Текст книги "Социально-психологические исследования города"

Проведенное исследование позволило выделить глубинные семантические категории, которые структурируют образы «худший город», «идеальный город», «город Москва». В основе этих образов лежат совокупности характеристик, раскрывающие образ жизни человека в городе. Причем две из них, по нашему мнению, являются наиболее важными: «реализованная возможность – неуспешность/несчастливость» (фактор «Везение») и «тревожность – уверенность в своих возможностях» (фактор «Безопасность»). Респонденты – жители мегаполиса конструируют в своем сознании абстрактные представления о «качествах» города (идеальном/худшем городе), система которых является инвариантной основой образа жизни города на определенном уровне его организации. «Качества» города – это емкие средовые единицы, вбирающие в себя структурированное содержание образа жизни. Субъект восприятия, оперируя этими единицами, так или иначе формирует и реализует в повседневности тот образ жизни, который позволяет ему оптимально реализовать свою активность. Действительно, как отмечает В. П. Серкин, сопоставление «объективных» условий проживания с описанием выявленных анкетированием преимуществ проживания в регионе подтверждает выдвинутый им же тезис о том, что «индивидуальные образы мира детерминируются не условиями жизни и деятельности, а структурой индивидуальной активности, т. е. совокупностью реализуемых в этих условиях деятельностей – образами жизни» (Серкин, 2003, c. 119).

Если человек стремится реализовать образ жизни, несоответствующий образу жизни данного города (т. е. навязанный, выработанный в процессе социализации и т. п.), его индивидуальный образ жизни не сможет стать основой для конструктивных действий и понимания из-за несовпадения временных циклов сценария, целевого пространства и реальности (Серкин, 2005). Неизбежен вывод, что лучше жить в другом месте (именно там, откуда взят образец), в противном случае навязанный образ жизни приведет к развитию «сценария отложенной жизни».

При гармонизации отношений с окружающим миром освоение нового опыта и собственная творческая переработка взаимоотношений с социумом с целью поиска оптимальных режимов функционирования требует от человека отстраненности (от конвенционального и конструктивного образа жизни), что позволяет ему взглянуть на эти отношения со стороны.

С нашей точки зрения, сетование Г. Ревзина на то, что «Москва – город, потерявший свой метафизический смысл», потому что «бывают города, в которых смысл жизни предъявлен сразу и отчетливо. Петербург – город про империю, Лондон – про свободу, Париж – про буржуазную романтику, Берлин – про рану Второй мировой войны», а Москва потеряла свою «икону», свою базовую метафору» (Ревзин, 2012), не имеет большого смысла. Как видно из результатов нашего исследования, для жителей мегаполиса важно каждый раз «восстанавливать на новом уровне комплиментарность образа мира и образа жизни» (Серкин, 2001, 2005), в котором максимально полно реализуются индивидуальные смыслы.

Бодрийяр Ж. Общество потребления. М.: Республика, 2006.

Габидулина С. Э. Психосемантика городской среды (объективные и субъективные факторы отношения горожан к элементам городского ландшафта): Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 1991.

Габидулина С. Э. Психосемантический подход в психологии городской среды и в эстетике // Психология субъективной семантики: истоки и развитие. М.: Смысл, 2011. С. 233–249.

Жданова В. Русская культурно-языковая модель пространства и особенности индивидуальной ориентации в ней // Русские и «русскость»: Лингвокультурологические этюды / Сост. В. В. Красных. М.: Гнозис, 2006. С. 5–178.

Ломов Б. Ф. Психическая регуляция деятельности: Избранные труды. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2006.

Петренко В. Ф. Основы психосемантики. М.: МГУ, 1997.

Проблемы психологической безопасности / Отв. ред. А. Л. Журавлев, Н. В. Тарабрина. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012.

Психология и окружающая среда. Сб. научных трудов. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1995.

Психология: современные направления междисциплинарных исследований: Материалы научной конференции, посвященной памяти чл. – корр. РАН А. В. Брушлинского (8 октября 2002 г.) / Отв. ред. А. Л. Журавлев, Н. В. Тарабрина. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2003.

Ревзин Г. Город ни о чем // Огонек. 2012. № 6 (5215). URL: http://kommersant.ru/doc/1867153 (дата обращения: 20.01.2016).

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т. М.: Педагогика, 1989.

Серкин В. П. Категории «образ мира» и «образ жизни» // Ученые записки кафедры психологии СМУ. Вып. 3. Магадан: Кордис, 2003. С. 110–126.

Серкин В. П. Структура и функции образа мира в практической деятельности: Дис. … д-ра психол. наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 2005.

Тарабрина Н. В., Журавлев А. Л. Психологическая безопасность: на пути к комплексным междисциплинарным исследованиям // Проблемы психологической безопасности / Отв. ред. А. Л. Журавлев, Н. В. Тарабрина. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012.

Штейнбах Х. Э., Еленский В. И. Психология жизненного пространства. СПб.: Речь, 2004.

Bentler P. M., La Voice L. A. An extension of semantic space // Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 1972. V. 11. P. 174–182.

Blass T. The man who shocked the world: The life and legacy of Stanley Milgram. N. Y.: Basic, 2004.

Krupat E. Social Psychology and Urban Behavior // Journal of Social Issues. 1980. V. 36 (3). Р. 1–9.

Krupat E., Guild W. Defining the City: The Use of Objective and Subjective Measures for Community Description // Journal of Social Issues. 1980. V. 36 (3). P. 9–28.

Levine R. V. The kindness of strangers // American Scientist. 2003. V. 91. P. 226 –233.

Low S. M. The anthropology of cities: Imagining and theorizing the city // Annual Review of Anthropology. 1996. V. 25. Р. 126–141.

Mercer C. Living in cities: Psychology and the urban environment. Middlesex, UK: Penguin, 1975.

Milgram S. The experience of living in cities // Science. 1970. V. 167. Р. 14 61–14 6 8.

Rosenthal A. M. 38 witnesses. N. Y.: McGaw Hill, 1980.

Sadalla E. K., Stea D. Psychology of urban life (Special issue) // Environment & Behavior. 1978. V. 10 (2). P. 139–291.

Simmel G. The metropolis and mental life // Reader in urban sociology / Eds P. K. Hatt, A. J. Reiss. Glencoe, IL: Free Press, 1951. Р. 562–574.

Stokols D. The paradox of environmental psychology // American Psychologist. 1995. V. 50. Р. 821–837.

Takooshian H., Solomon H. Who wants urban psychology? Keynote presentation to the 32^nd Hunter College Psychology Convention. New York City, 2004.

Урбанистика и социальная психология: город в представлении горожан[6]6
  Исследование выполнено при поддержке РГНФ 2014 г., проект № 14-03-00617 «Региональная идентичность в условиях социально-экономических изменений (на примере Нижегородской области 2002–2014 г.)».


[Закрыть]
^{Н. К. Радина}

Современная урбанистка имеет продолжительную историю развития в контексте изучения технической градообразующей и экологической систем (Wirt, 1969; Зиммель, 2002; Амин, Трифт, 2002; Глазычев, 2008; и др.). Социологическое измерение города также представлено рядом известных концепций, теорий, классических работ: об общественно-историческом развитии города К. Маркса, о западном промышленном городе XIX в. Ф. Энгельса, о городе и становлении буржуазного общества М. Вебера, о городе и духовной жизни Г. Зиммеля, «городской социологией» чикагской школы, представленной исследованиями Р. Парка, и мн. др. (Трубина, 2011). Известны исследования города в историко-культурном (Ваксер, 2006; Молодежные субкультуры…, 2009; и др.) и семиотическом (Лотман, 1999) контекстах. В то же время социальная психология города, социальная психология городских жителей изучена менее широко и известна, как правило, по исследованиям «ментальных карт» городов (Worchel, Cooper, Goethals, 1999) и экспериментам на улицах С. Милграма, проливающим свет на особенности социального взаимодействия в городах и отчасти на устройство социальных сетей (Милграм, 2000).

Многие популярные идеи, возникшие в русле социологии города, близки по содержанию психологическому осмыслению «городской тематики» – например, описанный феномен «городской образ жизни» У. Вирта (Wirt, 1969) или «городская среда» Р. Парка (Трубина, 2011). Социальное в городе в исследованиях неразрывно связано с урбанизацией, инициирующей сохранение прежних и появление новых социальных слоев, структур и групп; с интенсификацией пространственно-социальных связей; с созданием и концентрацией третичных видов деятельности (наука, управление, культура).

Социальная психология города, таким образом, является чрезвычайно востребованной и одновременно новой областью приложения эмпирической активности исследователей-психологов, описывающих городское пространство в психологическом ракурсе и психологических традициях (см. также: Купрейченко, Журавлев, 2006; и др.).

Одна из продуктивных теоретических матриц для описания психологического пространства города – теория социальных представлений, берущая начало от концепта «коллективного мышления» Э. Дюркгейма и детально разработанная С. Московичи.

С. Московичи определяет социальные представления как неиндивидуальные (групповые) когнитивные схемы, имеющие особые логику и язык, определяющие границы интерпретации социальной реальности и функционирующие в коммуникативном пространстве (Емельянова, 2006). Социальные представления формулируются в рамках «практического», обыденного мышления, имеющего образный характер и свойство делать взаимозаменяемым чувственное и мыслительное, перцепт и концепт, обладающего символическим и обозначающим характером и свойствами автономности и креативности (Социальная психология, 2007).

В изучении социальных представлений ключевую роль играют коммуникативный контекст (социальные представления циркулируют в коммуникативной ситуации) и индуктивный характер анализа, учитывающий не столько теоретические размышления исследователя, сколько живую ткань обыденного мышления и неформализованного социального взаимодействия (Емельянова, 2006).

Реконструируя городское пространство при помощи «психологических», когнитивных или ментальных карт, возможно исследовать визуальное представление – индивидуальное или групповое – городского пространства, определяя вслед за К. Линчем типологический узор городских элементов (ориентиров, границ, районов и т. д.) (Линч, 1982). У ментальных карт определяют символические элементы и погрешности (Социальная психология, 2007), тем не менее очевидно, что изучением восприятия городского пространства не могут быть исчерпаны психологические исследования города.

Теоретический конструкт социальных представлений, будучи чувствительным и гибким исследовательским инструментом, может быть использован глобально, в контексте понимания и определения современного города его жителями, и локально, например, как инструмент изучения городского образа жизни, городских социальных институтов, городских страхов и т. д. (Радина, 2012). Анализ социальных представлений в контексте изучения города позволяет реконструировать некий «психический двойник» реального материального города, символическую площадку психологического существования и функционирования горожан – «виртуальный город», существующий и как часть индивидуального образа мира, и как разделенное общее понимание реальности, отраженное в социальном представлении.

Город в социальных исследованиях – это практически всегда конкретный город, по разным причинам оказавшийся в фокусе внимания. Среди наиболее известных городов, представленных в исследованиях, – Париж и Нью-Йорк (Милграм, 2000; и др.), Лос-Анджелес (Davis, 1992; и др.), Сан-Франциско (Ethington, 2001; и др.), Чикаго (Saarinen, 1964; и др.), Вашингтон (Рубл, 2002; и др.). Что касается российских городов, то более значительное исследовательское внимание социологов, психологов и культурологов уделено Москве (Вендина, 2013; Митрофанов, 2008; Трущенко, 1995; и др.), Санкт-Петербургу (Ваксер, 2006, Рубл, 2002; и др.), Саратову (Визуальная антропология…, 2009; и др.), Самаре (Иванова, 2003; Пидодня, 2006; и др.), Иркутску (Медведев, 1996; и др.), Белгороду (Сазонов, 2009; и др.) и некоторым другим городам России.

Представляемое исследование, посвященное реконструкции социального представления «город» у городских жителей, является частью научного проекта «Региональная идентичность в условиях социально-экономических изменений (на примере Нижегородской области 2002–2014 гг.)». Материалы, на основании которых осуществлялась реконструкция социального представления «город», были собраны согласно основным правилам извлечения социальных представлений из ткани социального взаимодействия: индуктивно и непосредственно в процессе коммуникации, сохраняя ключевые особенности обыденного мышления. Это вполне соответствует современным требованиям к организации сбора первичных данных в социальной психологии (Соснин и др., 2011).

С этой целью использовалось неструктурированное фокусированное интервью «Мой город». Респондентам предлагалось рассказать о своем родном городе трем категориям попутчиков – провинциалу из другого города, москвичу (столичный житель) и иностранцу (см. Приложение 1). Предполагалось, что история для провинциала (с максимальной идентификацией рассказчика и попутчика) будет иметь принципиальные содержательные отличия от историй о городе, рассказанных москвичу и иностранцу, которые определялись рассказчиком как более или менее «чужие» (в основе дифференциации – разная психологическая дистанция).

Все три версии истории каждого участника исследования были записаны, обработаны при помощи качественного контент-анализа (Социальная психология…, 2002; и др.), на основании которого были созданы категориальные матрицы и проведен корреляционный (коэффициент сопряженности Пирсона) и факторный (использован SPSS Statistics 19) анализ. Всего было опрошено 515 человек, проживающих в малых городах Нижегородского региона и в Нижнем Новгороде (287 женщин и 228 мужчин).

Город в матрице обыденного мышления

Истории, рассказанные участниками исследования «разным пассажирам», в большинстве случаев не совпадали, что позволило собрать корпуса текстов «историй в поезде», представляющих город «для себя» (история для провинциала), в оппозиции «провинция – столица» (история для москвича), а также «фасадную», «гостевую» историю города (история для иностранца).

В качестве примера приведем запись 2002 г., респондент – житель областного города Бор, мужчина, 31 год, образование среднее специальное (техникум).

Рассказ для провинциала:

Я своим городом горжусь: Нижний стоит на холмах на слиянии великих рек Оки и Волги. Благодаря хорошим руководителям после советского застоя наш город стал открытым, а реки только способствуют интенсивному сообщению. Ярмарка наша процветает – все благодаря удачному географическому положению. Леса красивые. Кремль – наша гордость, сколько веков стоит! Дворец спорта, цирк, надеемся, скоро будет. Грибы, ягоды, звери.

Рассказ для москвича:

Москвичам гордиться нечем. Когда я служил в армии, было у нас там несколько москвичей, так я их терпеть не мог! Я им всегда нос утирал так: «У нас в Нижнем есть ГАЗ, и наши автомобили везде, куда ни ткни. А автомобильные стекла, – говорил я, – делают для всей страны на нашем стекольном заводе». А они спрашивали: «Где ж этот Бор-то находится, что же это за Бор такой?» А я брал первый попавшийся стакан, переворачивал его, указывал на донышко со значком «Бор» (ведь стаканы тоже у нас на стекольном делают) и говорил: «Вот мой Бор, я там живу и горжусь этим».

Рассказ для иностранца:

В армии я служил на Востоке (Армения, Афганистан и т. д.). Помню, возвращался домой, подъезжал к Нижнему на поезде, так у меня слезы выступили: так соскучился. На Востоке мы и фруктами объедались, и море видели. А все равно смотрел из окна на приближающийся Нижний и думал, что лучше его нет. Как бы хорошо не было за границей, все равно тянет к родине. Это чувство притяжения до слез.

Благодаря контент-анализу (см. Приложение 2) собранных текстов были определены частотности встречаемости различных объектов, посредством которых был описан родной город (см. таблицу 1).

Согласно таблице, объекты, посредством которых описывается родной город, – природные объекты («природа», «река», «леса», «дары природы»):

У нас места богатые, но нет рядом рыбных мест. Одни заповедники. В мае наступает запрет на рыбалку, поэтому приходится ездить на Горьковское море. Там рыбнадзор и милиция поспокойнее, они более лояльны. Поэтому честно скажу: у нас не все сделано для простых рабочих, но жить можно. Природа красивая. Прокормиться можно огородом, той же рыбой (мужчина, 43 года, житель Нижнего Новгорода, образование среднее специальное).

В конструировании социального представления о городе заметное место занимает история («история», «древности», «роль в России»):

Я родилась и выросла здесь. Мой дед и отец родились в Городце, можно сказать, что я – коренная жительница. Город наш очень древний. Помню, на уроках краеведения нам рассказывали, что заложил его Юрий Долгорукий. Город очень древний, отсюда и самобытная культура, и уклад жизни. Все это откладывает отпечаток на людей и по сегодняшний день. Когда приезжают гости издалека, мы показываем им исторические места в центре города, где был кремль. Есть крепостной вал. В нашем городе умер Александр Невский. Собор не сохранился. Но сохранилась часовня (женщина, 36 лет, жительница Городца, образование высшее).

Таблица 1. Структура социального представления «город» (на основе «провинциальной версии» истории) (в %)

Примечание: * – р<0,05; ** – р<0,01** (значимость различий: угловое преобразование Фишера).

Важной составляющей города интервьюируемые считают и объекты промышленности (заводы, фабрики), отраженные в категории «заводы»:

Живу здесь с 1951 года. Не все плохо, есть и хорошее. Развивается промышленность всей области <перечисляет все заводы региона – от автомобилестроительных и металлургических до судоремонтных в малых городах региона>. У меня есть предложение – создать в Нижегородской области свое производство сельскохозяйственных машин. Это должны быть трактора мощнее «Беларуси», на гусеничных люди не хотят работать. А для частников необходима малогабаритная техника. Я думаю, организация такого производства сразу поднимет авторитет губернатора, а, может быть, и Путина (мужчина, 72 года, житель г. Семенова, образование среднее).

Кроме того, часто рассказ о городе строится как личная история персональных переживаний, открытий, надежд:

Я очень люблю свою родину, приросла к Выксе душой. После школы я поехала поступать в техникум в Рязань. Я поступила, но все равно сбежала оттуда, бросив учебу и все остальное. Так хотелось домой, что добиралась сама, не дожидаясь автобусов. Пешком этот путь занял 2 дня, в Выксу я попала в день города: так красиво и всем весело. Я зашла в парк, упала в траву и плакала от радости. Тогда я поняла, что моя душа не выдержит без Выксы – это настоящее чувство любви к родине (женщина, 47 лет, жительница Выксы, образование среднее специальное).

Типичные «городские элементы» – городская архитектура, городские праздники, «культура» (упоминание деятельности музеев и концертных залов) – уступают природным объектам, что может быть объяснено с разных точек зрения (например, недостаточной урбанизированностью провинциального города или особенностями интенциональности варианта истории о городе «для провинциала» как для себя: использован не парадный, а повседневный формат). Если же рассматривать различия в социальном представлении «город» в контексте гендерных групп[7]7
  Автор статьи придерживается классической теории социального конструирования гендера (П. Бурдье, Д. Зиммерман, И. С. Кон, Р. Коннел, Дж. Лорбер, Дж. Плек, E. Томпсон, К. Уэст и мн. др.), а также взглядов С. Бем, изложенных ею в поздних работах, – например, ее концепции «гендерных линз»), согласно которой гендер воспроизводится (социально конструируется) на основе биологического пола в процессе гендерной социализации. Результатом гендерной социализации становится более или менее культурно-типичная гендерная идентичность. Психологический анализ разных гендерных групп фактически означает идентификацию и интерпретацию особенностей воспроизведения мужской и женской группами гендерных норм, ценностей, статусов и т. д. в изучаемом обществе.


[Закрыть], то они минимальны (категория «заводы» встречается в мужской группе статистически значимо чаще; р≤0,05). При этом доминирование объектов промышленности в историях мужчин согласуется с инструментальными ценностями мужской культуры (Thompson, Pleck, 1995), а упоминание данных объектов в женских интервью, как правило, сцеплено с «человеческим фактором» и личной историей:

Я почти 70 лет проживаю в Нижегородской области. О том, что переехала сюда, никогда не жалела. Я принимала личное участие в главных стройках для области. Сначала разрабатывали торфяное месторождение, а потом строили плотину. Самое тяжелое впечатление осталось от затопления деревень. Я видела, как вода заливает дома, сады, церкви и не могла сдержать слез сожаления. Но – увы! – эти деревни попали в зону затопления, и ничего их спасти уже не могло (женщина, 78 лет, жительница Заволжья, образование среднее).

Различия между возрастными группами согласованы с особенностями возрастной социализации и решением возрастных задач со стороны интервьюируемых. Так, молодежь (до 30 лет) в своих историях о городе статистически значимо чаще представляет город в контексте городских праздников и достопримечательностей (категории «праздник» и «достопримечательности» у молодежи встречаются чаще, чем у пожилых, р≤0,05 и р≤0,01 соответственно), а возрастная группа «средней взрослости» чаще упоминает природные объекты (категории «лес» и «река»; р≤0,05):

Мой город у меня ассоциируется прежде всего с рекой Волгой. Я родилась и выросла на ее берегах. С молодости я привыкла отдыхать на Волге. Сейчас тепло и потому я с друзьями снова собираюсь от дыхать там. Это очень приятно – побывать на Волге с компанией лучших друзей. Обязательно с шашлыками, ловлей рыбы и ухой. Если у меня возможность такого отдыха исчезнет, то жить станет намного скучнее (женщина, 45 лет, жительница Заволжья, образование среднее).

Уровень образования более всего связан с различиями рассказанных историй. Рассказчики с более низким уровнем образования, представляя город, чаще говорят о природных объектах (категории «природа», «леса»; р≤0,01), в то время как рассказчики с более высоким уровнем образования – об истории и архитектуре (категории «архитектура», «история», «герои прошлого»; р≤0,05):

Название «Лукоянов» вам ничего не скажет, но можно сказать, что он расположен недалеко от Болдино, где жил и творил Пушкин. Самая длинная улица нашего города называется улицей Пушкина – именно по ней наш великий поэт ехал в свое имение и проезжал через Лукоянов. Там, где раньше размещался постоялый двор, в котором неоднократно останавливался сам Александр Сергеевич, – сейчас там установлен бюст поэта. В принципе, вот и все, что в Лукоянове интересного (женщина, 39 лет, жительница Лукоянова, образование высшее).

Тем не менее основные описанные закономерности в репрезентации социального представления «город» сохраняются независимо от гендерной группы, возраста или уровня образования: пять верхних позиций в рейтинге частотности из 20 категорий занимают «природа», «река», «личное», «заводы» и «леса». Следовательно, центральные элементы социального представления «провинциальный город»[8]8
  Центральные элементы социального представления определяются преимущественно посредством выявления частотности категорий, его составляющих (Социальная психология, 2007).


[Закрыть] – это городские (парки, скверы, городская набережная) и не городские (леса, ягоды, грибы, рыба как добыча) природные объекты, т. е. социальное представление о родном городе автоматически включает ядро социального представления о «родной земле» в целом.

Интенциональные версии социального представления «город»

Поскольку в процессе исследования были получены различные версии историй о городе, следующий этап анализа предполагал включение аспекта интенциональности в сравнение историй, пред назначенных для провинциала («своего»), москвича («другого») и иностранца («чужого»). Для этого из базы данных были выбраны только истории нижегородцев – участников исследования, проживающих в наиболее урбанизированном городе, промышленном и культурном центре Нижегородского региона (102 человека). На основании категориальных матриц (см. пример в Приложении 3), составленных по итогам контент-анализа текстов трех различных историй нижегородцев, был проведен факторный анализ (метод главных компонент; с использованием Varimax-вращения с нормализацией Кайзера).

Факторный анализ позволил ориентироваться не столько на частотность категорий, идентифицированных в «историях о городе», сколько учитывать связи между категориями, образующие стратегии построения историй о нем, следовательно, формирующие матрицу социального представления «город». Благодаря факторному анализу были выделены 13 ведущих факторов по итогам анализа истории для провинциала и 14 факторов в процессе анализа историй для москвича и иностранца (см. таблицу 2).

Согласно факторному анализу, версии истории о городе для провинциала, москвича и иностранца различны, при этом особенно поляризованы версии историй для провинциала и москвича. Рассмотрим более подробно первые пять факторов для каждой версии, определяющих фактически половину массива историй в каждом случае (в отношении каждой версии).

В историях для провинциала «задают тон» такие факторы, как «Экологический» («леса» – 0,85; «река» – 0,77; «природа» – 0,67), «Социально-фрустрирующий» («негативные характеристики социальной среды» – 0,51), «Позитивной личной персонификации» («герои настоящего» – 0,62; «личное» – 0,62; «роль в России» – 0,46; «изменения к лучшему» – 0,32), «Одиночества» («негативные характеристики социальной среды» – 0,46 и ряд характеристик с отрицательной нагрузкой – «визиты», «герои настоящего», «герои прошлого») и «Географический» («география» – 0,77; «природа» – 0,68). Истории для провинциала более личные, проникновенные, с неожиданной стороны раскрывающие понимание горожанами «своей территории», своего города.

Я полюбила одно место, где всегда гуляю с собакой, – район «Поющий переулок», у нас на Автозаводе. Там есть кафе «Черемушки», вокруг него одни тополя. Чувствуется деревенский уклад жизни, там хорошо мечтается. Рядом есть хлебозавод, постоянно запах свежего хлеба, поэтому веет родным и близким, как от собственного дома. Здесь дома немцы строили, поэтому они еще крепкие (женщина, 32 года, жительница Нижнего Новгорода, образование среднее специальное).

Таблица 2. Социальное представление «город» (три истории для «своих» и «чужих»)[9]9
  В таблице представлены вес каждого фактора и процент дисперсии.


[Закрыть]

В историях для москвича приоритетны факторы «Героический» («герои настоящего» – 0,92, «роль в России» – 0,88; «герои прошлого» – 0,82), «Туристический развлекательный» («достопримечательности» – 0,81; «праздники» – 0,67; «древние памятники» – 0,55; «нижегородский кремль» – 0,32), «Туристический познавательный» («география» – 0,85; «природа» – 0,73: «история» – 0,44; «нижегородская ярмарка» – 0,37), «Торгово-туристический» («объекты промышленности» – 0,73; «культура» – 0,70; «нижегородская ярмарка» – 0,56), а также фактор «Просвещенной территории» («вузы» – 0,61; «история» – 0,59). Истории для столичного попутчика по строению более сложные и комплексные, в них, как в туристических путеводителях, город представлен многозначно, с различными акцентами – на историю, природу или культуру региона. Чаще путешествуя как туристы в Москву, участники исследования «зеркально переворачивают» свой опыт, в свою очередь пытаясь представить Нижний Новгород как город, интересный для столичных жителей:

Каждый кулик свое болото хвалит. Я люблю то место, где я живу, и ни на что его не променяю. У нас в городе есть прекрасные места – откос, откуда прекрасный вид на слияние Оки и Волги. Все жители на праздники съезжаются прогуляться по Верхневолжской набережной, полюбоваться рекой. Есть у нас парк «Швейцария» – недалеко от нашего дома как раз находится. Мы с женой часто туда гулять ходим. Вообще у нас есть места, где отдохнуть, – все берега реки. Правда, бетоном заделаны, укреплены, но рыбачить с них можно, что я и делаю иногда (мужчина, 64 года, житель Нижнего Новгорода, образование среднее специальное).

Необходимо отметить, что среди всех историй для москвича ряд образовали отдельный фактор «Москвофобия» (вес фактора – 1,34), в котором отразились страхи перед столицей и противостояние в оппозиции «урбанизированная – неурбанизированная территория». Вес данного фактора изменялся в зависимости от выборки: у жителей Нижнего Новгорода было зафиксировано небольшое количество историй, отражающих негативный настрой в отношении москвичей, в то время как жители экономически уязвимых территорий (некоторых «малых городов») были настроены более негативно и даже агрессивно:

Наш город лучше в сто раз. Был в Москве: ни люди, ни город не понравились. Москва – это еще не Россия. Россия без Москвы обойдется, а Москва без таких городов, как Заволжье, не обойдется. Уезжать в крупные города – значит идти по легкому пути (мужчина, 51 год, житель Заволжья, образование среднее специальное).

В историях для иностранца доминируют факторы «Промыслово-экологический» («леса» – 0,85; «дары природы» – 0,79; «природа» – 0,57), «Географический» («география» – 0,85; «река» – 0,79), «Персонификации истории территории» («личное» – 0,75; «история» – 0,40), «Провинциально-архитектурный» («архитектура» – 0,62; «древние памятники» – 0,32; «природа» – 0,32), «Героический» («герои настоящего» – 0,82; «герои прошлого» – 0,79; «роль в России» – 0,38).

Наш город недавно стал открытым, поэтому является загадкой для иностранцев. Все, кто приезжает, влюбляется в него. За границей не был, но не думаю, что уровень жизни, которым гордитесь вы, нравится мне больше, чем то, что у меня есть. Запад – деловое что-то, люди меньше позволяют себе открываться, они закрытые, в том числе и в бизнесе. У нас больше доверяют друг другу. Вам понравится город, и вы будете приезжать и дальше. Это правда, так как у меня есть друзья в разных странах. Все они влюбились в наш город. Еще горжусь историей. Во время татаро-монгольского ига нас так и не завоевали, хотя кремль горел несколько раз (мужчина, 40 лет, житель Нижнего Новгорода, образование среднее специальное).

Общим фактором – среди доминирующих первых пяти – в историях для москвича и иностранца стал «героический» фактор, представляющий значимость города посредством особых характеристик горожан, жителей города (буквально: город – это великие люди). Общих факторов у историй для провинциала и москвича не обнаружено. Общие факторы в историях для провинциала и иностранца связаны с описанием географии, экологии и с «персонификацией» городского пространства, с представлением города как части личной жизни рассказчика.

Анализируя различное в факторах трех версий историй о городе, необходимо отметить, что особое положение «историй для москвича» обусловлено опытом длительных обсуждений роли взаимодействия столицы и провинции в общественном дискурсе (как правило, электронные и печатные СМИ), а также опытом непосредственного знакомства со столицей (например, во время поездок или общения с москвичами). С иностранцами доминирующее большинство участников исследования в реальности не встречались и не общались, поэтому данная версия истории о городе является наименее эмоциональной и категориально ненасыщенной: