Текст книги "Леди из Миссалонги"

– А почему, собственно, Уил решил, будто он каторжник?

– Максуэлл позвонил Уильяму, как только чужак загрузил провизию в повозку и уехал, и тот сразу же навел справки. Приезжий называет себя Джоном Смитом, как тебе это нравится? – Аврелия насмешливо фыркнула. – Скажи мне, Друзилла, если человек не замешан в каких-то грязных делах, станет именовать себя Джоном Смитом?

– Возможно, его действительно так зовут, – сдержанно заметила Друзилла.

– Фу! Мы постоянно читаем то об одном, то о другом Джоне Смите, а ты когда-нибудь встречала хоть одного? Уил думает, что Джон Смит это… как говорят американцы?

– Не имею ни малейшего представления.

– Ну, в конце концов, это не так уж важно, у нас ведь не Америка. Так или иначе, имя фальшивое. Уильям провел расследование и обнаружил, что сведений об этом человеке нет ни в одном официальном учреждении. Он заплатил за долину золотом – это все, что удалось выяснить.

– Может быть, он просто удачливый старатель, которому посчастливилось напасть на золотую жилу где-нибудь в Софале или Бендиго?

– Нет. Уильям говорит, все золотые прииски Австралии уже давно в собственности компаний, а золотоискатели-одиночки в последние годы не совершали крупных находок.

– Чудеса, да и только! – отозвалась Друзилла и рассеянно потянулась за предпоследним пирожным. – А Максуэлл или Уил что-нибудь еще говорили?

– Ну, этот Джон Смит закупил огромный запас провизии и расплатился золотом. Достал монеты из туго набитого пояса для денег, который он носит под рубашкой, прямо на голое тело! Счастье, что к тому времени Мисси уже ушла: Максуэлл готов поклясться, что этот молодчик запросто задрал бы свою рубаху в присутствии дамы. Он сквернословил при Мисси и, мало того, сказал что-то вроде того, будто Мисси не леди! И это при том, что не было никакого повода с ее стороны, уверяю тебя!

– В это я верю, – сухо произнесла Друзилла и взяла с блюда последнее пирожное.

Мгновение спустя в комнату вошла Алишия Маршалл. Лицо ее матери просияло, засветилось нежностью и гордостью, а тетя приветствовала племянницу скупой кривоватой улыбкой. Почему, ну почему Мисси не родилась такой, как Алишия?

Алишия Маршалл и вправду была само очарование: очень высокая, с белой, как у ангела, кожей, светловолосая, светлоглазая, с точеными руками и ногами, роскошным телом с чувственными и вместе с тем строгими линиями и лебединой шеей. Как и всегда, костюм ее отличался безукоризненным вкусом: льдисто-голубое шелковое платье, украшенное ажурной вышивкой (с нарядной верхней юбкой, чуть более короткой, клиновидного кроя, согласно последней моде), придавало ей особый шик и подчеркивало неповторимое своеобразие ее облика. На голове Алишии ладно сидела одна из ее шляпок, облако голубоватого газа и бледно-зеленые шелковые розы оттеняли мерцающее золото пышных светлых волос. Это казалось чудом, но ее брови и ресницы, вне всякого сомнения, были темно-коричневыми! Разумеется, Алишия, как и Юна, не стремилась поведать всему миру, что красит их.

– Тетя Друзилла с радостью обеспечит тебя столовым и постельным бельем, Алишия, – с торжеством объявила Аврелия.

Девушка сняла шляпку и осторожно стянула длинные бледно-голубые лайковые перчатки – это в высшей степени важное занятие требовало полного сосредоточения и не позволяло отвлекаться на разговоры. Лишь положив и то и другое на отдельный столик, стоявший в безопасном расстоянии от подноса с чаем, и усевшись рядом с дамами, она заговорила на удивление бесцветным, немузыкальным голосом:

– Вы очень добры, тетя.

– Какая уж тут доброта, моя дорогая племянница, если твоя матушка твердо решила мне заплатить, – чопорно произнесла Друзилла. – Приходи в Миссолонги в следующую субботу утром и выбери все, что тебе понравится. Я угощу чаем.

– Спасибо тетя.

– Я прикажу подать тебе свежего чая, Алишия? – засуетилась Аврелия, всегда немного неловко себя чувствовавшая при своей талантливой, честолюбивой и властной взрослой дочери.

– Нет, благодарю, мама. Сказать по правде, я пришла послушать, что вам удалось разузнать о «чужаке среди нас», как его упорно величает Уилли, – усмехнулась Алишия, прелестно скривив губки.

И тотчас на нее обрушился ворох новостей, загадочного Джона Смита еще раз обсудили на все лады, после чего Друзилла поднялась, намереваясь попрощаться, но прежде чем последовать к дверям в сопровождении дворецкого, напомнила:

– В следующую субботу мы ждем вас утром в Миссолонги.

По пути домой она мысленно составляла опись вещей, хранившихся в многочисленных шкафах и сундуках комнаты для гостей, и ей казалось, что запас изделий слишком скуден и однообразен, чтобы сделка считалась честной. Сто фунтов! Они буквально с неба свалились. Какое неожиданное счастье! Конечно, их нельзя просто потратить. Нужно положить деньги в банк под небольшой процент, и пусть остаются там на черный день: мало ли, случится беда. О какой-то конкретной Друзилла не думала, но жизнь полна неожиданностей, за каждым углом подстерегают несчастья: болезни, потери, обвалившаяся крыша, рост налогов и, наконец, смерть. Конечно, часть денег придется пожертвовать на ремонт кровли, зато по крайней мере теперь не понадобится продавать телку джерсейской породы, чтобы расплатиться с рабочими. Эта телочка обещала в ближайшем будущем стать прекрасной дойной коровой, а если принять в расчет ее богатый приплод, пока еще несуществующий, но ожидаемый, леди из Миссолонги считали, что ее цена много выше пятидесяти фунтов. Персиваль Херлингфорд, человек славный, добрый, как и его жена, всегда охотно предоставлял в их распоряжение своего драгоценного племенного быка без всякой платы; впрочем, это он и подарил им когда-то джерсейскую корову.

Да, все сложилось весьма удачно! Возможно, Алишия, признанная законодательница моды, заведет новый обычай среди девиц семейства Херлингфорд, и отныне другие невесты будут покупать себе столовое белье у родственниц из Миссолонги. Подобное занятие не роняло достоинства благородных леди и считалось вполне допустимым, тогда как, скажем, шитье дамского платья никогда не получило бы одобрения в их кругу, поскольку обитательницам Миссолонги пришлось бы потакать прихотям любого заказчика, а не угождать одной лишь родне.

– Итак, Октавия, – сказала Друзилла своей сгорбленной сестре вечером на кухне, когда обе они взялись за рукоделие, а Мисси уткнулась в книгу, – на следующей неделе мы должны перебрать все наше белье: нужно убедиться, что его не стыдно показать Аврелии с Алишией. Мисси, тебе придется самой заняться домом, садом и животными, а поскольку ты у нас лучше всех управляешься с тестом, приготовишь сладкое к чаю: испечешь оладьи с джемом и сливками, бисквитный торт, несколько кексов «бабочка» и шарлотку из кислых яблок с гвоздикой.

Отдав распоряжения дочери, Друзилла, довольная, перешла к теме более пикантной: к сенсационному появлению Джона Смита. Впервые беседа заинтересовала Мисси больше, чем книга, но она сделала вид, будто поглощена чтением, а когда отправилась в постель, принялась перебирать в мыслях добытые сведения, чтобы сложить их с уже известными и сопоставить с тем, что поведала Юна.

Возможно, Джон Смит – настоящее имя приезжего, почему бы и нет? Конечно, истинной причиной недоверия, откровенной враждебности и подозрений со стороны хозяев города стала покупка долины. «Что ж, браво, Джон Смит! – подумала Мисси. – Давно пора кому-нибудь хорошенько встряхнуть Херлингфордов». Уснула девушка с улыбкой на губах.

Суматоха и хлопотливые приготовления к визиту леди Маршалл были совершенно излишними, и все три дамы из Миссолонги прекрасно это сознавали, однако ни одна не возражала – это неожиданное событие обладало прелестью новизны, вносило разнообразие в их размеренную жизнь, нарушало привычный порядок. Лишь прикованная к дому Мисси испытывала сожаление и досаду, поскольку осталась без книг и вдобавок ее не отпускал страх, что Юна решит, будто она скрывается, чтобы не платить за роман, взятый в прошлую пятницу.

Гостьи, для которых Мисси пекла всевозможные лакомства, даже не притронулись к ним. Алишия «берегла фигуру», как она выразилась, а сама Аврелия в последнее время следовала примеру дочери, чтобы поразить всех своей элегантностью на предстоящей свадьбе. Впрочем, угощения не пошли на корм свиньям: чуть позже их с удовольствием съели Друзилла и Октавия, которые обожали сладкое, хотя лакомились им редко, избегая лишних трат.

Обилие столового и постельного белья, выложенного перед гостьями, совершенно ошеломило обеих женщин; увлекательное обсуждение заняло не меньше часа, прежде чем дамы отобрали наконец что хотели. В итоге Аврелия вручила Друзилле, как та ни отнекивалась, двести фунтов вместо ста и заявила властным, решительным тоном:

– Пожалуйста, не спорь! И слышать не хочу! Алишии сказочно повезло.

– Думаю, Октавия, – заметила Друзилла, после того как гостьи уехали на личном автомобиле с шофером, – теперь все мы можем позволить себе новые платья к свадьбе Алишии. Я бы хотела сиреневое креповое, с расшитым бисером корсажем и кистями из бисера по краю верхней юбки. У меня как раз есть подходящий бисер – тот, что купила наша дорогая матушка для вдовьего платья перед самой своей смертью, помнишь? Он идеально подойдет! А ты могла бы купить тот дымчато-голубой шелк, которым так восторгалась у Герберта в отделе тканей. Что скажешь? Мисси сплетет кружевные вставки для ворота и рукавов, и выйдет очень красиво!

Друзилла помолчала, задумчиво и хмуро глядя на свою темноволосую дочь, потом медленно проговорила:

– Не знаю, что делать с тобой, Мисси. Ты слишком смуглая, светлые цвета тебе не подходят, так что, пожалуй, придется…

«О, только не коричневое! – взмолилась мысленно Мисси. – Я хочу алое платье, чтобы завораживало взгляд, с кружевами, вот чего я хочу!»

– …остановиться на коричневом, – закончила фразу Друзилла и тяжело вздохнула. – Я понимаю: ты, наверное, разочарована, – но все дело в том, Мисси, что ни один другой цвет, кроме коричневого, тебе совершенно не к лицу! В платьях пастельных тонов ты кажешься больной, в черном выглядишь желтушной и угрюмой, темно-синий тебя убивает: в нем ты похожа на умирающую, – а осенние цвета превращают тебя в краснокожую индианку.

Мисси не проронила ни слова: с логикой матери не поспоришь. Она даже не догадывалась, как больно ранила Друзиллу ее слепая покорность: та ожидала услышать в ответ хотя бы одно робкое пожелание, но, разумеется, об алом платье не могло быть и речи. Этот цвет носили распутницы и гулящие девицы, тогда как в коричневое одевались почтенные небогатые дамы. Так или иначе, в тот вечер ничто не могло омрачить надолго настроение Друзиллы, поэтому довольно скоро она вновь повеселела и радостно объявила:

– Вообще-то, думаю, все мы можем обзавестись в придачу новыми ботинками. Только представьте, какими щеголихами мы явимся на свадьбу!

– Туфлями, – поправила вдруг ее Мисси.

– Туфлями? – озадаченно переспросила Друзилла.

– Пожалуйста, мама, давайте купим не ботинки, а туфли! Красивые, изящные туфли на французских каблуках и с бантами.

Возможно, Друзилла и приняла бы эту мысль благосклонно, но отчаянный крик души Мисси тотчас же задавила Октавия, которая, хоть и была увечной, в доме под названием «Миссолонги» заправляла почти всеми делами и все решала по-своему.

– Что? Туфли для жизни на отшибе, в самом конце Гордон-роуд? – презрительно фыркнула тетушка. – Да ты повредилась в рассудке, девочка! Сколько, по-твоему, протянут туфли, если ходить в них по грязным пыльным дорогам? Ботинки – вот что нам нужно, славные прочные ботинки с крепкой шнуровкой и надежными широкими каблуками. Ботинки долго носятся! Туфли не для тех, кому приходится ходить повсюду на своих двоих.

На этом обсуждение закончилось.

К понедельнику после визита Аврелии и Алишии Маршалл жизнь Миссолонги вернулась в прежнее русло, и Мисси, как обычно, позволили прогуляться до городской библиотеки. Конечно же, она отправилась в путь не ради одного лишь эгоистического удовольствия: в каждой руке для равновесия несла по сумке, – предстояло совершить еженедельные покупки.

После тихой недели, проведенной дома, острая колющая боль в боку, затихшая на время, снова напомнила о себе. Странно: боль эта возникала только во время долгих прогулок и была на редкость мучительной, просто невыносимой!

В тот день ее собственный кошелек лежал рядом с кошельком матери, который казался непривычно толстым, поскольку Мисси поручили купить сиреневый креп, дымчато-голубой шелк и коричневый атлас себе на платье в магазине Герберта Херлингфорда.

Из всех магазинов Байрона Мисси больше всего ненавидела этот модный салон дядюшки, поскольку продавцами там служили одни лишь молодые мужчины, сыновья и внуки Херлингфордов, разумеется. Даже если дама приходила купить себе корсет или панталоны, ей не удавалось избежать назойливого внимания какого-нибудь хихикающего наглеца, который находил положение крайне забавным и превращал смущенную покупательницу в мишень для пошлейших шуток и острот. Впрочем, подобному обращению подвергались отнюдь не все, а лишь те, чьи скудные средства не позволяли ездить за покупками в Катумбу или – избави боже! – в Сидней. Страдали главным образом одинокие женщины семейства Херлингфорд, в чьем окружении не было мужчин, готовых потребовать справедливого возмездия. Старые девы и обездоленные вдовы становились легкой добычей дерзких зубоскалов.

Глядя, как Джеймс Херлингфорд выкладывает на прилавок рулоны выбранных ею тканей, Мисси задумалась, что бы он сказал, если бы вместо коричневого атласа она потребовала алый гипюр. Не сказать, чтобы в магазине одежды дяди Герберта водились подобные ткани: красный цвет был здесь не в чести, если не считать дешевых искусственных шелков кричащих тонов, которые держали для обитательниц Каролина-Лэм-плейс, – поэтому вместе с сиреневым крепом и дымчато-голубым шелком Мисси купила отрез очень красивого матового атласа так называемого «табачного» оттенка. Будь ткань любого другого цвета, она привела бы Мисси в восторг, но коричневый атлас обрадовал ее не больше, чем простая мешковина. Сколько девушка себя помнила, ее платья всегда были коричневыми, пусть и разных оттенков, ведь этот цвет на редкость практичен: на нем не видна грязь, он вне моды, не выцветает, не выглядит дешевым, пошлым или вульгарным.

– Новые платья к свадьбе? – игриво осведомился Джеймс.

– Да, – отозвалась Мисси.

Почему-то рядом с Джеймсом она всегда испытывала мучительную неловкость. «Интересно, как ему это удается? – невольно подумалось ей. – Возможно, все дело в его женоподобных манерах?»

– Ну-ка, ну-ка, – бойко затараторил Джеймс, – не сыграть ли нам в загадки? Креп для тети Друзи, шелк для тети Окти, а атлас, коричневый атлас, уж точно для чернявой малышки кузины Мисси!

Должно быть, мысленно Мисси все еще рисовала себе то недоступное алое кружевное платье, потому что внезапно глаза ее заволокло алым туманом, а из глубин памяти всплыла вдруг единственная известная ей оскорбительная фраза, которую она и выпалила:

– О, заткни свою пасть, Джеймс!

Даже если бы деревянный манекен вдруг ожил и поцеловал Джеймса, едва ли и тогда он испытал бы большее потрясение. Бедняга отмерил и отрезал ткани с неведомой прежде расторопностью, а потому, сам того не желая, наделил каждую из дам лишним ярдом материи – очень уж ему хотелось поскорее выпроводить Мисси из магазина. Самое досадное, он хорошо знал, что не может поведать об этом ужасном происшествии ни братьям, ни племянникам, поскольку мерзавцы наверняка подхватят слова Мисси и вконец его задразнят.

Библиотека находилась в двух шагах от магазина, и когда Мисси ворвалась внутрь, хлопнув дверью, щеки ее еще пылали от гнева.

Юна вздрогнула от неожиданности, подняла глаза и рассмеялась.

– Дорогая, ты великолепна! Кажется, кто-то тебя рассердил?

Мисси несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться.

– Это все кузен Джеймс Херлингфорд. Я велела ему заткнуть пасть.

– И правильно сделала! Давно пора было его осадить. – Юна весело захихикала. – Хотя, подозреваю, Джеймс предпочел бы, чтоб пасть ему заткнул кто-то другой, желательно мужчина.

Мисси не уловила намека, однако смех Юны оказался настолько заразительным, что тоже невольно засмеялась.

– Боже милостивый, пожалуй, с моей стороны это было несколько вызывающе. Леди так себя не ведут, верно? – заметила она скорее с удивлением, нежели с ужасом. – Сама не знаю, что на меня нашло!

На сияющем лице, обращенном к ней, появилась лукавая улыбка, но в лукавстве Юны не было и тени коварства, лишь мечтательная отрешенность.

– Верблюды, груженные соломой, – заговорила Юна нараспев, – игольные ушки, собачьи будни, вращающиеся шестерни, посеешь ветер – пожнешь бурю, соберешь обильный урожай. Мисси Райт, в тебе скрыто много такого, о чем ты даже не подозреваешь. – Юна откинулась на спинку кресла и тихонько промурлыкала себе под нос, словно шаловливый ребенок: – Но теперь маховик пришел в движение, и его уже не остановишь.

В ответ Мисси поведала историю об алом кружевном платье, о безумном желании надеть хоть что-то не коричневое, о крушении всех надежд, когда пришлось признать, что ни один другой цвет, кроме ненавистного коричневого, ей не идет, и о том, как в этот чудесный день она действительно могла бы заполучить платье своей мечты, но вынуждена снова одеться в коричневое. Мечтательное выражение слетело с лица Юны, она с сочувствием слушала Мисси, а когда та выложила все свои горести, внимательно оглядела ее с ног до головы, потом произнесла:

– Алый подошел бы тебе идеально. Какая жалость! Но не огорчайся, не так уж это важно. – Юна сменила тему. – Я приберегла для тебя еще один новый роман. Стоит тебе прочесть первые две страницы, и ты больше не вспомнишь о своем красном платье, можешь мне поверить. Это история тихой, невзрачной молодой женщины, что жила в рабской покорности своей властной семье, пока однажды не узнала, что умирает от болезни сердца. Долгие годы она любила одного молодого человека, но, конечно же, тот был помолвлен с другой. И вот она берет заключение от доктора, специалиста по сердечным болезням, где говорится, что дни ее сочтены, вручает любимому и умоляет его жениться на ней, а не на другой девушке, потому что ей осталось жить всего полгода, а после ее смерти тот молодой человек сможет жениться снова. Ее возлюбленный немного вертопрах, но ждет, что кто-то вернет его на путь истинный, хотя, разумеется, об этом не догадывается. Так или иначе, он соглашается жениться. Они проводят вместе шесть божественных месяцев. Он узнает, что, несмотря на свою неказистую внешность, жена его совершенно очаровательная, ее любовь полностью преображает его. Но однажды, когда солнце сияет в небесах, а птицы поют в ветвях деревьев, она умирает у него на руках (обожаю книги, где умирают друг у друга в объятиях, а ты?). После похорон появляется бывшая невеста, которая получила письмо от умершей жены своего жениха, где объясняется, почему он ее бросил. Бывшая невеста говорит, что прощает возлюбленного и готова выйти за него замуж, как только завершится траур, но он, обезумев от горя, бежит на берег реки и бросается в волны с обрыва, выкрикивая имя своей умершей жены. И тогда его прежняя невеста тоже бросается в реку, выкрикивая имя любимого. Ох, Мисси, это так печально! Я проплакала несколько дней.

– Я беру эту книгу, – быстро сказала Мисси, выплатила все свои долги, отчего ей стало намного легче, и спрятала «Мятежное сердце» на самое дно одной из сумок.

– Увидимся в следующий понедельник, – попрощалась Юна, проводила подругу до двери и, пока та не скрылась из вида, махала ей вслед.

Поскольку от городских магазинов до Миссолонги Мисси шла одна, прогулка в пять миль никогда не казалась ей долгой, время пролетало незаметно. Шагая по улицам Байрона, она мечтала, примеряла на себя воображаемые роли, выдумывала события и героев, далеких от ее реального окружения. Пока в библиотеке не появилась Юна, все ее героини в точности походили на Алишию, действие неизменно разворачивалось в шляпных салонах, модных магазинах или чайных, где вращалось самое изысканное общество, а внимания дам добивались лишь идеальные мужчины, сочетавшие в себе все мыслимые и немыслимые добродетели Херлингфордов, принцы Зигфриды в ботинках, котелках и элегантных костюмах-тройках. Однако с некоторых пор воображение Мисси стало находить все более богатую пищу, и страсти, что разыгрывались в ее фантазиях, и захватывающие приключения ее героев куда больше напоминали теперь сюжет очередного романа из тех, которыми тайно снабжала ее Юна, чем течение жизни ее родного городка.

В тот понедельник по дороге домой всю первую половину пути Мисси перевоплощалась в божественно прекрасную рыжеватую блондинку с изумительными светло-зелеными глазами, к которой пылали страстью двое мужчин: белокурый красавец герцог и индийский принц, смуглый темноволосый красавец. В этом образе Мисси охотилась на тигров, восседала в великолепном паланкине на богато убранном слоне, которым правила сама, без помощи слуг, вела армию подданных своего мужа в битву против разбойников-магометан, строила школы, больницы и приюты для одиноких матерей, пока двое ее возлюбленных смутно рисовались где-то на заднем плане, словно маленькие паучки-консорты, которым не дозволено показываться в гостиной жены.

В середине пути, там, где Ноэл-стрит ветвилась и от нее длинным рукавом отходила в сторону Гордон-роуд, лежала ее долина. Здесь Мисси всегда пробуждалась от грез и внимательно смотрела вокруг. Стоял прекрасный день, какие бывают в конце зимы в Голубых горах, когда ветер затихает и дремлет. Долина так и манила к себе, и Мисси не устояла, перешла на другую сторону Гордон-роуд, запрокинула голову, подставляя лицо ласковому зимнему солнцу, и втянула ноздрями пьянящий запах зарослей.

Долина издавна оставалась безымянной, хотя, подумала Мисси, теперь жители Байрона наверняка станут называть ее долиной Джона Смита. В сравнении с долиной Джеймисон, Гроуз-Валли или даже Мегалонг-Валли она была не так велика, но казалась самим совершенством: прекрасная чаша располагалась на пятнадцать сотен футов ниже горной гряды три тысячи футов высотой, на склонах которой раскинулся Байрон и другие города. По форме долина напоминала безупречный овал, один ее узкий округлый конец пролегал под самым откосом, где круто обрывалась вниз Гордон-роуд, а дальняя оконечность лежала приблизительно в пяти милях к востоку, и там ровные, без единой расселины стены разрезала глубокая трещина, сквозь которую пробивался поток – безымянная река несла свои воды к слиянию Непина и Гроуз, к верховьям Хоксбери. Со всех сторон впадину окружали широкой каймой отвесные скалы из тускло-оранжевого песчаника в тысячу футов высотой, а ниже тянулась по склонам и спускалась на дно поросшая деревьями полоса осадочных пород, которая шла вдоль русла реки, проложившей эту долину много столетий назад. С высоты обрыва вся долина казалась покрытой непроходимыми лесными зарослями, голубым океаном эвкалиптов, полным несмолкаемых шорохов, перешептываний и вздохов.

Зимой по утрам долину окутывали густые белоснежные облака, похожие на сквашенное молоко, и над чашей виднелись лишь верхушки утесов, но когда солнце начинало пригревать, пелена в одно мгновение взмывала вверх и рассеивалась. Иногда туман стекал вниз, цеплялся бледными клочьями за кроны деревьев, скрывая их от глаз, обволакивая своим призрачным покрывалом. А с приближением заката зимой и летом долина наполнялась густыми яркими красками: скалы светились розовато-красным, затем багровым и, наконец, пурпурным, прежде чем раствориться в таинственной ночной темноте цвета индиго. Но чудеснее всего был редкий снег, что покрывал утесы, наряжая в белое каждый каменный выступ и разлом; деревья внизу вздрагивали от непривычного прикосновения, спешили стряхнуть с себя льдистые хлопья.

На дно долины вела лишь одна дорога. Пугающе крутая, достаточно широкая, чтобы могла проехать большая повозка, она сбегала вниз с гребня утеса там, где кончалась Гордон-роуд. Полвека назад кто-то проложил эту дорогу по склону ущелья, чтобы поживиться древесиной исполинских кедров и скипидарных деревьев, произраставших внизу, но после того как целая упряжка из восьмидесяти волов, возница, два лесоруба и подвода с могучим стволом сорвались с откоса, набеги прекратились. В окрестностях хватало и более доступных лесов для вырубки. С годами о дороге забыли, как, впрочем, и о долине: местные жители и приезжие выбирали для прогулок долину Джеймисон на юге, предпочитая обходить стороной ее неприветливую сестру на севере, где не было ни киосков, ни беседок, ни ухоженных парков.

Едва Мисси повернула за угол недалеко от Миссолонги, как у нее снова нестерпимо закололо в левом боку, а десять секунд спустя грудь пронзило болью, словно в ребра всадили топор. Мисси пошатнулась и уронила тяжелые сумки, руки ее дернулись к горлу, борясь с мучительным удушьем, потом сквозь пелену страха, застилавшую глаза, она различила аккуратную зеленую изгородь Миссолонги и метнулась к дому. В этот самый миг Джон Смит, погруженный в свои мысли, с опущенной головой, вышел из-за угла с другой стороны и быстрыми шагами направился вперед.

Мисси рухнула лицом вниз, распластавшись на земле, всего в десяти ярдах от ворот изгороди. В усадьбе никто ее не заметил: время близилось к пяти часам, и в воздухе, подобно удушливым клубам горячего вулканического пепла, расплывались раскатистые звуки фисгармонии Друзиллы.

Слава богу, ее увидел Джон Смит и бросился на помощь. Первой его мыслью было: бедная чудачка споткнулась о выбоину, пытаясь избежать встречи с ним, – но когда он опустился на колени и перевернул Мисси лицом вверх, одного взгляда на ее бескровную землистую кожу и мокрые от пота волосы оказалось достаточно, чтобы признать свою ошибку. Он осторожно приподнял ее, прислонил к себе и принялся беспомощно растирать ей спину. Главное – заставить ее дышать, наполнить воздухом легкие, но как это сделать? Он знал лишь, что нельзя оставлять ее лежать плашмя на земле, но этим его познания и ограничивались. Мисси сжала слабыми пальцами руку, что легко поддерживала ее за плечи, тело ее содрогалось в мучительных попытках вдохнуть, обращенные на Джона Смита глаза безмолвно молили о помощи, отчего он еще острее сознавал свое бессилие. Завороженный, он смотрел, как в этих глазах, словно картинки в калейдоскопе, отражаются, сменяя друг друга, глубоко запрятанные страх, смятение и боль, и к нему вдруг пришло чувство, что она умирает, но в следующее мгновение с поразительной быстротой землистая бледность сошла с ее лица, щеки порозовели, а пальцы, судорожно цеплявшиеся за его руку, разжались.

– Пожалуйста! – чуть слышно прошептала девушка, пытаясь подняться.

Джон Смит вскочил с земли, наклонился и подхватил Мисси на руки. Он представления не имел, где она живет, но решил, что в обветшалом доме за живой изгородью ей наверняка помогут, а потому прошел в ворота и зашагал по тропинке к дому, изо всех сил пытаясь привлечь к себе внимание и молясь, чтобы его крики о помощи пробились сквозь оглушительный рев фисгармонии.

Слава богу, в доме его услышали: на пороге тотчас показались две незнакомые дамы. Обошлось без причитаний и квохтанья, обе женщины оказались толковыми и разумными, что немало его обрадовало. Одна молча жестом пригласила его войти, другая проскользнула вперед и показала дорогу в гостиную, куда он и отнес девушку.

– Бренди, – отрывисто приказала Друзилла и наклонилась, чтобы расстегнуть платье дочери.

Мисси не носила корсет за ненадобностью, но ее глухое платье с высоким воротом было туго стянуто в талии широким поясом.

– У вас есть телефон? – спросил Джон Смит.

– К сожалению, нет.

– Тогда, если вы скажете мне адрес, я сейчас же отправлюсь за доктором.

– Угол Ноэл– и Байрон-стрит, доктор Невилл Херлингфорд, – отозвалась Друзилла. – Скажите ему, что речь идет о Мисси, это моя дочь.

Он тотчас ушел, оставив женщин в гостиной отпаивать девушку бренди, который предусмотрительно держала в буфете всякая хозяйка на случай сердечного недомогания.

Доктор Невилл Херлингфорд прибыл в Миссолонги примерно час спустя, однако Джон Смит не вернулся вместе с ним. Мисси к тому времени почти полностью пришла в себя.

– Загадочная история: не знаю, что и сказать, – заговорил доктор Херлингфорд с Друзиллой на кухне, а Октавия тем временем помогала Мисси лечь в постель.

Происшествие глубоко потрясло Друзиллу, которая привыкла думать, что все, кто ее окружает, обладают железным здоровьем подобно ей самой. Что до Октавии, то был случай особый: бедняжка так долго страдала от болезни костей, что все давно с этим свыклись. В торжественном сосредоточенном молчании Друзилла заварила чай и осушила чашку прямо-таки с жадностью в отличие от доктора Херлингфорда.

– Мистер Смит рассказал вам, что случилось?

– Должен признать, Друзилла, несмотря на все небылицы, что плетут об этом человеке, он показался мне славным малым, здравомыслящим и дельным. По его словам, Мисси схватилась за грудь, в ужасе бросилась бежать и рухнула ничком на землю. Смертельно бледная и мокрая от пота, она задыхалась. Приступ длился около двух минут, после чего Мисси неожиданно пришла в себя. К лицу ее вернулись краски, дыхание восстановилось. Тогда, как я понял, мистер Смит и понес ее сюда, в дом. Минуту назад я провел беглый осмотр и не нашел у нее никаких признаков недомогания, но, возможно, когда она ляжет, более тщательное обследование позволит что-то обнаружить.

– Как вы знаете, дядя, в нашей семейной ветви никто не страдал сердечными болезнями, – с обидой, словно чувствовала себя жертвой предательства, сказала Друзилла.

– Телосложением Мисси в отца, так что, возможно, по той линии она унаследовала и слабое сердце. У нее не было прежде подобных приступов?

– Насколько нам известно, нет, – буркнула уязвленная Друзилла. – Так значит, это сердце?

– Сказать по правде, не знаю. Возможно, – неуверенно отметил доктор. – Пожалуй, я поднимусь в спальню и еще раз ее осмотрю.

Мисси лежала с закрытыми глазами на своей узкой кровати, но стоило ей услышать в коридоре незнакомые шаги, как она тотчас разомкнула веки, взглянула на доктора, и по необъяснимой причине лицо ее огорченно вытянулось.

– Ну, Мисси, – осторожно присел на край кровати Невилл Херлингфорд, – что случилось?

Сестры стояли чуть поодаль за спиной доктора; тот охотно избавился бы от них, поскольку чувствовал, что их присутствие стесняет девушку, но приличия и условности этого не позволяли. Он видел дочь Друзиллы всего пару раз и знал о ней лишь то немногое, что было известно каждому: за всю историю Херлингфордов она единственная родилась темноволосой и смуглой, вдобавок незавидная судьба ее решилась еще в детстве – бедняжка обречена была остаться старой девой.