Текст книги "Счастливые истории"

Счастливые истории

© ООО «ПРОЧИТАТЕЛЬ»

© Шумак Н., 2019

© Чернецкая Т., 2019

© Зубченко Н., 2019

© Забарин А., 2019

© Мамлеева Э., 2019

© Толстикова Т., 2019

© Богомолова В., 2019

© Чернышова В., 2019

© Лисицкая Т., 2019

© Королева А., 2019

© Ли М., 2019

© Шведова А., 2019

© Шанина М., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Нашему доброму Другу – замечательному дизайнеру, многодетной маме, счастливой жене и дочери – Наталье Душегрее посвящается.

Авторы сердечно благодарят:

Екатерину Неволину – нашего доброго ангела в издательстве ЭКСМО, руководителя группы российской сентиментальной прозы, и надежного редактора Виталину Смирнову, которая всегда находит для нас и доброе слово, и время;

а также Монику Гулулян – маленькую хозяйку большого дома Scenario Cafe. Без ее чуткой поддержки наши задумки не претворились бы в Жизнь. Моника, с Вами душевно и вкусно!

Истории собраны и рассказаны:

Наталей Шумак, Татьяной Чернецкой

и

Натэлой Зубченко, Мариной Ли, Александром Забариным, Венерой Чернышевой, Тамарой Лисицкой, Татьяной Толстиковой, Анной Королевой, Анной Шведовой, Марией Шаниной, Валерией Богомоловой, Эльвирой Мамлеевой.

В некоторых историях имена, а также другие подробности изменены по просьбам героев.

Авторы говорят спасибо друзьям, родным и знакомым, которые поддерживали команду в этом путешествии.

Наталя Шумак, Татьяна Чернецкая. Безголосая

Лена обожала петь и знала слова кучи арий из оперетт, а еще из легких фильмов. В ее воображении песни звучали правильно. Герои выводили любимые мелодии, обращались друг к другу. Но когда Лена сама открывала рот… Начиналась катастрофа.

Голос громкий – слуха нет.

А память на тексты прекрасная. И как с этим жить?

Музыка рвется из сердца. Хочется петь и ПЕТЬ. С утра до ночи. А мама и сестра, папа и брат, учительница и одноклассники, а позже приятели-студенты просят заткнуться, завалить хлебало, замолчать…

Ведь ей бегемот на ухо наступил. Она даже «В лесу родилась елочка» перевирает. От ее исполнения у всего подъезда молоко в холодильнике прокисает. И так далее.

Лена обожала петь. Петь не получалось. Разве что изредка и шепотом. Пока в их двушку бабушка, мама или брат с сестрой не вернулись. То есть практически никогда.

Лена молчала.

И у нее на связках и в горле росли бородавки.

Нет, не шутка.

Их убирал ЛОР-хирург, ругался, но причины называл самые дикие: вирусная инфекция, снижение иммунитета. А Лена и ее организм знали правду. Но она была неудобной и глупой. И поэтому девочка молчала.

Молчала и студентка.

Молчала молодой специалист-бухгалтер.

Молчала вполне себе крутая главбух.

Молчала жена.

Не захотела молчать будущая мать.

Только-только осознав, что беременна, нехуденькая, решительная тридцатитрехлетняя Лена, простите, Елена Валерьевна, пошла в музыкальную школу во дворе дома. Нашла пафосную преподавательницу. И попросила научить ее петь правильно. Чтобы хоть примерно в ноты попадать и мелодию не искажать.

Первая и вторая дамы с ней выдержали заниматься по неделе каждая. Хотя Лена, вернее, Елена Валерьевна, не скупилась платить. Сколько спрашивали – столько и давала, не торговалась.

Дамы разводили руками. Скорбно морщились. Мол, не получается. Лена повесила нос. Но уборщица… (ох уж эти наши немолодые феи чистоты – все видят, все знают) посоветовала обратиться к самой Людмиле Евгеньевне. Уж она-то точно поставит голос на место.

– На какое? – уточнила хмурая Елена. И услышала ехидный ответ:

– На правильное.

Решив не спорить, а попробовать в последний раз (ведь Бог троицу любит, а два опытных профессионала уже сдались), Елена пошла туда, куда ее послала уборщица, – к Людмиле Евгеньевне. Та оказалась преподавателем сольфеджио, дамой, как и наша героиня, – корпулентной, а еще очкастой, с солидным клювом и грудным теплым голосом.

И этот приятный голос говорил загадочные вещи.

– Голубушка, вы чудовище.

– В смысле?

– В прямом. Есть способности. Пусть не огромный талант, но дар. А как вы с ним обращаетесь?

– У меня что?

– Голос. Не оперный, не надейтесь. Но хороший, выразительный. Куда вы дели слух? И главное, зачем?

Елена невольно огляделась. Будто слух – живое существо и прячется за стулом или таится рядом с пианино.

Они с Людмилой Евгеньевной, которая сказала сразу, что деньги возьмет не за уроки, а за результат, стали заниматься два раза в неделю по часу. А еще каждый день Елена выполняла упражнения и писала об этом сообщение в смс. То есть отчитывалась преподавателю.

Елена честно искала слух. Но он ускользал.

Ноты казались одинаковыми. Она не слышала разницы между до и ре. Между ми и фа… Ну и так далее. И по-прежнему не могла правильно напеть «В лесу родилась елочка».

Людмила Евгеньевна не отчаивалась. Кивала и продолжала мучить Лену. Хотя Лене казалось, что это она тиранит уши преподавателя. Иногда Людмила Евгеньевна тепло посматривала на растущий животик подопечной и говорила своим чарующим голосом:

– Повезло ребенку. Мама будет колыбельные петь.

Лена и верила, и не верила. Но не сдавалась. Честно делала упражнения. Честно слушала классику перед сном. Честно ходила на занятия.

И однажды ЭТО произошло. На уроке она вдруг услышала, как из-под быстрых пальцев преподавателя выскакивают не «не пойми какие звуки», не отличимые друг от друга, а те самые до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до…

Она сначала не поверила себе. Потрясла, как щенок овчарки, головой. Будто в ушах провернули ключик. Или убрали какую-то заслонку. Фильтр невидимый промыли.

Мир изменился.

Лена четко слышала разницу. До совсем не походило на ре. А перепутать ми и фа было невозможно.

Видимо, это отразилось в ее глазах.

Людмила Евгеньевна осознала момент и порывисто обняла ученицу.

А потом стала нажимать клавиши и спрашивать совершенно счастливым голосом:

– Что это?.. Так. А это? Отлично… А теперь?

И зажмурившаяся Елена пила звуки, как живую воду. Отвечая правильно. Ни одной ошибки.

На следующий день Елена принесла конверт с деньгами. Людмила Евгеньевна заглянула в него. Улыбнулась. И вдруг попросила всю сумму отдать на операцию мальчику из их школы. Протянула листочек с адресом:

– Им как раз не хватает.

Елена не спорила. Мальчик так мальчик. Спросила позже, почему, и услышала неожиданное:

– Я так почувствовала.

Людмила вообще много чувствовала. И доверяла этому. А руку мальчику отремонтировали в лучшем виде. Он вернулся к занятиям. Людмила Евгеньевна позже показала его Лене. Мол, смотри – играет. И как! Чудесно!

– Мы обе ему помогли. Здорово же?

Они занимались почти до момента Икс. Елена уже ушла в декрет. Учили детские песенки, колыбельные убаюкивающие и, наоборот, утренние бодрящие.

Елена тихо напевала по дороге в роддом, чем нервировала фельдшера «Скорой». Пела в зале на столе, чем удивляла видавших виды акушерку и врача.

У нее в душе распускались огненные цветы. В животе было очень горячо. Но совершенно ни капельки не больно.

Это называется самоанестезия. И у белых женщин считается огромной редкостью.

А вот в Америке индеанки, пока добрые янки их не покорили, не загнобили и не загнали в резервации, без боли рожали чуть ли не все поголовно. Может быть, легенды врут, конечно.

Елена быстро и также легко, без страданий родила и второго здорового ребенка. И третьего.

Пацаны все трое обожают голос мамы. Она почти любую работу по дому делает, напевая. И мечтает о дочке.

Офис? А зачем? Дела мужа так поперли в гору, что Елена сидит дома, занимается детьми, семьей, лишь немножко для карманных денег себе, да и чтобы профессию не забыть, настукивает по вечерам в программе на компе, ведет дела одной фирмы…

Муж говорит, что песни у его жены – волшебные. Поэтому ему и везет. Может, так и есть.

Натэла Зубченко. Алопетянка

Мир рассыпался в 15. Теперь она ненавидела ночи, забыв про спокойный сон. Ненавидела физкультуру, где ее тайна могла раскрыться в любой момент. Ненавидела игривый южный ветер, норовящий всем на свете показать, какой она стала. Она даже имя свое ненавидела. Венера. Богиня красоты. Смешно и горько.

Мама успокаивала, водила по врачам. Те радостно сверкали фальшивыми улыбками. Говорили, что все наладится. Вот еще эти витаминки. Вот эта процедурка. И еще одна, и еще. Ах, это все от стресса. Ах, сходите к психологу.

На первом курсе начались дикие головные боли. Она горько улыбалась, слушая привычное: «Ах, это все от стресса…» Куда же его деть, этот стресс? Если каждый пойманный взгляд взрывается внутри адреналином: «Что не так? Парик съехал? Теперь все знают?» Контроль. Тотальный контроль! Она так устала…

А еще она теперь не выносила рекламу и боялась мостов. С рекламных щитов на нее смотрели красотки с безупречными локонами. На мостах взгляд скользил вниз. Вода завораживала черной спокойной прохладой. И все чаще хотелось нырнуть в нее и забыть. Обо всем. Навсегда. Вот только маму жалко…

Все произошло как-то просто и обыденно. Не было фанфар и молний. Не было мгновенного узнавания. Все было не так, как пишут в романах. Знойное южное лето, фонтан в центре города. И спокойное: «Привет». Они знали друг друга давно. Симпатичный сын друзей ее родителей. Симпатичный. А она…

– Я – бракованная! – как с моста в Волгу.

Пусть уж лучше сразу. Сейчас она увидит в его глазах шок, который он будет мучительно пытаться скрыть. И от этого станет еще больнее. Но лучше так. Чтобы не мечтать…

– О чем ты?

– Знаешь, что такое алопеция?

– Нет. Расскажи.

– Я покажу.

И рука стягивает с головы парик…

– Вот. Ужас же. Правда?

И страх увидеть отвращение в его глазах. Что? Что он говорит? Что? Не может быть.

– Я тебя люблю.

В день свадьбы она, как все невесты, сидела в кресле у парикмахера. Волосы выросли. «Сила любви», – смеялась мама.

Она больше не смотрела вниз с моста. Смотрела в небо и видела звезды. Они не погасли, даже когда врач сказал: «Выбирайте». Беременность. Что может быть лучше? Ребенок! Их ребенок! И гормонально гарантированный стресс. И снова гладкая, без волос голова.

Когда брала дочку на руки в первый раз, трогала робкий пушок на ее головке, считала пальчики и смотрела в ошалело-счастливые глаза мужа, застарелая горечь перерождалась в смирение. Заплатить за ЭТО волосами?! Да сколько угодно!!! Но звезды все же подернулись облаками.

Как и когда счастье снова почти совсем исчезло? Растаяло?

Ей скоро 30. У нее – коллекция париков, платков и тюрбанов. Близкие привыкли видеть маму в косынке даже дома, где нет чужих. Не спасают поцелуи мужа. Не спасают мамины улыбки. Не спасает тепло дочки и сына. Они очень стараются, но им не понять. С алопецией она – один на один. Лысая. Ущербная.

Лысая. Ущербная. Лысая. Ущербная. Лысая. Ущербная.

И вдруг лучшая подруга говорит странное, дикое:

– А давай я подарю тебе – тебя?

В день рождения зовет на фотосессию. Настойчиво. А почему нет, никто же не увидит? В кресле у парикмахера Венера снимает парик. Вместо фена и расчесок в руках у мастера кисточка с хной. А в глазах – внимание и удовольствие.

– Вам нравится уродство? – дерзко и почти зло говорит она. Мастер приподнимает бровь.

– Мне нравится красота.

– Где здесь красота?

Мастер смотрит пристально, почти сурово.

– У вас идеальная форма головы. Такая бывает одна на миллион.

– Вы издеваетесь?

– Нет. Люди бреются. Модно же. Певички. Танцовщицы. Актрисы разные. Они снимают волосы. А под ними вдруг – бррр. Шишки какие-нибудь. Вмятинки. Скошенный затылок. Представляете?

Она пожимает плечами. И видит в глазах мастера тепло.

– А у вас невероятно красивая форма головы. Такую грех прятать.

– Правда?

После рисунков хной защелкал фотоаппарат.

Фотографии дрожат в руках.

– Это я?!

Золото шелка. Огромные глаза. Идеальный профиль. Изящный рисунок на голой коже. И ни волоска.

– Это я? О… Это я!

Через три месяца она вошла в огромный холл театра без парика. Робела. Смотрела поверх голов. Многотысячный женский форум. Как примут?

– Что? Алопеция? Я думала, это стрижка такая эпатажная.

– Ты полжизни такая? Господи, а мы и не знали, ты чего молчала?

«Мир меня любит!» – вздохнула в тот вечер Венера. Звездное небо медленно проступало сквозь облака…

Наталя Шумак, Татьяна Чернецкая. Бобренок

Анна с трудом уговорила мужа попробовать взять ребенка под опеку. Их собственные, рано рожденные в студенческом браке сын и дочь, давным-давно выпорхнули из семейного гнезда. Да еще и разлетелись по стране. Леночка с мужем-нефтяником – догадайтесь, где? Верно, очень далеко от родной Балашихи. А Сашка с женой и детьми, наоборот, на юге обустроился: обзавелся домом, участком. Виноград, домашнее вино.

Анна почти год потратила на процесс убеждения супруга, который упирался лапами. У него было несколько примеров неприятных и неудачных усыновлений в ближнем круге: у коллеги по работе, у старого приятеля и у тренера в зале. Так что вписываться в провальное, по его мнению, дело он не хотел. Но Анне загорелось.

А она была и есть натура деятельная и решительная. И явный лидер в их семье.

Леша посопротивлялся, потом махнул рукой. Даже сходил пару раз на занятия для приемных родителей. Подписал бумаги и приготовился к самому худшему. Нет, жене он кивал. Но в душе ждал беды.

Ибо, как уже говорилось ранее, видел отвратительные истории, произошедшие с его знакомыми и их неродными детьми.

Анна читала книги, консультировалась с мамой, которая воспитала уже пятерых приемных. И все удачно социализировались. Не пошли по наклонной.

Анна знала, что медом намазано не будет. Срывы и трудности просто обязаны происходить, но готовилась с открытым сердцем. Причина – желание приложить к делу фонтан энергии, которая с годами пока и не думала убавляться? И это тоже. Но первым мотивом была жалость. Дикая жалость.

Анна почти случайно посмотрела документальный фильм про выпускников детских домов. Потом стала рыть информацию. Убедилась, что все правда. Избалованные, эгоистичные, ленивые и лживые выпускники не умеют заставлять себя учиться, работать. Только двое из десяти как-то встраиваются и растут, умнеют, а не пополняют собой ряды наркоманов, алкоголиков, бомжей, ворья и прочих асоциальных элементов. Двое из десяти!

Анна, осознав это, прониклась. Пожалела конкретно своего будущего ребенка. Решила спасти, воспитать, помочь. Не бесполезными подарками под Новый год осчастливить, не билетами на шоу или концерт завалить.

А взять домой, уделять ежедневно себя, свое время. Подкованная приемная мама. Знающая, что откупаться шмотками и игрушками – путь в яму. Что придется инвестировать в чадо часы внимания и труда. Каждый день. Снова и снова.

Леша вздыхал и ждал приемного звереныша.

Толстый серый Барсик тоже был настроен скептически, видимо, считывал отношение хозяина.

Анна видела, что муж – не в восторге. Но надеялась, что со временем втянется. Все же без детей и внуков он тоже скучал.

Так в жизни Бобровых появился Вася. Он же – «Зовите меня царь. Просто царь».

Маленький Вася, взятый домой, оправдывал худшие ожидания Леши. Врал, скандалил, писался. Ломал предметы. Разводил грязь и отказывался убирать за собой. То есть творил и вытворял по полной программе.

Но единожды побывав на работе у старшего брата Анны – кинолога Матвея, влюбился в овчарок. И это сразу дало главе семьи Бобровых – Анне надежду. Даже уверенность, что все наладится.

Васю теперь возили в питомник и домой к Матвею два раза в неделю. И этих визитов он ждал. Перед ними он даже начинал сотрудничать. Шевелился, по крайней мере. А не только требовал и просил.

Анна не расслабилась, но, как ей показалось, нащупала тропинку к сердцу ребенка.

Когда она сказала Леше, что надо брать щенка, случилась неожиданная вспышка гнева. Муж заорал, что одного уже взяли. Спасибо большое. И достаточно этой таблетки счастья. Второе писающее, скулящее и воющее он не перенесет.

Анна оказалась в патовой ситуации. Муж уперся. Васю она пока продолжала возить в гости к брату, а раз в неделю и на работу к нему. Но это выматывало. Долгие часы дороги в два конца.

Анна пробовала уговорить мужа. Леша – ни в какую. Нет. Щенок – равно развод. Осознай, женщина.

Она только-только поняла, как быть с Васькой. Как ему помочь растить в себе внутренний стержень. Прогулки с щенком и забота о нем – были намечены главными вешками пути в светлое будущее.

И тут – контрреволюция. Мятеж в доме.

Расстроенная Анна пожаловалась по порядку: Барсику, подружке Свете, жене Матвея – Людмиле, самой себе и той самой приемной маме, которая уже пятерых детей подняла. Все вроде как посочувствовали, но намекнули или сказали прямо, что она, видимо, поспешила с опекой. И преувеличила согласие мужа. Не оценила, насколько Леша не одобряет идею. То есть Анна сама же и создала ситуацию, из которой теперь не знала, как выгребать. Эта горькая правда жизни ей сейчас совершенно не помогла.

Вася подрался в садике. На следующий год он должен идти в школу. У Васи обострились все болячки разом. И гайморит, и гастрит, и пять свежих дыр в зубах появилось чуть не за одну неделю. Практически мгновенно. А Вася и стоматологи заслуживали отдельного эпического повествования. Об этом – в другой раз. Васина левая нога, которая чуть короче правой и поэтому в специальной обуви, взялась нещадно болеть. Операции планировали, но позже. Более того, прогноз на полное исправление дефекта у врачей был благоприятный. Но это счастье когда еще случится! Оно – впереди. До этого светлого момента – попробуй дотяни сегодня.

Анна обиделась на мужа. Постаралась помириться, но только сделала хуже. В процессе общения обменялись упреками и поругались еще сильнее.

Анна чувствовала себя в безвыходной ситуации. Но мысль сдать мальчика обратно ей в голову не приходила. Она заранее себе так все поставила. Что бы ни случилось – наш, мой. Будем разгребать. Или, не дай бог, мучиться. Но не вернем.

Вася козлил. Муж угрюмо молчал. Полные штаны счастья в семействе.

Анна понимала, что не справляется. Сын родной ей так и заявил, что, мол, облажалась ты, мать. Анна бросила трубку. Действительно, попытка пожаловаться Сашке вылилась в ссору теперь уже с ним.

Сама виновата.

Сама – молодец.

Допустим. А делать-то что?

На этом самом месте, ну, если честно – на выходе из подъезда, Анна и сломала ногу.

Упала она на глазах у Васи. Сдерживалась, чтобы в голос не орать. Кусала губы, шепотом ругалась. Телефон как раз был в руке – выронила, вдребезги. Даже не позвонить.

Вася бегал вокруг лежащей на мокром снегу Анны, отчаянно хромая. Хорошо, что соседка пришла на помощь. Столетняя бабуся увидела картину в окно. Вызвала «Скорую».

Анна еще и головой ударилась при падении. Хороший такой сотряс словила. С тошнотой и рвотой.

Васю успела пристроить к той самой соседке. С просьбой – не обижать! И хоть немного ее слушаться.

От этого указания обалдели оба – и приемный сын, и бабка-соседка. Они в изумлении посмотрели друг на друга.

Не обижать? Хоть немного слушаться? Что?

И ушли домой.

А Анна уехала в больничку.

Перед молодым врачом «Скорой» было стыдно за испачканное пальто, вонь, за грязь на штанах. Нашла о чем думать, да?

Врач тоже так считал. Не особо слушал извинения. Пожелал выздоравливать, сдал в приемный покой. И полетел дальше – собирать очередных попаданцев-расшибанцев. Гололед в травме – горячее время.

В отделении после операции Анна слишком много плакала. Она долго, всю жизнь запрещала себе слезы и бабское поведение. А тут как прорвало!

– Что, сложный перелом, со смещением? Осколки? А-А-а-а-а-а… (всхлипывания, первые слезы).

– Что, штифты? Нужна операция? Ыыыыы… И… А… а… (настоящий плач, с всхлипываниями).

– Постельный режим на месяц? Тут? В больнице? Ыыыы… И… А… (длинные рыдания).

И так далее. Вы поняли.

Анна прекратила реветь только через неделю. Видимо, слезы закончились. Так ей соседка по палате объяснила. У нее был перелом луча в типичном месте. И она боялась, что рука срастется криво. Но не плакала никогда. Как она сказала – свое уже отревела на десять лет вперед. Слезы – это как норма осадков. Должны выпасть. Так или иначе. Постепенно или сразу. Такая у соседки была теория.

Анна согласилась, что да. Ее слезы закончились.

Попросила санитарку помочь умыться. И подать зеркальце, расческу.

Беда не ходит одна. Слышали поговорку?

Ровно через два дня у Васи приключился аппендицит. Дикий приступ боли. «Скорая». Операция в ночь.

Он приполз (идти не мог) к Алексею. Разбудил, дергая за руку. Прохрипел, что больно. Напугал до полусмерти. Леша сгреб мальчика в охапку, стал звонить врачам. И уговаривать держаться. Именно так.

– Держись. Держись, мелкий.

– Что?

– Держись, говорю!

«Скорая». Детская хирургия. Алексей бегал по коридору то на анализ крови, то к врачу, держал мальчика на руках. Слушал указания. И снова повторял:

– Держись, мелкий. Держись.

Когда ребенка забирали в отделение, долго не могли разжать руки. Вася стиснул их на рубашке Алексея так, что хоть режь ткань.

Алексей не уехал домой. Дождался конца операции. Врач спустился, рассказал, что и как. И что хорошо, что привезли сразу. Не стали ждать утра. Могло прорваться. Счет шел на минуты…

Анне муж обо всем доложил через несколько дней, когда повеселевший Вася уже садился и вставал.

Выписали пацана довольно быстро. Шрамом на животе он гордился. Считал количество швов.

Анна не знала, плакать или смеяться от всех этих новостей.

Леша и Вася навещали ее через день. Иногда через два. У них же оказалось полно дел.

Вася сильно хромал. Но, по словам Леши и медиков, с ногой все наладилось. Это так, остатки.

Вася задавал очень много вопросов палатному врачу. Он после своих приключений с аппендицитом неожиданно проникся атмосферой больницы и лечения.

Просил показать снимки сломанной ноги Анны до и после операции. Что бы он понимал, да? Но слушал объяснения доктора внимательно. Потом сообщил, что ему ведь тоже будут ногу ломать, железом ее набивать. Чтобы все наладить. И ему интересно, как это все выглядит в натуре.

Не сочувствие к маме. А любопытство. Но и то – хлеб. Анна видела, что врач воспринимает интерес ребенка всерьез. И не гасит, а подкрепляет.

Потом он Анне подмигнул. И сказал, что пацан-то – с мозгами. Может, в травматологи пойдет. С такими вопросами – самое оно.

Анна ждала выписки. Считала дни. И вы-сматривала на лицах навещающих ее мужчин следы ссор. Их не было. Хмурый, но спокойный Леша – тот ли это человек, который заговорил о разводе? Хитрый, но слушающий Лешу мальчик. Тот ли это Вася, который норовил напакостить и слинять? И был готов стоять насмерть, но не мыть за собой тарелку?

Вася складывал в сумку грязные банки, кастрюльки из-под передачи. Помогал! И спрашивал время от времени, сильно ли болит нога… Нет, не столько жалел, сколько представлял, что светит ему. Но… может быть, уже и жалел?

Вася даже стал подлезать под руку. Ласкаться. Чтобы погладили по лбу. Дался расчесаться без скандала. А на следующий визит Леша привел сына подстриженным почти под ноль, как новобранец в армии. Вернее, они оба с одинаковыми прическами явились. Анна, если бы не гирьки, – упала бы в обморок с кровати. А так – лежи привязанная, не дергайся.

Попрощавшись, Леша и Вася в дверях палаты взялись за руки. Когда Анна впервые это увидела – ручка мальчика сама поднялась и нырнула в лапу Алексея, у нее к горлу подкатил комок, все внутри сжалось – ни охнуть, ни слова не сказать.

Мужчины ушли. Солидно, как слоненок и слон, который папу хоботом за хвост держит. Рядом.

Анна поняла, что не было бы счастья, да несчастье помогло. За время ее отсутствия что-то изменилось. Бобров-старший принял младшего. А младший зауважал Алексея.

Хромая Анна дома старалась не выпадать из образа. Больше смотреть на Алексея, слушать его мнение, не перебивая. В ней проснулась странная женская хитрость.

Бобров-старший выбрался на равное с женой положение в семье. А в каких-то отдельных моментах вышел и на главное.

Анна иногда прикусывала язык в буквальном смысле. Успевала. И видела, что ее мужчины без нее прекрасно разбираются и договариваются. И порой мелкий огребает наказание – стоять в углу, неделю сидеть без конфет. Но принимает это как должное.

– Сам заработал. Вот.

На вторую операцию почти через полгода (вынимать железки из ноги) Анна уходила с легким сердцем.

А дома по возвращении ее встретил широкогрудый смешной щенок.

– Мама! Его зовут Ричард. Мама, он такой красивый! Правда?

Анна не расплакалась. Мы помним, слезы кончились еще в больнице, в первый раз. Но… поняла, что в груди горячо.

Со шкафа на чехарду и беззаконие взирал распушившийся Барсик.

Ричард лаял.

Алексей ворчал, что гулять с ним будут все по очереди, а не он один.

Васька суетился, почти не хромая, нарезал круги, в центре которых был щенок, и шумно радовался:

– Папа сказал, что он умный! Он будет Ричи! Ричи! Красиво же. Да? Да?

– Да, сынок.

Он стал называть их папой и мамой.

ЗЫ: Бобровы оказались настоящей семьей. Решили, что опеку переоформят в полное усыновление. Вася от этой новости взбодрился. Принялся называть себя Бобренком.

– Кто бобренок? Я – бобренок. Мы бобры. Мы бодры. А Ричи тоже бобер?

Он стал очень много говорить. Их упрямый сын. Как прорвало. Или наоборот – наладилось.