Текст книги "Счастливые истории"

Наталя Шумак, Татьяна Чернецкая. Генеральский сынок

Аркадий закончил войну с боевыми наградами. В том числе два ордена Красной звезды. Самый молодой летчик ВОВ. Генеральский сынок? Его отец был живой легендой СССР, иначе, чем «тот самый Каманин», его не называли…

А веселый, красивый, яркий мальчишка – один из сыновей – обожал книги, музыку и самолеты.

Как проводят каникулы ваши дети и внуки?

Аркадий с семи лет все лето пропадал на аэродромах. В четырнадцать, когда шла война, потребовал, чтобы его взяли служить в подразделение отца – авиамехаником. Кто поверит мальчишке на слово? Прошел жесткий экзамен. Был признан профессионалом.

В пятнадцать после первого своего подвига стал пилотом. Летал на «У-2», был связистом.

В свободное время, в редкие минуты или часы досуга – читал, играл на аккордеоне. Старшие товарищи берегли мальчишку. Он горячился, вызывался первым на опасные задания.

Однажды, возвращаясь с документами, увидел бой за сбитый «У-2». Сел на дорогу. Подбежал к теряющему сознание раненому летчику. Услышал просьбу спасти фотоаппаратуру – это был самолет-разведчик… Снял камеру, забрал полетные карты, отчеты – все как положено. Но не улетел – вернулся за пилотом.

Совсем рядом стреляли. Наши пехотинцы старались поддержать летчиков, дать возможность улететь. Фашисты спешили захватить добычу.

Пятнадцатилетний мальчишка один, без помощи, смог вытащить из кабины раненого офицера, перенести и погрузить в свой самолет.

Как?

Нет ответа. Попробуйте просто взять кого-нибудь, кто весит в полтора раза больше вас. Вытащить его… Взвалить себе на плечо. Перенести. Поднять на высоту своего роста…

Самолет «У-2» вблизи видели? Высоту кабины представляете? Это не мотоцикл, стоящий на земле. Сначала на крыло, потом в кабину.

Аркадия много раз спрашивали об этом. Откуда взял силы? Как справился? Он отшучивался.

Красивый, веселый, с шикарным – это было модно – чубом. Немного лохматый, глазастый.

Не просто достойный сын своего великого отца…

Юный ас.

Храбрый, решительный.

Жизнь сулила великое будущее.

После победы он вернулся к борьбе за знания. Догнал своих ровесников. Сдал экзамены за десятилетку. Поступил учиться на подготовительные курсы Военно-воздушной академии.

13 апреля скончался от болезни. Ему было всего восемнадцать лет. Менингит. Спасти парня не удалось.

Его отец Николай Каманин руководил подготовкой первых космонавтов. Конечно, Аркадий не остался бы в стороне. Не тот характер.

Но…

Будем помнить.

Татьяна Толстикова. Дезертир

Во время Великой Отечественной войны Нина училась в школе, была подростком.

В 1941–42-х годах, когда немцы быстро продвигались в глубь страны, Воронежская область оказалась на линии фронта.

Нинина родная деревня находилась в тылу, но эхо войны было слышно очень отчетливо. Дети не только учились, но и работали, помогали взрослым. А еще они по очереди дежурили на вышке на окраине – считали, сколько самолетов пролетело в сторону Сталинграда.

Однажды была очередь Нины. Она пришла из школы, взяла хлеба и отправилась на дежурство. Честно смотрела в небо – насчитала четыре бомбардировщика. А тут звонок – дежурный. Сколько насчитала? Четыре? Хорошо, а теперь зайди в штаб.

Нина поспешила. Как и все подростки деревни и всей страны, она всем сердцем жаждала победы и хотела лично внести свой вклад в нее.

Пришла в штаб, поздоровалась с дежурным – ее соседом, Степанычем, пожилым уже, крепким мужчиной, но без пальцев на руках – жертвой хлебоуборочной кампании. Одну войну на передовой он уже прошел, а во вторую не взяли его.

Степаныч был не один – в углу за столом сидел и смотрел на вновь прибывшую исподлобья невзрачный мужичок средних лет, среднего роста и среднего телосложения.

– Вот, Нинко, дезертира я поймал. Мне до дому надо, а ты пока посиди, покарауль.

Нина кивнула, уселась напротив мужчины и уставилась на него в упор. Степаныч вышел. Нина с любопытством разглядывала дезертира – раньше она их не видела. Самый обыкновенный дядька, лицо не трусливое и не злое, только очень усталое. Он мог бы жить в соседнем доме. Степаныч – слева, а дезертир этот – справа.

Дезертир сидел, прикрыв глаза, минут пять.

Нина тоже расслабилась, не задремала в тепле, но размякла. И вдруг дезертир вскочил! Сна – ни в одном глазу, движения ловкие, шустрые. Перепрыгнул через лавку – и бежать.

Дверь распахнул и припустил.

Нина хоть и сразу среагировала, да не успела за ним, только рукой скользнула по куртке.

Но что делать? Ноги в руки – и припустила за беглецом огородами! Да быстро отстала. Была тогда то ли ранняя весна, то ли поздняя осень, время самых-самых болот на улицах.

Нина – 14-летняя маленькая, худенькая девочка (да чем она там питалась во время войны), вскоре потеряла дезертира из виду, такой он быстрый оказался, а еще в сапогах по размеру (Нинка-то с родными одни валенки по очереди таскали, и ей их чуть ли не держать руками при ходьбе приходилось, чтобы не вываливаться из них, покупались-то они на кого-то из старших, уже взрослых, Нининых братьев или сестер).

В общем, потеряла.

Но упорно искала. Бродила по полям да по лесу пару часов, наверное. А было страшно – а ну их там много прячется? И вообще.

В штаб Нина возвращалась – не знала, куда глаза девать. Пришла – Степаныч уже там. Смотрит вопросительно. Нина не могла на него смотреть – стыдно. Упустила, говорит. Он как кинулся бежать – я не догнала. Степаныч сделал суровое лицо. Что ж, плохо, конечно, но что делать? Иди, Нинка, домой.

Пошла. По дороге рыдает, слезы по щекам размазывает. Зашла во времянку – там мать ужин делает.

– Ты чего это, Нинко, ревешь?

– Я дезертиииира упустиииила!

– Что за дезертир такой? Откуда взялся?

Нина рассказала все в подробностях – как гналась, как искала и как в самом начале почти схватила его за рукав. Вот чего она простить себе не могла – что если бы она была поумнее да половчее, все бы было хорошо.

– Да не реви ты! Он же специально тебя позвал!

У матери, как оказалось, была своя версия произошедшего. Степаныч где-то поймал-подобрал этого, с позволения сказать, дезертира. А может, привел кто.

Степаныч – взрослый, опытный, в людях разбирается. Поговорил с этим дезертиром по душам.

А у того, кто знает, какие обстоятельства были?

Куда и зачем шел?

Может, родные у него в этих краях, пошел навестить, помочь… Но Степаныч, как человек военный, присягу дававший, должен был передать его властям, пусть занимаются. Нельзя отпускать. А по-человечески – жалко.

Вот он и позвал Нинку. И ушел специально ненадолго – чтобы дать арестанту сбежать.

В общем, так и оказалось, Нина вытянула потом из Степаныча историю дезертира.

И запомнила: в человеке главное – человеческое.

И точно можно сказать: в жизни этот принцип применяла, не зря она всегда была самой любимой учительницей начальных классов.

Валерия Богомолова. Поезд, армия, Джедай

(4 мая 2013 г.)

В поезде. Плацкарт. Москва – Волгоград. Еду. Подсаживается паренек, вроде простенький, но чувствуется в нем уверенность в себе, мужская, настоящая, несмотря на возраст и простоватый вид. Завязывается разговор, парень говорит, что едет домой, на побывку. Рассказывает интересно и со вкусом, с гордостью и за деревню, и за армию – слушаешь его и поражаешься, что, ну, боже, ну неужели есть еще люди, которые с таким жаром говорят о своей стране, о своем сельском клубе, о своем старшине, а не думают о том, как откосить от армии и свалить отсюда…

Как из другого времени.

Как из другого мира.

Смотрю я на этого паренька и не могу отделаться от мысли, что где-то не туда перевели стрелки, и едем мы вместе с этим поездом в параллельную реальность.

А паренек рассказывает, как приедет сейчас в свою деревню, как все опять соберутся его встречать, как чуть ли не на руках понесут в сельский клуб: ведь он – первый парень на деревне, ей-богу…

Я не выдерживаю и высказываю свои опасения по поводу собственного помешательства. Он смеется.

– Да, – говорит, – многие так реагируют. Но… знаешь, я вот, наоборот, так дико смотрю на тех, кто говорит, что хочет откосить от армии… И меня спрашивает, не мог ли я откосить…

Да, мог, конечно, сто раз мог, мы хоть и в деревне живем, но небедно. Но… Вот ты послушай, я служу на Кольском полуострове. Это так круто! Меня, в принципе, и до армии в деревне уважали, а сейчас на руках носят. А знаешь почему? Вот спрашивают меня: «Ты где служишь?» Отвечаю: «На Кольском». – «А чего так далеко?» – «Так это же радиосвязь, космические войска…» И понеслась! Один другому передает: «Ты слышал, у меня друг в космических войсках служит!» Тот другому: «Ты слышал, у него кореш – Джедай!!!» Вот и все. Я теперь – Джедай. До армии я был обычным парнем, а теперь я – Джедай. Как я могу откосить? Никак, я – Джедай, мне не положено. Мне галактику спасать надо…

Так что вот. Прокатилась я в плацкарте с настоящим джедаем.

PS: У меня не очень хорошо с запоминанием профназваний, так что что-то я могла перепутать, не ругайтесь. Но в целом все было именно так. Честно.

Венера Чернышева. Женщина его мечты

Красивая и жизнерадостная Оля вышла замуж во второй раз. Влюбилась по уши. Ее новый супруг Паша был военным. Мужчиной статным, крепким, широкоплечим. Он красиво ухаживал, часто дарил цветы и все время говорил, что она – «женщина его мечты».

6-летняя дочка Оли – Тася приняла и полюбила Пашу довольно быстро. А как иначе: он исполнял любые желания девочки, а самой любимой забавой у них стало катание на Пашиных плечах.

Оля была счастлива и не хотела видеть никаких мелких «но», которые время от времени всплывали в отношениях молодых супругов. Она старалась сглаживать острые углы, быстро уволилась с работы, поняв, что мужу не нравится, когда она занята и мало уделяет внимания ему и дому, с головой погрузилась в семейные дела, родила Паше сына – Мишу.

Когда Мише исполнилось три года, у Оли начало стремительно прогрессировать заболевание позвоночника: отказали ноги.

Врачи развели руками: вероятность выздоровления 50/50. Может, встанет и пойдёт. А возможно, навсегда останется прикованной к постели.

Эта новость Пашу сделала замкнутым и раздражительным. Он злился, срывал зло на маленькой Тасе, которая в свои 10 лет уже вела домашнее хозяйство, заботилась о младшем братике и делала все, чего не могла сделать лежачая Оля.

Атмосфера в семье становилась гнетущей. Для Оли – с трудом выносимой. Она смотрела на детей, на мужа и ощущала свою беспомощность.

От глубокой депрессии спасла родная тетка Евдокия. Одинокая женщина любила племянницу, как родную дочь. Узнав о ее болезни, тетка Евдокия мигом примчалась из родного города и заявила Паше, что забирает Олю на реабилитацию к себе, в Ессентуки. Вместе с ней Ека (так Оля с детства звала любимую тетку) забирает и детей. Паша не стал противиться: было видно, что текущее положение в семье его совершенно не устраивает и он рад любой возможности что-либо изменить.

В Ессентуках Оля наконец задышала: помогали врачи, ухаживала и приободряла тетя Ека, детям здесь тоже оказалось легко и весело. У Оли появилась надежда: она встанет и пойдёт!

Ради детей, ради мужа!

Беспокоило Олю только одно: Паша все реже и реже интересовался их семьей. Однажды он, наконец, приехал: румяный, с веселыми глазами. Попросил забрать сына Мишку, хотел отвезти к родителям. Оля простодушно согласилась и даже разрешила взять с собой все детские документы.

Через месяц Оля получила письмо от мужа. Поверить в это было трудно, но муж внезапно оказался бывшим. Паша объяснил ей в письме, что не видит смысла продолжать отношения. Он не верил, что Оля снова начнет ходить. Поэтому забрал у нее своего сына Мишу (поездка к его родителям была только предлогом и обманом), «заочно» (как потом выяснится, незаконно) развелся с Олей на расстоянии, отправил ее личные вещи в контейнере поездом, а в бывший дом Оли привел новую женщину.

Что испытала Оля, прочитав это письмо, объяснить почти невозможно. Это была буря эмоций – гнев, отрицание, слезы… Она чувствовала, как некогда любимый человек ударил ножом в спину. Больнее всего оказалось потерять сына: где он теперь? Кто позаботится о ее малыше?

Ека качала головой. Казалось, даже эта гром-женщина не знала, что делать в данный момент. Она гладила лежачую Олю по волосам, по-матерински жалела. Оле жалость не нравилась никогда. Она решила: надо быть сильной, кроме нее самой сыну никто не поможет.

Со следующего дня Оля начала усиленные тренировки. Она отчаянно пыталась ходить. Падала, поднималась, искала костыли и снова вставала.

Врачи не верили, но она пошла. На морально-волевых пошла.

Когда окрепла, купила билет на поезд, попрощалась на время с дочкой и теткой Екой и отправилась на поиски маленького Миши.

Оля вернулась в то место, которое когда-то считала своим домом.

Посмотрела в окна: занавески висят не ее, чужие, в безвкусных розовых цветах.

Оля зашла в подъезд и мысленно приготовилась к тому, что бывший муж, который и не предполагал, что она снова сможет ходить, теперь, увидев ее у дверей, устроит скандал.

Но Паши дома не оказалось. Соседка Дина, с чьим мужем общался Паша, встретив Олю на лестнице, побледнела, растерялась:

– Паша сказал, ты лежишь. И от детей отказалась…

От Дины Оля узнала, что бывший муж рассказал их друзьям и знакомым свою историю о «несчастной любви к жене». О том, как невыносима стала лежачая Оля, как пыталась якобы наложить на себя руки и как отказалась от него, а потом и от собственных детей, не имея сил, не желая их больше воспитывать.

А еще она выяснила в местном ЗАГСе, как провернул развод «любящий ее муж». Когда подлог вскрылся, начальница сразу же уволила виновную сотрудницу, вызвала Олю и честно, глядя в глаза, спросила:

– После этого он вам такой нужен?

– Нет, – ответила она. Сама удивляясь, что говорит спокойно.

С разводом она была абсолютно согласна.

Оставила все как есть.

Оля поняла, что Паша все тщательно спланировал. И сейчас от распирающей колючей злобы была готова уничтожить его.

В этот момент бывший муж Паша уехал с новой женой в отпуск. Малыша Мишу оставили у родителей Паши.

Как только Оля узнала это от знакомых, понеслась к ним домой. Стучала в дверь, умоляла их открыть и дать ей увидеться с сыном. Родители Паши растерялись, увидев в дверной глазок Олю – уж кого-кого, а ее появления они точно не ожидали. Вместо того чтобы спокойно поговорить с бывшей женой сына, они вызвали милицию.

Олю забрали выяснять обстоятельства. Когда все прояснилось, она вернулась за сыном, но уже не одна: с подкреплением, с той же милицией. Сына забрала. Пашу дожидаться не стала.

Знающие закон люди советовали уезжать, опасались, что она будет мстить бывшему мужу.

– Не буду, – смиренно отвечала Оля. – Время рассудит.

Один из врачей в Ессентуках сказал Оле, что в ее случае именно стресс помог собраться и преодолеть болезнь. Оля согласилась.

«Благодаря» Паше она узнала, что такое жестокость и предательство, снова научилась ходить, подниматься, когда больно упала.

Поняла, какие горы может свернуть ради своих детей.

А еще научилась прощать и прощаться…

Ей не хотелось мстить: она ехала в поезде обратно к дочке Тасе и крепко обнимала сына.

К прошлому решила никогда больше не возвращаться.

Паша в ее жизни тоже никогда больше не появлялся. О существовании сына Миши он быстро и легко забыл.

Годы прошли. Оля вернулась к профессии. Оказалась замечательным юристом, конечно, не сразу, пришлось постараться. Сейчас она – востребованный специалист. Замуж больше не вышла. Но радуется тому, что ходит, двигается, активна. Что помогает своими знаниями людям, угодившим в трудную ситуацию. Ека долго пыталась сосватать племянницу. Не оставляет эти попытки и сейчас. Оля уже не сердится. Любимой тете она многое прощает.

Оля с Екой выдали замуж красавицу Тасю, через год Оля стала счастливой бабушкой. А повзрослевший здоровяк Мишка поступил в летное училище и стал одним из лучших курсантов.

Тамара Лисицкая. Женщина-праздник

– Алло! Зайцы еще не выехали? Да нет их! Дерево уже психует! У меня тоже приличные слова сейчас закончатся! Если их не будет через двадцать минут, то пусть скачут лесом! Никакой оплаты!

Полина бежала по парковке, кричала в гарнитуру, и ей было все равно, что люди вокруг шарахаются и странно смотрят вслед. Она работала в ивент-агентстве арт-директором и имела право быть любой – злой, странной, нелепой, смешной, грубой, жестокой…

Хотя чаще всего она была просто уставшей.

Новогодняя жатва…

Ох, эти две недели декабря и первая неделя января, когда пол дымится под ногами, когда с расплавленного телефона капает прямо за шиворот…

– Алло, да, это Полина! Наш звукорежиссер уже подъезжает! Они сразу вместе с балетом будут! Ой, простите, а вы по какому мероприятию? А! Вы – корпоратив в Лесном! Да-да, конечно! Наш администратор где-то у вас там! В лесу! Сейчас перезвонит!

Любые праздничные дни были для Полины временем трудовых подвигов. А что делать? Люди хотят праздника… Готовы за это платить…

Значит, надо работать…

Ей было 30. Вернее, 29. А 30 должно было исполниться 1 января. Вот так угораздило родиться – то ли испортив Новый год, то ли, наоборот, поддержав…

Лет с 18-ти Полина перестала отмечать свой день рождения.

Ну, во-первых, потому, что друзья в этом возрасте уже предпочитали «гулять по-взрослому», а значит, все первое января просто отсыпались.

Во-вторых, она уже начала подрабатывать, и как раз в этом самом ивент-агентстве, которое тогда еще только-только начиналось. Следовательно, 1 января у нее был «новогодний чес».

Какой личный праздник, когда ты чужие праздники организуешь? Когда у тебя – по два-три параллельных мероприятия каждый день? А ведь они не взялись ниоткуда – их же еще надо организовать, подготовить, расписать, продумать, обеспечить технически – а это все делается за месяц…

Когда-то накануне двадцатипятилетия Полина решила взять отпуск на два дня и отметить этот чертов ДР. И взяла. Но не отметила. Просто провалялась на диване с бутылкой шампанского, креветками, журналами и каким-то сериалом…

Ничего не хотелось… Никого не хотелось. Просто лежать… Просто в тишине…

Нет, если бы кто-то ей позвонил и сказал: «Полина, мы тут тебе организовали шикарный праздник! Просто сядь в такси, которое уже ждет под окном, просто приезжай (можно даже не краситься), просто получай подарки, послушай речи и спокойно езжай обратно…»

Так вот, если бы кто-то это все организовал за нее, она бы, может, и согласилась…

Но кто мог организовать праздник лучше нее? Только она сама…

В общем, больше отпуск она не брала.

И в день рождения или отсыпалась, или работала на детском безалкогольном мероприятии.

– Алло, Леха? Ты где сейчас? Я понимаю, что в лесу… Где именно? У салютов? Там генератор привезли, стоят у въезда на поляну. Срочно садись на своего оленя и лети разбираться с генератором…

Но в этот раз она решила нарушить традицию. Просто потому, что 30 лет – это не 25. Это серьезно. Может, она до 31 года с этой работой уже просто не доживет?

Откладывать деньги на юбилей Полина начала несколько лет назад. С каким-то злым отчаянием – пусть будет пышно, красиво. Пусть всякая еда будет, клуб. Не самый дорогой, но любимый. И музыкантам с ведущими заплатит – а то они, конечно, по дружбе и бесплатно будут готовы отыграть. Но нет. Заплатит.

Полина даже набросала какой-то сценарий – тосты, музыка. Никаких конкурсов, она уже так устала от смеха в микрофон…

Пусть будет тихо, чинно, камерно…

Потом начала листать контакты…

А кого приглашать-то? Близких почти нет. А вот друзей-приятелей полно. Одного позовешь – другой обидится… В общем, сделала рассылку всем – и коллегам, и компаньонам… Кто сможет – отпишитесь.

Отписались человек пятьдесят… Немаленький юбилей получится…

Опять звонок. Полина на бегу попыталась распознать цифры… Какая-то Алена… Алена…

– Да, слушаю!

Голос в трубке был тихий, дрожащий:

– Полина? Привет. Это Алена. Одноклассница твоя. Помнишь?

Полина на мгновение зависла – она что, даже одноклассникам рассылку сделала? Да она даже не помнит фамилию этой Алены, и что сейчас? Наверняка начнет спрашивать, где днюху отмечать, какой дресс-код, что дарить… Блин…

– А, привет, Ален… Слушай, у меня тут запарка, можем ближе к вечеру созвониться? А лучше – завтра?

– Пожалуйста, послушай…

Эта непонятная Алена вдруг заплакала.

Полина чертыхнулась, спрятала ключи от машины обратно куда-то на дно сумки – потом снова искать будет десять минут…

– Алена? Эй! Ты там чего? Ревешь, что ли?

– Полинка, пожалуйста… Дай мне три минуты, я объясню…

– Ну, хорошо, хорошо…

Полина с тоской огляделась – проспект уже забит. Сейчас бы ехать и ехать, чтобы хоть к салюту в лес успеть.

– Полина, у меня дочка болеет. Ей три года, онкология. У нас не лечат, сказали, что только за границей… Мы прошли все консультации, надо срочно ехать. Первого января уже билеты… Я деньги полгода собирала – квартиру заложила, всех друзей и родственников подняла… Мне волонтеры помогали, на радио о нас программу делали… Мы собрали! Собрали почти всю сумму! Там не хватает трех тысяч евро!

– Эмм. – Полина все же села в машину и уже даже выруливала прямо в пробку. – Ты только успокойся, ладно? Давай я попрошу знакомых ребят с телека, они в прямом эфире как раз в Новый год…

– Полина! Сегодня надо счет закрыть! У них же рождественские праздники начинаются, а потом Новый год и… все. До конца дня сегодня! Я потому и звоню тебе, другим ребятам из класса! Я даже учителям звоню! В соцсетях всем, кто в чате, пишу! Полина, у меня всего два часа!

Алена плакала в трубку навзрыд – хрипло, грубо, без притворства. Было понятно, что выревела весь голос, все кокетство, все нежные бабьи нотки…

Вот блин… Вот же блин…

– Мне хоть сколько-нибудь! Мама моя сейчас по городу ездит, собирает у тех, кто сможет… Она подъедет, куда скажешь!

– Я в лесу буду, Алена…

Полина смотрела пустыми глазами в красные огни машин за лобовым стеклом.

Стекло засыпал снег, и белые хлопья тихо скользили вниз…

Полина просто смотрела на красные огни, а сознание четко рисовало картинку: вот Алена, немножко располневшая, крашенная в дикий блонд… Фотка в соцсетях… Полина отчетливо вспомнила, будто только что видела. А видела, может, год назад, случайно… Просто листала по какой-то нужде, и вдруг попалась страница Алены…

Ну, глянула – прикольно же одноклассницу рассмотреть… Алена как Алена, старше своих лет, в чем-то розовом… И можно было бы забыть, но…

Ребенок.

С ней на фото всюду была очаровательная малышечка с карими глазищами. Такая кукольная, такая сладкая, что Полина тогда надолго залипла – искала в меморис, смотрела альбомы. Любовалась куколкой и… так завидовала… Так жутко завидовала, понимая, что вот какая-то толстая глупая Алена держит на руках свою собственную лялечку, а она, Полина, умная, успешная, спортивная, стильная – одна.

– Хорошо, Полинка… Поняла, прости…

– Стой. А сколько лет дочке?

– Три исполнилось…

– А зовут как?

– Карина…

Карие глазки… Маленькая принцесса…

Прощай, день рождения…

– Пусть мама прямо сейчас садится на синюю ветку – и до конечной. Дай ей мой номер. Через час я передам три тысячи…

Пришлось еще искать банк, парковаться поперек тротуара… Потом метаться по пробке, пытаясь найти щель, чтобы пролезть хоть на метр вперед…

Пожилая женщина с карими глазами плакала и благодарила Полину, все пыталась обнять, сунуть ей то ли иконку, то ли фото внучки…

– Извините, я спешу!

Не хватало ей разреветься. Еще полночи корпоративить – куда с размазанной косметикой?

В лесу оставила машину на парковке и долго таскалась по расчищенным тропам, проверяла, все ли хорошо.

Генератор уже тарахтел, давал электричество и для кухни, и для сцены.

На сцене «зажигали» зайцы и диджей в ушанке… Пьяные, веселые люди на снежном танцполе орали, и праздничный крик выходил из их ртов белыми клубами.

– Ты нормально? Э!

Это подошел Леха, технический бог. Тот самый, который и салюты контролировал, и генераторы подключал, и микрофоны отстраивал, и машины парковал, и особо наглых клиентов от девушек из балета оттаскивал.

Леха был старый и верный друг, начинавший работать человеком-праздником в дремучих нулевых, вместе с Полиной.

– Все ок.

– Да я по голосу слышу, что не ок. Что, опять Дед Мороз нажрался и перепутал сани?

– Нет… Тоскливо как-то, Леха…

– Ну, так – Новый год же…

Леха засмеялся, стряхнул с валенок снег. Был он в какой-то косматой жуткой шубе, чтобы не околеть с утра в лесу. Его стильная бородка обросла сосульками, а бритые виски под толстой шапкой покрылись бисером замерзшего пота.

– Леха, ну, ты и чучело…

– Ничего, через недельку, как раз к твоей днюхе, – отмоюсь, почищу зубы, надену человеческую кожу и снова стану Иваном-царевичем… Или какой там у тебя сценарий?

– Не будет днюхи, – вздохнула и призналась Полина.

– Не понял? Ты опять решила соскочить?

– Не спрашивай…

Леха перестал улыбаться и очень внимательно посмотрел на Полину.

– Я же говорил, что случилось что-то. Рассказывай.

И Полина почему-то не стала спорить, рассказала. Так – в трех словах, нехотя, потягивая горький кофе из Лехиного хипстерского термоса.

Леха слушал, не кивал, но смотрел очень внимательно. А люди на снежном танцполе орали, свистели и обнимались…

– Я все понимаю, Полька, но… мотивация… Просто намекни хотя бы, в чем мотивация? Ты так не хотела отмечать свой ДР, что отдала деньги незнакомому ребенку?

– Нет… – Полина снова едва сдержала слезы… Снова эта картинка – малышка с карими глазами, с ямочками на щеках… – Нет… Леха, мне тридцать… А… что я… что я сделала в этой жизни?

– Ну, начинается… Мне вон 36, а я по лесу в тулупе с утра скачу…

– Ты – мужчина… Тебе можно…

– Это харрасмент!

– Я не про тулуп… Ну, просто… Просто биологические часы… Они же иначе устроены у мужчин, понимаешь? Ты и в сорок можешь ребенка родить, и в пятьдесят, а я…

Тут ее телефон зазвонил, начал ругаться, что скоро салют, а ни пиротехников, ни администраторов – никого.

И Полина с Лехой, прихватив термос, помчались в лес делать людям праздник.

Потом были еще восемь мероприятий разного уровня сложности… Потом – Новый год сразу на четырех площадках… Потом – ночь, когда Полина наконец смогла выпить шампанского…

Она проснулась 1 января в полдень.

Роскошь, шик… Никуда не надо бежать.

Еще тогда, в лесу, Леха сказал, что сам наберет клуб и попросит отменить днюху…

Это было очень великодушно: ведь отменять мероприятие в конце декабря – жестоко и бесчеловечно. Каждое мероприятие – золотое. А отмененное – дважды убыточное…

Но у Полины просто не было сил думать об этом. Она валялась в постели. Смотрела в потолок. Хотела бы погладить кошку, но кошки у нее не было.

Сварила кофе, опять забралась в постель. Открыла ноут. Начала читать новости. Нашла себе какой-то сериал, интересный по описанию…

Приготовилась открыть шампанское…

– Полька, ну? Ты где?

– Чего? – Полина с ужасом начала загружать расписание. – Я же дома! У меня день рождения! Я просила меня не трогать! Ты обещал, Леха!

– Ты офигела? Такси у входа! Бегом в машину! Можно в пижаме! Я, например, в халате еду… и в тапочках… Правда, умылся…

Блин… Полина выглянула в окно и увидела ивентовский минибус, в котором обычно возили аппаратуру. Рядом стоял Леха с букетом цветов. Полина прижала трубку к уху:

– Леха, что происходит?

– Ты забыла, что сегодня – важное мероприятие? Ай-яй-яй. И это – ведущий специалист по праздникам. Я попрошу, чтобы тебя лишили именной кружки…

– Ты можешь объяснить, куда надо ехать?

– Куда… В твой любимый клуб… Не стыдно не помнить?

– Но… Как? Я же отменила?

– Ты – да. А мы – нет.

– Кто – вы?

– Ты хочешь, чтобы я сейчас начал вызванивать зайцев?

Полина засмеялась:

– Нет… Только без зайцев, умоляю…

– Поздно. Зайцы, русалки, бразильский карнавал, диджеи, телеведущие, дилеры алкоголя, официанты, гримеры, Деды Морозы, Снегурочки и ходячие деревья уже на низком старте! А также я собрал всех твоих одноклассников, одногруппников и школьных физруков! Все ждут тебя на празднике года – на твоей днюхе! Человек пятьдесят, не меньше!

– Ты шутишь? Я же все отменила! У меня нет денег!

– У тебя есть я.

Десять этажей вниз – это слишком, Полина не видела глаз Лехи в этот момент. Но…

– Что ты сказал?

– Что у тебя есть я…

Голос Лехи был спокойный и такой… светлый… Обычно этим голосом он говорил: «Господа, сегодня праздник удался…» И начинал сворачивать свои провода.

– Повтори, я не очень…

– Может, проще спуститься вниз? У меня тут букет и одна хорошая идея для совместного праздника… Приблизительно лет на пятьдесят… Хотя я готов прожить и больше…

– Можно я не буду краситься?

– Можно я тоже сегодня без помады…

Полина оказалась внизу минут через пятнадцать. Ей было все равно, нарядная она или нет, хорошо ли лежат волосы. И уже когда дверцы лифта открылись, пришла смс-ка:

«Мы вылетели в клинику! Полина! Огромное спасибо! Каринка обнимает тебя! Ты – наше спасение! Наш праздник!»

PS: Полина и Леха вместе.

Каринка победила болезнь.