Текст книги "Последнее плавание адмирала"

– Мы нашли только любимую трубку адмирала, – сообщил Питер.

– Правда? И где же?

– В кабинете отца. Наверное, он забыл ее там вчера вечером. Он курил после ужина.

– Это точно его трубка?

– Да. Вы поймете, почему это так, когда увидите ее. Старая пенковая трубка в форме головы чернокожего.

– Значит, она у вас не с собой?

– Она в доме. – Алек благородно воздержался от язвительного комментария и ступил на край ялика, приготовившись нырнуть.

– Послушай, Алек, а может, мы ему расскажем? – произнес его брат.

– Ты дурак, Питер. Нет, это совсем не по делу.

– Что не по делу? – поинтересовался инспектор.

– Так, ничего, – последовал легкомысленный ответ. – Мы ведь что-то потеряли, а не нашли.

– Лучше расскажите, – предложил Ридж. – Долг полиции – находить, вы же знаете.

– Тогда вы можете нырять вместо нас, – весело отозвался Алек. – Ну, ладно, раз уж Питер проболтался, я вам расскажу. Но к вашему делу это отношения не имеет. По крайней мере, я тут никакой связи не вижу. Проблема в том, что мы – или Питер – вчера днем забыли в беседке нож, или он говорит, что забыл, а сейчас его там нет.

– Неужели? – Хемпстед тоже навострил уши. – А какой нож? Карманный?

– Нет. Это был большой норвежский нож. Мы им колышки затачивали, а для этого требуется острый нож. В любом случае, он пропал. И похоже на то, что Питер вообще не оставлял его в беседке. Он, как папа, вечно не помнит, где что кладет.

Когда он плюхнулся в воду, а Питер сразу за ним, инспектора обдало веером брызг. Но он был доволен тем, что узнал важные новости ценой нескольких капель воды, и с улыбкой глядел, как ребята плыли через речку, затем выбрались на берег и начали нырять в поисках орудия убийства.

Улыбка медленно сползла с его лица. Свидетельства или информация – как угодно назовите – кажется, накапливались. Он вспомнил поговорку о том, как порой трудно за деревьями лес разглядеть.

– Любопытно, сэр, да? – прервал его раздумья Хемпстед. – Дело приобретает определенные очертания.

Последняя фраза прозвучала почти как вопрос.

– Вероятно, – кивнул инспектор, – однако все еще остается множество загадок. Прежде всего, этот плащ. Предположим, адмирал выехал в своей лодке: ну, я бы решил, что он мог взять с собой плащ, но вечер должен быть очень холодным, чтобы вы или я надели теплый плащ и принялись грести. К тому же руки должны быть свободны, так ведь?

Констебль издал горловой звук, означавший согласие.

– И еще одно, – продолжил Ридж. – Вечерняя газета. С ней связано много загадок, почти как в кроссворде. Но главная из них: где он ее взял? Она явно прибыла вчера в половине девятого вечера, и от этого факта никуда не деться.

Последовала пауза, после которой он добавил медленно и почти затаив дыхание:

– Если только ее не привезли по шоссе.

Тут он повернулся к Хемпстеду, достаточно резко, и заметил, как тот сдерживает зевок. Инспектор вспомнил, что несчастный констебль находился на ночном дежурстве. Это навело его на две мысли. Во-первых, нужно доставить в участок весла и уключины, и Хемпстед может за этим проследить, а заодно и «смениться», и во-вторых…

– Хемпстед, вы не заметили в нашем районе никакой машины вчера вечером в половине одиннадцатого?

Констебль помолчал.

– Ну, когда вы об этом заговорили, – наконец ответил он, – в Лингхеме остановился автомобиль без четверти одиннадцать. Я обратил внимание, как он стоял под фонарем на площади. Закрытая машина, сэр, а в салоне сидела женщина.

– Одна?

– Этого я вам не могу сказать. Я только знаю, что это была женщина, поскольку видел, как она высунулась из окна и что-то сказала шоферу или кто там сидел за рулем.

– Вы бы узнали ее снова?

– Не уверен, сэр. И я также не разглядел номера автомобиля – не представилось случая. В общем, он постоял пару минут и уехал. По дороге к Уинмуту.

– Которая, конечно, – закончил инспектор Ридж, – тянется мимо дома викария.

Глава 7
Дороти Л. Сэйерс
Одно известие за другим

Инспектор размышлял над прекрасными возможностями, открывавшимися после получения данной информации, а потом, отпустив Хемпстеда с напутствием хорошенько поесть и отдохнуть, медленно направился обратно к дому.

– Да, сынок, что такое?

Эти слова были обращены к Питеру Маунту, внезапно оказавшемуся рядом с ним.

– Вам записка от отца, – ответил мальчик. – Я переправился с ней через речку.

«По поводу похорон», – решил Ридж. Однако послание гласило:

Уважаемый инспектор Ридж!

Я вынужден сегодня днем спешно отправиться в Лондон по неотложному делу, связанному с моими обязанностями священнослужителя. Надеюсь, с вашей стороны не последует возражений. Я бы никоим образом не подумал об отсутствии, не обладай данное дело огромной важностью, поскольку мне известно ваше твердое желание, чтобы свидетели оставались на месте. Однако надеюсь, что долго не задержусь, и, разумеется, намереваюсь вернуться вовремя, дабы присутствовать на следствии, которое, как мне сообщил мистер Скипуорт, состоится послезавтра. Буду держать вас в курсе касательно своих передвижений, коль скоро вам потребуется связаться со мной в любое время, и если мне придется задержаться до утра, остановлюсь в отеле «Чаринг-Кросс».

Приношу свои извинения за любые сложности, которые могут явиться результатом моей просьбы.

Искренне ваш,

Филипп Маунт.

«Боже праведный! Еще один», – подумал инспектор. Несколько мгновений он стоял в нерешительности, держа в руке записку.

– Мне надо повидаться с твоим папой, если он согласится уделить мне несколько минут.

– Разумеется.

– Кстати, а как ты переправился через речку?

– Ваш новый полицейский переправил меня в ялике, но у него это не очень хорошо получается.

Ридж с удовлетворением отметил, что прибыл заместитель Хемпстеда. Это означало, что сам он вполне мог уехать из Рэндел-Крофта, если бы захотел. Он пообщался с вновь прибывшим полисменом, крепким парнем по фамилии Бэнкок, потом залез в ялик, и Питер переправил его на другой берег. По дороге к дому викария инспектор заметил залитую водой землю вокруг беседки. Шланг застрял в посадке бегоний на самом краю клумбы. Один или два цветка почти сломались под напором воды, а на других красовались крупные капли, похожие на миниатюрные зажигательные стекла. На следующий день викарий, наверное, удивится, отчего листья покрылись белыми тепловыми волдырями.

Викарий сидел у себя в кабинете. Он сердечно поприветствовал Риджа, но выражение лица у него было напряженное. Несомненно, все случившееся глубоко потрясло его, подумал Ридж. Однако это было сильное лицо, красивое своей сдержанной, «апостольской» красотой. Согласно мнению соседей и прихожан, викарий слыл сторонником обрядности, а таковые имеют странные представления об истине. Например, они подпишутся под каждым словом из «Тридцати девяти статей англиканского вероисповедания» и потом придумают изощренные способы, чтобы обойти их. Ридж имел хорошее представление о священнослужителях, поскольку его зять являлся старостой храма Спасителя в Уинтмуте.

– Инспектор, надеюсь, вы пришли не за тем, чтобы сказать, что мне нельзя ехать в Лондон.

– Нет, сэр… не совсем. Мне бы не хотелось заходить столь далеко, хотя я и не говорю, что вам бы лучше остаться здесь. И все же, поскольку с ваших слов я понял, что дело срочное…

Он замолчал, чтобы позволить викарию объяснить, в чем состоит дело, но мистер Маунт лишь ответил:

– О, да, это очень важно. Если бы оно могло подождать пару дней, я бы отложил его, но боюсь, что это невозможно.

– Ясно, сэр. – Ридж не понимал, какое церковное дело могло представлять такую важность, разве что вызов к архиепископу Кентерберийскому или некий важный собор, а если так, то почему бы викарию об этом ему не сказать? Однако лицо викария выражало лишь обычную серьезность, с какой собираются прочитать первое поучение из Ветхого Завета.

– По моему разумению, мне дозволяется ехать, инспектор?

– Да, сэр. При условии, как вы говорите, если будете держать нас в курсе своих перемещений. И вы меня премного обяжете, позволив мне знать о ваших намерениях. Отнюдь не все столь внимательны к другим.

– Нам обоим нужно исполнять свой долг, – промолвил викарий. – Кроме того, – добавил он, подмигнув, – если бы я уехал, не поставив вас в известность, вы могли бы вообразить, будто я скрываюсь, что совсем не так.

Ридж делано рассмеялся.

– Есть пара вопросов, о которых я намеревался вас расспросить, сэр, – произнес он. – И я рад представившейся возможности. О покойном адмирале Пинестоне. Как по-вашему, он быстро ходил?

– Нет. Адмирал Пинестон вообще старался много не ходить из-за полученного на войне ранения в ногу. Шрапнелью. Он не то чтобы хромал, но быстро уставал, если шел скорым шагом или же довольно далеко. Адмирал предпочитал ездить на машине или плыть по реке.

Инспектор кивнул. Услышанное ломало его недавние расчеты и возвращало в исходную точку.

– Ваша спальня выходит окнами на реку, сэр? – обратился он к викарию.

– Нет. На реку выходят окна комнат сыновей и прислуги, а моя спальня – с противоположной стороны дома, окнами на дорогу. Иногда меня поднимают посреди ночи, чтобы идти к больному или умирающему, и посетителям удобнее стучаться прямо ко мне, не тревожа весь дом. Видите ли, есть боковая дверь, выходящая на дорогу, со звонком прямо ко мне.

– А из вашего окна хорошо видно шоссе?

– В каком-то смысле да. Я хочу сказать, что шоссе заметно, но, однако, от него до дома метров двести.

– Вам не довелось обратить внимание на машину, прошлой ночью проезжавшую в сторону Уинмута?

– Расплывчатый вопрос. В котором примерно часу?

– Без четверти одиннадцать.

Викарий покачал головой:

– Нет. Боюсь, не могу вам помочь. В десять двадцать я поднялся наверх, разделся и лег спать. Я вообще не выглядывал в окно. Но в любом случае, в упомянутое вами время я был бы или в находящейся в коридоре ванной, или молился бы на ночь.

– Ясно, – произнес Ридж, смутившись, как подобает истинному англичанину, при упоминании личных привычек. – Ну, это была случайность, сэр, да к тому же маловероятная. Я, по правде сказать, и не ожидал, что вы заметите автомобиль. Надеюсь, вы позвоните мне, прибыв в Лондон?

– Разумеется, – кивнул викарий. – И огромное вам спасибо за разрешение сбежать. Обещаю, что не нарушу данного вам слова.

– Я абсолютно уверен в этом.

Ридж медленно шел через сад викария, и его тяжелые ботинки громко скрипели по гравию в горячем безмолвии августовского утра. Питер все еще возился у лодочного сарая. Инспектор взглянул на торчавшую из воды свайную подпорку с концом веревки, до сих пор привязанной к ней парой внахлестных узлов. Он подумал, не слишком ли поспешно тело переместили в лодку викария из другой лодки. Ему следовало, по крайней мере, осмотреть берег на наличие следов ног.

Поиск, однако, не дал положительных результатов. Края дерна были смяты и кое-где надломлены, что представлялось вполне естественным, если семейство викария привыкло залезать в лодку с этого места, но трава была слишком низкой и сухой, чтобы на ней остались четкие следы, а все, что находилось ниже метки высокой воды, естественно, смылось утренним приливом.

Ридж присел на берегу и стал смотреть на реку. Сейчас прилив был почти «мертвым», и небольшие волны плескались о борта ялика и о лодочный сарай. На противоположном берегу виднелась лодка адмирала, чуть покачиваясь, когда течение приподнимало ее корму и ломало зеркальные блики ее отражения на коричневых тенях. На водной поверхности ослепительно играло солнце. Ридж вдруг вспомнил песенку:

 
Старая река, древняя река.
Знает все она, но молчит пока.
 

Это напомнило ему о том, что он обещал своей квартирной хозяйке пластинку Поля Робсона с песней «Раскачивайся медленно, прекрасная колесница». А в приемник надо вставить новую батарею. Черт бы побрал эту речку с ее нескончаемыми насмешками и дурацкими приливными выходками. Ридж вспомнил реку Уз в Хантингдоне – медленную, текущую саму по себе, с насосами и дамбами, по которой мало ходили на лодках из-за бесхозных и заросших водорослями шлюзов. Он видел реки в Шотландии – бурные, ревущие и годные только для рыбной ловли, если вам это нравилось. Даже отправился в отпуск в Ирландию и любовался величественным Шанноном, закованным в сталь и гранит, своей энергией дававшим электричество. Но эта речушка представляла собой загадочного бесполезного зверька. Что толку в реке, если уровень во время прилива и отлива меняется на метр?

Инспектор снова взглянул на швартовочную сваю («Раскачивайся медленно, прекрасная колесница») и прикинул расстояние между узлом веревки и уровнем реки. Почти два метра сорок сантиметров. Недди был прав. Любому, находившемуся на реке и ждавшему отлива, чтобы отвязать лодку, пришлось бы обрезать веревку. Лодка качалась бы очень низко («чтобы отвезти меня домой»), и носовой фалинь должен быть длинным, чтобы лодка оставалась на плаву. Он вдруг вскочил, отбросив размышления.

– Эй, сынок!

Из лодочного сарая появился Питер.

– Какой, по-твоему, длины был ваш носовой фалинь?

– Около трех морских саженей – ну, пять метров сорок сантиметров. Надо было сделать его длинным, чтобы дать воде спасть.

– Да, так я и подумал. – Ридж прикинул длину веревки, болтавшуюся по течению, а потом попытался вспомнить конец, оставшийся на лодке викария. Самое большее – метра полтора или вроде того, подумал он. Но без уверенности. Возможно, все и сходилось, но ради проформы было бы неплохо совместить два обрезанных конца. Он снова пристально посмотрел на свайную подпорку. Перед его внутренним взором ясно предстали лодка викария со свежеобрезанной манильской веревкой и Недди Уэр, демонстрировавший на плитке табака остроту ножа. Солнечные блики на воде слепили глаза. Впившись взглядом в свайную подпорку, Ридж словно поплыл вместе с рекой. Но ему показалось, будто один конец обрезан не так ровно, как другой.

– А что такое? – спросил Питер, посмотрев на свайную подпорку, а потом на инспектора.

– Ничего особенного, – ответил Ридж. – Просто небольшая работенка, ей вскоре придется заняться. Сейчас мне нужно на тот берег.

Он сам без приключений переправился через реку, и на противоположном берегу увидел констебля Бэнкока, невозмутимо читавшего газету. Велев ему присматривать за домом и отвечать на телефонные звонки, Ридж торопливо сел в полицейскую машину и проехал по Фернтонскому мосту в Лингхем. Лодка викария находилась там, ее аккуратно погрузили на телегу и заперли в танцевальном зале местного паба, где также лежало, вверенное заботам местного похоронного бюро, тело адмирала Пинестона. Подумав, Ридж пришел к выводу, что так лучше всего, поскольку следствие и дознание будут проводиться в Лингхеме, и пока можно оставить тело здесь. А потом в случае необходимости вернуть его в Рэндел-Крофт для захоронения.

Но сейчас целью Риджа являлась лодка с носовым фалинем. Войдя в танцевальный зал, он увидел там занятого своим делом полицейского фотографа. Тот, похоже, собрал обильный урожай отпечатков пальцев и методично переносил их на фотопластины. Ридж кивнул, чтобы тот продолжал, после чего вытащил из кармана складную рулетку и аккуратно вытянул ее вдоль носового фалиня. Точный замер показал расстояние – метр сорок три сантиметра от обрезанного конца до кольца на носу лодки.

Ридж снова вышел на улицу, поехал обратно, проклиная идиотский круговой маршрут в три километра, и, вернувшись в Рэндел-Крофт, вывел ялик. Добравшись до швартовочной сваи, он произвел замер. От нижней части узла до конца веревки выходило два метра сорок сантиметров, и с припуском на обвязку сваи, узлы и запасной конец получалось еще девяносто сантиметров. Таким образом, общая длина веревки на свае составляла три метра тридцать сантиметров. Если прибавить метр сорок три, то общая длина составляла четыре метра семьдесят три сантиметра. Судьба почти шестидесяти восьми сантиметров веревки пока оставалась неизвестной.

Ридж, аккуратно державшийся одной рукой за сваю, пока производил замер и, упершись ногами в ялик, чтобы тот не уплыл и не оставил его висеть, как обезьяну на суку, недоуменно потряс головой. Затем взял обрезанный конец носового фалиня и внимательно рассмотрел его. Он оказался прав. Разрез был не такой ровный, как на другом конце. Использовался острый нож, но веревка поддавалась постепенно, ее пряди размочаливались от натяжения, а последняя из них распустилась больше остальных.

Возникла новая загадка. Зачем кому-то кусок веревки длиной всего шестьдесят с лишним сантиметров? Ей вряд ли что-нибудь привяжешь, поскольку толщина ее означала, что почти вся длина уйдет только на узел. Ну вот, еще одна головоломка.

Инспектор оттолкнулся от швартовочной сваи и снова взялся за яликовый шест. Если возможно, то этот кусок веревки надо найти. А вдруг его просто выбросили в реку, и если так, то веревку давным-давно унесло в море. Или же (поскольку речка Уин текла в обе стороны) она могла отправиться вверх по течению вслед за адмиралом. Данный аспект расследования представлялся не очень многообещающим.

В доме за время его отсутствия никаких известий не поступило, и, не зная, чем бы заняться, Ридж забрел в кабинет адмирала. Там он обнаружил сержанта, тому, после долгих переговоров с местным коммутатором, все же удалось соединиться с Адмиралтейством. Теперь он пытался объяснить флегматичному служащему, какой отдел ему нужен и с кем бы он хотел переговорить. Инспектор взял у сержанта телефонную трубку.

– Это полиция Уинмута, – начал он не терпящим возражений тоном, рассчитанным на то, что Военно-Морской флот, возможно, серьезная инстанция, но правоохранительные органы все-таки стоят выше ее. – Нам нужна информация о послужном списке адмирала Пинестона, ныне находящегося в отставке, некогда служившего в китайской эскадре, а в настоящее время проживающего в Лингхеме. Будьте любезны соединить меня с соответствующим чиновником. Дело очень срочное.

– О! – раздался голос. – Что вы хотите о нем знать? Конечно, я мог бы поднять для вас его личное дело…

– Мне это не нужно, – отозвался инспектор. – Я хочу конфиденциально переговорить с кем-то, обладающим соответствующими полномочиями, и чем быстрее, тем лучше.

– Ну, даже не знаю. Понимаете ли, все на обеде. Сейчас час дня. Мне кажется, вам лучше перезвонить через час и попросить добавочный пятьдесят пять. Наверное, там вам чем-нибудь помогут. Я оставлю им записку, что вы звонили.

– Благодарю вас. – Инспектор швырнул трубку и, выждав положенные тридцать секунд, снова снял ее.

– Номер, пожалуйста, – ответили на коммутаторе.

– Послушайте, мисс, – начал Ридж, – у вас есть лондонский телефонный справочник? Хорошо. Мы могли бы разыскать там номер юридической конторы «Дейкерс и Дейкерс», расположенной в – одну минуточку – «Линкольнс инн». Это срочно.

– Я перезвоню.

Инспектор Ридж вспомнил, что он на службе с шести утра и даже не позавтракал. Он позвонил и спросил Эмери, не дадут ли ему чего-нибудь поесть.

– Ну, – промолвил дворецкий, – даже не знаю. – Он помолчал, а потом добавил: – Мы с миссис Эмери как раз собираемся перекусить жареным окороком. Осмелюсь заметить, что мог бы предложить вам жареный окорок, если не возражаете.

Мысль показалась инспектору стоящей. Он ответил, что не возражает.

– Ну, так я ей скажу, – произнес Эмери. Он ушел, а через несколько минут снова вернулся.

– Полагаю, вы пожелаете чего-нибудь выпить? – неохотно предложил он.

– Все равно, что найдется.

– Ну, тогда позволю себе предложить вам бокал пива. Мы с миссис Эмери как раз собираемся пропустить по стаканчику. Миссис Эмери говорит, что ей нужна капелька бодрящего напитка для поднятия настроения.

Инспектор с охотой принял предложение. Эмери медленно удалился, но вскоре вернулся и спросил:

– Вас устроит, если я принесу все на подносе? Мы не привыкли принимать у себя полицию.

Инспектор ответил, что его устроит все, что сочтут наилучшим мистер и миссис Эмери. Дворецкий снова ушел, но через продолжительное время вернулся, чтобы скорбным тоном объявить:

– Миссис Эмери говорит, что положит вам жареный окорок, если вам угодно. Она говорит, что сладкого сегодня не готовила из-за расстроенных чувств, но, возможно, вас устроит кусок хорошего сыра.

Инспектор ответил, что лучше и придумать нельзя, и в эту секунду зазвонил телефон. Подняв трубку, Ридж услышал, что его соединили с конторой «Дейкерс и Дейкерс». Мистера Эдвина Дейкерса и мистера Трубоди сейчас нет на месте. Инспектор объяснил, что хочет побеседовать с мистером Эдвином Дейкерсом по делу, связанному с адмиралом Пинестоном. Нет, он говорит не от имени адмирала. Адмирал, к сожалению, мертв.

– Неужели? Мистеру Дейкерсу будет прискорбно это услышать.

– Да, он умер при весьма загадочных обстоятельствах. Я представляю полицию.

– Мистер Дейкерс будет чрезвычайно удручен. Если вы оставите номер своего телефона, я попрошу его перезвонить вам, как только он вернется.

Инспектор поблагодарил и тут же вспомнил, что сержант Эпплтон все еще где-то здесь и тоже голодный. Он снова позвонил. Шаркающей походкой вошел Эмери и укоризненно произнес:

– Вам незачем так часто звонить. Нельзя торопиться, когда жарится окорок. Ему требуется много времени, чтобы потом нам не страдать печенью.

– Верно, – кивнул Ридж. – Но я подумал о сержанте. Вы сможете накормить и его?

– Сержант кушает в кухне вместе со мной и миссис Эмери. Надеюсь, ни вы, ни он не в обиде.

– Разумеется, нет! Я рад, что о нем не забыли. – Эмери снова исчез, пока Ридж размышлял над выдающейся предприимчивостью и смекалкой сержанта Эпплтона.

Жареный окорок – нарезанный толстыми кусками и хорошо прожаренный – внесла миссис Эмери, небольшого роста, похожая на птицу женщина с острым взглядом рыскающих глаз и властной манерой поведения, которая объясняла забитый и робкий вид ее супруга. Великолепно приготовленный окорок с гарниром из зеленого горошка и жареного картофеля разъяснял другую загадку. Очевидно, туповатость Эмери являлась ценой, которую адмирал платил за кулинарные таланты миссис Эмери.

Ридж выразил свое восхищение.

– Как я смогла себя заставить все это приготовить – ума не приложу, – начала миссис Эмери. – Ведь наш бедный хозяин навеки покинул нас, а мисс Эльма внезапно уехала, и весь дом вверх дном. Можно сказать, что сам запах мяса сделался невыносимым! И все же! Эмери – мужчина, он должен есть мясо, даже если мир поглотит новый потоп.

– Верно, – согласился инспектор, – мужчины – создания плотоядные. Боюсь, миссис Эмери, что вас произошедшее действительно огорчило. А с внезапным отъездом мисс Фицджеральд хозяйство легло на ваши плечи.

– Ах! – воскликнула она. – А когда оно не лежало на моих плечах, хотела бы я знать? Как будто мисс Эльма много себя утруждала заботами по дому. От ее помощи словно еще мужчина в доме появился. А вот бедняга адмирал, тот во всем порядок любил, и хоть иногда по-своему резковат был, служить у него было сплошным удовольствием. Я уж сколько раз Эмери ума вкладывала, ведь видела же, что его лень просто выводила хозяина из себя! Однако Эмери тоже бедняга, хоть и муж мне. Адмирал предупредил, что в конце месяца уволит его! Однако я как бы не обратила внимания, а просто приготовила ему хороший ужин, такой, как он любил, и он мне говорит: «Миссис Эмери, скажите этому своему мужу-полотеру, что он может оставаться, и вот вам полгинеи – купите себе лент каких-нибудь». Хороший был хозяин, вот до смерти его не забуду.

– Совершенно с вами согласен, – сочувственно произнес Ридж.

Он понял, что поступил опрометчиво, забыв о миссис Эмери. Если хочешь узнать правду о характере человека, расспроси слуг. Сейчас у него было два свидетельства в пользу адмирала, и он считал, что на них можно положиться. Недди Уэр передал ему мнение экипажа, служившего под командой адмирала, а экипаж редко ошибается относительно своего командира. А свидетельства миссис Эмери подтверждали это.

– Полагаю, – сказал инспектор, – что адмирал иногда выходил из себя?

– Это не делало его хуже, – возразила миссис Эмери. – Пусть лучше ворчит, чем каждый день грустит. А хозяину со многим приходилось мириться. С тем, как дурно мисс Эльма с ним обходилась, и все эти заботы одна на одной…

– Какие заботы?

– Ну, инспектор, уж и не знаю, верно ли скажу, какие заботы. Однако слышала я, что Адмиралтейство плохо обошлось с ним, еще когда он был молодым, и у него осадок остался. Что-то там произошло в дальних краях, а он твердил, что все равно добьется правды, пусть хоть и жизнь на это положит. Но вот мисс Эльма, та ни капельки не сочувствовала ему, прямо как человеку, который насмерть разругался с детьми. – Не сделав паузы, чтобы объяснить это не совсем понятное сравнение, миссис Эмери затараторила еще быстрее: – Она ни слова его не слышала, эта мисс Эльма, просто сидела, надутая, как корова, и пальцем не шевелила. Нет бы взять в руки тряпку или вазу с цветами поставить – все бы уютнее стало. И жаль мне, ох как жаль мистера Холланда, если такой обходительный джентльмен женится на нашей леди, хотя ума не приложу, что он такого мог в ней найти. Вообще чудеса какие-то: вокруг столько приличных и симпатичных девиц, а мужчины всегда выбирают совсем не тех, хоть и сами красавцы. Вот чего я не пойму.

– Ну, об этом уже поздно горевать. Они поженились сегодня утром.

– Вот уж не подумала бы! Понятно, почему у сержанта вашего такой хитрый вид! «Вас ждет сюрприз, мэм, – говорит он мне, – но я вам не сообщу, поскольку вы сами все скоро узнаете». Подумать только! Но все это штучки мисс Эльмы, скажу я вам, ведь тело ее дядюшки еще и остыть-то не успело, вот стерва бездушная! И удивляюсь я, как это мистер Холланд решился на такое, ну да ладно! Все, что она говорила, он исполнял, как ягненок, которого ведут за веревочку, а крепкие ребята всегда мямли мямлями, когда дело до женщины доходит.

– Вы полагаете, что мистер Холланд очень привязан к мисс Фицджеральд? – уточнил Ридж. Доберется ли он когда-нибудь до сути отношений этой парочки? Все говорили о них по-разному.

– Привязан, это точно. И будет привязан, вот только надолго ли – вопрос другой. Она восприняла это очень спокойно, но такая уж у нее натура. Если меня спросите, то она была влюблена лишь в себя да в свои фантазии, и скоро он в этом убедится. Все становится по-другому после свадьбы. Она им так искусно крутила и вертела. Но что до заботы или там любви, то не было этого, и хозяин это знал, как и все кругом. Будь он жив, они бы так легко не поженились. А вот так соединить руки над мертвым телом, можно сказать – вот уж никогда бы не подумала, что мистер Холланд способен на такое.

Инспектор пытался вспомнить, сколько времени требуется на получение особого разрешения. Вроде для этого полагалось уведомлять, по крайней мере, за день.

– Может, они в любом случае планировали пожениться именно сегодня, – заметил он.

– Тогда им следовало бы изменить свои планы! – воскликнула миссис Эмери. – Вот ведь гадость, что ни говори. Хотя, если хорошенько призадуматься, я бы не удивилась, если бы они и изменили свои намерения. Может, именно из-за этого мистер Холланд так порывался повидаться с адмиралом вчера вечером.

– Он ведь звонил из Уинмута?

– Звонил. Я сама взяла трубку. Хотел повидаться с хозяином. Я ответила, что адмирал с мисс Эльмой отправились к викарию и вернутся поздно, ведь я рассчитывала, что они задержатся до одиннадцати, сядут за карты или что-то вроде этого. Викарий не прочь перекинуться в картишки, хоть он и важный такой на службах и престольных праздниках. Но ведь религия – это не только роскошные одеяния и свечи. Сами-то вы как думаете? Ну вот, сказала я ему, что не вернутся они раньше одиннадцати, и сказала то, что считала тогда нужным. Откуда мне было знать, что в тот вечер они вернутся раньше обычного? Нужно всегда действовать по обстановке. Так что я сказала, почему бы ему не отправиться к викарию, но мистер Холланд говорит: «Нет, он уйдет оттуда и, вероятно, появится позднее».

– А он появился?

– Про то не знаю, но опять же, я очень крепко сплю, слава богу, и мне надо высыпаться, чтобы выполнять всю работу по дому. Эмери полагается делать уборку, но мне почти всегда приходится за ним снова убирать. А что до Дженни, девчушка она неплохая, но взяла моду пример брать с мисс Эльмы и за собой ни приберет, ни подошьет. К тому же на мне вся готовка, а мисс Эльма завтракает в постели и встает, когда ей заблагорассудится, а у меня всего две руки.

– Совершенно верно, – кивнул Ридж, – и очень умелые руки у вас, миссис Эмери.

– Уверена, что говорила вам, что когда прихожу сюда, надо бы мне еще помощницу по кухне. Да еще эти кирпичные полы. Самое худшее в старых домах. Но на адмирала я не жалуюсь, ведь человек он был небогатый, но вот она уж могла бы ему помочь, если бы захотела, потому как денег у нее много. Трудно сказать, как она распоряжалась своими деньгами, да и не мое это дело, однако думать-то никому не запретишь. На платья не тратилась, такого о ней не скажешь, разве что иногда купит себе вечернее платье или пальто. Но деньги уходят совсем не на эти штуки, и вам это прекрасно известно, если вы человек женатый. Больше всего тратятся на обувь, перчатки, сумочки, чулки, блузки и сарафаны. И я уверена, что мисс Эльма мало ими интересовалась, не то что некоторые. Вот ее горничная-француженка, та постоянно жаловалась, что мисс Эльма ходит прямо замарашкой какой-то.

– Ах да, эта девушка, француженка. Что она собой представляла?

– Девушка? – воскликнула миссис Эмери. – Таких, значит, девушками нынче называют. Если ей вдруг стукнет сорок, то я не удивлюсь. Довольно милая особа, да и по-английски прекрасно говорила. Но не люблю я горничных, которые слишком сближаются с хозяйками. Я иногда видела, как мисс Эльма переглядывалась с той женщиной, когда хозяин, случалось, был немного не в настроении, и такими они взглядами обменивались, что не должно так переглядываться людям в их положении. У меня принцип: слугам – слугово, а хозяевам – хозяйское. Но чтобы леди изливали служанкам душу о хозяине дома – это недостойно, вот как я думаю. Сдается мне, что какие-то случились неприятности, иначе отчего бы мамзель так быстро исчезла, не дождавшись жалованья? В парадную дверь звонят, кого бы там принесло, интересно мне. Надеюсь, Эмери откроет, это его работа, но все это совершенно выбило его из колеи. Вы заметили, что он небольшого ума. А я вот другая. Из тех, кто все примечает. Может, я всего месяц-то и прослужила у адмирала, но для женщины с опытом – а я в свое время много где послужила – немного надо, чтобы понять, что к чему. О, я сразу раскусила мисс Эльму. Ага! Рада отметить, что Эмери наконец-таки вспомнил о своих обязанностях.