Текст книги "Первый человек в Риме"

И он вышел из комнаты.

Лицо Юлиллы сморщилось. Она инстинктивно повернулась к матери и попыталась прильнуть к ней. Но Марция отшатнулась, словно на дочери было отравленное платье.

– Отвратительно! – прошипела она. – И все это ради человека, недостойного лизать землю, по которой ходит Цезарь!

– О мама!

– Что – «о мама»? Ты хотела быть взрослой, Юлилла. Ты хотела быть женщиной, которой уже пора выходить замуж. Живи теперь с этим желанием.

И Марция тоже вышла из комнаты.

Несколько дней спустя Гай Юлий Цезарь написал письмо своему зятю:

Итак, с нашим злополучным семейственным делом наконец покончено. Хотелось бы мне сказать, что Юлилла получила хороший урок, но я очень сомневаюсь. Пройдут годы, и ты, Гай Марий, тоже испытаешь все эти пытки и столкнешься с дилеммами отцовства. Если бы я мог утешить тебя, сказав, что ты учтешь мои ошибки!.. Но тебе это не удастся. Все дети разные, и их родители не похожи друг на друга. Где мы ошиблись с Юлиллой? Честно сказать, я не знаю. Я даже не знаю, ошибались ли мы вообще. Может быть, порок ее врожденный? Мне очень больно, и бедной Марции тоже. Она отвергает все попытки Юлиллы вновь подружиться с ней. Ребенок ужасно страдает. Я спрашиваю себя: следует ли нам сейчас сохранять расстояние между нами? И я решил, что следует. Любить-то мы ее любили, а вот к дисциплине не приучали. Чтобы из нее вышло что-то хорошее, она должна пострадать.

Справедливость заставила меня разыскать нашего соседа Луция Корнелия Суллу и принести пока общее наше извинение, а потом, когда Юлилла будет выглядеть получше, она лично извинится перед ним. Хотя он не хотел этого, я настоял, чтобы он вернул все письма Юлиллы. Я заставил Юлиллу сжечь их, но только после того, как она прочла каждое письмо мне и матери. Как ужасно быть жестоким со своей собственной кровью и плотью! Но я очень боюсь, что только самый язвящий урок может запасть в эгоистичное сердечко Юлиллы.

Довольно о Юлилле и ее махинациях. Есть более важные вещи. Я могу оказаться первым, кто сообщит эти новости в провинцию Африка, поскольку мне твердо обещали, что это письмо завтра утром будет отправлено быстрой почтой из Путеол. Марк Юний Силан был наголову разгромлен германцами. Убиты более тридцати тысяч человек, остальные настолько деморализованы и дезорганизованы, что разбрелись во все стороны. Силана это не слишком беспокоит. Точнее было бы сказать, что собственная жизнь ему значительно дороже жизни его солдат. Он сам принес новость в Рим, но в такой сглаженной версии, что избежал общественного негодования. Когда же известно стало решительно все, до конца, шок оказался уже не таким сильным. Конечно, его цель – избежать обвинения в измене. Думаю, он преуспеет в этом. Если бы комиссии Мамилия поручили судить его, обвинение было бы возможно. Но суд в присутствии всего центуриата, со всеми этими устаревшими правилами и окостеневшими положениями, при таком количестве присяжных? Не стоит даже начинать – так чувствуют многие из нас.

Я слышу твой вопрос: «А как же германцы? Они что, все продолжают двигаться к побережью Срединного моря? Жители Массилии в панике собирают вещи?» Нет. Ты не поверишь! Уничтожив армию Силана, они быстро развернулись и устремились на север. Как можно иметь дело с таким загадочным, таким непредсказуемым врагом? Я скажу тебе, Гай Марий: нам страшно. Ибо они вернутся. Рано или поздно, но вернутся. А у нас даже нет стóящего командующего, чтобы противостоять им. Все вроде Марка Юния Силана. Как повелось в наши дни, больше всего погибло италийских союзников, хотя и римских солдат пало много. А сенат вынужден разбираться с настоящим потоком жалоб от марсов, самнитов и целого ряда других италийских народов.

Чтобы закончить на более оптимистичной ноте, скажу, что сейчас у нас идет шумная борьба с нашим уважаемым цензором Марком Эмилием Скавром. Другой цензор, Марк Ливий Друз, скоропостижно скончался три недели назад, что автоматически привело к окончанию срока полномочий Скавра. Сразу же после похорон сенат вызвал Скавра и предложил ему сложить с себя полномочия цензора, чтобы срок полномочий можно было официально закрыть согласно принятой церемонии. Но Скавр решительно отказался. (Отсюда – весь шум.)

«Я был выбран цензором не просто так! Как раз сейчас я занимаюсь заключением подрядов на выполнение моих строительных программ. Я не могу прекратить работу на данном этапе», – заявил он.

«Марк Эмилий, Марк Эмилий, не тебе это решать! – сказал Метелл Далматик, великий понтифик. – Закон гласит, что, когда один из цензоров умирает во время пребывания в этой должности, срок полномочий заканчивается и другой цензор должен немедленно выйти в отставку».

«А мне наплевать, что гласит закон! – ответил Скавр. – Я не могу снять с себя полномочия немедленно – и не буду этого делать».

Они просили, умоляли, кричали, спорили – все напрасно. Скавр вознамерился создать прецедент ротации с остающимся цензором. Они пытались уговорить его, и продолжалось это до тех пор, пока Скавр не потерял терпения.

«Да насрать мне на вас всех!» – крикнул он и вышел, схватив свои подряды и планы.

Великий понтифик еще раз созвал сенат и заставил его принять официальное постановление, призывающее Скавра к немедленной отставке. Несколько сенаторов пошли на Марсово поле и там нашли Скавра сидящим на подиуме храма Юпитера Статора. Это здание он выбрал для своей конторы, потому что оно находится рядом с портиком Метеллов, где снимают помещение большинство строителей-подрядчиков.

Теперь, как ты знаешь, я не сторонник Скавра. Он ловок, как Улисс, и отъявленный лгун, как Парис. Но как бы я хотел, чтобы ты поглядел, какой фарш он из них сделал! И кто! Безобразный, лысый, худущий недоросток – Скавр! Марция говорит, что во всем виноваты его красивые зеленые глаза, еще более красивая речь и его неподражаемое чувство юмора. Да, я признаю его своеобразное чувство юмора, но что-то не могу разглядеть красот его зрительного и голосового аппарата. Марция называет меня типичным мужиком, хотя я не понимаю, что она хочет этим сказать. Женщины прибегают к таким репликам, когда все прочие аргументы начинают хромать. Но ведь должна же быть какая-то скрытая логика его успеха? И – кто знает? – может быть, Марция и имеет право так говорить.

Так вот, на фоне величественного мраморного храма и великолепных конных статуй военачальников Александра Великого, которые Метелл Македонский выкрал из Пеллы, сидит он, этот напыщенный коротышка. Сидит этаким победителем. Невероятно, но факт: лысый римский карлик затмевает коней, изваянных Лисиппом. Клянусь, каждый раз, когда я вижу Александровых военачальников на этих конях, мне так и кажется, что вот сейчас они сойдут со своих постаментов и умчатся прочь.

Но – к делу! Когда Скавр увидел делегацию, он отстранил подрядчиков и уселся, прямой как копье, в свое курульное кресло – тога спадает изящными складками, одна нога выставлена вперед в классической позе.

«Ну?» – спросил он, обращаясь к великому понтифику, который должен был говорить от лица сената.

«Марк Эмилий, сенат принял официальное постановление, предписывающее тебе незамедлительно снять с себя полномочия цензора», – произнес этот несчастный.

«Я не сделаю этого», – сказал Скавр.

«Ты должен!» – проблеял Далматик.

«Ничего я не должен! – заявил Скавр и отвернулся, знаком подозвав подрядчиков. – Итак, о чем я говорил, когда нас так грубо прервали?»

Понтифик попытался снова:

«Марк Эмилий, пожалуйста!»

Но все, чего он добился, это: «Насрать мне на вас! Насрать, насрать!»

Сенат передал эту проблему народному собранию, тем самым переложив на простой народ ответственность за то, что его не касалось. Цензоров, как известно, избирают центуриатные комиции, а не трибутные. Однако плебеи созвали собрание, на котором обсудили позицию Скавра, и передали трибутным комициям, что те за последний год своего срока полномочий должны выполнить последнее поручение: тем или иным способом добиться отставки Марка Эмилия Скавра.

Итак, вчера, в девятый день декабря, все десять народных трибунов во главе с Гаем Мамилием Лиметаном направились к храму Юпитера Статора.

«Я уполномочен народом Рима, Марк Эмилий, сместить тебя с должности цензора», – сказал Мамилий.

«Так как народ не выбирал меня, Гай Мамилий, народ не может меня сместить», – ответил Скавр. Его безволосый череп сиял на солнце, как отполированное старое зимнее яблоко.

«Тем не менее, Марк Эмилий, народ – суверен, и народ говорит, что ты должен уйти», – сказал Мамилий.

«Я не уйду», – повторил Скавр.

«В таком случае, Марк Эмилий, я уполномочен народом арестовать тебя и держать в тюрьме до тех пор, пока ты официально не подашь в отставку».

«Только дотронься до меня, Гай Мамилий, и ты запоешь детским сопрано!» – воскликнул Скавр.

При этих словах Мамилий повернулся к толпе, естественно собравшейся поглазеть на спектакль, и крикнул:

«Народ Рима, призываю тебя в свидетели! Я накладываю вето на дальнейшую деятельность Марка Эмилия Скавра как цензора!»

Таким образом делу был положен конец. Скавр свернул подряды и отдал все своим служащим. Потом велел слуге сложить кресло из слоновой кости, встал и принялся отвешивать поклоны на все стороны под аплодисменты толпы, которая обожает наблюдать столкновения между администраторами и всем сердцем любит Скавра за смелость и дерзость. Затем он величественно спустился со ступеней храма, проходя мимо Александровых полководцев, похлопал чалого коня Пердикки, взял Мамилия под руку – и покинул поле битвы увенчанный лаврами победителя.

Цезарь вздохнул, откинулся на спинку стула и решил прокомментировать новости, которые Марий сообщал из римской провинции Африка. В войне против Югурты Метелл увяз в трясине противоречивых действий и плохого руководства армией. По крайней мере, такова была версия Мария. Она сильно не совпадала с содержанием докладов, регулярно присылаемых Метеллом сенату.

Вскоре ты услышишь, если еще не слышал, что сенат продлил срок командования Квинта Цецилия в провинции Африка. Я уверен, что это тебя не удивит. Думаю, взяв эту планку, Квинт Цецилий снова продвинется по военной лестнице. Раз сенат продлил срок его наместничества, он может быть уверен в том, что сохранит эту должность, пока не сочтет, что опасность, грозящая его провинции, миновала. Прозорливая тактика – бездействовать, пока не закончится срок консульства. Тогда уж точно ему воздадут полагающиеся почести.

Да, я согласен, что ваш начальник ужасно медлит. Лето почти закончилось, а он даже не начинал кампанию. Но в его рапортах говорится, что армию необходимо обучить более тщательно, и сенат верит ему. И я до сих пор не могу понять, почему он назначил тебя, пехотинца, командовать кавалерией. Использовать Публия Рутилия в качестве praefectus fabrum – начальника снабжения – точно такая же профанация таланта. Куда больше пользы принесет он на поле брани, нежели занимаясь снабжением и ремонтом. Однако это прерогатива полководца – использовать людей, как он пожелает.

Весь Рим радовался, когда пришла весть о взятии Ваги, хотя ты пишешь, что никакого штурма не было – город сдался сам. И – если ты простишь мое выступление в защиту Квинта Цецилия – я не понимаю, почему ты столь возмущен назначением Турпилия, его друга, начальником гарнизона в Ваге. Разве это так важно?

Твое описание битвы на реке Мутул произвело на меня куда большее впечатление, нежели версия, изложенная в сенаторских рапортах Квинта Цецилия. Это должно несколько утешить тебя в качестве компенсации за мой скептицизм. Уверяю тебя, что я на твоей стороне. Ты прав, когда говоришь Квинту Цецилию, что наилучший способ выиграть войну с Нумидией – захватить самого Югурту. Как и ты, я верю, что он источник силы сопротивления нумидийцев.

Сочувствую! Этот первый год был таким тяжелым для тебя! Да еще Квинт Цецилий, очевидно, решил, что может победить, не используя в полной мере таланты твои и Публия Рутилия. Через год тебе будет намного труднее стать консулом, если в предстоящей Нумидийской кампании у тебя не появится возможности блеснуть по-настоящему. Но я не жду, что ты безропотно подчинишься своему бездарному назначению. Я уверен, ты найдешь способ выдвинуться, несмотря на худшее, что может сделать Квинт Цецилий.

Закончу письмо еще одной новостью с Форума. Из-за потери армии Силана в Заальпийской Галлии сенат аннулировал один из последних действующих законов Гая Гракха, а именно тот, который ограничивал количество призывов на военную службу. Призывной возраст уже не определяется в семнадцать лет. И если человек отслужил десять лет и участвовал в шести кампаниях, это не избавляет его от нового призыва. Знамения времени. Риму практически не из кого набирать свои легионы.

Будь осторожен, береги себя. Напиши мне сразу, как только мои слабые попытки слегка оправдать Квинта Цецилия изгладятся из твоей памяти и ты сможешь думать обо мне без раздражения. Я все еще твой тесть и до сих пор очень хорошего мнения о тебе. Прощай.

Гай Юлий Цезарь решил, что это письмо стоило того, чтобы послать его скорой почтой. Оно полно новостей, хороших советов и поддержки. Гай Марий получит его еще до наступления нового года.

Лишь в середине декабря Сулла сопроводил Клитумну в Цирцеи, окружив ее заботой и нежностью. Хотя он беспокоился, что со временем настроение Клитумны может измениться и нарушить его планы, но судьба продолжала ему улыбаться: Клитумна оставалась в глубокой депрессии.

Как все виллы на побережье Кампании, вилла Клитумны была не слишком большой. И тем не менее она была намного больше дома на Палатине. Римляне, которые могли себе позволить иметь собственные загородные виллы, любили, чтобы было просторно. Построенная на вулканическом мысе, имеющая свой пляж, вилла располагалась южнее Цирцей. Соседей поблизости не было. Три года назад один из тех строителей, что часто наведывались на побережье Кампании, построил ее за одну зиму. Как только Клитумна узнала, что строитель может провести водопровод, она не задумываясь купила дом. Так что на вилле имелась ванна.

Таким образом, первое, что сделала Клитумна после приезда, – приняла ванну. Потом пообедала, а затем они с Суллой пошли спать в разные комнаты. Он пробыл в Цирцеях только два дня, но посвятил все время мачехе. Та продолжала оставаться угрюмой, хотя и не хотела, чтобы Сулла уезжал.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал он в день своего возвращения в Рим, когда они прогуливались на территории виллы рано утром.

Даже эти слова оставили ее равнодушной.

– Да? – переспросила она.

– Ты получишь его в первую ночь полнолуния, – продолжал он загадочно.

– Ночью? – спросила она чуть-чуть заинтересованно.

– Ночью – и в полнолуние! То есть при условии, что будет ясная ночь и ты сможешь увидеть полную луну.

Они стояли под высоким передним фасадом виллы, которая, как и большинство других, была построена на склоне холма. Владелец виллы мог сидеть на лоджии и любоваться видом. За узким фасадом находился сад-перистиль, а за садом располагалась собственно вилла. Конюшни размещались в цокольном этаже переднего фасада; над ним были устроены комнаты для конюхов.

Лужайка перед виллой, поросшая травой и кустами диких роз, со всех сторон была искусно окаймлена деревьями. Таким образом, она была скрыта от любопытных глаз случайных прохожих.

Сулла показал на большую группу солончаковых сосен и стреловидных кипарисов.

– Это секрет, Клитумна, – проговорил он горловым голосом.

Клитумна полагала, что это рычание служило знаком к продолжительному и особенно восхитительному занятию любовью.

– Какой секрет? – спросила она, заинтересовавшись еще больше.

– Если я скажу тебе, это уже не будет секретом, – прошептал он, покусывая ее ухо.

Она поежилась, оживилась немного.

– Этот секрет – тот же, что и сюрприз в ночь полнолуния?

– Да. Но ты должна держать все в тайне, включая и то, что я обещал тебе этот сюрприз. Клянешься?

– Клянусь!

– Ты должна незаметно выйти из дому в начале третьего часа темноты, на восьмой день, считая от этой ночи. Приходи сюда одна и спрячься в этих деревьях, – сказал Сулла, оглаживая ее бок.

Ее апатия исчезла.

– О-о-о-о! Это хороший сюрприз? – спросила она, взвизгнув на последнем слове.

– Это будет самый большой сюрприз в твоей жизни, – обещал Сулла. – И это не пустые посулы, дорогая. Но я категорически требую соблюдения двух условий.

Она по-детски сморщила нос и глуповато улыбнулась:

– Каких?

– Во-первых, никто не должен знать, даже малышка Вифи. Если кому-нибудь скажешь, твоим главным сюрпризом будет разочарование. И я очень-очень рассержусь. Ведь тебе не нравится, когда я очень-очень сержусь, правда, Клитумна?

Она вздрогнула:

– Нет, Луций Корнелий.

– Тогда сохрани нашу тайну. Награда тебя поразит. Абсолютно новое и совершенно незнакомое ощущение, – прошептал он. – На самом деле, если ты постараешься выглядеть особенно подавленной, будет даже лучше, обещаю тебе.

– Я буду хорошо себя вести, Луций Корнелий! – пообещала она горячо.

Он понимал, о чем она думает. Решила, что сюрпризом будет новый и восхитительный компаньон – женщина, привлекательная, бисексуальная, любительница поболтать, чтобы скоротать длинные дни между чудесными ночами. Но она слишком хорошо знала Суллу и понимала, что должна выполнить все его условия, иначе он отберет обещанный сюрприз. Может быть, оставит ее совсем одну – теперь, когда у него были деньги Никополис. Кроме того, никто не смел противиться Сулле, когда он говорил серьезно.

– Есть и второе условие, – сказал он.

Она прижалась к нему:

– Да, дорогой Луций?

– Если ночь не будет ясной, сюрприз не состоится. Поэтому следи за погодой. Если первая ночь влажная, подожди сухой.

– Понимаю, Луций Корнелий.

Итак, Сулла отбыл в Рим на нанятой двуколке, оставив Клитумну, преданно хранящую свой секрет и усердно пребывающую в глубокой депрессии. Даже Вифи, с которой Клитумна иногда спала, верила в безутешность своей хозяйки.

Приехав в Рим, Сулла призвал управляющего Клитумны. Он не уехал в Цирцеи, так как на вилле имелся свой управляющий, который в отсутствие хозяйки следил за порядком и очень умно обкрадывал ее. Впрочем, управляющий на Палатине поступал точно так же.

– Ямус, сколько слуг хозяйка оставила здесь? – поинтересовался Сулла. Он сидел за столом в кабинете и составлял какой-то список – лист пергамента лежал у него под рукой.

– Меня, двоих мужчин и двух женщин, мальчика для закупок на рынке, а также младшего повара, – доложил управляющий.

– Хорошо. Тебе предстоит нанять еще нескольких человек, потому что дня через четыре я собираюсь устроить праздник.

Сулла кинул список удивленному управляющему, который не знал, нужно ли ему протестовать. Госпожа Клитумна ничего не говорила ему ни о каком торжестве в ее отсутствие. А если он подчинится Сулле, то какие боги защитят его от гнева хозяйки, когда придут счета? Но Сулла его успокоил:

– Пирушку устраиваю я – я и буду платить. Тебя ждет большая награда при двух условиях: ты хорошо постараешься и поможешь мне устроить эту вечеринку и ничего не скажешь об этом госпоже Клитумне, когда она возвратится домой. Ясно?

– Абсолютно, Луций Корнелий, – сказал Ямус, лукавый раб, поднявшийся достаточно высоко, чтобы занять должность управляющего, и умевший отменно подправлять конторские книги.

Сам Сулла пошел нанимать танцоров, музыкантов, акробатов, певцов, фокусников, мимов и других артистов. Ибо этот праздник должен превзойти все былые, о нем заговорят по всему Палатину.

Напоследок Сулла зашел к Скилаксу, комедианту.

– Я хочу одолжить у тебя Метробия, – заявил он, с шумом вваливаясь в комнату, которую Скилакс обставил как гостиную, а не как кабинет. Это было обиталище сластолюбца – благоухающее ладаном и кассией, сплошь увешанное гобеленами, уставленное кушетками и пуфами.

Скилакс возмущенно выпрямился, глядя, как Сулла погружается в одну из кушеток, сразу объятый многочисленными подушками.

– Клянусь, Скилакс, ты нежен, как кремовый торт, и растлен, как сирийский властелин! – воскликнул Сулла. – Почему бы тебе не приобрести немного обычной мебели, набитой конским волосом? От твоей мебели всякий мужчина сразу начинает чувствовать себя так, словно угодил в объятия гигантской шлюхи! Уф!

– Мне нашрать на твой вкуш, – прошепелявил Скилакс.

– Если одолжишь мне Метробия, можешь срать на что угодно.

– А пошему я должен… ты… ты, дикарь? – Скилакс пригладил руками свои тщательно уложенные золотистые локоны, захлопал длинными ресницами, накрашенными сурьмой, и вытаращил глаза.

– Потому что мальчик не твоя собственность, – ответил Сулла, пробуя ногой пуфик, чтобы узнать, такой ли он мягкий, как кушетка.

– Он мой, телом и душой! Но ш тех пор, как ты выкрал его у меня и ташкал за шобой по вшей Италии, он уже не тот, Луций Корнелий! Я не знаю, что ты шделал ш ним, но ты определенно ишпортил его!

Сулла ухмыльнулся:

– Ты хочешь сказать, что я сделал из него мужчину? Не хочет больше есть твое дерьмо, да? – С этими словами Сулла поднял голову и заорал: – Метробий!

Парень влетел в комнату, кинулся к Сулле и стал покрывать его лицо поцелуями.

Поверх черной головы Сулла открыл один глаз, посмотрел на Скилакса и приподнял одну бровь.

– Сдавайся, Скилакс, твой мальчишка любит меня больше, – сказал он и подтвердил это, приподняв подол туники мальчика, чтобы видна была эрекция.

Скилакс разразился слезами, размазав сурьму по лицу.

– Пойдем, Метробий! – Сулла с трудом поднялся с кушетки. У двери он обернулся и бросил сложенный листок бумаги рыдающему Скилаксу. – Вечеринка в доме Клитумны через четыре дня. Это будет самая грандиозная вечеринка, так что прекращай хандрить и приходи. Если придешь, получишь назад своего Метробия.

Приглашены были все, даже Геркулес Атлант, считавшийся самым сильным человеком в мире. Он выступал на ярмарках и праздниках по всей Италии. В изъеденной молью львиной шкуре, с огромной палицей в руке, Геркулес Атлант был вроде непременного атрибута города. Однако его редко звали на пиры, потому что стоило ему выпить вина – и он становился очень агрессивным и злым.

– Ты с ума сошел – пригласить этого буйвола! – воскликнул Метробий.

Играя блестящими кудрями Суллы, он перегнулся через его плечо, чтобы взглянуть на список гостей.

Одной из перемен в Метробии, явившейся результатом его путешествия с Суллой, стала грамотность. Сулла научил парня читать и писать. Преподав мальчику все, что знал сам, от актерской игры до гомосексуализма, Скилакс был слишком хитер, чтобы открыть ему секреты грамоты. Старый комедиант опасался, что Метробий станет слишком независимым.

– Геркулес Атлант – мой друг, – заявил Сулла, целуя по очереди все пальцы мальчика. Это доставляло ему куда большее удовольствие, чем целовать пальцы Клитумны.

– Но он же становится сумасшедшим, когда напьется! – запротестовал Метробий. – Он разнесет этот дом, а заодно порвет на куски двух-трех гостей! Найми его для показа, но не делай гостем!

– Не могу, – спокойно ответил Сулла.

Он поднял руку и, притянув Метробия через плечо, усадил его к себе на колени. Метробий обвил руками шею Суллы и подставил лицо для поцелуя. Сулла стал целовать его веки – медленно и очень нежно.

– Луций Корнелий, почему ты не хочешь, чтобы я жил у тебя? – вздохнув, спросил Метробий, устраиваясь в объятиях Суллы поудобнее.

Поцелуи прекратились. Сулла нахмурился.

– Тебе будет лучше со Скилаксом, – резко произнес он.

Огромные черные глаза Метробия, полные любви, стали еще больше.

– Но это не так! Нет! Подарки, уроки актерского мастерства, деньги – это ничего не значит для меня, Луций Корнелий! Мне лучше с тобой, пусть даже мы будем бедными!

– Заманчивое предложение. Я принял бы его мгновенно, если бы хотел остаться бедным, – сказал Сулла, держа мальчика на коленях, словно укачивая. – Но бедность больше не входит в мои планы. Теперь у меня есть деньги Никополис. Сейчас я занят тем, что приумножаю их. И однажды у меня их будет столько, что это откроет передо мной возможность войти в сенат.

Метробий выпрямился на коленях Суллы:

– В сенат? – Повернувшись, он пристально посмотрел в лицо Суллы. – Но ты ведь не можешь войти в сенат, Луций Корнелий! Твои предки были такие же рабы, как я!

– Нет, – произнес Сулла, также глядя в глаза Метробию. – Я патриций из рода Корнелиев. Мое место – в сенате.

– Не верю!

– Это правда, – сказал Сулла серьезно. – Поэтому я и не могу принять твое предложение, как бы заманчиво оно ни было. Когда я получу надлежащий ценз для сената, то стану образцом благопристойности. Никаких актеров, никаких мимов и никаких сладких мальчиков. – Он хлопнул Метробия по спине и прижал его к груди. – А теперь – к списку, малыш, и перестань ерзать! Ты меня отвлекаешь. Геркулес Атлант будет присутствовать как гость и как актер. Это решено.

Геркулес Атлант был среди первых прибывших гостей. Известие о пирушке, конечно, разнеслось сразу же на всю улицу, и соседи заранее приготовились выдержать целую ночь хохота, выкриков, громкой музыки и невообразимого грохота. Как обычно, праздник был костюмированный. Сулла вырядился отсутствующей Клитумной: шали с кистями, кольца, рыжий парик, завитый в кудри, похожие на сосиски. Он необыкновенно точно имитировал ее хихиканье и громкий смех, похожий на ржание. Поскольку гости хорошо знали хозяйку, Сулла сорвал аплодисменты.

Метробий опять надел крылья, но в этот вечер он был Икаром, а не Купидоном. Он искусно опалил по краям огромные перья, так что крылья выглядели наполовину сгоревшими. Скилакс нарядился Минервой. Эту суровую богиню с мальчишескими ухватками он умудрился сделать похожей на старую раскрашенную шлюху. Когда Скилакс увидел, как Метробий ластится к Сулле, то напился и совершенно позабыл, что надо делать со щитом, прялкой, чучелом совы и копьем. В конце концов он запутался во всех этих атрибутах, повалился в угол и безутешно обливался там слезами, пока не уснул.

Поэтому Скилаксу не довелось увидеть всю вечеринку. Не слышал он певцов, которые начали с прекрасных мелодий и потрясающих трелей, а закончили песенками вроде:

 
С мельником дочь свою старый застукал отец
В час, когда те занимались ночной молотьбою.
– Полно! – промолвил старик сокрушителю хлебных колосьев. –
Если не женишься ты – косточки перемелю!
 

Они были значительно популярнее среди гостей, нежели изысканные камены. По крайней мере, тут гости знали слова и могли подпевать.

Были танцоры, которые с изящным артистизмом раздевались и демонстрировали бритые лобки. Были дрессированные собачки, которые танцевали ничуть не хуже людей, только не так похотливо. И конечно же, знаменитое совокупление девушки и ослика из Антиохии – очень популярный номер среди зрителей, мужскую половину которых несколько устрашал размер ослиного «достоинства».

Последним выступал Геркулес Атлант – как раз в тот момент, когда гости разделились на тех, кто был слишком пьян, чтобы интересоваться сексом, и тех, которые упились до полного безразличия ко всему. Гуляки собрались в колоннаде вокруг перистиля, а в середине на прочном возвышении стоял Геркулес Атлант. Согнув несколько железных брусьев и переломив, как прутья, несколько толстых бревен, этот силач наконец разогрелся. Он подхватил полдюжины визжащих женщин, перекинул пару через плечо, поставил третью на голову, двух взял под мышки. Потом он поднял пару наковален и стал кричать с ужасной мощью, страшнее, чем лев на арене. Ему было очень весело, потому что вино рекой лилось в его горло, а способность Геркулеса Атланта пить была так же феноменальна, как и его сила. Единственное, что внушало тревогу, – чем больше наковален он брал, тем страшнее становилось девушкам. Наконец их радостные крики превратились в вопли дикого ужаса.

Сулла вышел на середину сада и вежливо похлопал Геркулеса Атланта по колену.

– Хватит, старина, отпусти девчонок, – произнес он самым дружелюбным тоном. – Ты раздавишь их этими железками.

Геркулес Атлант сразу же освободил женщин, но вместо них схватил Суллу. Его вспыльчивый характер уже вырвался на волю.

– Не указывай, что мне делать! – рявкнул он, вертя Суллу над головой, как жрец Изиды – свой жезл. Парик, шали, драпировки каскадом посыпались с Суллы.

Одних гостей охватила паника, другие решили помочь – выбежали в сад и стали умолять сумасшедшего силача отпустить Суллу. Но Геркулес Атлант сунул Суллу под левую руку легко, как пакет, и с ним вместе покинул праздник. Остановить его было невозможно. Пробираясь среди тел, окруживших его, словно стая комаров, силач так ударил в лицо привратника, что тот пролетел пол-атрия. После этого Геркулес Атлант исчез на улице, все еще держа Суллу под мышкой.

Наверху лестницы к дому весталок он остановился.

– Все правильно? Я все сделал, как надо, Луций Корнелий? – спросил он, осторожно ставя Суллу на землю.

– Идеально, – похвалил Сулла, слегка пошатываясь. У него кружилась голова. – Пошли, я провожу тебя домой.

– Не обязательно, – возразил Геркулес Атлант, подтягивая львиную шкуру, и стал спускаться по лестнице. – Вот сейчас я перепрыгну через две, через три ступеньки – и буду уже далеко, Луций Корнелий. Смотри, какая полная луна!

– Я настаиваю, – сказал Сулла, догоняя его.

– Ну как знаешь, – пожал плечами Геркулес Атлант.

– Я хочу заплатить тебе без свидетелей. Не буду же я расплачиваться с тобой посреди Форума, – объяснил Сулла.

– Да, и правда! – Геркулес Атлант хлопнул себя по лбу. – Я и забыл, что ты мне еще не заплатил. Тогда пойдем.

Он жил в четырех комнатах на третьем этаже отдельно стоящего дома, на окраине Субуры, в красивой местности. Войдя, Сулла сразу заметил, что рабы, воспользовавшись случаем, взяли выходной. Без сомнения, эти бездельники сочли, что когда хозяин вернется, то будет не в состоянии пересчитывать их по головам. Не было заметно в доме и следов пребывания женщины. Но на всякий случай Сулла решил проверить.

– Жены дома нет? – поинтересовался он.

Геркулес Атлант плюнул:

– Женщины! Я их ненавижу!

Они сели за стол, на котором стоял кувшин с вином и несколько чаш. Сулла извлек из матерчатого пояса толстый кошелек. Геркулес Атлант стал наливать вино в чаши, а в это время Сулла развязал туго затянутый кошелек, ловко спрятав в ладони бумажный пакетик, который вынул оттуда же. На стол каскадом посыпались блестящие серебряные монеты. Три или четыре покатились по столу и со звоном упали на пол.

– Эй! – крикнул Геркулес Атлант, становясь на четвереньки в поисках упавших монет.

Пока он ползал по полу, Сулла развернул пакетик и высыпал белый порошок в чашу, стоящую подальше от него. Пальцем он быстро размешал вино. Наконец Геркулес Атлант поднялся с четверенек и сел.