объяснялись низкими академическими навыками и мотивацией. После комплектования групп выпускников Мичигана (за семилетний период) на основе Академического оценочного теста, который они сдавали при поступлении в Мичиган, график демонстрировал средние оценки в каждой из групп. Таким образом, можно было увидеть результаты учащихся за тест от 1000 до 1050, от 1050 до 1100 – вплоть до тех, кто получил от 1550 до 1600, что находится наверху шкалы АОТ. График показал наличие тенденции того, что учащиеся с более высокими баллами за тест получают более высокие оценки. Неудивительно. АОТ создан, чтобы предугадать оценки в колледже. Хотя для этой выборки оказалась слабо выражена тенденция получать более высокие оценки у студентов с высокими баллами за тест.

Но меня поразило другое. Чтобы показать результаты «черных» студентов, в графике существовала отдельная линия для чернокожих выпускников Мичигана за тот же период. Она показывала, что выпускники с более высоким баллом за тест выпускались с более высокими оценками. Снова неудивительно, кроме одной вещи – линия «черных» студентов шла значительно ниже линии белокожих студентов.

Если мы предположим, что АОТ является приблизительной мерой подготовки к колледжу, то это значило нечто кардинальное: среди студентов со сравнимыми академическими навыками, измеряемыми АОТ, чернокожие студенты получили меньше отдачи в колледже, чем другие студенты. Нечто подавляло отдачу, которую они получили от своих навыков.

Поездка в Энн-Арбор вызвала вопросы и дала некоторые подсказки. Обнаружились веские доказательства: проблемы достижений черных студентов в Мичигане не были вызваны полностью дефицитом навыков. Некие социальные и психологические аспекты их опыта, скорее всего, присутствовали. В то время я понятия не имел, каковы они. Появились более мягкие доказательства: студенты сами переживали о том, на своем ли месте они в Мичигане. Мартин Лютер Кинг однажды выразил беспокойство, что чернокожим студентам в интегрированных школах не всегда могут преподавать люди, которые их любят. У этих студентов возникла подобная озабоченность. Я задумался, были ли эти два вещественных доказательства – оценки и чувство принадлежности – связаны друг с другом.

2

Через год Мичиган предложил мне должность преподавателя психологии – шанс работать над моими исследовательскими интересами без вовлечения в бюрократические процессы. Я предвкушал работу. Я знал, что, если я начну, интригующие и важные вопросы не заставят себя ждать.

Семьи могут проявлять милосердие, и моя оказалась такой. Осенью 1987 года, несмотря на необходимость вырывать из привычной жизни двух подростков, моя семья и я приземлились в Энн-Арбор как раз перед началом нового учебного года и Мичиганского футбольного сезона.

Практически сразу, как по сигналу, график с отстающими «черными» студентами в Мичигане снова появился в моей жизни. Я был назначен в общеуниверситетский Комитет по набору и удержанию студентов из числа меньшинств. И снова в материале, полученном в первый день заседания комитета, лежал график, показывающий недостаточную успеваемость чернокожих студентов, что было главным поводом для основания этого комитета.

Ричард Нисбетт, другой мичиганский социальный психолог, тот же человек, который придумал разницу «субъект – наблюдатель», и я начали говорить об этой недостаточной успеваемости. Нисбетт – отличный собеседник. Он использует разговоры, дабы сформировать научное исследование, помочь ему соединить вопросы так, чтобы они имели повествовательную форму. Он приступает к проблеме, пытаясь увидеть, как она работает в реальной жизни. Он берет интервью у людей. Он опрашивает людей по телефону. Он копается в архивных записях. Он читает литературу. Он формирует понимание. В конце концов, он проводит уникальные эксперименты, чтобы проверить свое понимание и рассмотреть явление, чтобы увидеть, как оно работает. Вдохновленный таким подходом, я подавил свою естественную тенденцию быстро переходить к лаборатории.

Я разговаривал со студентами. Я разработал семинар на тему неуспеваемости. Помню, что студенты на семинаре обнаружили удивительный факт. Они остановили несколько «черных» и белых студентов на территории университета и попросили их заполнить четыре или пять страниц анкеты. Они хотели узнать, сколько близких друзей было у студентов другой расы. На первой странице анкеты студентов попросили перечислить шесть лучших друзей, на последней странице попросили их записать свою расу (так было сделано, чтобы раса возможного друга не могла повлиять на включение или не включение в список близких друзей). Опрос показал, что среди своих шести ближайших друзей ни белокожие, ни чернокожие ученики не насчитали даже одного друга другой расы. В случае с чернокожими студентами соотношение белых друзей к черным составляло 2/3 к 6. Как рассказали мне студенты, их социальные контакты были организованы вокруг расы.

Я продолжал смотреть записи оценок. Я хотел понять, насколько часто чернокожий студент показывал отставание по всей учебной программе. К сожалению, оно было повсюду – от английского до математики и психологии. Как некоторое утешение для Мичиганского университета, мое наблюдение скоро выявило, что отставание черных студентов является национальным явлением. Оно происходило во всей системе образования – в колледжах, в медицинских школах, в юридических школах, в бизнес-школах и часто в общеобразовательных школах. Оно было так распространено и предсказуемо, что почти законно. Люди, которые делали тесты, давно знали об этом явлении. Они также знали, что так произойдет и с другими группами, не только с «черными». Так учились латиноамериканцы, коренные американцы и женщины в продвинутых математических классах колледжа, юридических школах, медицинских школах и бизнес-школах.

Это, конечно, печальный факт. И я нашел множество объяснений, в основном – с точки зрения наблюдателя: у этих студентов не хватает мотивации, культурных знаний или навыков, чтобы преуспеть в более сложной работе, где неуспеваемость, как правило, склонна появиться, или студенты каким-то образом вредят себе сами из-за низких ожиданий от себя или низкой самооценки, навязанной массовой культурой или даже их собственными семьями и общинами. Мои расчеты вряд ли можно было назвать неправдоподобными, если не просто гладкими. Я держал их как запасной вариант. Но у меня были сомнения. Могли ли они полностью объяснить возникновение неуспеваемости в таком количестве групп, на стольких уровнях и типах обучения?

Я также не мог избавиться от подозрения, что отставание как-то было связано с тем, что отстающие группы испытывали в школе, в большей степени, чем я или другие это осознавали. Что-то заставляло их силы покидать их, даже самых крепких. Что-то в обстановке учебного заведения было частью проблемы.