Текст книги "Мобилизационная стратегия хозяйственного освоения Сибири. Программы и практики советского периода (1920-1980-е гг.)"

Сложившаяся в деревне ситуация вызывала негативную реакцию центральных органов партийного и государственного управления. Для ее исправления было решено резко увеличить уровень налогообложения единоличников[162]162
  Общие размеры обложения единоличных хозяйств основными видами денежных налогов в Западно-Сибирском крае в 1934/35 г. увеличились в 3 раза, в 1935/36 г. еще в 1,5 раза (Политика раскрестьянивания в Сибири. Новосибирск, 2000. Вып. 1: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства. 1930–1940 гг. С. 70, 119–120).


[Закрыть]. Одновременно ряд послаблений получили колхозники. В конце 1934 г. были упразднены политотделы МТС, снизился размах репрессий, уменьшился уровень налогообложения колхозников. Были приняты меры к стимулированию развития их личных приусадебных хозяйств (ЛПХ). Местные власти получили указание «в кратчайший срок ликвидировать бескоровность» колхозников, оказав им помощь в приобретении и выращивании молодняка[163]163
  КПСС в резолюциях… Т. 6. С. 160.


[Закрыть]. Колхозам в свою очередь следовало организовать продажу скота своим членам. В 1935 г. был принят новый Примерный устав сельхозартели, в котором предусматривались более высокие предельные нормы личного хозяйства, чем в старом.

Преференции, предоставляемые колхозникам, были призваны, с одной стороны, побуждать единоличников вступать в колхозы, а с другой – улучшить тяжелое материальное положение колхозного крестьянства. Подобная политика привела к ускорению коллективизации деревни. В Западной Сибири на 1 июля 1934 г. в колхозах состояло 67,4 %, на 1 июля 1936 г. – 92,2 % крестьянских дворов, в Восточной Сибири – соответственно 64,2 и 91,1 %[164]164
  История советского крестьянства. Т. 2. С. 314.


[Закрыть]. Однако этот рост происходил не столько за счет приема в колхозы новых членов, сколько за счет существенного сокращения сельского населения. Бывшие единоличники в своем большинстве не вступали в колхозы, а уходили в города и рабочие поселки. Число колхозных дворов в целом по региону с июля 1934 г. по июль 1936 г. увеличилось всего на 178,2 тыс. или на 15 %, а общее количество крестьянских дворов снизилось на 287,2 тыс. (на 16 %)[165]165
  Колхозы во второй сталинской пятилетке. М.; Л., 1939. С. 2, 3.


[Закрыть].

Важным фактором развития сельскохозяйственного производства явилась механизация. В 1933–1937 гг. число МТС возросло в Западной Сибири с 194 до 416, в Восточной Сибири – с 97 до 216, количество тракторов в них – соответственно с 8,7 и 2,5 тыс. до 26,0 и 10,8 тыс., комбайнов с 1147 и 49 до 10742, 1 984. В 1937 г. в Западной Сибири тракторами осуществлялось 68 % пахотных работ, 50 % – посевных. Уборка зерновых на 46 % проводилась комбайнами. В Восточной Сибири эти показатели составляли соответственно 61, 32 и 14 %[166]166
  Там же. С. 24–25, 33–34.


[Закрыть].

С 1933 г. в Сибири наблюдался рост объемов производства продукции растениеводства. В 1938 гг. посевные площади в регионе выросли по сравнению с 1932 г. на 35 %. Достаточно интенсивными темпами наращивалось зерновое хозяйство. Посевы зерновых увеличились на треть, пшеницы – на две пятых. Валовой сбор зерна в 1937 г. в 1,5 раза превосходил уровень 1932 г. Площадь, занятая картофелем, выросла в 2,2 раза[167]167
  Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. С. 476; Посевные площади СССР (Динамика за 1928, 1932–1938 гг. в сопоставлении с 1913 г.). Стат. справочник. М.; Л., 1939. С. 6–10, 15–19, 72–76, 140–144, 224–228.


[Закрыть]. Бурный рост производства картофеля связан с возрастанием его значения в структуре питания. Картофель стал основной культурой на приусадебных участках селян. Развивалось коллективное огородничество городских жителей, которые выращивали в основном картофель на загородных участках, специально отведенных предприятиям и учреждениям.

Наращивание посевов зерновых стало одной из задач директивного планирования сельского хозяйства. В принятом в сентябре 1932 г. постановлении СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О мероприятиях по повышению урожайности»[168]168
  Социалистическое земледелие. 1932. № 9-10. С. 1–2.


[Закрыть] было зафиксировано снижение удельного веса зерновых культур в структуре посевов. С тем, чтобы преодолеть данную тенденцию в постановлении предлагалось приостановить дальнейший рост посевов технических и пропашных культур и приступить к расширению посевных площадей под зерновые, главным образом под пшеницу, овёс и ячмень, в том числе и за счет вытеснения других, «менее важных» хлебов.

Выросло производство животноводческой продукции. С 1 июня 1933 г. по 1 июня 1936 г. поголовье КРС в Сибири увеличилось на 56 %, коров – на 28, овец и коз – на 75, свиней – на 102 %. Во второй половине 1930-х гг. прирост численности скота снизился. С 1 января 1935 г. по 1 января 1938 г. он составил в Сибири по КРС – 31 %, по коровам – 21, по овцам и козам – 61, по свиньям – 21 %[169]169
  Социалистическое строительство СССР: Ежегодник. М., 1936. С. 360–363; Животноводство в СССР. 1936 г. М., 1936. Вып. II. С. 84–97, 250–263, 416–429; Животноводство СССР за 1916–1938 гг. Стат. сборник. М.; Л., 1940. С. 17, 19, 21, 22, 28, 36, 37, 50, 54.


[Закрыть].

Произошло относительное улучшение материального благосостояния колхозников. Выросли средние размеры натуральной и денежной оплаты их труда. Однако этот рост не был постоянным. Выдачи на трудодни повышались в урожайные годы и резко снижались в неурожайные. Основным фактором роста уровня доходов членов колхозов являлось личное приусадебное хозяйство, которое развивалось более высокими темпами, чем «общественное». Оно давало колхозникам и членам их семей основную часть продуктов питания, за исключением хлеба. За счет реализации продукции, выращенной на своем подворье, даже в благоприятные для колхозного производства годы формировалось около половины всех денежных доходов колхозных семей. В неурожайные годы, когда трудодни практически не оплачивались, ЛПХ становилось основным источником поступления и денег, и продуктов питания[170]170
  Очерки истории крестьянского двора и семьи в Западной Сибири. Конец 1920-х – 1980-е годы. Новосибирск, 2001. С. 58.


[Закрыть].

Поставленная руководством страны перед колхозами и совхозами задача за годы второй пятилетки (1933–1937 гг.) добиться удвоения общего объема производства сельскохозяйственной продукции не была реализована. Не выполнили своих пятилетних планов и сибирские власти. Наиболее отстающей отраслью оставалось животноводство. К концу 1937 г. скота в Сибири было меньше, чем в 1928 г. (КРС – на 28, коров – на 33, свиней – на 39, овец – на 52 %)[171]171
  Животноводство СССР за 1916–1938 гг. С. 17, 19, 21, 22, 36, 37, 28, 50, 54.


[Закрыть]. При этом значительная часть продуктивного скота находилась в индивидуальном пользовании. В конце 1937 г. в Сибири в ЛПХ колхозников, рабочих и служащих находилось 49 % КРС, 58 % коров, 39 % овец и коз, 58 % свиней[172]172
  Аграрная политика советского государства … С. 560.


[Закрыть]. Естественно, что на личном подворье животные получали надлежащие уход и кормление и давали соответствующую отдачу. Что же касается колхозного животноводства, то его продуктивность росла крайне медленно. К числу факторов, сдерживающих его развитие, относились низкий уровень кормопроизводства, недостаток специализированных помещений, неудовлетворительный уход за животными. Достаточно высоким оставался падеж, особенно молодняка, который резко возрастал в недородные годы.

Несмотря на то, что в большинстве хлебопроизводящих районов Сибири посевы зерновых по сравнению с доколхозным периодом увеличились (в 1938 г. в целом по региону их было засеяно на 20 %, а в Западной Сибири – на 19 % больше чем в 1928 г.[173]173
  Посевные площади СССР. С. 15–18.


[Закрыть]), зерновая проблема на востоке России, также не была решена. Урожаи хлебов оставались неустойчивыми и имели тенденцию к постоянному снижению. Забвение доказавших свою эффективность в регионе агротехнических основ земледелия и внедрение новых непроверенных приемов обработки почвы привели к падению плодородия почв. Резко возросли потери при уборке.

Недостаточные темпы развития сельского хозяйства в первую очередь определялись продолжающим оставаться высоким уровнем налогово-податного обложения колхозов. Замена в 1933 г. контрактации основных продуктов сельского хозяйства обязательными поставками не затронула базовых принципов заготовительной политики государства. Сохранялись существовавшие до этого символические заготовительные цены на сдаваемую государству продукцию. Нормы сдачи оставались очень высокими. Рассчитанные на их основе заготовительные задания не изменялись и в условиях катастрофической засухи, когда они превышали валовое производство. В этом случае колхозы обязывались сдать практически всю произведенную ими продукцию, за исключением выданной в качестве натуральных авансов колхозникам. Недовыполненная часть задания переходила в недоимку и погашалась в последующие годы.

Помимо обязательных поставок, нормы которых в середине 1930-х гг. несколько снизились, на колхозы возлагалось выполнение еще ряда натуральных податей – натуроплаты за работы МТС, госзакупа, гарнцевого сбора. Наиболее обременительной из них являлась натуроплата, размеры которой постоянно росли в связи с увеличением объемов сельхозработ, выполняемых машинно-тракторными станциями. В 1937/38 г. колхозы Омской области в счет натуроплаты сдали 350 тыс. т зерна, а в счет обязательных поставок – 273,2 тыс. т, колхозы Алтайского края – соответственно 367,7 тыс. и 390 тыс. т[174]174
  Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2. С. 247, 248.


[Закрыть]. При этом следует иметь в виду, что в соответствии с принятым порядком исчисления натуральной оплаты процент ее изъятия в хозяйствах, получивших более высокий урожай, был больше, чем в менее урожайных. Попытки же колхозов отказаться от дорогих и часто некачественных услуг МТС и проводить сельскохозяйственные работы своими силами квалифицировались как «оппортунистическое игнорирование новейшей техники» и жестко пресекались.

Характер натуральной подати имел так называемый хлебозакуп[175]175
  Ильиных В.А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. С. 111–112.


[Закрыть], который от имени государства вела потребкооперация. Закупка хлеба осуществлялась на основе договоров и проводилась в колхозах и сельсоветах, выполнивших задание по обязательным поставкам, рассчитавшимся с МТС и закончивших засыпку семенных фондов. Закупочные цены на 20–25 % превышали цены, по которым оплачивались поставки, но на порядок уступали ценам, предлагаемым на рынке. Законодательство, регулирующее закупки запрещало навязывать крестьянам обязательные задания по продаже хлеба. Решение об этом должно было приниматься на собраниях колхозников или единоличников, без «какого бы то ни было административного принуждения». Однако в реальной жизни данный запрет не действовал. План хлебозакупа принимался в Центре, а затем разверстывался по регионам и далее – по районам, сельсоветам, колхозам.

Основной задачей хлебозакупа являлось изъятие «излишков» сельхозпродуктов, которые появлялись в деревне в более урожайные годы. При этом основными плательщиками данной подати являлись колхозники. Что же касается колхозов, то даже если договор о закупках заключался непосредственно с ними, на продажу шло зерно, предназначенное для выдачи на трудодни. СНК СССР и ЦК ВКП (б) своим специальным постановлением от 8 августа 1933 г. запретили колхозам создавать какие-либо натуральные фонды помимо семенного, страхового семенного (размеры которого должны были в зависимости от урожая составлять от 10 до 15 % годовой потребности в семенах) и фуражного. Весь хлеб, оставшийся после выполнения обязательств по поставкам и натуроплате, погашения недоимок, возврата семенных и продовольственных ссуд, а также засыпки указанных фондов, надлежало «распределить полностью между колхозниками по трудодням»[176]176
  Свод Законов СССР. 1933. № 49. Ст. 286.


[Закрыть]. Таким образом, хлебозакуп фактически являлся прогрессивным (возраставшим в годы высоких урожаев и соответственно увеличивавшихся выдач на трудодень) натуральным налогом на доходы, получаемые колхозниками за работу в «общественном» хозяйстве.

Отчуждение сельхозпродуктов у колхозов в счет обязательных поставок и других видов натуральных податей обеспечивалось традиционными для сталинского режима методами внеэкономического принуждения – психологическим прессингом, административным нажимом на колхозное руководство, судебными репрессиями.

В этих условиях оплата труда колхозников оставалась крайне низкой, что не создавало стимулов к повышению его производительности. Многие колхозники предпочитали работать в личном хозяйстве. На «общественных» полях и фермах большинство из них трудились «спустя рукава». Рабочий день во многих колхозах даже в период уборочной начинался в 10–11 часов утра и заканчивался в 17–19 часов вечера, сопровождался большим количеством перекуров и простоев.

Показателем отчуждения крестьян от «общественной» собственности стал слоган: «Не свое – колхозное», ставший своеобразным modus vivendi значительной части членов колхозов. Широкое распространение получили хищения колхозного имущества, прежде всего хлеба. Скрытое от государства зерно шло на корм скоту и птице, продавалось на рынке, раздавалось колхозникам. Низким являлось качество выполняемых работ. В то же время в условиях надвигающейся войны страна нуждалась в более существенном наращивании продовольственных и сырьевых ресурсов.

В связи с этим в конце 1930-х гг. власти пошли на существенное повышение уровня налогово-податного обложения деревни. Увеличился перечень сельхозпродуктов, подлежащих обязательным поставкам государству[177]177
  Помимо зерна, подсолнечника, картофеля, мяса, молока и шерсти в перечень сельхозпродуктов подлежащих обязательным поставкам были включены маслосемяна, лён, конопля, махорка, овощи, сено, кожсырье, овечье молоко, яйцо (Ильиных В. А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. С. 130).


[Закрыть]. Произошел переход от расчета объемов поставок по площади посева или поголовью скота к их исчислению с каждого гектара закрепленных за колхозами сельскохозяйственных угодий. Для повышения размеров натуроплаты был пересмотрен порядок определения урожайности колхозной нивы, которая теперь стала устанавливаться непосредственно на поле перед началом уборки (т. н. биологический метод)[178]178
  Там же. С. 129.


[Закрыть]. Изменения в порядке заготовок привело к увеличению их размеров. В 1940/41 г. в Омской области валовой сбор зерновых снизился на 5 %, а объем колхозных заготовок вырос на 27 %[179]179
  Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2. С. 247.


[Закрыть].

Одновременно усилилось давление на личный сектор сельской экономики. Произошло существенное увеличение и ужесточение податного гнета по отношению к владельцам личных приусадебных хозяйств. К уплате натуральных податей стали привлекаться ранее освобожденные от них личные подсобные хозяйства проживающих на селе рабочих и служащих. На них, а также на колхозников распространялись принципы обложения, ранее применяемые только по отношению к единоличникам. Результатом налоговой реформы стало значительное увеличение средней суммы сельхозналога, взимаемой с колхозного двора. В Новосибирской области в 1939 г. по сравнению с предыдущим она увеличилась почти в три раза. Кроме того, были увеличены нормативные размеры поставок мяса и молока[180]180
  Ильиных В.А. Налогово-податное обложение сибирской деревни. С. 61.


[Закрыть].

В конце 1938 г. началась кампания по ограничению размеров ЛПХ. Превышающие нормативные размеры «излишки» земли и скота подлежали конфискации. Колхозники принуждались «добровольно» продавать свой скот на колхозные фермы. Для проживающих в сельской местности рабочих и служащих были установлены пониженные по сравнению с членами колхозов нормы приусадебного землепользования[181]181
  См.: Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1. С. 151–152.


[Закрыть].

Налогово-податное давление на ЛПХ помимо пополнения казны было призвано привести к сокращению его размеров и вынудить крестьян с большей отдачей работать на колхозных полях и фермах. С той же целью устанавливался обязательный минимум трудодней для колхозников. Не выработавшие минимума подлежали исключению из колхоза с конфискацией приусадебного участка[182]182
  Там же. С. 174.


[Закрыть].

Проводимая сталинским режимом в конце 1930-х гг. политика по отношению к деревне обеспечила необходимыми ресурсами предвоенный виток индустриализации, но одновременно замедлила темпы развития сельского хозяйства. За 1938–1940 гг. посевные площади в колхозах Сибири увеличились на 5 %. Поголовье КРС во всех категориях хозяйств – на 1,1 %, коров – на 8,2, свиней – на 3,6 %[183]183
  Аграрная политика советского государства … С. 595–596, 599.


[Закрыть]. Наиболее низкими темпами развивалось аграрное производство в Западной Сибири, ставки налогово-податного обложения в которой были выше, чем на востоке региона. Возросший налоговый пресс привел к сокращению размеров личных хозяйств сельских жителей. 1 января 1941 г. численность крупного рогатого скота в ЛПХ колхозников составляла 76 %, коров – 96, овец и коз – 98, свиней – 45 % от уровня 1 января 1938 г.[184]184
  Там же. С. 572.


[Закрыть]. Поскольку на личных подворьях сельских жителей скота содержалось больше, чем на колхозных фермах, уменьшение поголовья в личном секторе привело к сокращению общей численности скота.

Крайне негативное влияние на динамику сельскохозяйственного производства в Западной Сибири оказал катастрофический неурожай 1940 г. Несмотря на это план хлебозаготовок снижен не был. Так, в Новосибирской области план госпоставок на 1940/41 г. превышал прошлогодний более чем на треть. В связи с увеличением объема машинно-тракторных работ план сбора натуроплаты вырос на 7 %. К этому добавлялись недоимки прошлых лет, увеличивавшие годовое заготовительное задание колхозам области на 18 %. В целом план централизованных заготовок на 1940 г. по колхозно-крестьянскому сектору был больше прошлогоднего (с учетом гарнцевого сбора) на 19 %. При этом посевы зерновых в колхозах области в 1940 г. выросли всего лишь на 3,7 %[185]185
  ГАНО. Ф. П-4. Оп. 33. Д. 103. Л. 39; Д. 186. Л. 211; Оп. 5. Д. 356. Л… 13.


[Закрыть]. Из-за ставшего следствием засухи низкого урожая новосибирским колхозам в первом пореформенном году надлежало сдать государству до трех четвертей реально собранного зерна[186]186
  Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2. С. 134.


[Закрыть]. А в наиболее недородных районах Барабинской и Кулундинской степи план по обязательным поставкам, натуроплате, ссудам и недоплатам прошлых лет превышал официально определенный валовой сбор почти на 9 %, а если учитывать обязательную засыпку семян с семенных участков и натуральное авансирование колхозников – на 29 %[187]187
  ГАНО. Ф. Р-1020. Оп. 1. Д. 387. Л. 1–2.


[Закрыть].

С тем, чтобы обеспечить его выполнение власти прибегли к расширению масштабов репрессий. Многие колхозы в итоге не смогли сформировать продовольственные, фуражные и семенные фонды. Неурожай трав привел к увеличению падежа скота от бескормицы. Зимой 1940/41 г. в деревнях недородной зоны Алтайского края, Новосибирской и Омской областей начался сильный голод. Сельские жители ели суррогаты, мясо павших животных, опухали и умирали от недоедания. Распространенными явлениями стали коллективные невыходы колхозников на работу, их бегство из деревни. В результате западносибирская деревня вошла в Великую Отечественную войну крайне ослабленной.

Таким образом, коллективизация в краткосрочной перспективе не только не способствовала подъему сельского хозяйства, но, напротив, привела к падению производительных сил, особенно глубокому в животноводстве. В среднесрочной перспективе к концу 1930-х гг. удалось добиться наращивания по сравнению с концом 1920-х гг. посевных площадей. Однако восстановить поголовье скота так и не удалось. Кроме того, форсированная коллективизация привела к ухудшению качественных показателей производства (урожайности, продуктивности). В то же время обеспечиваемый жестким внеэкономическим принуждением уровень отчуждения сельхозпродуктов («принудительная товарность») существенно вырос.

Базовым инструментом сверхнормативного изъятия сельхозпродукции стали колхозы, манипулировать которыми было на порядок легче, нежели дисперсной массой крестьянских хозяйств. Колхозы находились под жестким административным, финансовым и технологическим диктатом государства, а с другой – функционировали на принципах самоокупаемости, осуществляемой в условиях абсолютно неэквивалентного и принудительного обмена. Члены колхозов фактически прикреплялись к ним, а их труд на «общественных» полях и фермах приобрел характер отработочной повинности. Колхозы обладали лишь простым конно-ручным инвентарем.

Неотъемлемой составляющей колхозной системы были личные приусадебные хозяйства. Несмотря на мизерные размеры, они являлись для владельцев основным источником существования. Значительная часть ресурсов ЛПХ расходовалась на покрытие натурально-денежных обязательств крестьян перед режимом. Владение приусадебным участком было обусловлено членством в колхозе. У крестьянина, вышедшего или исключенного из колхоза, его должны были отобрать.

Утвердившийся в масштабах всей страны аграрный строй отличался внеэкономическим принуждением, применяемым в качестве основного способа изъятия земельной ренты, и рефеодализацией системы налогообложения деревни, которая заключалась в возврате к сословности обложения, натуральным и отработочным его формам. Колхозная система выполнила поставленные перед ней задачи тотальной мобилизации ресурсов для решения стоявших перед советским государством геостратегических задач, но в то же время в силу неэффективности принудительного труда отличалась низким уровнем развития производительных сил.

Глава 5. Обеспечение кадрами предприятий оборонно-промышленного комплекса Сибири во время Великой Отечественной войны (1941–1945)

В конце 1930-х – первой половине 1940-х годов одним из важнейших направлений политики советского государства являлось форсированное развертывание и развитие военно-промышленного потенциала страны, отвечавшее интересам ее обороны от фашистской агрессии. Недолгая подготовка к войне и последовавшая за ней четырехлетняя напряженная борьба с Германией и ее союзниками потребовали проведения крупномасштабных мобилизационных мероприятий, нацеленных на перераспределение дефицитных ресурсов в пользу предприятий оборонного комплекса и смежных с ним гражданских отраслей. Данное явление было обусловлено как глобальным цивилизационным вызовом, брошенным фашизмом всему человечеству, так и ответом на него со стороны СССР. Этот ответ имел специфику, вытекавшую из особенностей советской политической и экономической системы, основным двигателем которой являлись различные механизмы мобилизации – материально-экономические, социальные, информационно-пропагандистские, административные, репрессивные. С началом мирового вооруженного конфликта их комбинация начала изменяться в сторону повышения роли административно-репрессивных рычагов. Данная тенденция нашла отражение в первую очередь в сфере трудовых отношений, где основной задачей государства стало обеспечение рабочей силой оборонных заводов, созданных в восточных районах страны. Одной из крупнейших баз военной промышленности являлась Сибирь, где активно осуществлялись мобилизационные меры по комплектованию, подготовке и закреплению ее кадрового потенциала.

Накануне войны вектор форсированной индустриализации все больше смещался в сторону наращивания производственных мощностей оборонного комплекса в восточных районах СССР. В Поволжье, на Урале и в Сибири реконструировались действующие и создавались новые предприятия по выпуску вооружения и боеприпасов. Многие гражданские заводы данных регионов переводились на изготовление продукции для армии и флота. В начале 1939 г. в ведении четырех военно-промышленных наркоматов[188]188
  В январе 1939 г. Наркомат оборонной промышленности был разделен на Наркоматы авиационной промышленности, боеприпасов, вооружения, судостроительной промышленности.


[Закрыть] находилось 218 военных заводов, в середине 1941 г. – около 500. В частности в Сибири действовали восемь оборонных предприятий, в том числе крупнейшие – завод № 153 Наркомата авиационной промышленности (НКАП) и комбинат № 179 Наркомата боеприпасов (НКБ).

В связи со слабой механизацией производства сотни заводов могли выполнять мобилизационные задания правительства по производству самолетов, танков, артиллерийского и стрелкового вооружения, боеприпасов только с помощью значительной массы рабочих рук. Однако большинство новых работников не закреплялись в оборонной промышленности, что было характерно также для крупных заводов и комбинатов, создававшихся за Уралом. В 1939 г. на сибирских предприятиях НКАП текучесть кадров составляла 69,4 % от общего числа принятых на работу, в 1940 г. – 129,4 %, НКБ – 55,6 и 110,7 % соответственно[189]189
  Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. Р-7516. Д. 1290. Л. 1; Д. 1449. Л.75; Д. 1499. Л. 57; Ф. Р-8044. Оп. 1. Д. 2776. Л. 4, 36, 42, 48.


[Закрыть]. Одной из ее причин являлись массовые нарушения трудовой дисциплины, которые служили основным поводом для увольнения. В 1939 г. на комбинате № 179 («Сибметаллстрой») 78,3 % рабочих, выбывших из производственного коллектива, были уволены за прогулы[190]190
  Там же. Ф. Р-7516. Оп. 1. Д. 1449. Л. 77; Ф. Р-8044. Оп. 1. Д. 2776. Л. 36, 42, 48.


[Закрыть]. Увольнение трудящихся после совершения дисциплинарных проступков усиливало отток рабочей силы из военной индустрии, что негативно влияло на кадровую ситуацию в ее отраслях.

В этих условиях высшее руководство СССР стремилось найти наиболее эффективные способы закрепления кадров оборонной промышленности. В качестве одного из них рассматривался перевод рабочих, занятых в производстве вооружения и боеприпасов, на положение военнослужащих Красной армии. В сентябре 1938 г. по инициативе Комитета обороны (КО) на одном из авиационных заводов (№ 22) начался эксперимент по борьбе с текучестью рабочей силы. Военнообязанные работники предприятия объявлялись мобилизованными: отныне они подчинялись нормам дисциплинарного устава РККА и в случае нарушения трудовой дисциплины судились военным трибуналом. В феврале 1939 г. в соответствии с проектом положения «О военизированном предприятии», КО предложил распространить данный порядок на оборонное производство в целом. Однако его в ведение на заводе № 22 привело к снижению трудовой мотивации рабочих. В результате в июле 1940 г. работники предприятия были демобилизованы и переведены в статус «гражданских»[191]191
  Мухин М.Ю. Забытый эксперимент (поиски нестандартных путей борьбы с текучестью кадров в советской авиапромышленности конца 1930-х гг.) // Научно-публицистический журнал «Актуальная история» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://actualhistory.ru/articles-aviaprom-experiment (дата обращения 8 февраля 2013).


[Закрыть].

Тем не менее, отказ от милитаризации труда не означал прекращения поиска методов борьбы с хаотичным движением рабочей силы. Указом Президиума Верховного Совета СССР (ПВС СССР) от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» трудящиеся лишались права менять место работы по собственному желанию. За самостоятельный уход с предприятия или из учреждения предусматривалось наказание в виде тюремного заключения на срок от двух до четырех месяцев, за прогул – в виде исправительно-трудовых работ на срок до шести месяцев с удержанием 25 % заработка[192]192
  Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам: Сб. документов (1917–1957 гг.). В 4 т. М., 1957. Т. 1. (1917–1941). С. 637.


[Закрыть]. Введение административной и уголовной ответственности за нарушение производственной дисциплины отчасти являлось воплощением инициатив Комитета обороны. Однако его идея о военизированном предприятии оказалась невостребованной: все рабочие и служащие без исключения оставались в компетенции гражданского правосудия.

Введение в действие указа ПВС СССР от 26 июня 1940 г. привело к тому, что одним из важнейших регуляторов трудового поведения работников стала угроза судебного преследования за совершение дисциплинарных проступков. Во втором полугодии 1940 г. по данному закону в стране было осуждено 321,6 тыс. чел.[193]193
  Папков С. А. Обыкновенный террор. Политика сталинизма в Сибири. М., 2012. С. 420.


[Закрыть]. Подобная практика получила распространение и на оборонных предприятиях Сибири. В июле – сентябре 1940 г. на заводе им. Чкалова административному и уголовному наказанию подверглись 580 рабочих, в том числе за прогулы – 228, опоздания – 190, самовольный уход с предприятия – 30, прочие нарушения – 117. На комбинате № 179 во второй половине 1940 г. при среднегодовой численности рабочих и ИТР в 5310 чел. под судом оказались 1382 чел.[194]194
  Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-4. Оп. 34. Д. 96. Л. 24; РГАЭ. Ф. Р-7516. Оп. 1. Д. 1499. Л. 60–61.


[Закрыть] или около четверти производственного персонала предприятия.

В целом судебные процессы против нарушителей трудовой дисциплины способствовали ее повышению в отраслях оборонного комплекса. Если в первом полугодии 1940 г. среди рабочих промышленности боеприпасов СССР насчитывалось 55456 прогульщиков, то во втором полугодии 1940 г. – 15519. Доля прогульщиков в составе трудящихся сократилась с 21,0 до 5,9 %[195]195
  РГАЭ. Ф. Р-7516. Оп. 1. Д. 1290. Л. 1.


[Закрыть]. Данная тенденция получила развитие и в военном производстве Сибири. До принятия Указа ПВС СССР от 26 июня на авиационных заводах региона прогулы совершили 1760 чел., после принятия – 496[196]196
  Подсчитано по: Там же. Ф. Р-8044. Оп. 1. Д. 2776. Л. 36, 42, 48.


[Закрыть]. Помимо этого, сократился также удельный вес работников, выбывших из оборонной индустрии, к числу всех поступивших в нее. В январе – мае 1941 г. на предприятиях НКБ СССР этот показатель составлял 77 %, в то время как в 1940 г. – 119,8 %[197]197
  Подсчитано по: Там же. Ф. Р-7516. Оп. 1. Д. 1396. Л. 52.


[Закрыть]. В целом, несмотря на ужесточение политики в сфере трудовых отношений, текучесть кадров оставалась массовым явлением.

Наряду со слабым закреплением трудящихся на заводах военно-промышленных наркоматов, другой проблемой являлось недостаточная подготовка рабочей силы для ведущих отраслей народного хозяйства. Ежегодные плановые показатели по воспроизводству кадрового потенциала не выполнялись[198]198
  См. Индустриализация СССР. 1938–1941. Документы и материалы. М., 1973. С. 250.


[Закрыть]. Данное явление получило распространение и на крупных оборонных предприятиях Сибири. В 1940 г. на комбинате № 179 за счет сети внутризаводского ученичества было обучено 4380 чел., или чуть более трети от запланированного числа работников. Кроме того, в их составе сократилась доля выпускников школы ФЗУ – с 47,7 % в 1938 г. до 24,9 % в 1939 г.[199]199
  Букин С. С., Романов Р. Е. Рабочая молодежь предприятий оборонного комплекса Сибири (1941–1945). Новосибирск, 2012. С. 38; РГАЭ. Ф. Р-7516. Оп. 1. Д. 1449. Л. 50.


[Закрыть]. Снижение роли школы ФЗУ в выпуске новых рабочих негативно отражалось на качестве их профессиональной подготовки, поскольку в ней готовились наиболее квалифицированные кадры.

Преодоление недостатков в организации производственного обучения юношей и девушек осуществлялось за счет создания учебных заведений гострудрезервов. По Указу ПВС СССР от 2 октября 1940 г. «О государственных трудовых резервах» были образованы ремесленные и железнодорожные училища (РУ, ЖУ) с двухгодичным сроком обучения и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО) – с полугодичным. Ежегодный прием в РУ и ЖУ планировалось проводить с помощью мобилизационного привлечения и приема на добровольной основе подростков в возрасте 14–15 лет, в школы ФЗО – юношей и девушек в возрасте 16–17 лет. Закрепление учащихся за учреждениями начального профессионального образования осуществлялось по Указу ПВС СССР от 28 декабря 1940 г., согласно которому за самовольный уход с места учебы или систематическое нарушение внутреннего распорядка предусматривалось наказание в виде заключения в трудовые колонии сроком до одного года. Кроме того, после получения специальности и квалификации выпускники училищ и школ трудрезервов направлялись в промышленность и железнодорожный транспорт[200]200
  Директивы КПСС и Советского Правительства по хозяйственным вопросам… С. 654–655; Указ ПВС СССР от 28 декабря 1940 г. «Об ответственности учащихся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО за нарушение дисциплины и за самовольный уход из училища (школы)» // Викитека [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://ru.wikisource.org/wiki (дата обращения 14.12.2011).


[Закрыть].

В ходе мероприятий по реализации закона о создании государственных трудовых резервов была организована централизованная сеть учебных заведений по профессиональному обучению рабочих. В начале декабря 1940 г. в масштабах всей страны открылись 1550 училищ и школ, в которые поступили 602 тыс. юношей и девушек. На базе оборонных предприятий стали действовать 148 РУ и школ ФЗО[201]201
  Шевченко В. Н. Сибирский арсенал Победы: становление и развитие оборонной промышленности Сибири в годы Великой Отечественной войны. Красноярск, 2008. С. 224; Индустриализация СССР. С. 259.


[Закрыть]. Так, в Новосибирской области функционировали три ремесленных училища с контингентом учащихся около 2 тыс. чел., готовившие кадры для завода № 153 НКАП, комбинатов № 179 и 392 НКБ. В целом к маю – июню 1941 г. учебные заведения гострудрезервов СССР обучили и направили на предприятия 250 тыс. новых работников. Следовательно, к началу войны сложилась система массовой подготовки квалифицированной рабочей силы и ее распределения в пользу отраслей народного хозяйства, имевших оборонное значение.

Начавшаяся война оказала крайне негативное влияние на динамику кадровой ситуации в промышленности Сибирского региона. Крупномасштабные мобилизации и добровольный уход военнообязанных на фронт вызвали интенсивный отток трудящихся из заводских коллективов. С 22 июня по 10 октября 1941 г. с предприятий Красноярска в действующую армию выбыло около 30 % довоенного контингента рабочих, ИТР и служащих. В ряды РККА с Красноярского машиностроительного завода было призвано около 30 % работников, с паровозоремонтного завода – 26, с судоремонтного завода – 20 %. В июле – сентябре 1941 г. в Красную армию ушли примерно 40 % всех работников комбината № 179 НКБ[202]202
  Букин С. С., Романов Р. Е. Рабочая молодежь… С. 76.


[Закрыть]. Значительную часть кадров утратили также авиационные заводы № 99, 125 и 153, пороховой комбинат № 392.

Массовые армейские призывы привели к резкому увеличению дефицита трудовых ресурсов в индустриальной экономике Сибири. Если в конце 1940 г. заводам и фабрикам Новосибирской области не хватало 48 тыс. рабочих, то на 1 июля 1941 г. – 222 тыс.[203]203
  Шевченко В. Н. Сибирский арсенал Победы… С. 151; ГАНО. Ф. П-4. Оп. 6. Д. 38. Л. 4.


[Закрыть]. Дальнейшее нарастание кадрового голода было связано не только с мобилизациями мужчин на фронт, но и промышленной эвакуацией. Всего в начальный период войны за Урал было перебазировано около 400 предприятий, в том числе примерно 100 оборонных. По мере их размещения и введения в эксплуатацию возникла потребность в увеличении малочисленного персонала десятков восстановленных производственных объектов. На 1 января 1942 г. промышленности Новосибирской области требовалось дополнительно 284 тыс. работников, на 1 июня 1942 г. – 304 тыс. Особенно трудным было положение с обеспечением кадрами сибирского оборонного комплекса. Во втором полугодии 1941 г. на военных заводах Новосибирска численность рабочих составляла 87,7 % от плановой, в середине 1942 г. – 72,9 %[204]204
  ГАНО. Ф. П-4. Оп. 6. Д. 38. Л. 4, 67, 117.


[Закрыть]. В данном случае их нехватка обуславливалась вступлением в строй двух десятков крупных предприятий, утративших в ходе эвакуации более половины трудовых коллективов.