Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016"

 
Душа, как бабочка в крови,
И всё родней чужая старость,
Как будто не было любви,
Как будто жизнь не состоялась.
 
 
Как будто в бездне ледяной –
Всё обратилось снежной пылью…
И светятся в крови седой –
Живые, трепетные крылья.
 
 
И время, будто лёд-гранит,
И злая небыль обступает…
Но в небо бабочка летит –
И в небе след кровавый тает…
 

Когда читаю стихи Льва Котюкова, перед глазами встётодна и та же картина – росчерк белого луча на чёрном фоне.

Это вечный Свет, прорезающий бездну отчаяния и зла.

Тьма времён – тех, что были до и тех, что неотвратимо наступят после нашей человеческой жизни, – и луч ослепительной звезды Поэзии, рождённой в великом союзе Таланта и бессмертной Души. Котюков как большой поэт не может не видеть, в какое жесточайшее время ему выпало родиться и творить. Поэтому в его произведениях бьются насмерть суровые рыцари Света и Тьмы: Добро и Зло, Свобода и Одиночество, Вера и Страдание. Стихи Котюкова – достоверная летопись сего вечного единоборства. Вечны единоборства, вечны войны, но как коротка человеческая жизнь!

 
«О, если б знать о немощи грядущей,
О, если б знать о кознях тёмных сил!
Но не дано над бездною ревущей
Нам изменить безумный бег светил.
Нам лишь дано предугадать явленья
Почти бессмертной тупости людской,
Сгребающей, как мусор, поколенья
Корявою безжалостной рукой…»
 

Не исправить в Летописи ни единого слова, как не изменить прошлого. А предначертанное только в руках Божьих.

 
«Пора на ноль врагов помножить –
На самом крайнем рубеже.
И Бога нечего тревожить,
Покуда силы есть в душе.
 
 
И пусть крадётся враг по следу,
Пусть злое время душу рвёт…
Без Бога одержи победу –
И Бог с победою придёт!»
 

Ищет, ищет душа поэта то покоя, то непокоя, ищет ответа на вечные вопросы. И пусть не дано ей найти однозначных ответов, поэт никогда не отчаивается, ибо

 
«Главное для поэта –
услышать голос Бога!
И не отчаивайся, поэт, если
вдруг покажется, что Бог
не слышит тебя…
Бог слышит каждого живущего
в мире этом и в мире ином.
А поэт или не поэт сей живущий –
не имеет в Абсолюте
ровно никакого значения.»
 

Только поэт может мыслить абсолютными категориями Добра и Зла, Свободы и Одиночества, Веры и Страдания.

Только ему позволительно говорить загадками, не имеющими ответов, ибо однозначность порой способна губить всё

 
«Угрюмый ноль земные сроки множит,
И режет угол неземная тень.
Но, слава Богу, этот день не прожит,
И этот день – на славу Божий день.
 
 
Пусть впереди разлука, будто встреча,
Но – и в разлуках я еще живой…
И Божий день – он равен жизни вечной,
И Божий день, хоть на мгновенье, мой!»
 

И ни в одном произведении Льва Котюкова не встретишь предсказуемости.

 
«Спасёт от бесов и от лжи,
Спасёт от мрака преисподней –
Незримый свет твоей души,
Хранимый ангелом Господним.
 
 
И ты ещё чего-то ждёшь,
Упорно, тупо ждёшь со всеми…
И, как слепец, в любви живёшь –
Надеждой на земное время.
 
 
Но тает время, точно соль,
А Вечности, быть может, нету…
О, Боже, хоть на миг позволь
Рукой дотронуться до Света!»
 
 
Ибо поэт и есть Рыцарь Света.
 

Анна Фуникова, поэтесса[2]2
  Анна Александровна Фуникова – поэт, переводчик, эссеист, член Правления МОО СП России. Автор шести сборников стихотворений и документальной «Книги памяти жертв политических репрессий жителей города Электросталь». Лауреат премии им. Р. Рождественского.


[Закрыть].

Елена Кузьмичева
Стихотворения

Родилась в Ярославле 20 декабря 1991 года. Окончила ЯГПУ им. К.Д. Ушинского по специальности «Журналистика». Работает корреспондентом на новостном портале. Пишет прозу и стихи. Участница XII Форума молодых писателей в Липках. Лауреат X Межрегионального фестиваля современной поэзии LOGOРИФМЫ (2014), Регионального литературного конкурса в номинации «Проза» (2015). Проза автора опубликована в литературно-художественном журнале «Мера», интернет-альманахе «Снежный ком», «Антологии короткого рассказа», составленной по итогам премии издательства «Русский Гулливер» Flash story – 2015.

 
самый мертвый
да пребудет со мной
кто измыслив ад отошел на покой
сквозь морщины на лбу прорастая травой
кто весь пепел мира сберег в груди
самый мертвый из всех
да пребудет во мне
 
 
тот кто из впадин глазницы вынет
кто в любви и смерти меня не покинет
кто сломает меня до последней кости
а потом построит как прочную стену
и перельет кровь из своей в мою вену
и скажет что черное не может быть белым
что птица не ящер, а зверь не рыба
что огонь не вода и щебень не глыба
 
 
этот мёртвый свернётся в черепе
как зародыш во чреве
он назовет весь мир до последней вещи
отделит день от ночи и сон от яви
и станет объяснять мне разными голосами
разницу между грязью и небесами
почему тень падает, а птица летит
почему кровь течёт и укус болит
 
 
так он будет кричать в мои уши
а я буду молчать пока не оглохну
и буду любить его как если бы бога
и ненавидеть как если бы чёрта
я буду целовать его страстно и долго
а потом в ярости грызть его горло
 
 
и он завещает мне стул без ножки
пустую кровать и без штор карниз
и манеру креститься
взяв в руки нож
справа налево
и сверху вниз
 

 
очевидность гложет людей как кость
лижет полость неба – стеклянный шар
отражений плот на воде был плоть
никого не спас –
умножал пожар
 
 
дом горел как куст, множил стон жильцов
что, лишившись кожи, бежали
в новь
 
 
претворять боль – в слово
и кровь – в вино
и осколки – в емкость
и воду – в кровь
 
 
сны текли сквозь жизнь
размывая след
настоящей яви, почившей в нас
догорел ли дом –
сочинить ответ
значит бросить камень на талый наст
он вчера был крепок
теперь – предаст
потому что нет ничего страшней
безответной жизни –
упрям как смерть
веер острых лезвий
в хребтах людей
что блуждают слепо
в ночной воде
 
 
всё едино –
рыба под тонким льдом
сквозь чешуйки черно глядит река
очевидность тает, суля крыло
хвойной ветки запах
звенит в руках
 
 
но блуждают люди в пустых садах
пожирая пепел, и кость, и дно
 

 
где он, каждого брат по разуму
нам казалось, он есть
просто держит дистанцию
только лица под крышами людных вокзалов
смотрят жалобно – знают, что им показалось
мы просили у жизни самую малость
но она только скалилась и молчала
 
 
мы скулили в ответ, мы всё ей прощали
были послушными, тихими, скромными
лечили себя от отчаяния
пошлыми мелодрамами, спиртом и чаем
плыли дальше и глубже, улицы рассекая
и воздух стеклом крошился
под слабыми плавниками
 
 
кто создал сизифов камень
кто поскупился на ближних
почему я не вижулица
я прошу тебя, господи
вылепи каждому близнеца
из плоти и крови
 
 
чтобы чуять умел исход всякой боли
чтобы каждую мысль исчерпал построчно
чтобы суть прозрел и отсек всё прочее
и каждый финал увенчал бы точкой
 
 
мы все инвалиды, отче
готовы лишиться и рук, и ног
и себя самих – лишь бы кто-то сберег
бисер наших идей
и вложил бы смысл в переплет недель
 
 
я прошу тебя, господи
и запомни
потом я уже не буду послушным
и если не внемлешь, выжгу всю твою сушу
вылакаю моря, выскоблю с неба звёзды
и в свои бронхи вдохну весь воздух
одумайся, господи
пока не поздно
 

 
когда позовут деревья
корой обрастем как кожей
вершиной пронзая землю
корнями вплетемся в космос
прозрением в солнце впившись
узнаем, что не напрасно
сквозь сердце летела птица
и перья искрились красным
 
 
услышав шум ветра в легких
людей проходящих мимо
слагая миры для мёртвых
и способ туда проникнуть
впустив в свои ветви воздух
под небом раскрыв ладони
истаяв горячим воском
на камни упасть не больно
живой до последней клетки
прольется полоской света
отторгнув от тела тело
вживляя пылинки в вектор
прохладной улыбки утра
вползающего сквозь шторы
дыханием прах укутав
сужая зрачок который
вбирал барельеф подушки
скульптуры из зыбких складок
и блик на каемке кружки
и контур окна куда-то
 
 
скульптуры из зыбких складок
на вечное «нет» согласны
скользя к эпицентру ада
мы счастливы и опасны
 

 
отдай всё, что есть мне, что было твоим – оставь
за тонкой коростой век пусть плавится взгляд-янтарь
ступай, но не по стеклу, усни на моей груди
пусть прожитое как сон останется позади
 
 
так просит меня близнец, приказывать он не властен
на коже он ткет узоры, сломав костяные пяльца
он прячется в каждом сне
в каждой надгробной доске
в каждом бессмертном младенце
чья колыбель в земле
 
 
близнец подкрался чуть ближе
зовет преклонить колени
я чувствую его руку
петлей на своей шее
 
 
сын мой, отец и брат, он смотрит зрачок в зрачок
всю боль и любовь земли он держит своим плечом
он плачет, таясь за дверью, подглядывает сквозь щелку
но вместо слез песок течет на сухие щеки
 
 
в нём тысячи лиц и тел слагаясь рождают лик
множество голосов сливаются в долгий крик
каждой ошибки – след, соль всех истоков слез
тончайшей иголкой боль пронзив озаряет мозг
 
 
на порванной пуповине младенец-близнец повис
налитый кровью глаз из облака смотрит вниз
из множества липких рук протягивает мне длань
отдай всё, что есть мне, что было твоим – оставь
 
 
покорно закрыв глаза, я погружаюсь в сон
вползает под веки ночь
спаси меня от него
 

 
никто не придет, свет в гостиной не жги понапрасну
ты опять за своё: «никто не умрет»
ещё немного, и мы полюбим стереотипы
что смерть уродлива, старчески немощна и бесплодна
ты говоришь: «смерти нет»
молчи
 
 
куда же нам без неё
нам, безумным, бездельникам и калекам
нам здесь нечего делать
скучно, и линза всегда застревает под веком
и вид из окна неизменно врет – люди заходят в подъезды
мы думаем: «кто-то и к нам придет»
 
 
нежданные гости в нечищеных сапогах, ради них
мы смахнули бы пыль с чемоданов и стульев
но они не приходят, словно не существуют
 
 
только не говори, что конец не наступит
что смерть заболела
недугом Альцгеймера, старческим слабоумием
не говори, что старухе не жить
мол, коса затупилась, подошвы истлели
давай купим ей туфли и сводим на карусели
пусть вспомнит детство, сладости и мороженое
 
 
чтобы жить, нам всегда не хватало кожи
нутро беззащитно, и ребра глядят наружу
а ветер насквозь продувает мясо
– дрожащее сердце, легкие, чресла, язвы
ширятся как мишени, нам не выдержать
и не спрятаться в постоянстве
 
 
ты только не бойся
смерть оклемается, встанет на ноги, выздоровеет
без неё нас вряд ли отсюда вызволят
а пока станем сильными, не хлебом единым,
слезами и кровью, и оскалом звериным
ответим миру на эти бредни
про добрых детей, счастливых родителей
про справедливость и добродетель
нам все наврали
в первом куплете
 

 
белки наших глаз прозрачны
сквозь лица текут облака
когда посыпая мир пеплом
мы курим в проеме окна
 
 
жар челюстей ищет плоть
свежим мясом пахнет в церквях
хрустят позвонки мышей
наши пальцы прозрачней дождя
 
 
наши руки невинней чем снег
а кровь белее чем воск
наши плечи – солнечный блик
мы ляжем на дно реки
чтоб ветром в листве пропасть
в черничных болотах спать
 
 
мы станем тенью синицы
росой на устах дракона
и будем бесплотно слушать
дыхание насекомых
 
 
беречь ли себя для смерти
кормить ли тревогу снами
каждый мертвец глаголет
нашими голосами
 

Сергей Васильев
Стихотворения

Сергей Евгеньевич Васильев – поэт, переводчик. Род. в 1957 г. в селе Терса Еланского района Волгоградской области. Окончил Литинститут им. А. М. Горького. Печатался в «Арионе», «Новом мире», «Знамени», «Вестнике Европы», «Золотом веке», «Дружбе народов», «Москве». Автор четырех книг стихов, в том числе «Странные времена», «Бересклет» и др. Пишет стихи для детей. Главный редактор детского журнала «Простокваша». Лауреат всероссийских премий «Сталинград», «О, Русь!», имени Расула Гамзатова. Живет в Волгограде.

 
Неба-то много, земля одна,
Ты, расплакавшаяся у окна,
Я, глядящий на мир с балкона,
И плывут печальные облака
Над рекой – будут плыть, пока
Ты прозрачна, словно икона,
Словно синицы, упавшие ниц
С нежных твоих ресниц.
 
 
Не полночь, не плач, не плеч полотно –
Нам остается только одно:
Ждать, когда дождь проснется,
Ждать, когда роща зашелестит –
И тогда лишь праведный Божий стыд
Наших грешных сердец коснется.
Пусть кометы свои распускают хвосты –
Главное, чтобы осталась ты.
 
 
Кошка в лукошке, печаль в горсти –
Я повторяюсь, Господь прости! –
Просто душа моя осиротела.
У тебя, как у Волги, большие глаза,
И плывет по России твоя слеза,
Не отделяя душу от тела.
А еще над нами стоит луна –
Желтая, как белена.
 
 
У Волги, знаешь, своя печаль –
Хочешь живи, а хочешь отчаль
С тяжелой грузной баржою
Туда, где сугробов растут лепестки,
Где сны твои небесам близки
И где смерть не будет чужою.
Ладно, родная, все будет славно –
Я не Игорь, ты не Ярославна.
 
 
Я люблю и Волгу, и эту страну,
И звенящую в тумане струну,
Кочующую повсеместно.
Отломлю ломтик лунного пирога
И узнаю вдруг, как ты мне дорога –
Тут и откроется бездна,
В которой ни верху нету, ни дна,
Только глаза твои, только ты одна.
 

 
Государство – невозможный зверь,
Оно будет и землю грызть,
Чтоб угадать, где твоя корысть
И в чем твоя благодать.
 
 
Не промахнется, дружок, поверь:
Оно любит коршунов, не голубей,
Оно способна тебя продать, –
Говорю же, оно страшный зверь.
 

 
Понимаю матерщину дворника –
Снег, метель и прочая пурга.
Снег – он будет все идти до вторника,
А быть может, и до четверга.
 
 
К воскресенью только успокоится,
Будет тихо во дворе лежать.
И метель, как белая покойница,
Дворнику не будет угрожать.
 

 
Мальчик, фразер, дуэлянт, офицер,
Взявший будущее на прицел,
 
 
Черный Кавказ, колдовская Тамань,
Арзрум и прочая глухомань,
 
 
Россия, ставшая черной дырой –
Лермонтов, вовсе не наш герой.
 

 
Бывает так, что нету хлеба
И молока, бывает так,
Что черным делается небо,
А ты от смерти в двух верстах.
 
 
Растет трава, щебечет птица –
Кто это, Заболоцкий, Блок? –
А ты, забыв с женой проститься,
Забился в темный уголок.
 
 
Неважно, кто гремит ключами
От рая, важно то вполне,
Чтоб знать, кто нам грозит ночами,
Тебе и мне, тебе и мне.
 

Сергею Калашникову

 
Лес уронил багряный свой убор,
Мороз посеребрил мой взгляд печальный,
И в этой прелести первоначальной
Живу я, милый друг мой, до сих пор.
 
 
Куда как славно по снегу брести,
А вот куда не знаю – как придется.
Вода не умерла на дне колодца,
За остальное Бог меня прости.
 
 
Я просто жил, купал ступни в росе,
Косил траву, варил уху из рыбок.
Я без ужимок жил и без улыбок,
Наверное, я жил не так, как все.
 
 
А вот теперь я думаю и злюсь –
Какой там Ленин и какой там Сталин?
Один Державин лишь монументален –
Не трусь, еще проснется наша Русь!
 
 
А за окном опять идет снежок,
Такой веселый, на бомжа похожий,
И улыбается ему прохожий,
Его воспринимая как ожог.
 
 
Мой милый друг, я сделал выбор свой –
Глоток свободы и глоток природы.
Я у волчицы принимаю роды,
За мною звезд всегда идет конвой.
 
 
Чем кончится все это? Никогда
Не кончится, а будет длиться вечно,
И будет плакать ночь, и будет течь на
Плечи мои мертвая вода.
 
 
Настанет день, хороший день такой,
Когда ты поглядишь на мир иначе,
И улыбнешься, и зайдешься в плаче,
Объятый необъятною тоской.
 
 
Потом настанет жалкая пора
Австрийцев, немцев и других французов,
И одноглазый тут придет Кутузов,
Чтоб ропот отличить от топора.
 
 
Он медленно поднимет АКМ
И поднесет его к слепому глазу –
Твой АКМ! – и страшно станет сразу
Французам, немцам и румынам всем.
 
 
Кромешный август, черный Сталинград,
Где по ночам светло лишь от бомбежек,
Где и чернобыльский рыдает ежик,
Где Бог тебе не друг и черт не брат.
 
 
Что, стало страшно? Да, ведь там солдат
Через минуты две как умирает.
Офелия в реке белье стирает,
И мерзнет от мороза супостат.
 
 
Ну что ж, придумаем другой сюжет,
Немножечко отличный от вендетты –
Там ни Ромео нет и нет Джульетты,
Да и Шекспира, в общем, тоже нет.
 
 
Гам кровь с любовью сладко рифмовать,
Там поцелуй останется на ужин,
Там ты настолько нежностью контужен,
Что девушку не уложить в кровать.
 
 
А что Россия? Что Россия – там
Безмолвствуют и водку пьют сердито,
И греки там молчат, и Афродита,
А кто и говорит, так Мандельштам.
 
 
Экклезиаст пусть тоже помолчит,
И кто его, безумного, придумал:
Иди, мол, в бездну и гори в аду, мол,
Где жизнь твоя поднимется на щит.
 
 
Вернемся в Русь. Березки тут растут,
Которых да не раз воспел Бианки,
Тут рубят головы порой по пьянке,
Кресты святые ставят так же тут.
 
 
Ах, как они сияли те кресты
На куполах высоких и прилежных.
Я так любил их, радостных и нежных,
Чтоб тоже головы рубил. А ты?
 
 
Калашникову что тебе скажу:
В дырявой нашей памяти увечной
Одна лишь дружба остается вечной,
Любовь и страсть подвластны дележу.
 
 
А впрочем, знаешь, не об этом речь –
Подумаешь, блондинки иль смуглянки,
Они, как те клубнички на полянке,
А речь о том, чтоб нашу речь сберечь.
 
 
Пусть плавают в речушке караси,
Пусть бабочки пернатые порхают,
Пусть желуди под дубом отдыхают,
Пусть длится жизнь на солнечной Руси.
 
 
О чем я? Не скажу тебе о чем.
Ты сам поймешь, пространству потакая
И времени. Гляди зима какая –
Печаль и грусть, и вечность за плечом.
 
 
Какой там космос! Видишь чернозем?
Там Мандельштам, и Пушкин, и Державин.
Не Волочкова, даже не Аршавин –
Когда б ты знал, какой мы воз везем!
 
 
Вселенский продолжается пожар,
И Бог похож на дедушку Мороза,
В одной его руке мерцает роза,
В другой – стеклянный и волшебный шар.
 
 
В котором видно все как наяву,
В котором жизнь расти не перестанет,
А роза то Снегурочкою станет,
А то пролеской прорастет во рву.
 
 
Пройдем теперь в прифронтовой лесок,
Там столько васильков и грабов грубых,
Там вечность отпечатана на трупах,
И кровь не проливается в песок.
 
 
Герой не тот, кто кушал героин,
Общаясь с веной мыслью сокровенной,
А тот, кто жил лишь жизнью сокровенной,
Как парусами Александр Грин.
 
 
Мы отвлеклись. Забыли, что вдали
Или вблизи мороз не то рисует –
Он плоть твою так нежно полосует –
Какой там к черту Сальвадор Дали!
 
 
Что Эдуард Мане, что Клод Моне,
Да, хороши, но мне милей Саврасов –
Грачи без выдумок и без прикрасов,
Но мне это достаточно вполне.
 
 
Попробуй жизнь прожить и проживешь,
Одним мгновеньем долгим начиная –
Не так, как эта бабочка ночная
Набоковская и не так, как вошь.
 
 
А как звезда, летящая в ночи,
Чтобы светить бомжу или святому,
Чтобы тебе помочь дойти до дому –
Да ладно, друг мой, лучше помолчи!
 
 
Поговорим о главном – о душе,
Которая помолвлена с судьбою,
Которая живет сама собою
На невысоком третьем этаже.
 
 
А выше солнцем говорит луна,
Кокетничает, дурочка такая,
И звезды улыбаются, сверкая, –
Важнее хлопка и нежнее льна.
 
 
И Бог опять приходит на балкон,
Чуть бородатый и чуть-чуть поддатый,
Смущенный неожиданною датой,
Которая бежит за ним вдогон.
 

 
Можно плетень и судьбу чинить,
Но такая вот жизнь начинается –
Хочется нежное сочинить,
А нежное не сочиняется.
Не потому, что ушел во тьму
Бог, как часики, тикая,
А потому, что уже никому
Не нужна эта нежность тихая.
 

 
Одиночество – это луна в окне,
Чай в стакане и жизнь в бреду.
Одиночество – это душа в огне
И постылая плоть во льду.
Хорошо-то как: ни стол накрывать,
Ни посуду потом не мыть.
Даже розами не устилать кровать –
И возлюбленной не хамить.
 

 
Пустынная степь, луна,
Ковыль, поглощённый тьмой.
Дорога всегда длинна,
В особенности домой.
 
 
Так сладко купать в пыли
Босые подошвы ног
И лишь на краю земли
Узнать, как ты одинок.
 
 
Не мытарь, не фарисей –
Когда же взойдёт заря!
Так шёл домой Одиссей,
Расталкивая моря.
 
 
Лет, может быть, через сто
И ты, ощутив предел,
Придёшь, чтоб увидеть, что
Твой дом давно опустел.
 

 
Дождик какой опять –
Шепчущий, просяной.
Спать бы теперь да спать,
И Бог с ней, с этой страной!
 
 
Да нет, говорит трава,
Не верь чужим небесам.
Вот как поставят у рва,
Так станешь травою сам.
 
 
Поймёшь лишь перед бедой,
Что ты с ней одних кровей.
А ров наполнен водой,
А глина полна червей.
 

 
Дар простоты не каждому даётся,
Лишь избранным. А прочим остаётся
Уродовать классическую речь,
Побрякивать, отпугивая граций,
Фальшивым серебром аллитераций
И сонные метафоры стеречь.
 
 
Метафора – она, брат, как синица,
И хороша, когда тебе приснится,
Связуя быстротечные века,
Свободная, не в золочёной клетке
Словарика, а на дремучей ветке
Российского живого языка.
 
 
И всё же соль не в ней. Удел невежды –
Рядить стихи в нарядные одежды,
И простота не хуже воровства,
Когда она, как нищенка с сумою,
Как с полем ветер и как снег с зимою,
С народом не утратила родства.
 
 
Ты помнишь слов обыденных свеченье,
Крестьянской речи тихое теченье
И чернозёмных мыслей торжество?
Послушаешь – и сладостно, и больно!
А чтоб достичь подобного, довольно
Быть гением, не более того.
 

 
Когда душа твоя соприкоснётся
С душой ручья, рассвета иль цветка,
В ней что-то необычное проснётся,
В чужие уходящие века.
 
 
И, ощущая страх пред небесами
И пред природой распростёршись ниц,
Ты поглядишь на этот мир глазами
Ползучих тварей и библейских птиц.
 
 
И вдруг, любуясь тем, как коромысла
Листают вечность крылышками, ты
Поймёшь, что в жизни нет иного смысла,
Чем просто жить без всякой суеты.
 

 
Пускай живут и майские жуки,
Пускай осенние кусают осы,
Пускай живут на свете мужики,
Пьют самогонку, курят папиросы.
 
 
Пускай и жизнь совсем уйдёт в распыл
На этом злом и беспредельном зное.
Ведь я не помню, кто меня любил –
Живая тварь иль существо иное.