Текст книги "Радикальное Самопрощение. Прямой путь к подлинному приятию себя"

• Это классические интроверты, склонные уходить в себя, чтобы защититься от чувства физической уязвимости.

• В собственном теле им некомфортно, и физически их тело постоянно пребывает в защитной позиции, как бы говоря: «Не подходи близко и не прикасайся ко мне». Руки держат перед собой (защитный барьер). Когда стоят, пятки обычно расставлены шире носков.

• Одеваются консервативно, чтобы не привлекать излишнего внимания к своему телу и своей сексуальности; одежда часто полностью скрывает тело, обувь – практичная. Женщины обычно используют минимум косметики или даже совсем обходятся без нее.

• Эти люди не особенно общительны, им сложно болтать о том о сем. На вечеринках обычно держатся отстраненно, уходят рано.

• Чувства переживают внутри себя, прорабатывая их на уровне ума. Редко проявляют чувства внешне, не любят демонстрировать физическую привязанность на людях.

• Не любят, когда к ним прикасаются. Даже самое невинное прикосновение вызывает у них некоторое раздражение. Те физические прикосновения, которые носители физической сексуальности воспринимают как нормальный признак расположения, носители эмоциональной сексуальности могут воспринимать как приставание или неуместное вторжение на личную территорию.

• Зрительные и умственные стимулы сексуально возбуждают их намного больше, чем прикосновения.

• Секс для них не относится к числу приоритетов, равно как семья, дети или взаимоотношения. Для них на первом месте работа и карьера, затем хобби. Взаимоотношения – где-то на третьем месте. Дети у них не вызывают особого восторга – нередко эти люди вообще не вступают в брак.

• То и дело вступают во внебрачные связи и не придают этому особого значения, поскольку не ставят знак равенства между любовью и сексом – в отличие от носителей физической сексуальности. Для них во взаимоотношениях на первом месте стоит умственное наслаждение.

• Когда взаимоотношения подходят к концу, им удается прийти в себя за считаные дни, и они легко находят себе новую пару. Они, как правило, не считают себя отвергнутыми.

• Обычно им не по душе командные виды спорта, однако нередко они достигают значительных успехов в индивидуальных видах спорта, которые требуют неустанных тренировок и готовности расти над собой.

• Они уверенно пользуются своим отточенным умом везде – в работе, в играх и даже в сексе. Опираясь на анализ, они действуют точно и методично, а поэтому редко бывают спонтанны.

• При покупке автомобиля такой человек думает не о стиле и не об имидже, а о практичности и надежности. Прежде чем совершить такого рода покупку, проводит серьезное исследование имеющихся предложений.

• Если носитель эмоциональной сексуальности не занимается бизнесом, то чаще всего становится бухгалтером, программистом, инженером, исследователем или механиком. Он любит требующую точности сложную одиночную работу, подразумевающую внимание к деталям. В бизнесе же часто достигает значительных успехов.

• Он замечает скрытые смыслы и подразумеваемые значения в чужой речи, однако сам старается высказываться предельно прямо и точно. Немногословен, не экспрессивен.

Завершая беседу о типах сексуальности, я просто обязан рассказать, каким образом эта динамика проявляется во взаимоотношениях, особенно тогда, когда один или оба партнера представляют крайние точки на шкале. Нетрудно предположить, что противоположности притягиваются, – на первом этапе так и есть. Ярко выраженный физический тип притягивает к себе ярко выраженный эмоциональный, и наоборот. На вечеринке мужчина с выраженной физической сексуальностью прямиком направится к носительнице эмоциональной сексуальности, которая тихонько сидит в уголке, потягивая коктейль, и при этом выглядит очень робкой и смущенной. Он отчаянно желает спасти малютку – «растормошить ее». Поначалу она от него шарахается – слишком уж напорист, – но затем понемногу уступает его непреодолимому очарованию и его заботливой настойчивости.

Общение протекает легко. Причина в том, что физическая сексуальность обращается к эмоциональной на языке зашифрованных образов, а та без труда расшифровывает скрытый смысл сказанного. И наоборот, эмоциональный тип обращается к физическому напрямую – а тот как раз ценит прямоту и не умеет разгадывать шарады. Эмоциональный тип говорит мало, но умеет слушать, тогда как физический любит доминировать в беседе и очень рад благодарному слушателю. Такое ощущение, что этот союз предопределен на небесах. Не только общение протекает легко, но и во время медового месяца, который длится около полугода, эмоциональный тип ведет себя в постели приблизительно так, как это свойственно физическому. Поэтому возникает ощущение, что все прекрасно, – и носитель физической сексуальности убежден, что он (или она) нашел свою родственную душу. Однако приблизительно месяцев через шесть каждый начинает возвращаться к своему естественному образу бытия. Когда первое очарование, позволявшее им на время отключить свои привычные защитные механизмы, понемногу угасает, вновь активируются и сами защитные механизмы – и на передний план выходит их нормальная манера поведения.

В результате представитель эмоционального типа эмоционально отчуждается, его интерес к сексу идет на спад. Возвращается его страх перед интимными контактами и стремление избегать их. Он сосредоточивается на тех вещах, которые интересуют его помимо взаимоотношений. Носителя физической сексуальности это просто сводит с ума, потому что он истолковывает сексуальное поведение эмоционала как свидетельство того, что тот его отвергает, разлюбил. В результате он (или она) еще более настойчиво требует любви, секса, физических знаков привязанности – чем побуждает эмоционала отстраняться еще сильнее.

Поскольку у обоих включаются их страхи и защитные реакции, ситуация становится все хуже и хуже – отношения практически обречены. Если они все же останутся вместе, то доминировать во взаимоотношениях будет носитель эмоциональной сексуальности. Так получится потому, что носитель физической сексуальности отступится от значительной части себя (помните об утраченных «я»?) ради того, чтобы получать хоть сколько-то секса и знаков физической привязанности. Именно поэтому так часто получается, что внешне сильные мужчины, носители физической сексуальности, сплошь и рядом оказываются под каблуком у внешне хрупких жен. Если женщина умеет манипулировать при помощи страха быть отвергнутым, – считай, мужчина у нее в узде.

Можно предположить, что идеальное сочетание – это брак двух представителей одного типа. Но это не так. Два носителя физической сексуальности станут соперничать друг с другом и вести себя как две телезвезды. Они оба будут говорить друг с другом намеками, толком не понимая друг друга. Каждый будет что-то доказывать другому, видя свидетельства неприятия в каждом высказывании партнера. Да, их сексуальная жизнь будет исполнена страсти, но ревность и собственнические замашки партнеров будут отравлять дни обоим. В общем, вся их жизнь – сплошное сражение.

Два носителя эмоциональной сексуальности очень скоро наскучат друг другу. Секса почти не будет, общение сведется к минимуму. Больше всего шансов, что их брак сохранится, если эти люди работают вместе. В ином случае один из них или оба будут стараться завести романчик на стороне – просто для того, чтобы развеять скуку.

В завершение разговора о сексуальном «я» хочу обратить ваше внимание на то, что я здесь описал крайние случаи. У большинства из нас преобладает один тип сексуальности, но присутствует и другой, в некоторой мере уравновешивая ситуацию. Возможно, вы сможете интуитивно определить, где именно вы находитесь на этой шкале, и это даст вам неплохое понимание вашего сексуального «я».

Глава 4
Работа с чувствами вины и стыда

Стыд и вина – две эмоции, теснее всего связанные с самопрощением и самоприятием. Поэтому нам следует глубоко изучить стыд и вину, чтобы понять, чем они отличаются и как взаимодействуют друг с другом.

Мы можем определить вину как чувство раскаяния по поводу того, что мы сделали что-то такое, чего делать не следовало, – или, наоборот, не сделали то, что должны были сделать. Вина связана с нашим поведением.

Стыд отличается от вины тем, что он представляет собой раскаяние не по поводу каких-то действий, но по поводу того, каким человеком мы себя считаем или каким нам надлежит быть по нашему мнению. Очевидно, между этими чувствами существует некая взаимосвязь, поскольку вина за совершенные действия может привести нас к чувству стыда за то, какие мы есть. Однако для осуществления процесса Радикального Самопрощения нам важно уметь отличать вину от стыда.

Понимание этого отличия – важная часть понимания того, что такое самопрощение и самоприятие. Самопрощение – это процесс, позволяющий нам освободиться от чувства вины, тогда как самоприятие помогает проработать чувство стыда. На рисунке 2 мы графически отобразили взаимосвязь между этими двумя явлениями.

Хотя между самопрощением и самоприятием, очевидно, есть прямая связь, на что указывает линия, соединяющая «Я это сделал» и «Я такой (плохой)», это совершенно разные явления, поскольку они порождают совершенно разные эмоциональные реакции. Схема «я это сделал, поэтому я такой (плохой)» усиливает уже имеющееся у нас чувство стыда. Но в конечном счете оба чувства усиливают наше эмоциональное страдание – страдание в результате внутренней разделенности.

Рисунок 2. Вина и стыд

Если бы мы не могли испытывать чувство вины, то были бы такими же калеками, как человек, лишенный страха. Если по-настоящему бесстрашный человек неспособен чувствовать и оценивать опасности и риски, то человек, лишенный чувства вины, становится аморальным психопатом, не умеющим ориентироваться в своих действиях на понятные всем правила игры.

Один из критериев оценки уровня развития ребенка – определение того, насколько развита у него способность к нравственным суждениям и насколько эта способность соответствует его возрасту. Швейцарский детский психолог Жан Пиаже настаивал, что это обязательная стадия развития, через которую должен пройти ребенок, чтобы достичь зрелости. Способность к нравственному суждению зависит от способности ощущать и предощущать вину. Без чувства вины мы не умели бы калибровать свое поведение по отношению к другим людям так, чтобы не оскорбить их или не навредить тем или иным образом. Вина есть внутренний компас, который побуждает нас действовать правильно – и в той мере, в какой мы осуществляем верные суждения в этом направлении, в нас развивается чувство собственного достоинства и ощущение порядочности. Если бы у нас не было способности ощущать вину и стыд, то мы не могли бы определять, насколько честны и порядочны наши поступки. Ценности и принципы не значили бы для нас ровным счетом ничего, и мы не знали бы, какие действия уместны в каждой конкретной ситуации.

Само по себе признание того, что у нас есть сложная система соглашений относительно того, как надлежит действовать по отношению друг к другу, по отношению к другим формам жизни, по отношению к нашей планете и так далее, – очень важное качество биологического вида «человек». Мы называем все эти соглашения «этическим кодексом». Этика обращается к нашим принципам и ценностям, а также к нашему индивидуальному чувству порядочности. Например, если мы заявляем, что верим в такой принцип, как верность или преданность, а затем наши действия противоречат этому принципу, то мы ведем себя непорядочно. Порядочность означает личностную целостность, поэтому всякий раз, когда мы ведем себя непорядочно, это разрушает наше чувство собственного достоинства и мы утрачиваем некую важную часть себя.

Этика мало меняется с течением времени, хотя у каждой культуры есть свой этический кодекс и своя система ценностных приоритетов. Главная ценность в США – свобода индивидуума, нередко в ущерб другим ценностям. В других высокоразвитых обществах – например, в странах Скандинавии, в большинстве стран Европы и в Великобритании – люди склонны ценить общественное благо выше индивидуального. Ни один набор ценностей не является верным или ошибочным. Преобладание тех или иных ценностей – результат того, каким именно образом развивалась данная конкретная культура на протяжении столетий. Например, многие наиболее высоко ценимые нами принципы западной цивилизации – такие, как свобода слова, уважение к личности, равенство возможностей и так далее, – уходят корнями в глубокую древность.

Мораль отличается от этики тем, что она не обязательно опирается на глубоко укорененные принципы. Она представляет собой просто общественное соглашение (или несогласие) относительно того, что считается «правильным», а что – «неправильным» в данный период времени. Эти общественные соглашения устанавливаются на основании преобладающего на сегодняшний день морального кодекса, который в значительной мере формируется не столько на основании рационального мышления, сколько на основании отношений, предрассудков, привычек ума, влияния среды, СМИ и так далее. Мы много раз на протяжении истории наблюдали, что моральные нормы могут меняться очень быстро – буквально на протяжении одного поколения.

Яркий пример того, как быстро меняется моральный кодекс, – отношение к гомосексуальности. Вы только задумайтесь о том, каким образом изменилось наше мнение о гомосексуальности хотя бы за последние двадцать-тридцать лет. В 1970-е и 1980-е годы общество решительно отвергало гомосексуальность как совершенно аморальное и неприемлемое поведение. Хотя в религиозных кругах отношение к гомосексуальности до сих пор еще остается резко негативным, однако же в целом во многих странах мира к этой форме сексуального поведения в наши дни общество относится совершенно спокойно. Признаком того, насколько сильно изменилось отношение, являются успехи движения за право людей на однополые браки.

Что касается религии. Многие утверждают, что невозможно быть нравственным человеком, если твой моральный кодекс не опирается на ту или иную религию. Хотя это может быть и верно в отношении некоторых людей, это не обязательно верно для всех. На самом деле утверждение, что моральный уровень человека зависит от его религиозности, может быть расценено как оскорбление, поскольку люди вполне способны, если таков их выбор, откалибровать свой моральный кодекс на основании этических принципов, безотносительно к каким бы то ни было религиозным установкам, которые даны нам теми или иными внешними авторитетами. Атеисты точно так же способны на моральное и этическое поведение, как и последователи тех или иных религий.

По существу, не имеет значения, как именно был настроен ваш моральный компас – под влиянием ли культуры, где вы воспитывались, или по наставлениям родителей, или на основании догм какой-то религии. Важно иметь этот компас и доверять ему. Моральные ориентиры нужны нам для того, чтобы направлять нашу совесть. А для того чтобы работала совесть, нам требуется развитое чувство предощущения вины. Хорошо развитая совесть вырабатывается на основании личного опыта взаимодействия с принципами – а не на основании некой книги правил.

Предощущение вины служит нам внутренним моральным и этическим компасом и, в идеале, удерживает нас от совершения того, что противоречит общепризнанным соглашениям относительно того, что такое хорошо и что такое плохо. Так работает «система предотвращения вины». Когда у нас возникает соблазн сделать что-то противоречащее законодательным или нравственным установкам нашего времени, совесть побуждает нас задуматься о том, что мы будем чувствовать потом в результате этих действий. Затем, исходя из того, насколько виноватыми мы можем почувствовать себя в результате, мы либо продолжаем свои действия, либо не продолжаем. Многим потенциально поджидающее их чувство вины кажется просто-напросто непосильным.

Такого рода тестирования морального кодекса случаются в жизни каждого из нас ежедневно. Например, если продавец в магазине даст вам на сдачу больше, чем нужно, именно ваша совесть быстро оценит, что перевешивает – потенциальное чувство вины или соблазн промолчать и просто положить лишние деньги в карман. Более серьезный пример – соблазн изменить мужу или жене. Соблазн может быть очень велик, предощущаемое наслаждение колоссально. Тем не менее, если мы верим в принципы супружеской верности и чести, в ситуацию немедленно вмешается предчувствие вины. И тогда начнется сражение между двумя конфликтующими принципами – личной свободой и верностью партнеру. Конфликты такого рода в конечном счете разрешаются посредством проработки ситуации через совесть.

Кроме того, у нас есть моральные правила, многие из которых приобрели форму закона, и за нарушение соответствующих договоренностей люди несут ответственность. Эти правила толкуются и должным образом осуществляются специальными институциями на основании некоего согласованного в обществе свода законов. Однако даже если ни один из законов не нарушен, некоторые проступки считаются настолько серьезным нарушением морального кодекса, что само общество налагает на нарушителя то или иное наказание. Такое наказание может принимать форму скрытой или открытой дискриминации, остракизма, негативных последствий для карьеры, осуждения в СМИ и так далее. Всем хорошо известно, что общество обладает весьма суровыми инструментами для этих целей.

Ретроспективное чувство вины – это вина, которую мы испытываем уже после того, как сделали что-то «нехорошее». От нее никуда не денешься – дело сделано, и извинениями тут ничего не изменишь. В любом случае, извинения нацелены лишь на то, чтобы смягчить неприятные чувства другой стороны, а не на то, чтобы облегчить нашу собственную вину. Тем не менее мы вполне вправе решать, есть ли основания чувствовать себя виноватым и насколько это чувство обоснованно или необоснованно. Как мы видели выше, осуждающее «я» совсем не различает, насколько уместно или неуместно винить вас в данной ситуации, однако же, если мы решим, что наше чувство вины необоснованно, то можем успешно противостоять огню критики, который исходит от судьи. Так в чем же разница между обоснованным и необоснованным чувством вины?

Если мы нарушили некое соглашение, нам следует испытывать чувство вины. Например, если, напившись, мы сели за руль, помчались по дороге и убили человека, тогда у нас есть все основания чувствовать себя виноватыми. Мы повели себя неприемлемо, что привело к фатальным последствиям. Чувство вины вполне обоснованно. Чувствовать его – правильно. Это в порядке вещей. Это чувство вины есть форма принятия на себя ответственности и свершение внутреннего правосудия. Чувство вины служит свидетельством того, что у нас есть нормально сформировавшаяся совесть. В данном случае вина – наш учитель.

Однако же, если мы ехали по всем правилам, когда у нас перед носом на дорогу внезапно выскочил велосипедист, так что мы уже никак не могли ни затормозить, ни объехать его, а поэтому сбили насмерть, то в таких обстоятельствах чувство вины совершенно ничем не обосновано. У нас есть причина печалиться, сожалеть – но не винить себя. Такая ситуация не подразумевает чувства вины – у нас нет оснований чувствовать себя виноватыми, и мы можем уверенно заявить об этом своему осуждающему «я». И нам придется сделать это, потому что, вне всяких сомнений, осуждающее «я» не упустит такого шанса и станет осыпать нас проклятиями уже через секунду после столкновения – несмотря на тот факт, что мы абсолютно ни в чем не виноваты.

Итак, мы испытываем необоснованное чувство вины в тех случаях, когда виним себя за события, которые не стали результатом нашего сознательного выбора, мы их не контролировали, не несем за них ответственности, и нет никаких оснований говорить, что мы сделали это нарочно. Мы часто слышим, как люди говорят: «Мне следовало поступить так-то или так-то…», притом что нам совершенно очевидно, что у этих людей не было никаких очевидных оснований предпринимать все эти предупредительные меры.

Еще один пример необоснованного чувства вины – вина выжившего. Такое случается, например, когда группа людей погибает при пожаре, а кому-то удается спастись и он чувствует себя виноватым. Эту разновидность вины нередко остро испытывают военные, которым удалось уцелеть в операции, унесшей жизни их братьев по оружию. Им часто не дает покоя вопрос: «Почему я?».

А еще бывает внушенное чувство вины. По поведению людей мы видим, что они считают нас виноватым в чем-то, и, хотя в действительности мы вообще ни при чем, тоже начинаем чувствовать себя виноватыми – особенно в присутствии этих «обвинителей». Это эмоция созависимости, и она абсолютно ничем не обоснована. Тем не менее противостоять такого рода внушению бывает сложно, особенно когда тебя объявляет виновным общество в целом.

Чувство вины по ассоциации возникает тогда, когда мы чувствуем себя виноватыми за действия людей, которые так или иначе связаны с нами. Наиболее яркий пример – вина родителей за поступки детей. И здесь тоже имеет место созависимость. (Впрочем, у родителей действительно бывают основания чувствовать себя виноватыми, если они плохо выполняли свои родительские обязанности.)

Особенно коварна спроецированная вина – не поддавайтесь ей! Речь идет о ситуациях, когда другие люди в глубине души понимают, что виноваты, но вместо того, чтобы прочувствовать свою вину, проецируют ее на нас. Такие проекции очень часто бывают очень эмоционально заряженными. И опять-таки, если мы находимся с человеком в отношениях созависимости, то вполне можем купиться на это, – но совершенно очевидно, что в данном случае наше чувство вины необоснованно.