Текст книги "Меган и Гарри: подлинная история"

Сексизм был еще одним отвлекающим маневром, пущенным в ход дела. К этому времени пресса обнаружила, что Меган действительно лично отвечает за контент The Tig. В своих материалах она регулярно эксплуатировала тему как расизма, так и сексизма. В контексте блога упоминание сексизма могло иметь смысл, когда он рассматривался как помеха в реализации потенциала женщин, но в контексте сообщений британской прессы об отношениях между одним из принцев и предметом его любви никакого сексизма не было: журналисты всего лишь старались собрать дополнительную информацию о прошлом Меган. Они просто пытались подтвердить слухи о ее деятельности. Привнесение проблемы сексизма не только заткнуло рот прессе, но и отвлекло ее от понимания того, что Меган знала: СМИ рано или поздно натолкнутся на один серьезный вопрос. Он сводился к тому, насколько уместно для члена королевской семьи в конституционной монархии, которая должна оставаться политически нейтральной и уважать мнение всех своих граждан, вступить в контакт с напористым, инициативным, амбициозным, самоуверенным политическим активистом левого толка? The Tig был видимым доказательством того, что убеждения и личность Меган несовместимы с королевской ролью, которую она неизбежно должна будет играть, если ее отношения с Гарри приведут к браку. Обоснованный вопрос, от которого ей и Гарри удалось отвлечь внимание прессы, был прост: каким образом столь громкая личность, как Меган Маркл, чья позиция состоит в том, что ей нужно использовать свой голос, впишется в роль, требующую молчаливого принятия точек зрения, которые не согласуются с ее собственными? Любопытно предположить, удалось ли бы избежать многих проблем, если бы они решались с самого начала. Но, опубликовав такое заявление, Гарри и Меган ушли от неизбежных сложностей до тех пор, пока не поженились. Тогда ей стало очевидно, что жизни ради безмолвной службы она предпочитает жизнь, открытую для самовыражения.

Выгадывая себе время, Гарри и Меган на самом деле только откладывали неизбежное. Они действительно считали, что успешно заставили замолчать те СМИ, которые, возможно, стремились к тому, чтобы их роман закончился. Каждый из них явно не понимал важности незыблемых вещей: в случае Гарри это были определенные черты личности Меган; в ее случае – та роль, которую пресса играет в Великобритании.

Переоценивая свой успех в борьбе с негативными публикациями, Гарри и Меган стали заложниками самообмана относительно своего контроля над прессой. К сожалению, Гарри был слишком мал при жизни матери, чтобы он мог оценить, насколько сильно ее попытки повлиять на прессу отрикошетили по ней самой. Что касается Меган, то она совершенно не представляла себе, как работает британская пресса. Она путала американские и канадские издания, которые сделали ей рекламу, с гораздо более разрушительной, чрезвычайно любопытной, непочтительной и воинственной системой. Она была похожа на ребенка, входящего в логово льва и думающего, что сможет выдрессировать его, как своего обожаемого питомца, послушного и любящего кавалер-кинг-чарльз-спаниеля. Она щиплет льва за нос, теребит щеки, показывает ему кулак и приказывает сидеть спокойно. Она уходит, уверенная, что все у нее под контролем, не понимая, что он просто не удосужился дать понять, кто здесь главный. Но в следующий раз все будет иначе.

Ни одна публичная фигура в Великобритании не может действовать без глубокого понимания того, как работает британская пресса. Она уникальна. Подобных СМИ нет больше нигде в мире. Они настолько радикально отличаются от североамериканской прессы, к которой привыкла Меган, что она была совершенно не готова к тому, что́ будет означать жизнь под пристальным вниманием журналистов. Если бы она и Гарри не купили себе передышку, сделав заявление, она могла бы понять еще до замужества, что похожа на пловца, привыкшего к хорошо подогреваемому домашнему бассейну, которого зимой окунают в ледяной холод Северного моря.

Мировая пресса – ручная по сравнению с британской. Это одинаково верно для американской и канадской прессы, для европейской, ближневосточной, азиатской или же прессы Индийского субконтинента. Единственные СМИ, которые сохраняют слабые отголоски британских, – это австралийские, но даже здесь все звучит очень приглушенно по сравнению с Флит-стрит. Во многом это связано с тем, что в Британии существует традиция здорового иконоборчества, восходящая к восемнадцатому веку[30]30
  Скорее следовало бы говорить о конце XVII века (Славная революция, в результате которой Иаков II отправился в изгнание, произошла в 1688 году); а «король-узурпатор» Вильгельм III Оранский умер уже в 1702 году, в самом начале XVIII века (его соправительница Мария II скончалась еще раньше – в 1694-м).


[Закрыть]. В то время европейские монархии были одновременно безмятежными и самодержавными, их пресса жестко контролировалась, а общественное мнение формировалось короной. Британский же монарх был узурпатором, приглашенным парламентом занять трон, пока настоящий король томился в изгнании. Такая ситуация неизбежно вела к нестабильности и возможности смены режима, вызывая раскол в обществе, порождая инакомыслие и давая голос тем, у кого раньше его не было. В итоге родилась самая свободная пресса в мире. Никто не станет недосягаемым для журналистов, будь то король, принц, аристократ, правительство, чиновник, общественный деятель или даже частное лицо, привлекшее внимание газет.

К 1714 году был сформирован первый клуб сатириков. В состав Клуба Мартина Писаки вошли два самых влиятельных автора того времени – Александр Поуп и Джонатан Свифт. Они проложили путь для Уильяма Хогарта, социального критика, художника-сатирика и политического карикатуриста конца века, чьи самые известные серии гравюр – «Карьера мота» и «Карьера проститутки».

К концу столетия такие сатирики, как Джеймс Гилрэй, были столь известными общественными комментаторами, что могли безнаказанно высмеивать все публичные фигуры, включая короля Георга III и его семью, особенно наследника, будущего Георга IV. К чести принца-регента, у него было достаточно чувства юмора, чтобы поместить в рамки несколько карикатур, высмеивающих его, причем его отец, известный как Фермер Джордж, также любил пошутить.

Именно против этой несокрушимой сатиры и были направлены появившиеся в двадцатом веке британские таблоиды (называемые так, потому что они были популярной прессой, несмотря на то что некоторые из них были крупноформатными[31]31
  Первоначально таблоидами (от tablet «таблетка») называли газеты со страницами половинного размера в сравнении со стандартными листами.


[Закрыть]). Дед моей невестки, лорд Бивербрук, и его конкуренты, лорды Нортклифф и Ротермир, были титанами популярной прессы. Благодаря их усилиям сатирическая традиция была преобразована в нечто столь же общедоступное и беззаботное, но более приемлемое для широкой читающей публики. Вскоре к ним присоединились другие газетные магнаты, такие как Сесил Хармсворт Кинг, племянник по материнской линии как Нортклиффа, так и Ротермира, и сэр Уильям Эмсли Карр, который издавал The News of the World в течение пятидесяти лет. По их мнению, никакая история не должна быть написана в точности так, как рассказал интервьюируемый. Роль журналиста заключалась не в том, чтобы некритически пересказывать то, что сказал или сделал источник, а изображать его без уважения и достаточно сенсационно. Это оживляет повествование и сбивает спесь с главного персонажа. Общественные деятели, как правило, всегда относятся к себе более серьезно, чем другие готовы к ним относиться, поэтому некоторая непочтительность была приемлемой. Даже когда это были лестные публикации, им удавалось вставить ровно столько шпилек, сколько нужно, чтобы показать, что никто и ничто несовершенны, и их смыслом было сбалансировать положительное с отрицательным. Их месседж заключался в следующем: мы нелицеприятны. Так оно и остается по сию пору.

Более престижные газеты, такие, как правые The Times и The Telegraph или левая The Guardian и родственная ей газета The Observer (старейшая воскресная газета в мире), не были ниспровергателями основ. Они не стремились втоптать в грязь всех или все так, как это делали их популистские конкуренты. Если очернение не входило в планы, они не прибегали к нему, как это делала популярная пресса. Такая ситуация сохранилась даже после появления Руперта Мёрдока[32]32
  Кит Ру́перт Мёрдок – австралийский и американский предприниматель, медиамагнат, владелец СМИ, кинокомпаний и издательств в США, Австралии, Европе, Латинской Америке и Азии.


[Закрыть] в Англии в последние два десятилетия двадцатого века. Хотя он изменил тон и содержание самой августейшей газеты страны, сделав содержание The Times похожим на то, что вы могли читать в газетах среднего уровня, таких, как The Mail и The Express, одно принципиальное отличие осталось. The Times по-прежнему не относилась к числу борцов с традициями и авторитетами. Она оставалась такой же, как и другие элитные издания, которым не был свойствен ехидный тон таблоидов. В 1977 году, когда я была личным секретарем ливийского посла, всегда размещала свои тексты в авторитетных газетах, потому что можно было надеяться, что они не исказят и не переврут рассказанное вами. В этом они походили на североамериканскую прессу, к которой Меган так привыкла.

Ее неспособность уловить эти важные различия вывела Меган на скользкий путь. Если бы она попыталась понять, с чем имеет дело и почему все работает именно так, то у нее был бы шанс. Но по своему неведению она утратила способность справляться с ситуацией.

В Великобритании больше общенациональных газет, чем в любой другой стране мира. Их слишком много, чтобы перечислить все, но, помимо упомянутых выше, самыми популярными являются The Sun, People, The Star и The Mirror. Ни в одной другой стране нет более свободной и энергичной прессы, и ни в одной стране нет такого количества изданий, которые борются за долю доступной читательской аудитории. В результате конкуренция ожесточеннее, чем на любой другой территории в остальном мире. В Соединенных Штатах, например, действительно нет ни одной крупной ежедневной газеты, которую читало бы большое количество людей по всей стране. Есть The New York Times, The Washington Post, The Los Angeles Times и их более дешевые собратья, такие, как The New York Post, но все они местные. Нигде нет крупного национального издания, которое могло бы с ними конкурировать. Таким образом, в любом отдельно взятом регионе конкуренция менее интенсивна, чем в Англии, где каждой газете приходится биться за свою долю аудитории.

Сочетание конкуренции и иконоборчества усугубляется еще одной особенностью, уникальной для Британии. Соединенные Штаты, Канада и большинство европейских стран давно признали равенство всех социальных групп, либо потому, что они стали республиками, либо, если остались монархиями, их королевские семьи уже воспринимались как бессильные и чисто церемониальные представители государства. Британия является, по крайней мере, таким же эгалитарным и меритократическим обществом, как и любая другая западная демократия, и даже больше, чем многие другие. Однако во многих сегментах британского общества сохраняется заблуждение, что старая иерархия по-прежнему на своем месте, оставаясь, как и прежде, столь же могущественной и обструкционистской. Это заблуждение придает дополнительный импульс многим событиям в повседневной жизни, потому что некоторые СМИ – неважно, популярные или авторитетные, – потворствуют устаревшим предрассудкам, как если бы они были актуальны и сегодня. Тем самым они увековечивают разрушительные и вводящие в заблуждение мифы о структуре британского общества.

Конечно, есть веские коммерческие причины, по которым те или иные издания ведут себя определенным образом. Играя на предрассудках, зависти, страхах, надеждах и мечтах своих читателей, они продают свои материалы той аудитории, чьи мнения формируют, но в равной степени и отражают. Более беспристрастный подход приведет к коммерческому провалу, поэтому они оправдывают свои действия, а иногда даже убеждают себя, что верят в фантазии, которые сами же создают.

За пределами ринга акулы медиабизнеса проявляют вежливость по отношению друг к другу. Как и многие политики и юристы, они осознают, что, независимо от того, на чьей они стороне, все участвуют в одной игре. Я видела множество прекрасных друзей среди журналистов-соперников, притом что жизненные принципы одного могут противоречить принципам другого. Мне известны случаи, когда они сознательно разрушали жизнь ни в чем не повинных людей, чтобы достичь того, что считают более важной целью. Так было, например, во время некрасивой кампании в 2016 году, когда ряд изданий намеревался испортить репутацию одного моего знакомого в надежде свергнуть Генерального секретаря Содружества. Когда я выступила от имени этого человека по поводу одной из публикаций, мне сказали, что они не имеют ничего против него лично, но уничтожение его жизни будет небольшой платой, чтобы избавиться от баронессы Скотланд.

Гарри, конечно же, прекрасно знал, каким змеиным гнездом может быть британская пресса. У него была настоящая ненависть к СМИ, рожденная верой в то, что они убили его мать. Справедливости ради надо сказать, что они этого не делали. Диана выжила бы в автокатастрофе, если бы была пристегнута ремнем безопасности. Она также была причастна к тому, что в ту ночь за ней следила пресса. Перед отъездом с Сардинии Диана позвонила журналистам, чтобы сообщить им о своем прибытии в Париж. Она продолжала общаться с ними и по прибытии в этот город. Если вас преследуют люди, которых вы сами подталкивали к этому, вы, несомненно, несете ответственность за погоню.

Конечно, Гарри было всего двенадцать, когда умерла его мать. Он был слишком мал, чтобы иметь зрелое суждение о ней как о личности. По его собственным словам, когда он встретил Меган, он все еще не справился с травмой, вызванной смертью Дианы. И дело не столько в его личной слабости. Об эмоциональном воздействии смерти одного из родителей на детей младше четырнадцати лет написано много.

Неспособность Гарри к скорби была естественным явлением, сопутствующим потере родителя ребенком. Соответственно, пресса в этом не виновата.

Большинство людей в Великобритании, занимающих должности, которые заслуживают внимания прессы, относятся к СМИ со здоровым подозрением. К сожалению, большинство из них испытывает чрезмерный страх, вызывающий истерические и иррациональные реакции в тот самый момент, когда требуется уравновешенность. Я это говорю, исходя из жизненного опыта. Мне посчастливилось быть избалованной вниманием ручной прессы в первые двадцать четыре года жизни. Следующие сорок шесть лет мне приходилось терпеть нежелательное внимание британских таблоидов. Таким образом, я понимаю предысторию и Меган, и Гарри как немногие другие – хотя бы потому, что большинство людей никогда не испытывали того ужаса вторжения британских СМИ, с которым пришлось столкнуться мне.

Если посмотреть, насколько открыта была Меган в двух своих блогах, становится очевидным, что она совершила самую фундаментальную ошибку из всех возможных в общественной жизни. Она слишком раскрыла себя.

Меган думала, что благодаря своей открытости и честности завоевывает поклонников, и даже предоставляла потенциальным недоброжелателям информацию, которую они в итоге могли использовать против нее. На память приходят немногие публичные фигуры, которые действовали, как она. Одно из важнейших правил – задраивать люки в присутствии журналистов или слуг. Нужно выдавать информацию о себе, о своих чувствах и действиях, как если бы вы были скрягой, вынужденным делать пожертвования на то, что вам не нравится. Если вам нужна известность ради важного дела, например, в благотворительных или коммерческих целях, вы надеваете свои праздничные шмотки и следите за каждым своим словом. Вы не рассказываете журналистам о том, какие у вас самые большие надежды, опасения, желания, амбиции или что-то еще из множества вещей, которые Меган выдала в двух своих блогах. Вы не пишете статей, которые настолько откровенны, что могли бы стать темой для разговора с психиатром. Во время интервью вы изображаете открытую личность, при этом держа в секрете все, кроме предмета, о котором говорите. Когда вы видите репортеров, вы приятны, нейтральны, неинформативны и сдержанны. Вы не сливаете истории о себе или о своих знакомых. Конечно, существуют и добросовестные журналисты, но вам не следует проверять воду, если вы не уверены, что она не заставит вас промерзнуть до костей. Принцесса Монако Грейс, например, была настолько близкой подругой бывшего редактора женского раздела газеты The Evening News Гвен Робинс, что останавливалась у нее в Лондоне, когда, случалось, хотела сбежать от дворцовой жизни. Я дружила с такими журналистами, как Сью Дуглас, бывший редактор The Sunday Express, и фрилансер Кэтрин Олсен (леди Мэнчем в частной жизни). Тем не менее это исключения, а не правило, которое лучше всего было сформулировано сэром Джоном Фальстафом в шекспировском «Генрихе IV», часть первая: «Благоразумие – лучшая черта храбрости».

Многие знаменитости и члены королевской семьи имеют хорошие рабочие отношения – но не дружбу – с избранными журналистами. До встречи с Меган Гарри общался с Ребеккой Инглиш из The Mail и с парой других людей, установив с ними человеческие связи, которые пошли на пользу и ему, и им. В этом смысле он пошел по стопам своей матери. Диана поддерживала отношения с такими журналистами, как Ричард Кей и сэр Дэвид Инглиш, главный редактор The Daily Mail. Это была не личная дружба, а способ оказывать влияние на то, что о ней пишет пресса. Тот факт, что Гарри делал то же самое, говорит о достаточно высоком уровне его зрелости, достойном похвалы. Нет ничего более нецивилизованного, чем общественный деятель, неспособный по-дружески отнестись к обаятельному журналисту.

В течение недели между сообщением The Sunday Express о том, что в жизни Гарри появилась Меган, и его заявлением, сильно отпугнувшим СМИ, она осознала разницу между ручной прессой, к которой привыкла в США и Канаде, и британской. До этого момента Меган управляла своим профилем с удивительной ловкостью. У нее никогда не было негативных оценок, несмотря на то что пройденный ею путь был усеян останками прежних отношений. Причина была проста. До этого она просто не была достаточно известна, чтобы вызывать негативное освещение. Это происходит только тогда, когда кто-то становится знаменитостью. До 30 октября 2016 года все материалы о Меган в СМИ заказывались либо ей самой, либо через студии. На самом деле она была автором газетной колонки, фигурой средней величины, которую журналисты используют, чтобы заполнить страницы, когда им не о чем писать или когда им приходится расплачиваться с кинокомпаниями в порядке бартера.

Но теперь Меган добилась известности, и пресса жаждала прояснить картину. Первая волна статей была настолько позитивной, что таблоиды хотели восстановить баланс, добавив немного сенсации. Их первой целью был любой человек из прошлого Меган, который мог бы рассказать, какой она была на самом деле. К их чести, никто из ее близких друзей, бойфрендов, бывшего мужа и даже членов ее семьи не раскрыл никаких секретов. Они хранили достойное молчание, притом что хвалить ее было не за что. А если эти люди и не молчали, их заявления были настолько взвешенными, что они не могли быть обвинены в том, что опорочили ее. В значительной степени это объяснялось тем, что у Меган всегда хватало ума общаться с порядочными людьми. Как она спросила Вайолет фон Вестенхольц: «Он хороший?»

Тем не менее некоторые люди, от которых журналисты ожидали положительных комментариев, отвечали оглушительной тишиной. Это было безошибочным свидетельством того, что что-то происходит. Поэтому были опрошены люди, которых Меган знала не так хорошо и которые были не столь лояльны. На этот раз сдержанности было гораздо меньше.

Картина, которая возникла, была неоднозначной. Некоторые люди, например соседи, не могли сказать о ней ничего плохого, в то время как другие признавали, что она была «та еще штучка» и «делец», что она была «безжалостной», «амбициозной» и упражнялась в «вышвыривании людей после истечения срока годности».

Посторонние могут удивиться, узнав, что британские журналисты расследуют разжигающие страсти истории. Но именно это они и делают. Гарри попросил перерыва, и, поскольку он был очень популярен, даже не самые роялистские сегменты средств массовой информации могли с уважением отнестись к тому, что цветная женщина стала подругой одного из старших членов королевской семьи. Что еще важнее, никто не хотел быть обвиненным в расизме. Поэтому британская пресса решила сделать шаг назад и предоставить паре свободное пространство.

Хотя Гарри и Меган могли подумать, что полученная передышка была единственным результатом их заявления, это было далеко от истины. Причины были более сложными. Несмотря на то что пресса и дворец знали о грязи, способной навредить Меган, опасения сыграли меньшую роль в отступлении, чем сочетание целесообразности и расчета. Непосвященные могут подумать, что между дворцом и прессой существует полная разобщенность, но на самом деле это не так. У этих институтов симбиотические отношения. Дворцу нужны СМИ, чтобы освещать деятельность королевских особ и поддерживать интерес публики к ним, в то время как прессе нужны королевские особы, потому что они являются мировыми мегазнаменитостями и, следовательно, надежным источником пропитания.

Газеты выполняют еще одну важную функцию для дворца. Они помогают ему в сборе информации, полезной для поддержания монархии и защиты интересов королевской семьи. Поскольку журналисты обязаны обращаться в пресс-службу дворца за комментариями, прежде чем опубликовать статью, они являются богатым и зачастую невольным источником информации. Многие члены королевской семьи пытались скрыть свою деятельность от семьи и придворных, но лишь для того, чтобы быть раскрытыми любопытным репортером, задающим неудобный вопрос сотруднику прессы-службы.

На самом деле королевская семья узнала об отношениях Меган и Гарри раньше, чем пресса. Когда стало ясно, что они превращаются в нечто большее, чем секс в течение трех ночей, дворец сделал то, что делал и всегда. Началось собственное расследование прошлого Меган, так как биография каждого, кто становится близким с любым членом королевской семьи, всегда подвергается изучению. Один придворный сказал мне, что есть «озабоченность» по поводу «прошлого» Меган, но, поскольку это было «просто интрижкой, подход был такой: не пересекать мост, если мы не приблизимся к нему». Тем не менее во дворце ощущалось беспокойство по поводу «наскоков прессы», хотя он считал, что это было бы лучшее, что она могла сделать. «Это пресекло бы интрижку, пока она не переросла в нечто более серьезное. Из всего, что мы узнали о прошлом Меган, стало совершенно ясно, что она может оказаться источником серьезных неприятностей».

Дворец, конечно, не собирался сообщать прессе о своих проблемах. Ни один компетентный сотрудник по связям со СМИ не стал бы так поступать. Но все надеялись, что роман закончится, Гарри встретит девушку с менее сложным прошлым и более податливым характером, и тогда все смогут вздохнуть с облегчением.

Как мы знаем, в течение следующих шести месяцев ни пресса, ни кто-либо из близких Меган не выступали с критикой. Первой, кто вмешался, была ее сводная сестра Саманта, которая объявила в апреле 2017 года, что пишет книгу под названием «Дневник сестры напористой принцессы». На этом этапе ее критика скорее подразумевалась, чем утверждалась, но это не принесло Меган никакого вреда, а Саманте – никакой пользы. Она производила впечатление ревнивого искателя внимания, намеревающегося вмешаться в успех своей младшей сводной сестры, но я узнала, что на самом деле была более животрепещущая причина. Сестры никогда не были близки, но у них всегда были теплые отношения. Однако, когда Саманта обратилась к Меган, чтобы поздравить ее с успехом, та проигнорировала ее.

Тем временем роман продолжался. В сентябре в Торонто прошли Игры непобежденных, и Меган с Гарри впервые официально появились на публике как пара. Она была шикарна в огромной белой мужской рубашке, заправленной в облегающие синие джинсы, и он был одет так же неформально. В нарушение королевского протокола они держались за руки во время и после соревнований. Они проявляли откровенную чувственность, их руки и ноги соприкасались. Влюбленные публично демонстрировали взаимное притяжение, посылая сигнал, что они горячая пара, совершенно опьяненная друг другом.

Говорят, что каждый любит любящего его, и это определенно представлялось правдой в отношении Гарри и Меган. Их считали глотком свежего воздуха, красивой, восхитительно неформальной парой, которая, очевидно, была полностью поглощена своей влюбленностью.

В кругах британского истеблишмента люди в целом были довольны тем, что Гарри нашел себе такую красивую девушку, которая, казалось, так же влюблена в него, как и он в нее. Ее расовая принадлежность часто упоминалась не как недостаток, а как неотъемлемый признак. Время романа было сочтено особенно благоприятным с точки зрения ситуации в Содружестве наций. В течение некоторого времени вопрос о руководстве этого благородного учреждения был предметом обсуждения среди 53 стран-членов. Должность не является наследственной. Король Георг VI был его первым главой, за ним последовала его дочь королева Елизавета II, чья любовь к Содружеству уступает только любви к стране ее рождения. Ее очень уважают главы правительств многих из 52 бывших британских колоний, с которыми она работала на протяжении своего долгого правления. Происходило достаточное число коллизий, например кризисы вокруг Родезии и Южной Африки, когда Содружество оказывалось в опасной близости от фрагментации. Королеве ставили в заслугу то, что она поддерживает его целостность; ее приверженность, мудрость и безразличие к цвету кожи – клей, который скрепил все это. Но ей было уже за девяносто, и тема преемника обсуждалась не менее десяти лет. Некоторые страны хотели, чтобы следующим главой назначили их представителей, в то время как прочие, помня об эгоизме одних государств и опасности коррупции в других, считали, что нейтралитет британского монарха станет лучшим гарантом целостности Содружества. Чреватая осложнениями расовая проблема иногда поднимала свою уродливую голову. Некоторые из черных стран задавались вопросом, почему организация, представляющая в большей степени черное, но не белое население, должно иметь руководителем главу семьи, которая была исключительно белой. Однако, если Гарри женится на Меган, британская королевская семья больше не будет чисто белой. Это было бы хорошо для всего Содружества, особенно с учетом того, что процесс назначения его следующего главы должен был обсуждаться на ближайшем заседании глав правительств в апреле 2018 года.

Букингемский дворец объявил о помолвке Гарри и Меган 27 ноября 2017 года. Эта новость была встречена публикой с неподдельным энтузиазмом. Было даже больше волнения, чем когда Уильям обручился с Кэтрин Миддлтон. Несмотря на груз традиций, британское общество отбросило снобизм и проявило толерантность. Обе помолвки подтвердили это. Происхождение Кэтрин исключительно из среднего класса, а также цвет кожи и классовая принадлежность Меган рассматривались как подтверждение того, что британская монархия стала похожей на институт американского президентства. Туда может стремиться любой, независимо от происхождения.

20 апреля 2018 года королева исполнила свое заветное желание, когда принц Чарльз был назван ее преемником в качестве Главы Содружества. Некоторые из верховных комиссаров Содружества сказали мне, что почти нет сомнений в том, что помолвка Гарри с Меган существенно облегчила для стран-членов это назначение.

Между объявлениями о помолвке и о назначении Чарльза преемником королевы на посту Главы Содружества произошла самая грандиозная заварушка на расовой почве. Только Мари Кристина фон Рейбниц, принцесса Кентская, женщина, которую повсеместно порицают в королевских кругах, могла организовать что-то столь бессмысленно обреченное на провал. На ежегодном обеде у королевы для всех членов монаршьей семьи в Букингемском дворце за несколько дней до Рождества она была сфотографирована с брошью, красовавшейся на ее пальто и имевшей вид головы темнокожего. Она не из тех, кому люди в здравом уме хотели бы подражать. Она тщеславна и утомительна. Я бы поставила хорошие деньги на то, что она надела эту брошь для привлечения внимания, к которому она стремится на каждом шагу. Хотя позже она выступила с заявлением, в котором утверждала, что «очень сожалеет и огорчена причиненным оскорблением», я не могла избавиться от ощущения, что она намеренно собиралась сбить новичка с первых полос. Чего и добилась. И хотя она сделала это демонстративно, я должна отметить, что брошь, которую она носила, в принципе не могла рассматриваться как имеющая расистский подтекст. Она изображала не чернокожего раба из региона к югу от Сахары, а аристократа из Северной Африки. Моретто Венециано[33]33
  Moretto Veneziano, или Венецианский Мавр – ювелирное украшение, популярное в Венецианской республике и вошедшее в моду в XVI веке.


[Закрыть], как называют такие фигурки. Альберто Нарди, венецианский ювелир, создавший брошь, категорически возразил против того, как невежественные комментаторы в Британии и Америке стали раскручивать тему расизма, чтобы осудить ювелирное изделие. Они не осознавали культурного значения фигурки в стране ее происхождения. «Написано много чуши, и я хочу защитить предмет с богатой историей и уникальный для Венеции. На броши изображен венецианский принц-мавр». Это подтвердила историк ювелирного искусства Анастазья Буттита, которая пояснила: «Чернокожие на этих изделиях, по сути, изображались как аристократы. И с годами эти предметы стали одним из самых важных символов города, олицетворяя для венецианцев их открытость по отношению к другим культурам». Такие предметы не только не являются расистскими по содержанию, но и передают самый мощный посыл толерантности. Хотела ли принцесса Мари Кристина действительно передать позитивное послание, а не негативное, в чем ее обвиняли? В такой ситуации Меган следовало бы иметь в виду, что для публичных деятелей всегда опасно игнорировать общественные заблуждения, даже если они более осведомлены и правы. Меган вскоре бросится в пучину общественного неодобрения, подобно принцессе Кентской, которая так же самоуверенна и слепа к тому впечатлению, которое она производит, выбирая между своими собственными желаниями и чувствительностью других.

Не успела утихнуть шумиха, вызванная выбором броши Мари Кристин Кентской, как Гарри совершил столь же необдуманную оплошность. К сожалению для него и для Меган, последствия его поступка будут гораздо более разрушительными. Все началось достаточно невинно после благополучного Рождества в Сандрингеме. Королева нарушила традицию. Впервые невесту пригласили присоединиться к королевской семье на священном праздновании Рождества. Меган не могла сказать (в то время как Диана это сказала, а Кэтрин могла бы, но не сказала), что ее не приветствовали с распростертыми объятиями еще до того, как венчальное кольцо оказалось на ее пальце. Мало того что все относились к ней так, будто она уже член семьи, но и пресса неистовствовала, когда она, Гарри, Уильям и Кэтрин направились в церковь из большого дома. В тот день родилась великолепная четверка, повысив ожидания и увеличив акции Меган в геометрической прогрессии. Теперь все действительно выглядело так, как будто она была на пути к тому, чтобы стать одной из самых известных женщин в мире, а также любимым членом королевской семьи.