Текст книги "Живые мертвые"

– Дравиг! Что ты здесь делаешь?

От Дравига безусловно не укрылась перемена чувств Найла.

– Прошу прощения за то, что заставил тебя потревожиться.

– Твое послание застало меня у Смертоносца-Повелителя. Он велел мне посмотреть, что ты такое обнаружил.

– Здесь скрывались убийцы Скорбо, – Найл обвел взглядом голые стены комнаты. – Ты что-нибудь отыскал наверху?

– Ничего. Те комнаты нежилые.

– Тогда убийцы в силу какой-то причины ютились в этой комнате. Возможно потому, что не хотели привлекать к себе внимания. Посмотри на окна. – Дравиг посмотрел, но было видно, что ничего не взял в толк. – Снаружи толстенный слой пыли, а внутри комната на редкость чиста. Чистые окна могли бы их выдать. Рабы никогда не моют окон.

Найл пробрался к комоду и выдвинул верхний ящик. Там, как в общем-то и ожидал, лежали аккуратной стопкой туники рабов. Найл выгреб всю стопку и бросил на соседнюю кровать. Помимо этого, в ящике ничего не было. Во втором ящике тоже были рубища, а также несколько пар сандалий. Найл с интересом обратил внимание, что в отличие от сандалий, что обычно носят рабы, эти отменного качества. Судя по мастерству, изготовлены не иначе как ремесленниками из Диры.

Подо всем этим, возле задней стенки яшика. лежали пять небольших предметов, каждый в отдельной тряпице. Коснувшись одного из них, Найл обнаружил, что материя влажновата. Изнутри тряпица была проложена слоем бурых водорослей – чем-то похоже на то, что он видел на коже бесчувственной девушки. Убрав водоросли, он увидел у себя перед глазами предмет из гладкого зеленого камня. В высоту предметик был сантиметров пять, и с первого взгляда показалось, что это статуэтка лягушки или жабы. Это было маленькое, приземистое создание с глазами-луковицами навыкате, плоским лицом и большим невеселым ртом. Как жителю пустыни, Найду крайне редко доводилось видеть лягушек или жаб. Но у этой фигурки – видно невооруженным глазом – для земноводного было слишком уж много сходства с человеком. Начать с того, что крохотные ножки, на которые опиралась фигурка, больше походили на человеческие руки, хотя у них была перепонка между пальцами. На кругленьком пузце виднелся пупок, а на груди два небольших соска.

Самое интересное – это что на обоих глазах-луковицах выделялись более темные по оттенку пятнышки, обозначавшие, по-видимому, зрачки. Это, судя по всему, не было каким-то посторонним вкраплением; у скульптура, видно, ушло немало времени, чтобы подыскать камень с двумя более темными пятнышками на нужном месте.

Найл протянул фигурку Дравигу.

– Что это, по-твоему?

Дравиг вытянул вперед оба щупика и тут же их отдернул.

– Не касайся его. Положи назад.

– Почему? – недоуменно спросил Найл.

– Неужто ты не чувствуешь?

Отыскав в своем сознании очаг затишья, Найл полностью расслабился и тут неожиданно понял, что Дравиг имеет в виду. В предмете, который он держал в руке, было что-то необычное – некая сила или энергия, имеющая сходство с силой или энергией живого существа. И в этой жабьей образине теперь чувствовалось что-то странно зловещее; хотя нет, более точным словом было бы «хищное». Возникала ассоциация с охотником, наблюдающим из засады за приближением добычи. Подобное Найл много раз чувствовал среди плотоядных растений Великой Дельты. Хотя, в общем-то, лучился камень тихо, почти неуловимо. Видно, у Дравига была неимоверно развита чувствительность, если он чуял вещи даже не на ощупь, а на расстоянии.

Найл завернул фигурку обратно в тряпицу и поместил в ящик. Затем повынимал одну за другой остальные и тоже развернул. Он обратил внимание, что каждая из фигурок повернута лицом к задней стенке ящика. Среди них ни одна не походила на другую, хотя у всех было безусловное сходство. У одних черты больше напоминали животных, у других – людей, а у одной был широко открытый рот, в котором виднелись зубы. Причем зубы какие-то странные, Найл таких и не видел – не острые, как у рыб и хищников, и не плоские, как у травоядных, а что-то и от тех и от других, с неровными кончиками. Одна из фигурок имела забавно удлиненное туловище, напоминающее чем-то изогнутый ствол дерева, а у другой глаза были закрыты, хотя на лице читалась все та же жутковатая, скрытная наблюдательность, что и у остальных.

Дравиг следил за происходящим неодобрительно, даже с некоторым стыдом за Найла. Можно понять почему: по паучьему разумению все это бесцеремонное разглядывание было не то чтобы порицаемым, а чем-то неприличным; человек наверняка бы чувствовал нечто подобное, если бы при нем бесцеремонно копались в чужих вещах. И Найлу в очередной раз подумалось, насколько все же отличается паучий ум от человеческого – особенно тем, что напрочь лишен любопытства. Паукам присущи разум и наблюдательность, но вместе с тем они, в отличие от людей, на редкость нелюбознательны.

– Как ты думаешь, почему они хранят свои талисманы завернутыми в водоросли? – спросил Найл у Дравига.

– Это не талисманы, – ответил Дравиг, – это их боги-хранители.

И тут Найл понял. Пауки как никто другие чтят неизвестные силы природы, и трепещут перед священным именем богини Дельты. Потому-то и самого Найла чтили как некоего полубога: пауки считали его посланцем богини. У Дравига вызывало скрытое осуждение, что Найл так непочтительно относится к священным предметам. Вместе с тем Дравиг держал это при себе, поскольку Найл и сам был отчасти священным предметом. Аккуратно завернув последнюю фигурку в тряпицу, Найл положил ее обратно в комод.

– Все же хотелось бы знать, для чего они их завернули в водоросли. Я-то думал, они жили под землей.

Он попробовал выдвинуть нижний ящик, но тот давался с трудом, как будто дерево было сырым и разбухшим. Оказалось, что в ящике лежит плоский деревянный ящичек, примерно сорок на двадцать. Такие ящички часто попадались Найлу в кухнях пустующих домов, куда случалось забредать из любопытства; обычно в них хранились наборы ножей и вилок, хотя в одном таком он обнаружил коллекцию бутылочек с приправами. Ящичек Найл положил на комод и откинул застежку. Внутри, к удивлению, не оказалось ничего, кроме большого пучка водорослей и жидкости – по-видимому, морской воды. Комнату наполнил йодистый запах. Найл приподнял пучок и заглянул под него; ничего. От взгляда не укрылось, что изнутри ящичек обработан каким-то серым веществом, студенистым на вид, но на ощупь очень твердым – не иначе как водонепроницаемый слой. Сами водоросли были скользковатыми, кожистыми, а когда Найл поднял их повыше, оказалось, что это не пучок, как подумалось вначале, а единое целое, что-то вроде большого листа. Этот лист в целом напоминал прямоугольную циновку, сложенную вдвое. Одна сторона у нее была гладкой и кожистой, на другой имелись похожие на присоски почки, каждая около сантиметра в диаметре. По краям циновку оторачивало что-то похожее на стелящиеся побеги или усики; поэтому ясно было, что это единый кусок, срезанный целиком.

Найл протянул все это Дравигу; на пол шлепались частые капли.

– Что ты насчет этого думаешь? Для чего им, по-твоему, этот кусище водоросли? – Дравиг в ответ послал импульс, в человечьем понимании аналогичный покачиванию головой.

Найл сложил водоросль обратно в ящичек и придавил крышку. Обтирая мокрые ладони о тунику, он обратил внимание, что несколько бурых лоскутков пристало к одежде.

В остальном комната смотрелась совершенно обычно. Платяной шкаф в углу оказался пустым, за исключением пары грубых рубищ. Найл кинул их на кровать в общую кучу; прошелся по карманам. Ничего, как в общем-то и ожидал. В конце концов он вышел из комнаты и прошелся по всему первому этажу. Дверь в соседнюю комнату решительно не давалась, и Найл, надавив на ручку, с силой налег плечом. Дверь с треском шарахнулась о стену. В комнате, как и ожидалось, не было ничего, кроме запыленной мебели; очевидно, помещение пустовало уже очень долгое время, может быть целые столетия. Стекла все были повыбиты, осколки проглядывали сквозь пыль на полу.

Дом был небольшой, на первом этаже оставалось осмотреть лишь кухню. Там стояла безукоризненная чистота, на столе оставлено было сушиться несколько вымытых кружек и тарелок. С полки, что над умывальником, свисало кухонное полотенце, вдоль раковины были расстелены для просушки две тряпицы. Кастрюля и прочая посуда стояла верху на полке. В печи – древесная зола, в мусорной корзине под умывальником – полусгнившие остатки овощей, несколько кроличьих косточек.

В ящиках посудного шкафа лежали ножи, вилки, другие кухонные приборы, некоторые уже порядком заржавевшие – тех, видно, времен, когда миром правили люди. Дверцы шкафа оказались заперты. Найл попытался взломать замок ножницами, но добился лишь того, что лопнул один конец. В конце концов сообразил: вынув поочередно все ящики, посмотрел на дно нижнего сверху, и заметил там ключ. Вставил в замок, повернул и дверцы у шкафа открылись. Внутри на первый взгляд было пусто. Тогда зачем, спрашивается, прятать ключ? Встав на колени, Найл заглянул в глубину нижнего отделения и довольно хмыкнул. В самом углу находилась небольшая деревянная коробочка – так далеко, что можно дотянуться лишь кончиками пальцев. Коробочка была квадратная, сантиметров десять шириной, и сделана из черного полированного дерева. Странно, у нее почему-то не было видно крышки – ни намека на шарниры или защелку. Лишь повертев ее несколько минут в руках, Найл уяснил, что крышка сдвигается, а пригнана так ладно, что пазов по сути и не видно. Тогда Найл уверенно положил руку на крышку и сдвинул ее, обнажив внутренность коробочки. Там лежал темно-коричневый стеклянный флакончик и любопытного вида вещица, назначение которой трудно было определить. Одна ее часть напоминала птичье перо с заостренным кончиком, другая – небольшой колпачок из эластичного вещества, похожего на резину. Найл выковырял из флакончика пробку и понюхал: жидкость внутри имела лекарственный запах. Найл окунул в нее острие и сжал колпачок, в полое перо втянулась желтоватая жидкость. Но Найл так и не мог взять в толк, для чего кончик заострен. Отжав жидкость обратно во флакончик, он уложил все обратно в коробку, а ее сунул в карман туники. Симеона она бесспорно заинтересует.

Напоследок прошелся по верхнему этажу. Но там, как и говорил Дравиг, было пусто и не было никаких следов того, что здесь кто-то жил; если не считать следов Дравига, пыль на полах была непотревожена.

Дравиг дожидался внизу в спальне с тем самым безропотным терпением, которое вызывало у Найла поистине восторг – он и позы наверняка не менял с того момента, как Найл вышел из комнаты. Найл грузно опустился на одну из кроватей и оглядел комнату. Дравиг мог чувствовать его разочарование. Он спросил – обходительно, дипломатично, чтобы для Найла это не прозвучало упреком в пустой потере его, Дравига, времени:

– Что я могу передать Смертоносцу-Повелителю?

– Ты имеешь в виду, что я такое узнал? – переспросил Найл со вздохом. – Боюсь, немного. – Ум Дравига передал бессловесное сочувствие; общение напрямую по сути упрощало изъяснение, слов не требовалось. – Сообщить могу единственно то, – сказал Найл, – что их здесь было пятеро, но не все в одно время, поскольку кроватей только четыре. План действий был тщательно продуман, – он указал на стопку одежды. – Несколько гуник здесь было изготовлено специально для путешествия. Если присмотреться, то видно, что материал у них потоньше, чем у этих, – он указал на засаленные рубища, – настоящих. Как только эти люди раздобыли тонкие туники, дорожную одежду сразу же сложили в ящик, пока никто не распознал подделку. Они заботились о том, чтобы не привлекать внимания. Потому и окна оставляли немытыми, и не пытались вставить стекла. Вместо этого держали на запоре внутреннюю дверь, на случай, если кто-то вдруг заберется через выбитое окно. Дравиг слушал с глубоким вниманием.

– Твоя сила наблюдательности просто ошеломляет. Как тебе удалось ее так развить?

– Развивать ее надо каждому охотнику, иначе добыча уходит из рук. Но здесь не так важна наблюдательность, как логика. Например, сразу же бросается в глаза, что чистота у этих людей возведена чуть ли не в культ; вон, видишь, половицы выскоблены почти добела. Уже из этого моментально напрашивается вывод, что они не были рабами, это бы понял любой сюда вошедший. Тогда почему они, во избежание риска, не зарастали грязью, – взять для сравнения жилище любого из рабов? Потому что их, видать, вымуштровали быть опрятными. Жить в неприбранной комнате для них было хуже разоблачения.

– Но у них была и женщина, которой больше нечем было заниматься, – заметил Дравиг. – Рабыня редко выходила из дома.

Найл покачал головой.

– Ты забываешь, что ее к той поре уже успел сцапать Скорбо. Несколько прошлых недель в комнате жили одни мужчины, тем не менее они продолжали поддерживать чистоту. – Он указал на засаленные рубища. – Эти две скорее всего валялись в шкафу, дожидаясь стирки, в то утро, когда они отправились убивать Скорбо. – Найла внезапно осенила еще одна мысль. – В то утро их оставалось только трое. Двое уже висели в кладовой у Скорбо. Может Скорбо потому и решили убрать, поскольку знали: он отвечает за исчезновение соплеменников? Тогда для меня все бы стало на порядок яснее. Прибившее Скорбо дерево должно было быть посажено по меньшей мере год назад, или даже раньше. И в то время у них не было причины убивать Скорбо, он был просто охранником личной стражи Смертоносца-Повелителя.

– Тогда кого же они думали убить?

– Тебя.

– Меня?? – Найл впервые заметил у Дравига растерянность, и рассмеялся.

– Я только так, прикидываю. Ну, а кого еще? Смертоносец-Повелитель никогда не выходит из обиталища. А кроме него, у кого еще такое высокое положение в городе?

– Но с какой стати им было со мной расправляться?

– С той же самой, что и с любым другим. Мне кажется, эти люди – вернее, тот, кто их послал – одержим всепоглощающей ненавистью к паукам и их слугам.

– Но чего они хотели этим достичь?

Найл, криво усмехнувшись, уловил, что Дравиг начинает наделять его каким-то поистине сверхъестественным даром провидения.

– Остается лишь гадать. Если они ненавидят всех вас, то видно, жгучее их желание – уничтожить вас и воцариться на Земле.

Тут Найл вспомнил, с какой ненавистью и сам относился с самого рождения к паукам. Дравиг же если и понял, о чем сейчас подумал Найл, то из тактичности не указал на это и намеком. Единственно лишь, ненавязчиво заметил:

– Затрудняюсь представить, как они могут этого достичь.

Найл пожал плечами.

– Что бы они себе не планировали, полагаю, что Скорбо все им сорвал. Поэтому они стали дожидаться подкрепления и решили прежде всего убрать Скорбо. И вот тут все пошло наперекосяк. Одного из них Скорбо убил, и пришлось прятать тело. Они сняли с него одежду, дабы мы не узнали, что тот маскировался под раба. А Скорбо в ту пору возьми и притащись на площадь; поднялась тревога. Они никак не могли уйти по свежему снегу, не наследив, поэтому попытались смешаться с бригадой рабов-дворников. Даже и тогда они еще могли бы уйти; одному, по сути, действительно удалось ускользнуть незамеченным. К счастью, Симеон догадался, что к чему, и мы поймали его в больнице.

– А теперь все они мертвы, – подытожил Дравиг.

– Не все. Есть еще девушка.

– Ах да. Мне все еще так и не ясно, какую роль могла играть в их планах та девушка.

– И мне, – сознался Найл, покачав головой. – И она пока тоже не может нам сказать.

– Мы должны зорко ее стеречь.

– Непременно, – Найл оглядел комнату. – Думаю, есть смысл оставить здесь стражу на случай если кто-то из них вздумает возвратиться.

– Думаешь, в городе может скрываться кто-то еще?

– Сейчас, может, и нет. Но когда их хозяин узнает, что попытка сорвалась, он попытается взять реванш. – И тут до Найла неожиданно дошла вся двусмысленность положения. – Но, именем богини, откуда они все-таки берутся?

– Нашим дозорам было дано задание прочесать пространство в полсотню миль вокруг города. Сообщений о нарушителях не было.

– Да я не о нарушителях. Где они обитают?

– Сведений о больших людских скоплениях в землях, подвластных Смертоносцу-Повелителю, не поступало.

То, с каким флегматично отрешенным видом Дравиг все это излагал, вызвало одновременно и беспомощное отчаянье и улыбку.

– Каковы размеры владений у Смертоносца-Повелителя?

– Не могу сказать точно. У моих сородичей никогда не было интереса к таким частностям. Я б тебе советовал переговорить с нашим начальником воздушной разведки.

Найл умолк под впечатлением. Пауки никогда по своей воле не рассказывали о своем общественном или военном устройстве, так что в этом отношении Найл даже спустя полгода знал немногим больше, чем вначале.

– Как его зовут?

– Твои сородичи называют его Асмаком.

– Где его можно найти?

– В обиталище. Мне за ним послать?

– Не надо. Я уже возвращаюсь, здесь больше делать нечего.

Дравиг застыл в позе повиновения.

– В таком случае, я пошел к Повелителю на доклад.

Найл дождался, пока Дравиг окончательно уйдет из помещения и вынул из ящика одну из каменных фигурок – Дравиг, само собой, стал бы отговаривать. Фигурку Найл опустил в карман туники. Затем, накинув на остальные фигурки тряпицу, закрыл ящик. Подумав, вынул плоскую деревянную коробку с водорослями и обернул ее одним из рубищ, чтобы не капала вода.

Бойцовый паук по-прежнему стоял по посту (теперь, под взглядами гужевых неподвижный, как статуя). От чайки осталась единственно горсточка перьев в водостоке.

– Надо бы, чтобы ты караулил внутри помещения, за закрытой дверью, – обратился к нему Найл. – Я скоро подошлю тебе смену – Неясно было, понял паук или нет: два основных глаза и четыре вспомогательных каменно таращились куда-то вдаль. Но когда гужевые поворачивали в конце улицы за угол, перед домом никого не было, а передняя дверь была закрыта.

Когда проезжали по главной площади, Найл велел остановиться у зеленой лужайки, окаймляющей Белую башню. Гужевых Найл отправил перекусить: заглянув к ним в умы, он понял, что они изнывают от голода.

Едва приблизившись к башне, Найл с тревогой понял: что-то произошло. Обычно, приближаясь, он чувствовал некое отрадное вожделение, влекущее словно магнитом. А теперь это знакомое ощущение отсутствовало, будто тело облекал слой изоляции. И даже когда протянул руку, чтобы коснуться стены, то не почувствовал, как раньше, эдакого погружения в воду – под рукой была просто твердая поверхность.

Странно. Найл вкруговую подошел к северной стороне, где вибрации обычно сильнее. Никакой разницы; молочно белая, полупрозрачная на вид стена оставалась твердой. Даже цвет будто сменился, став более плотным, вместо перемежающегося, дымчатого, как раньше.

Может, из-за коробки, которую принес? Найл поставил ее на мраморную платформу, окружающую основание башни; хотя, даже не успев поставить, уже понял: никакой разницы. Следующим делом вынул из кармана каменную фигурку. Едва коснувшись ее пальцами, он почувствовал то же, что тогда, когда взялся за нее впервые – легкую вибрацию, чем-то похожую на трепет живого существа – все равно что какое-то плотоядное растение Дельты. А как только поместил фигурку на землю, сейчас же почувствовал возвращение знакомого покалывания, издаваемого силовым полем башни. Но чувствовалось она как-то глуше, не так четко как обычно. И лишь поставив фигурку на траву, ощутил физическую вибрацию с прежней полнотой, словно атомы его собственного тела мягко резонировали с атомами башни, пульсируя на той же частоте.

Найл подобрал коробку, все так же завернутую в намокшее уже рубище; похоже, нечего не изменилось. Тогда Найл шагнул в странно зыбкие электрические объятия стены, слегка покалывающие живой энергией. Спустя секунду он появился по ту сторону, в знакомой комнате со светящимися изогнутыми стенами.

Подобное было с Найлом впервые за много месяцев. Обычно он оказывался среди какого-нибудь странного и нередко пугающего пейзажа. Раз его упекли в желтые сернистые туманы Венеры; был случай, когда он очутился в кипящем водовороте под стеной водопада Виктория; а однажды и вообще сунули его под бок какому-то земноводному в залитый солнцем пруд. Видно, Стигмастер, всегда первым затевавший эти игры в загадки-отгадки, чувствовал, что сейчас явно не до шуток.

– В чем дело? – спросил Найл вслух.

Не успел сказать, как старец тут как тут – стоит так, будто никуда и не отлучался. На этот раз старец ограничился лишь коротким приветственным кивком.

– Стены башни устроены так, чтобы исключать проникновение потенциально враждебных сущностей.

– Не понимаю.

– Существо, которое ты пытался пронести в башню, скрывает в себе разрушительный потенциал.

– Какое это существо, это кусок камня. Старец посмотрел из-под кустистых бровей.

– Ты в этом убежден?

– Абсолютно. Это какая-то необычная статуэтка.

– Откуда она у тебя?

– Я ее нашел в комнате, в квартале рабов. Там было тайное пристанище убийц Скорбо. Старец покачал головой.

– Я подозреваю, ты обманулся. Опиши, как именно ты ее нашел.

Поскольку Найл для того и пришел, рассказ о событиях прошлого часа вышел довольно подробный. Старец выслушал с отстраненным видом (Найл заподозрил, что это теперь часть его стратегии: приучить Найла к мысли, что он всего лишь машина), затем сказал:

– Я должен видеть этот артефакт.

На глазах изумленного Найла он шагнул через стену и исчез. Найл – следом, и очутился под послеполуденным солнцем. Шаг через сплошную стену в пустоту неизменно вызывал головокружение. Старец уже склонялся над завернутой в материю фигуркой на траве. Немногочисленные прохожие на площади, очевидно, ничуть не выделяли старца среди остальных: никто не обращал на него внимания.

Найл не в силах был сдержаться и спросил:

– Ты когда-нибудь бывал до этого снаружи? Старец покачал головой.

– Для этого не было повода.

Освободив фигурку от материи, он поднял ее на вытянутой ладони.

– Ну? – спросил Найл.

– Сознаюсь: никак не пойму, почему она вызвала такую аномальную реакцию. Это, определенно, кусок кремнистого минерала, сродни нефриту – Он повернулся и опять исчез в стене.

Найл шагнул следом. Старец по-прежнему изучающе разглядывал у себя на ладони фигурку – ту самую, с сощуренными веками.

– Должен сознаться, – сообщил он наконец, – что это не вписывается в структуру моих информационных центров. Найл не смог сдержать ироничной улыбки.

– То есть, противоречит концепции Стиига об устройстве Вселенной?

– Совершенно верно.

– Не значит ли это, что твои информационные центры не мешало бы расширить?

– Это было бы уместным.

Машина, надо сказать, выгодно отличалась тем, что не стыдилась признавать свои возможные погрешности.

– И что ты думаешь делать?

– Прежде всего, нейтрализовать интерференцию.

Поставив фигурку на пол, старец отступил назад. От того, что последовало, Найл чуть не подпрыгнул. С потолка, озарив фигурку, косо полоснул ярко-синий луч. Откуда он исходил, неясно; впечатление такое, будто выстрелил из однотонной белой поверхности потолка. В полыхающем свете фигура словно светилась. В воздухе неожиданно повеяло холодом.

– Что это? – удивился Найл.

– Холодный луч.

– Мне казалось, такой должен быть зеленого цвета.

– Обычно да. Сейчас луч нагнетает температуру абсолютного нуля, и все молекулы застывают, теряя подвижность. Любая форма жизни, если и присутствует, впадает при этом в анабиоз.

– А такой холод ее не уничтожит?

– Нет, если замерзание происходит достаточно быстро. В эпоху Великого оледенения рыба в реках иной раз замерзала мгновенно, а когда лед таял, плыла дальше как ни в чем не бывало.

Холод быстро нарастал, при дыхании у Найла изо рта выходили теперь клубы пара. Он уже, дрожа, начал кутаться в плащ, но тут синий луч растаял, и в комнате почти сразу опять стало тепло. Влага вокруг фигурки моментально замерзла, покрыв ее белесым инеем. Когда старец, нагнувшись, подобрал ее, Найл невольно поежился, представляя, как бы ему самому обожгло сейчас ладони, словно добела раскаленным железом.

Задержав несколько секунд взгляд на старце, он понял, что тот занят сейчас какого-то рода анализом. Тут старец снова скрылся за стеной, и появился через несколько секунд уже без фигурки. На вопросительный взгляд Найла он ответил:

– Холод нейтрализовал ее силу. Но осторожность подсказывает, что лучше оставить ее за стеной.

– У тебя есть какие-то мысли, что это за сила?

– Никаких, кроме того, что она биологическая.

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Потому что ее нейтрализовал холод.

– Значит ты согласен, что Стииг недоучел ее существование.

– Я согласен, что он не стал вводить понятие о ней в мои информационные центры.

– А это не говорит о том, что он мог заблуждаться, считая, что магии не существует?

– Магия означает вмешательство сверхъестественного в естественные процессы. Стииг считал все это примитивным суеверием.

– Послушай – сказал Найл терпеливо. – В этот город проникла группа убийц, все как один с кулонами, на которых высечен магический символ мести. Они же принесли с собой каменные фигурки, на поверку, оказалось, одушевленные. Согласись, ведь и сам Стииг признал бы, что это, получается, выше его понимания?

– Стииг признавал, что Вселенная полна явлений выше его понимания. Но он бы отверг, что эти явления могут противоречить основным законам логики и рассудка.

– А может, и не противоречат? Может, они просто подчиняются иному виду логики?

– Что ты предлагаешь?

– Н-ну… У тебя ведь сотни книг по магии, так? Некоторые из них должны давать какое-то объяснение тому, что происходит. Ты не мог бы повыяснять?

– Ты просишь, чтобы я досконально проштудировал три с лишним тысячи томов?

– Или это невозможно?

– Почему же, вполне возможно. Но на это уйдет много времени.

У Найла опустилась душа.

– Сколько?

– Пожалуй, с полчаса. Найл даже рассмеялся.

– Идет. Полчаса можно и подождать. Схожу пока в столовую. Ты меня позови, когда будешь готов, хорошо?

Столовая находилась на том же этаже, что и флорентийная галерея. Это была небольшая комната, где стояло не больше дюжины столов, хотя с той поры как Найл стал наведываться сюда регулярно, ее оживили привлекательные скатерти, а еда стала подаваться на расписных фарфоровых тарелках – не на пластмассовых, как раньше. Еда здесь вся как есть была искусственная, но пищевой синтезатор был такого высокого класса, что блюда по вкусу несравненно превосходили стряпню дворцовых поваров Найла. Полгода уже прошло, а он все не мог надивиться разнообразию здешней кухни.

Синтезатор представлял собой продолговатый полутораметровый ящик, выступающий из стены возле окна. В расположенном сверху меню предлагался перечень более чем из сотни блюд и напитков, от гамбургеров (с луком и без лука) до бургундского, бордо и американского шардоннэ. За шесть истекших месяцев Найл перепробовал здесь все, от паштета из гусиной печени и турнедос-россини до персикового пудинга и креп-сюзетт.

В конечном итоге он определил для себя, что в гурманы не годится, и остановил выбор на обеде из двух блюд: рыба с чипсами, кекс-пекан, и фисташковое мороженое на десерт. Найл теперь постоянно делал этот заказ синтезатору, не догадываясь, что дублирует вкус бесчисленных поколений тинэйджеров. Ко всему этому он заказывал стакан фанты, вкус которой всяко предпочитал вину.

Ел он, глядя на картину живущего бурной жизнью рынка, вид у которого был точно такой, какой был, должно быть, в дни Лоренцо Медичи. Найл узнавал уже по выкрикам голоса многих лоточников, а также некоторых слуг и домохозяек, регулярно наведывающихся на рынок. У мужика, державшего на углу мясную лавку, был хриплый бас, который реял над базарной площадью, перекрывая бычий рев и блеяние овец. Мужик, как и большинство лавочников на площади, увивался за медногривой бабой, хозяйкой овощной лавки, что у Найла как раз напротив окна. Баба эта – лет за тридцать – была рослая, вальяжная, имела раскатистый звонкий смех и разбитную манеру откидывать гриву и поводить себе руками по бедрам. Если не брать во внимание неестественность и шумливость, то было в ней что-то от Мерлью. Мужчинам на площади нравилось с ней зубоскалить и перешучиваться, и хотя язык был непонятен, по скабрезному смеху можно было догадывался, что многие из шуток непристойные.

Сох по ней сердцем и один молодой толстосум, тормозивший возле ее лавки по крайней мере раз на дню – он ездил на гнедой кобыле и носил пурпурный камзол со шляпой, напоминающей перевернутую цветочную вазу. Этот щеголь вызывал неприязнь и насмешки у лавочников, особенно у мясника; но враждебность их, чувствовалось, основана на зависти и определенной боязни, что когда-нибудь медногривая не устоит и отдаст свою добродетель изнывающему от любви галанту. Найл вынашивал то же подозрение: как-то раз к вечеру, когда лавочники в основном уже свернулись и разъехались, он увидел, как тот щеголь дарит бабе букет цветов, а та, воровато зыркнув по сторонам (не пялится ли кто), приняла их и спрятала под прилавок. А когда щеголь, свесившись с седла, прошептал ей что-то на ухо, та отчаянно тряхнула своей гривой. А мясник, проходивший в этот момент сзади, сердито насупился, а когда щеголь ускакал, с горьким презрением сплюнул.

А сейчас из окна наблюдалась интересная сцена между медногривой и лодочником, причалившим свой баркас возле ступеней лестницы, ведущей от самой реки к рыночной площади. Лодочник стоял со здоровенной рыбиной – длина около полуметра – и видно, уламывал медногривую, чтобы купила. Та в ответ качала головой: мол, по такой цене – ни за что. Тогда лодочник подался вперед и что-то ей сказал. Баба минуту подумала, затем наконец медленно кивнул и подала лодочнику деньги и корзину с зелеными овощами, похожими на капусту.

Лодочник встал перед прилавком и положил рыбину в коробку. Затем, повернувшись как бы уходить, вдруг облапил бабу и потянул к себе. Найл не разобрал, как там и что – мешала спина лодочника – но медногривая вдруг двинула его по уху коробкой так, что тот покачнулся. Тут громко и обидно расхохоталась хозяйка соседней лавки – не смех, а визгливое кудахтанье-и взбеленившийся, судя по всему, лодочник попытался выхватить свою рыбу. Медногривая схватила коробку и притиснула к себе, чтобы не отнял. Минуты не прошло, как разыгралась шумная ссора с участием по меньшей мере пятерых мужиков и двух баб, да еще полуголодной дворняжки, заливисто лающей и пытающейся цапнуть лодочника за ногу. Лодочник быстро смекнул, что положение складывается не в его пользу – он-то рассчитывал, что за скидку на рыбу ему будет позволены некоторые вольности – и отвалил на своем баркасе, позабыв и корзину с овощами. А лавочники, явно сожалея, что веселая заваруха кончилась, неохотно разбрелись по своим лавкам. Распалившаяся собачонка все так и не унималась, пока кто-то из прохожих не пнул ее так, что отлетела; она побежала к реке, отчаянно скуля.