Текст книги "Мобилизационная стратегия хозяйственного освоения Сибири. Программы и практики советского периода (1920-1980-е гг.)"

Массовая операция по насильственной административной экспроприации хозяйств, отнесенных к кулацким, и их депортации за пределы постоянного места жительства началась в феврале 1930 г. К лету в Сибирском крае репрессировали 10,5 тыс. кулаков 1-й категории. 16 тыс. семей 2-й категории (82,9 тыс. чел.) выселили в отдаленные необжитые и малообжитые районы. Расселение кулаков 3-й категории предполагалось завершить до 1 апреля, но провели его лишь в немногих районах (1,5 тыс. семей), а с началом весеннего сева отложили. В Сибирском крае из официально выявленных на весну 1930 г. 76,3 тыс. кулацких хозяйств раскулачили 55,2 тыс. (72,4 %), в т. ч. по постановлению ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. – 26,2 тыс. (44 % от общего числа раскулаченных). Остальные были раскулачены по другим причинам и в значительной части до принятия этого постановления, в т. ч. 14,7 тыс. хозяйств – при пятикратном обложении за невыполнение твердых заданий по хлебозаготовкам; 10,6 тыс. – по различным судебным решениям[118]118
  Гущин Н. Я., Ильиных В. А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е – середина 1930-х гг. Новосибирск, 1987. С. 231, 227.


[Закрыть].

Широкое применение репрессий против крестьян, злоупотребления властью накалили социально-политическую обстановку в деревне. Деревню охватила «эпидемия» забоя скота. Крестьяне резали его, чтобы не сдавать в колхозы. Усилилось бегство из деревни. Нарастание протеста крестьянства, общее падение сельскохозяйственного производства вынудили руководство страны скорректировать свою политику по отношению к деревне. Насильственные методы коллективизации, вина за которые возлагалась на местных функционеров, были официально дезавуированы в известной статье И. В. Сталина «Головокружение от успехов» и постановлении ЦК ВКП (б) от 10 марта 1930 г.[119]119
  Правда. 1930. 2 марта; КПСС в резолюциях… Т. 5. С. 101–104.


[Закрыть]. Публичное осуждение «перегибов» местных властей вызвало массовый отток крестьян из колхозов. Процент коллективизации к лету 1930 г. снизился по Сибирскому краю до 20 %[120]120
  История советского крестьянства. Т. 2. С. 166.


[Закрыть].

Однако отступление режима носило тактический характер. Декабрьский (1930 г.) пленум ЦК ВКП(б) поставил задачу возобновления массовой коллективизации. В Сибири и на Дальнем Востоке в течение 1931 г. надлежало вовлечь в колхозы не менее 50 % крестьянских хозяйств[121]121
  КПСС в резолюциях… Т. 5. С. 233.


[Закрыть]. Несмотря на то, что к лету 1930 г. в деревне не осталось не только кулацких, но даже сколько-нибудь зажиточных хозяйств, руководители советского государства пребывали в уверенности, что сельская буржуазия и политически, и экономически еще далеко не разгромлена. В связи с этим политика «ликвидации кулачества как класса» продолжилась. Раскулачиванию и депортации подлежали все бывшие (в т. ч. бежавшие в город) или вновь выявленные кулаки. К кулакам могли отнести и политически неблагонадежных с точки зрения властей крестьян.

В мае 1931 г. с санкции Политбюро ЦК КПСС в регионе началась самая массовая депортация крестьян. В принятом 27 апреля 1931 г. постановлении Запсибкрайкома «О ликвидации кулачества как класса», ставилась задача подвергнуть экспроприации и выселению «все твердо установленные кулацкие хозяйства, а также кулаков-одиночек из сельской и городской местности края, а также кулаков, проникших в колхозы, совхозы и др. предприятия и учреждения». В мае 1931 г. в крае выселили около 44 тыс. семей (182,3 тыс. чел).[122]122
  Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928–1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996. С. 111, 113, 114.


[Закрыть]

Ограничение землепользования, политическое и административное давление, постоянная угроза экспроприации вынуждали крестьян-единоличников либо вступать в колхозы, либо бежать из деревни. Задания Центра по темпам коллективизации были перевыполнены. На 1 января 1931 г. в колхозах Западно-Сибирского края состояло 22,5 % крестьянских дворов, Восточно-Сибирского края – 20,2, на 1 марта – соответственно 28,5 и 27,3 %, на 1 июля – 52,5 и 46,8 %, на 1 сентября – 56,3 и 52,1 %. К концу 1931 г. уровень коллективизации в Западно-Сибирском крае составлял 61 %, в Восточно-Сибирском крае – 56 %[123]123
  Он же. Сибирская деревня на пути к социализму. С. 308.


[Закрыть].

В начале лета на долю единоличных хозяйств в Западно-Сибирском крае приходилось 24,5 % посевных площадей, 49 % лошадей, 43 % крупного рогатого скота (КРС), 36 % овец и коз, в ВосточноСибирском крае 32,6, 50, 45 и 39 % соответственно. В течение последующих лет их удельный вес в аграрной экономике региона продолжал снижаться. На 1 июля 1932 г. в Западно-Сибирском крае в хозяйствах, официально отнесенных к единоличным, содержалось 14,7 % КРС, 19,5 % коров, 12,4 % овец, 14,6 % свиней. По данным налогового учета им принадлежало немногим более четверти рабочих лошадей. Доля единоличного посева в общей посевной площади составляла 8,1 %.[124]124
  Аграрные преобразования и сельское хозяйство Сибири в ХХ веке. Новосибирск, 2008. С. 167–168; ГАНО. Ф. Р-12. Оп. 3. Д. 1356. Л. 67.


[Закрыть]

Таким образом, уже во второй половине 1931 г. аграрная экономика Сибири и России в целом перестала быть крестьянской, а крестьянское хозяйство – ее базовой производственной ячейкой. Однако иных поставленных в Генеральном плане целей достичь не удалось. Более того, социалистическая реконструкция деревни, осуществляемая в форме ее форсированной коллективизации, не привела к росту аграрного производства.

Спешно созданные колхозы ни организационно, ни технологически не были способны компенсировать сокращение производительных сил единоличного сектора. В коллективных хозяйствах часто царила бесхозяйственность. Организация труда находилась на крайне низком уровне. Машинно-тракторные станции (МТС), которые должны были взять на себя механизированное выполнение значительной части сельхозработ, лишь только создавались. Существенно меньше ожидаемой оказалась и реальная товарность колхозного производства. Произведенную продукцию руководство хозяйств под давлением рядовых колхозников стремилось не продавать государству по крайне низким ценам, а в первую очередь распределить в счет оплаты по труду. Но государство с этим смириться не могло. Тем более, что иных средств для расчета с зарубежными кредиторами, авансировавшими поставки машин и оборудования для форсированной индустриализации, кроме зерна у государства не было. Во все возрастающих объёмах продовольствия нуждалось и растущее население индустриальных центров. В этих условиях государственное управление СССР снова обратилось к способам внеэкономического отчуждения сельскохозяйственной продукции, но теперь уже в отношении колхозов.

В начале 1930-х гг. основным методом государственных заготовок продукции растениеводства и животноводства стала контрактация. В СССР она в производстве технических культур применялась с 1922 г. и представляла собой добровольный и взаимовыгодный договор между заготовителем (промышленным предприятием или кооперативным объединением) и производителем (единоличным хозяйством или колхозом), в соответствии с которым производитель брал на себя обязательство поставить заготовителю оговоренный объем сельхозпродукции, а последний обязывался проавансировать будущие закупки продукции или предоставить в кредит материально-финансовые ресурсы, необходимые для ее производства (семена, орудия труда, агротехнические услуги, денежные ссуды и т. п.). В конце 1920-х гг. власти поставили задачу перехода к массовой, преимущественно безавансовой, контрактации всех видов сельхозпродукции. При этом контрактация превращалась в разновидность разверстки и приобретала характер натуральной подати[125]125
  Ильиных В. А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. Конец 1920-х – начало 1950-х гг. Новосибирск, 2004. С. 84.


[Закрыть].

В 1931 г. становление контрактационной системы, которая одновременно являлась базовой натуральной податью и методом организации производства, завершилось. В Сибири контрактационным методом производились и заготавливались практически все продукты полеводства (зерновые, крупяные, бобовые, масличные и технические культуры, кормовые корнеплоды, семена трав, картофель и овощи), животноводства (мясо, молоко, шерсть, кожевенное сырье) и птицеводства («товарные излишки яйца и птицы»), производимые в единоличных хозяйствах, колхозах и личных хозяйствах колхозников, а также сено.

Контрактация продукции растениеводства осуществлялась по следующей схеме[126]126
  Там же. С. 88–90, 94–95.


[Закрыть]. Начиналось все с разверстки посевных планов по регионам, районам, сельсоветам и колхозам, которые обсуждались и утверждались на общих собраниях колхозников. Проведенная раскладка утверждалась сельсоветом. После принятия посевных заданий и, исходя из их размеров, заключались договора о контрактации посевов, которые также обсуждались и принимались на собраниях колхозников. Договоры с личными хозяйствами членов колхозов заключались в индивидуальном порядке, но так же утверждались сельсоветами.

В соответствии с заключенным договором контрактанты должны были вырастить указанную в нем культуру с соблюдением обязательных агротехнологических приемов («агроминимум») и сдать ее «товарные излишки» государству. В договорах также оговаривались примерные нормы (в % от валового сбора), место, предельные сроки сдачи продукции, а также ее качество и заготовительная цена. Несоблюдение договоров со стороны контрактантов преследовалось в административном и уголовном порядке. Для колхозов, расположенных в зоне действия МТС, контрактационные договора заменялись договорами с машинно-тракторными станциями об обслуживании. Подобным колхозам, «как правило», устанавливались более высокие, чем хозяйствам, не обслуживаемым МТС, нормы сдачи сельхозпродуктов.

Окончательные объемы продукции, подлежащей сдаче государству по контрактации посевов, должны были устанавливаться перед началом уборочных работ после определения урожайности. В действительности же размер сдачи зависел не от урожая, а от заготовительного задания, которое устанавливалось Центром и разверстывалось по регионам, районам, сельсоветам и колхозам. При этом краевые и районные власти могли увеличить доведенное до них задание, чтобы застраховать себя от его возможного недовыполнения[127]127
  Так, например, в справке Запсибкрайснаботдела о предварительных итогах доведения планов хлебосдачи 1932 г. сообщалось, что власти 11 районов края добавили к плану централизованных заготовок «страховку от 2 до 4-х процентов»; ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 1. Д. 1837. Л. 6).


[Закрыть]. Разверстанное на сельсовет или колхоз заготовительное задание вновь должно было обсуждаться и приниматься на соответствующих собраниях, а также утверждаться сельсоветом.

Контрактация продуктов животноводства осуществлялась одновременно с доведением до деревень и колхозов годовых заготовительных заданий, которые также обсуждались и принимались на общих собраниях колхозников. В контрактационных договорах определялись обязательства коллективных хозяйств по сохранению и содержанию скота, а также объемы, сроки и порядок поставок произведенной продукции. В колхозах заготовительный план делился между обобществленным и необобществленным секторами.

Цены на поставляемую в рамках контрактации продукцию были существенно ниже рыночных. В перечень обязательств, которые от имени государства брали на себя уполномоченные хозяйственные органы, могло входить снабжение контрактантов сортовыми семенами, их агрономическое и зоотехническое обслуживание, авансирование и производственное кредитование, снабжение дефицитными промтоварами по государственным ценам. Производителям технических культур предусматривалась выдача продуктов их переработки (сахара, растительного масла, жмыхов и др.), а также продажа хлеба по государственным ценам. Однако в полном объеме данный перечень реализовался в редких случаях. Сортовыми семенами обеспечивалась незначительная часть посевов. Контрактация зерновых, молока и сена была безавансовой, а производство большинства остальных культур авансировалось лишь частично. Так, «частичная» выдача авансов в счет сдачи скота производилась «исключительно нуждающимся колхозам и колхозникам». Отпуск промтоваров колхозникам и выделение кредитов колхозам ставились в прямую зависимость от выполнения заготовительных планов и фактически являлись премиями «исправным» сдатчикам.

В начале 1932 г. контрактационная система несколько видоизменилась[128]128
  Ильиных В. А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. С. 97, 98.


[Закрыть]. В договорах по контрактации ряда продуктов растениеводства стали заранее предусматриваться фиксированные нормы поставок в центнерах с гектара. Предусмотренные договорами контрактации заготовительные задания в течение года могли неоднократно меняться. Основным механизмом их увеличения являлись так называемые встречные планы. Формально они должны были представлять собой добровольно выдвинутые трудящимися повышенные, по сравнению с государственным планом, обязательства на основе учета реально имеющихся резервов. На деле решение о необходимости выполнения регионом «встречного» плана принималось органами верховной власти страны или региона. Затем полученное дополнительное задание разверстывалось по районам и далее – по селам и хозяйствам.

Так, Сибкрайисполком с тем, чтобы добиться выполнения плана мясозаготовок до наступления теплой погоды, в конце февраля 1930 г. разверстал по округам задание по дополнительной контрактации скота. В целях его выполнения следовало, в частности, изъять в колхозах мясо, конфискованное в кулацких хозяйствах при их экспроприации[129]129
  ГАНО. Сб. протоколов пленумов и заседаний президиума Сибкрайисполкома. 1929–1930 г. Л. 251-252об.


[Закрыть].

Первоначально возложенный на Западно-Сибирский край план хлебозаготовок на 1930/31 г. в размере 85 млн пудов 15 сентября 1930 г. решением Политбюро ЦК ВКП (б) был увеличен до 92 млн пудов. В тех селениях, в которых к этому времени годовые задания по хлебосдаче были уже приняты, практиковался «метод встречных планов». В конце ноября Политбюро предложило краевым властям в течение декабря – первой половины января добиться «в порядке встречных планов» перевыполнения годового задания еще на 7 млн пудов[130]130
  Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2: Формы и методы централизованных хлебозаготовок. 1930–1941. Новосибирск, 2002. С. 37–38, 60–63, 67.


[Закрыть]. Подобной практикой широко пользовались и местные власти, перекладывая недовыполненные заготовительные задания с одного района или колхоза на другой.

Потенциал контрактационной системы в Сибири был продемонстрирован в ходе хлебозаготовительной кампании 1931/32 г. Летом сильная засуха поразила основные хлебопроизводящие районы Западно-Сибирского края. Несмотря на существенное снижение валового сбора зерна, край получил задание заготовить его в 1931/32 г. в размере 85 млн пудов, что более, чем на 5 % превосходило фактические заготовки 1930/31 г.[131]131
  ГАНО. Ф. Р-1409. Оп. 1. Д. 45. Л. 2; Ежегодник хлебооборота. № 4: за 1929/30 и 1930/31 г. М., 1932. С. 96.


[Закрыть]. 18 октября Колхозцентр и Трактороцентр по прямому указанию Политбюро запретили образование в колхозах семенных, кормовых, страховых и потребительских фондов до полного выполнения государственного заготовительного задания. Более того, и после этого колхозникам надлежало изыскать источники для принятия «встречных планов»[132]132
  Советская Сибирь. 1931. 21 окт.; Трагедия советской деревни. Т. 3: конец 1930–1933. М., 2001. С. 198.


[Закрыть].

Никакие аргументы о непосильности заготовительного задания краевых властей перед Центром, а районных – перед краем не принимались. 26 октября 1931 г. бюро крайкома ВКП (б) решило снять с работы и исключить из партии «за оппортунистическое отношение к хлебозаготовкам» секретаря Курьинского райкома Д. С. Лачкова. Ему инкриминировалось «оппортунистическое нытье» о нереальности плана и принятие постановления райкома «предлагающее МТС и Р[ай]К[олхоз]С[оюзу] нарушать преподанный краевыми организациями план хлебозаготовок»[133]133
  ГАНО. Ф. П-3. Оп. 4. Д. 129. Л. 38. Лачков в письме в крайком указал на то, что валовой сбор зерна в районе на 14,7 % меньше возложенного на него заготовительного задания (без учета гарнцевого сбора). 9 октября 1931 г. бюро райкома предложило райколхозсоюзу и МТС не взимать с колхозов более 1/3 от общего объема собранного ими хлеба (Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2. С. 182). Следует отметить, что определенный райкомом лимит хлебосдачи соответствовал действующей в 1930/31 г. норме, в соответствии с которой колхозы зернопроизводящих районов, включая Сибирь, должны были сдавать государству от 1/4 до 1/3 валового сбора. Данная норма была введена весной 1930 г. Наркомземом СССР и Колхозцентром и утверждена Политбюро ЦК ВКП(б) (Там же. С. 25). Однако обращение к ней осенью того же года было квалифицировано как следование «кулацкой программе срыва хлебозаготовок».


[Закрыть].

Резко выросли масштабы репрессий, которые затронули все категории сельских жителей – от единоличников и колхозников, до районных функционеров. В докладной записке крайкома сообщалось, что в рамках мероприятий по «усилению» хлебозаготовок: а) «применены меры репрессий в отношении районного руководства, допустившего провал хлебозаготовок (Сузунский, Седельниковский и Борисовский райкомы)»; б) «в отношении кулацких и зажиточных хозяйств применены меры репрессий в форме пятикратки и суда; отдано под суд 2652 кулацких хозяйства, оштрафовано 4296 хозяйств на сумму 713 081 р. (взыскано 181 044 рубля)»; в) «в отношении колхозов дана директива об усилении чистки от кулацких элементов и допускается применение экономических репрессий (лишение льгот, досрочное взыскание платежей), а также роспуска колхоза в исключительных случаях»[134]134
  Аграрная политика советского государства и сельское хозяйство Сибири в 1930-е гг. Новосибирск, 2011. С. 73–74.


[Закрыть].

5 декабря 1931 г. И. В. Сталин и В. М. Молотов направили в крайкомы и обкомы ВКП (б) телеграмму, в которой предписывалось применять к колхозам, не выполнившим плана хлебозаготовок, принудительное изъятие имеющегося зерна, включая семенное, «не останавливаясь перед продажей государству всех фондов таких колхозов»[135]135
  Кондрашин В.В. Голод 1932–1933 годов: трагедия российской деревни. М., 2008. С. 84.


[Закрыть].

В этих условиях хлебозаготовки превратились в настоящий грабеж деревни. И лишь в ноябре, когда большую часть хлеба у крестьян отобрали, годовой план был снижен до 65 млн пудов[136]136
  ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 158. Л. 228.


[Закрыть]. Однако и после его выполнения изъятие хлеба у колхозов продолжалось. 11 января 1932 г. Политбюро ЦК ВКП (б) обязало региональные парткомы после выполнения годовых заготовительных заданий «продолжать заготовки сверх плана»[137]137
  Трагедия советской деревни. Т. 3. С. 253.


[Закрыть]. В ход шли навязываемые им «встречные планы». Годовой план хлебозаготовок по колхозному сектору был перевыполнен на 21 %[138]138
  Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2. С. 246.


[Закрыть].

Уровень отчуждения зерна в 1931/32 г. в Западно-Сибирском крае в итоге составил 33,5 % валового сбора (в 1930/31 г. – 25 %)[139]139
  Сельское хозяйство СССР. С. 270; Ежегодник хлебооборота. № 4: за 1929/30 и 1930/31 г. М., 1932. С. 96; Ежегодник хлебооборота за 1931-32, 1932-33 и предварительные итоги заготовок 1933 г. М., 1934. Л. 7.


[Закрыть]. Некоторые колхозы вынуждены были сдавать весь имеющийся у них хлеб. Секретарь Ключевского райкома ВКП (б) в письме в крайком сообщал: «Дело с обеспечением колхозников продовольствием обстоит чрезвычайно напряженно. Незначительная часть – около 15 % колхозников, которые обеспечены хлебом до нового урожая, до 50 % колхозников продовольствием обеспечены на 2–3 м[еся]ца, остальные свыше 35 % колхозников после распределения доходов остались без хлеба совершенно». При этом «расходная часть колхозов в два с лишним раза превышают их доходы, так что говорить о распределении денежной части среди колхозников совершенно не приходится». Он также информировал краевые власти о том, что сформированный в районе семенной фонд составляет лишь 48 % от необходимого[140]140
  Аграрная политика советского государства … С. 95, 97.


[Закрыть].

Недостаток семян было решено частично компенсировать за счет крестьян. Власти недородных районов получили задание «на основе широкой массовой работы среди колхозников и на добровольных началах» осуществить сбор средств у колхозников на закупку семян в более благополучных районах. Естественно, что на местах добровольный сбор превратился в принудительный. Так, по сообщению бригады крайкома, обследовавшей Полтавский район, полученные из края «контрольные цифры» по мобилизации средств были разверстаны по колхозам, а затем по дворам. Полностью или частично отказавшихся от разверстки колхозников исключали из колхозов без постановления общего собрания и подвергали раскулачиванию[141]141
  ГАНО. Ф. Р-1081. Оп. 1. Д. 3. Л. 52–53.


[Закрыть].

Засуха осложнила кормовую проблему и ситуацию в животноводстве. Наряду с природно-климатическими, продолжали действовать и социальные факторы. Авторы докладной записки управления народнохозяйственного учета (УНХУ) Западносибирского крайисполкома от 21 марта 1932 г. особо отмечали следующие причины сверхнормативного отхода стада: «1) в недородной зоне при недостатке кормов население усиленно ликвидировало скот; 2) в районах пригородных, вообще в районах, тяготеющих к центрам стройки, население значительными массами уходило в центры этих строек, как и население из недородной полосы и 3) уходящее население, в том числе и часть колхозников, под влиянием кулацкой агитации проявило мелкобуржуазные тенденции в смысле отношения к таким элементам своего хозяйства, как животноводство, действуя в этих случаях по принципу: “Сначала ликвидирую скот, а затем ухожу в город”»[142]142
  Аграрная политика советского государства … С. 106.


[Закрыть].

Значительных размеров достигал падеж скота. К нему приводила бескормица. Продуктивный скот сдавался в счет завышенных планов заготовок. Сокращение поголовья приводило к тому, что эти планы не выполнялись Режим ответил репрессиями. Председатель Западно-Сибирского крайисполкома Ф. П. Грядинский лично отдавал приказания руководителям районов в случае срыва задания по заготовкам скота колхозами выполнить его за счет трудовых единоличных хозяйств и колхозников, не останавливаясь перед изъятием у них единственных коров[143]143
  Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1828–1941. Новосибирск, 1997. С. 57.


[Закрыть]. В результате властям Западно-Сибирского края удалось увеличить сдачу мяса в 1931 г. по сравнению с предыдущим годом на 28 %[144]144
  Гущин Н. Я. Сибирская деревня на пути к социализму. С. 465.


[Закрыть].

Ценой сверхнормативного изъятия в деревне хлеба и животноводческой продукции стал самый длительный и сильный за все 1930-е гг. голод, который особенно имел место в наиболее неурожайных и пострадавших от хлебо– и мясозаготовок южных районах Западной Сибири. Здесь люди были вынуждены поедать суррогаты, водоросли, перезимовавшее под снегом зерно-падалицу, лебеду, собак. Во многих деревнях в пищу использовались даже трупы павших животных. Зафиксированы случаи самоубийств на почве голода, некрофагии и каннибализма. Кризисная ситуация усугублялась тем, что в юго-западные районы Сибири, спасаясь от голодомора и коллективизации, мигрировали десятки тысяч кочевников из Казахстана[145]145
  См.: Малышева М. П., Познанский В. С. Казахи – беженцы от голода в Западной Сибири (1931–1934 гг.). Алматы. 1999.


[Закрыть]. Ослабленный человеческий организм не в силах был сопротивляться напору эпидемий. Голод сопровождался массовой вспышкой инфекционных заболеваний: септической ангиной, тифом, желудочно-кишечными болезнями. Тысячи крестьян погибли непосредственно от голода. Резко возросла смертность населения[146]146
  См.: Познанский В. С. Социальные катаклизмы в Сибири: голод и эпидемии в 20–30-е годы ХХ в. Новосибирск, 2007. С. 226–2384; Исупов В. А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине ХХ века: Историко-демографические очерки. Новосибирск, 2000. С. 83–99.


[Закрыть].

Очагом массового голода в конце 1931 г. стали многие районы Центрального и Южного Зауралья, также пострадавшие от засухи[147]147
  См.: Баранов Е. Ю., Корнилов Г. Е., Лабузов В. А. Аграрное развитие и продовольственное обеспечение населения Урала. 1928–1934 гг. М., 2009. С. 566–572.


[Закрыть]. Для более «благополучных» сельских районов Сибири была характерна латентная форма голода. Люди питались главным образом картошкой и низкокачественным хлебом, которые по своей пищевой ценности не обеспечивали физиологического минимума, необходимого для поддержания здоровья.

Десятки тысяч крестьян (колхозников и единоличников) бежали от голода в города и рабочие поселки. По данным Западно-Сибирского краевого Управления налогово-хозяйственного учета население в 104 основных сельскохозяйственных районах края с 1 июня 1931 г. по 15 февраля 1932 г. сократилось на 15,9 %. Максимальная убыль населения была зафиксирована в недородных районах, а также близких к крупным городам и индустриальным новостройкам. В Хабаровском, Полтавском и Черлакском районах она составляла 26,5, 26,6 и 29,8 % соответственно, в пригородных Ново-Омском и Новосибирском – 30,1 и 37,2 %[148]148
  Аграрная политика советского государства … С. 114–115.


[Закрыть].

С тем, чтобы не допустить дальнейшего сокращения трудовых ресурсов в сельском хозяйстве и ограничить приток голодающих жителей села в промышленные центры, в декабре 1932 г. в СССР была введена паспортная система, составной часть которой была обязательная прописка по постоянному месту жительства. Крестьянам (за исключением жителей пограничных районов) паспорта не выдавались, а покинуть колхоз они могли только по разрешению местной администрации[149]149
  Историческая энциклопедия Сибири. Т. II. Новосибирск, 2009. С. 58.


[Закрыть].

Грабеж колхозов совершенно обесценил сельскохозяйственный труд. Постоянным спутником колхозной системы являлась невиданная в доколхозной деревне бесхозяйственность. Крайне низкими были трудовая дисциплина и качество выполняемых работ. Значительных размеров достигали потери урожая. Стимулы для борьбы с ними отсутствовали, скорее наоборот, брошенное на поле зерно можно было собрать позже и получить на этом больше хлеба, чем выдавалось на трудодни.

Падение зернового производства стало следствием не только низкой производительности труда колхозников, но и полного забвения агротехнических основ земледелия. Для колхозного полеводства были характерны плохая обработка почвы, несвоевременный посев, низкое качество семян, засорение полей, сокращение парового клина и зяблевой вспашки, отсутствие удобрений.

Типичная картина состояния животноводства в хозяйствах «социалистического» сектора изображена в информации руководства Татарского района в Западно-Сибирский крайисполком от 15 марта 1932 г. В документе приводятся следующие примеры содержания животных в колхозах и совхозах: «непролазная грязь»; «коровы подстилок почти никаких не имеют»; «скот весь закарюз в навозе»; «холодно»; «дворы не дооборудованы»; «вентиляция отсутствует, в силу чего у ряда коров уже вылазит шерсть и заводится вошь»; «коровы в большинстве своем во время дойки не поднимаются»; «норма кормления снижена до минимума, т. е. до 8 кг в сутки, в силу чего скот в родильном уже не поднимается»; «концентрированные корма расхищаются»; «скот в большинстве своем поится один раз в день»; «подходы скота к водопою никогда не очищаются»; «скот выпускается большими партиями, без предварительной наливки воды в колоды, в силу чего получается большая давка скота»[150]150
  Там же. Ф. Р-47. Оп. 1. Д. 1685. Л. 15.


[Закрыть].

Известный историк-аграрник В. В. Кондрашин определил подобное поведение колхозников, как «итальянскую забастовку»[151]151
  Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 годов. С. 117.


[Закрыть]. И это была естественная реакция людей практически ничего за свой труд в колхозах не получающих. Широкое распространение в деревне получили хищения колхозного имущества, прежде всего хлеба. Для того чтобы спасти себя и свои семьи от голода, сельские жители пытались похитить зерно везде, где отсутствовала охрана, выкашивая его на полях, собирая на стерне, забирая из скирд, возков, токов и амбаров.

Вполне естественным выглядело нежелание живущих впроголодь колхозников трудиться «за палочки», низкое качество их работы, сопровождающееся бесхозяйственностью, хищениями. Власти квалифицировали такое отношение людей к колхозной жизни как проявление классовой борьбы и кулацкого саботажа со всеми вытекающими отсюда последствиями. Следует отметить, что хищениями «общественной» собственности определялись не только случаи тайного или открытого несанкционированного присвоения колхозного имущества, но и раздача колхозникам по решению общих собраний, правлений и председателей продовольствия до выполнения заготовительных заданий.

В целях предотвращения подобных явлений 7 августа 1932 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», которое предусматривало лишь два вида наказания для расхитителей: расстрел или 10 и более лет лишения свободы при смягчающих обстоятельствах. При любом приговоре все имущество подлежало конфискации. Постановление имело обратную силу, отрицало возможность амнистии осужденных и не определяло каких-либо количественных параметров, по достижении которых следовало уголовное преследование. Приговор мог быть вынесен за хищение нескольких колосков. Отсюда более известное в народе название постановления – «закон о колосках»[152]152
  Свод Законов СССР. 1932. № 62. Ст. 360.


[Закрыть].

По данному закону к суду привлекались не только прямые расхитители. В постановлении ЦИК СССР, принятом в январе 1933 г. «Об укреплении колхозов» указывалось, что «всякий обман в деле учета колхозного имущества, колхозного труда и колхозного урожая должен рассматриваться как пособничество кулаку и антисоветском элементам, как попытка расхищения колхозного имущества, ввиду чего должен караться по закону об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укрепления общественной (социалистической) собственности от 7 август 1932 г.»[153]153
  Правда. 1933. 31 янв.


[Закрыть].

Таким образом, в качестве основного метода «социалистического перевоспитания» крестьянства большевистский режим избрал административное принуждение, прямые репрессии и даже голод.

Итогом форсированной коллективизации стал глубокий кризис сельского хозяйства, особенно ярко проявившийся в животноводстве. Численность лошадей в Западно-Сибирском крае к середине 1932 г. сократилась по сравнению с 1929 г. на 55 %, крупного рогатого скота (КРС) – на 53, овец и коз – на 72, свиней – на 78 %, в ВосточноСибирском крае – соответственно на 37, 51, 67 и 52 %. Общее снижение посевной площади в Западной и Восточной Сибири в целом за эти годы составило 13 % (в т. ч. зерновых – на 18 %, пшеницы – на 21,5 %)[154]154
  Сельское хозяйство СССР. Ежегодник 1935 г. М., 1936. С. 246–247; 517–518; Крестьянство Сибири в период строительства социализма. 1917–1937 гг. Новосибирск, 1983. С. 357.


[Закрыть]. Тем не менее, государство, несмотря на снижение производства, за 1930/31 – 1932/33 гг. в Сибири получило хлеба на четверть больше, чем за три предыдущих года[155]155
  Ильиных В. А. Государственные хлебозаготовки в Сибири в 1920– 1980-е гг.: организация и результаты // Восточные регионы России: стратегии и практики освоения. Новосибирск, 2006. С. 205.


[Закрыть].

Хлеб являлся основным экспортным продуктом, гарантирующим закупки за рубежом машин и оборудования, необходимых для осуществления программы ускоренной индустриализации страны. Дальнейшее падение производства в сельском хозяйстве могло вызвать общий коллапс экономики страны. В связи с этим в 1933 г. перед центральными и местными властями вновь встала задача восстановления разрушенного ими сельского хозяйства. В рамках реализации данной задачи, прежде всего, должна была реформироваться система госзаготовок. Контрактацию основных видов сельхозпродукции заменили обязательными поставками, которые имели юридически оформленный налоговый характер. Размеры поставок определялись по единым для всего района и неизменным в течение года нормам сдачи с каждого гектара запланированного посева или наличного поголовья. Для колхозов, не обслуживаемых МТС, вводились более высокие размеры поставок продуктов растениеводства. Поставки сельхозпродуктов провозглашались «первой заповедью»[156]156
  Термин «первая заповедь» был введен в политический лексикон И. В. Сталиным в своей речи на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в январе 1933 г., указавшим деревенским функционерам: «Не заслоняйте своего внимания заботой о фондах и запасах всякого рода, не отвлекайтесь от главной задачи, разверните хлебозаготовки с первых же дней уборки и форсируйте их, ибо первая заповедь (подчеркнуто мной. – В.И.) – выполнение плана хлебозаготовок, вторая заповедь – засыпка семян, и только после выполнения этих условий можете начать и развертывать колхозную торговлю хлебом» (Правда. 1933. 17 янв.).


[Закрыть] всех категорий сдатчиков и должны были осуществляться в строгом соответствии с установленными для каждого региона календарными сроками. Несвоевременное выполнение заготовительного задания наказывалось принудительным взысканием и денежным штрафом. Повторная недоимка грозила новым штрафом и привлечением к судебной ответственности.

Налагать на сдатчиков дополнительные задания запрещалось, а все «излишки» продукции после завершения поставок должны были оставаться в их «полном распоряжении»[157]157
  Ильиных В. А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. С. 107–109, 119–120.


[Закрыть].

Подъему сельского хозяйства также должны были способствовать организационно-хозяйственное укрепление колхозов, наращивание материально-технической базы аграрного производства. Решение этих проблем возлагалось в 1933–1934 гг. на политотделы МТС и совхозов, которые представляли собой по сути дела чрезвычайные партийно-государственные органы управления в сельском хозяйстве. Главной задачей этих органов являлось обеспечение выполнения совхозами, МТС и колхозами государственных производственных и заготовительных заданий. С этой целью они контролировали своевременность и качество сельхозработ, занимались подбором и расстановкой руководящих кадров, обеспечением подготовки механизаторов, налаживанием организации и оплаты труда, укреплением трудовой дисциплины. Поскольку считалось, что основной причиной крайне низкой производительности труда в аграрном секторе экономики и царящей в нем бесхозяйственности является вредительство «классово враждебных элементов», первоочередные усилия сотрудников политотделов сразу после их создания сосредоточились на «чистке» кадрового состава колхозов. К концу года политотделами МТС было отстранено от должности до половины колхозных председателей, завхозов и кладовщиков и до трети бригадиров, заведующих фермами, бухгалтеров и счетоводов[158]158
  Шевляков А.С. Политотделы МТС и совхозов: чрезвычайные партийно-государственные органы управления в сельском хозяйстве Западной Сибири в 1930-е годы. Томск, 2000. С. 80, 82.


[Закрыть].

Политотделы принимали жесткие меры по укреплению трудовой дисциплины. Они контролировали выходы колхозников на работу, её качество. Во время весенней посевной кампании 1933 г. широкое распространение получили факты арестов и отдачи под суд колхозников, не выходивших на работу и не выполнявших нормы выработки. Особое внимание было обращено на борьбу с хищениями семенного зерна. В ходе посевной кампании в Западно-Сибирском крае было привлечено к судебной ответственности и осуждено 3292 чел., в т. ч. 852 должностных лица различного уровня[159]159
  Кондрашин В.В. Голод 1932–1933 годов. С. 286–288; ГАНО. Ф. Р-1027. Оп. 1. Д. 48. Л. 5.


[Закрыть].

Массовые чистки среди колхозников привели к замедлению и даже приостановке темпов коллективизации. В Западно-Сибирском крае на 1 января, 1 апреля и 1 июля 1934 г. уровень коллективизации оставался неизменным (68,2 %). В Восточно-Сибирском крае повышение уровня коллективизации на 5,8 % проходило на фоне сокращения числа крестьянских, в том числе и колхозных дворов. Массовая миграция крестьян из деревни, привела к тому, что уровень коллективизации рос не столько за счет приема новых членов, сколько за счет сокращения сельского населения[160]160
  Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. С. 346, 347, 362.


[Закрыть]. В то же время число единоличников и их удельный вес в аграрной экономике увеличивались[161]161
  См.: Очерки истории крестьянского двора и семьи в Западной Сибири. Конец 1920-х – 1980-е годы. Новосибирск, 2001. С. 13.


[Закрыть].