Текст книги "Цветок эмигранта. Роза ветров. Антология"

Риск

 
Я рискнула однажды родиться на свет —
он мерцал так призывно и близко —
и, наивно не зная, что выбора нет,
поддалась искушению риска.
 
 
Меня вдоволь швыряло то кверху, то вниз,
я не раз пустоту обнимала,
но теперь понимаю: оправдан был риск,
хоть не я рисковала, а мама.
 
 
И пуститься на риск соблазняла тетрадь
с разлинованной голубизною:
в ней рискнула однажды пять слов срифмовать,
не поняв, что рискую судьбою.
 
 
Я синицу поздней в заоконный простор
отпустила из рук, не жалея,
когда гордый журавль за вершинами гор
был над жизнью не властен моею.
 
 
Он однажды слетел, чтоб испить из ручья
моего, непонятно-знакомый.
Я рискнула коснуться ладонью плеча
у дверей уже общего дома.
 
 
Не лукавлю, что вовсе уже ни о чём
не жалею, но выигрыш краше.
Я рискнула вчерашним остывшим борщом
ради нынешней пенистой чаши.
 
 
Что нам завтра сулит, что стоит на кону,
и длинна ли последняя главка?
Но сегодня я только покоем рискну,
как не самой высокою ставкой.
 

Городок

 
А мне не довелось увидеть деда
в глухом провинциальном городке,
ни двор его, облитый душным цветом,
ни маленькую пристань на реке,
где он стоял, быть может, у причала,
глазами провожая пенный след.
Так вышло, что война была сначала,
а я позднее родилась на свет.
Нет ни письма, ни снимка – всё за краем,
куда ступить и заглянуть нельзя,
накрыла темнота, и я не знаю,
быть может, у меня его глаза.
Дед был не стар, когда с женою рядом
упал в песок седою головой,
но нету за кладбищенской оградой
на памятнике имени его,
и памятника нет, и нет могилы —
всё заровнял железный ураган,
но я по тем дорожкам не ходила,
а больше по проспектам дальних стран.
Чтоб стала связь неодолимо кровной,
хватило малой капельки свинца,
и я своей не знаю родословной,
за исключеньем отчества отца.
Там из трубы исходит струйка дыма,
как будто из кувшина джин, гляди!
Но для меня все меньше представимо,
что в дедов дом смогла бы я войти.
Его язык мне был бы непонятен
и непривычен жизненный уклад,
но сквозь листву мельканье светлых пятен
такое же, как много лет назад.
И городок, весною в белой пене,
зимой приняв покорно снежный плен,
стоит, уже слегка осовременен,
подштукатурен, в усиках антенн.
Покрыты черепицей новой крыши,
и в садиках такая благодать!
Но там никто мой оклик не услышит,
да мне, по сути, некого и звать.
 

«Недосмотренным сном, недодуманной мыслью…»

 
Недосмотренным сном, недодуманной мыслью,
тенью, быстро мелькнувшей под птичьим крылом,
золотистым лучом, проскользнувшим по-лисьи,
взмахом чьей-то руки за трамвайным окном;
юной радуги в небе улыбкой лукавой,
вздохом ветки, упавшей в лесную постель,
и неверной, смешной, мимолётною славой
 

Греческий салат

 
К малиновой заре добавь густую просинь,
пузырчатый присол каймы береговой
и птичий кавардак, вплетённый в гривы сосен,
раскинувших шатры над самой головой.
 
 
Я северу верна, но вот сюжет весёлый!
как, Аттика, тебе придётся эта весть:
Эгейских чистых вод танцующий осколок
есть в имени моём – признание и честь.
 
 
У рыночных лотков (здесь Азия, Европа ль?)
так плотен пряный дух – хоть режь его, как сыр,
но строгий Парфенон и страж веков Акрополь,
над городом паря, вернут ориентир.
 
 
А позже, после дня, когда жара погаснет
и ляжет сонм теней к ногам кариатид,
горячую струю оливкового масла
закат прольёт в залив и берег окропит,
 
 
и в масло окунёт – так кулинар искусный
агатовых маслин бросает горсть в салат —
он ломтик темноты, поджаренный до хруста
дорожки под ногой, до стрёкота цикад.
 
 
В низине меж холмов ночной нектар остужен,
и колко холодок вздымается со дна,
а греческий салат нам подадут на ужин:
мозаика цветов и чаши белизна.
 

Кулинарное

 
Я примостилась на краю
стола, и, ножиком сверкая,
сдираю с рыбы чешую,
счищаю слизь, водой смываю.
Всё в амальгаме чешуи:
стол, пол, передник, даже щёки.
Да, после эдакой стряпни
с уборкой будет мне мороки.
Котёл с водой как полынья.
Кидаю лук и рыбу следом,
морковь кружочками… Семья
ждёт с нетерпением обеда.
 
 
Укроп, лаврушка… Что ещё?
Душистый перец – три горошка.
Парок садится на плечо,
пока помешиваю ложкой.
И поперчу, и посолю,
заморских специй дам для вкуса,
и по тарелкам разолью
плод кулинарного искусства.
Потом немного погрущу,
что день так приземлённо прожит,
и это действо опишу,
как в оправдание, быть может.
 

«Крутится, вертится синий глобус…»

 
Крутится, вертится синий глобус,
                                            горит восток.
Под микроскопом кишат микробы.
                                            Идёт урок.
Время торопится, вскачь несётся —
                                            зачем, куда?
Круглым зрачком в глубине колодца
                                            черна вода.
Осень нахохленной мокрой птицей
                                            стучит в окно.
В небе журавль, а в руке синица —
                                            давно дано.
Это ошибка. Расставим сети
                                            на журавля.
Ночи туманны, а на рассвете
                                            белы поля.
На перекладине струи виснут
                                            и взгляд трезвей
напоминанием, здравым смыслом
                                            серьёзных дней.
Листья сгребают, и тянет сладко,
                                            сквозит дымок.
Входит учитель – в руках тетрадки.
                                            Начнём урок.
 

Татьяна Ретивова / Киев /

Татьяна Алексеевна Ретивова родилась в Нью-Йорке, в семье русских эмигрантов. Правнучка писателя Евгения Чирикова. Окончила Монтанский университет, получив бакалавр по английской и французской литературе. В 1981 г. получила магистерскую степень по славистике в Мичиганском университете. С 1994 г. живет в Киеве, в настоящее время руководит Арт-Лит Салоном «Бриколаж» и является директором издательства «Кая-ла», которое издает художественную литературу, беллетристику, и нон-фикшн.

Из цикла «Море уронов» 66
  Море уронов: игра слов по поводу легенды о древнем китайском поэте Ли-Хэ (Ли Чан-цзи), который записывал свои короткие стихи, kuei-ts'ai, на маленьких клочках бумаги, будучи верхом на своей лошаде. Каждый клочок бумаги он бросал (ронял) в черный мешочек с вышивкой, из этих клочков он каждый вечер составлял стихи.


[Закрыть]

 
Миновав, олименела.
Маргинальность заставы
О-чур-евшей мя
 
 
Заставила гекзаметром
Овладеть на перекладных.
Sic transit mundi.
 
 
Необъятная целина распоролась
Под грузом легионов с гонцами.
Стремглав раскидали они
 
 
Вехами ландшафты, про-
Питанные вражеской кровью.
Плоды перепутьев аж
 
 
Извергами извиваются.
Аксиома язычества
Сбившихся с путей.
 

 
L'ivresse de la livrette
Отождествляется однако.
Перлами до рыл,
 
 
Сагапо эллинской стопой…
След простыл лжеспаса,
Грят прикол такой-сякой.
 
 
Ну а я и так всё знаю.
И так, и так, и так.
Речитативом недочитавших.
 
 
Итака! Представляешь? Прицел.
От священной лани к Ифегении —
Шаг до жертвоприношения.
 
 
Бо, бельмо ты моё одноокое.
Раб Бжiй бузину бухающий
Взгляд жрёт автоматом, матом
 
 
Выпь изящную, пусть.
Стрелки мотострелковой
Спятили по циферблату мостовой.
 
 
Алчность алого покрова
Беспредельна. Степь аж
Вспыхивает огнями макавейскими.
 
 
Utilitas без venustas, стазис
Обречения. Люмпен раком
Перед картофелем преклоняется.
 
 
Пистис, фидес, агапэ, каритас
На фоне Афона (парентетично)
Сгустилось черное монашество.
 
 
Хронометром не пересчитаешь
С Юлия на Григорий. Хо! Мы
Вне времени! Одно про-
 
 
странство. Из зоны никак
Не выкарабкаться ежели
Мумию непогребенную
 
 
Не передать земле с пухом
Берендеевыми посланниками
Старый стиль на новый переводя.
 

 
Physica, metaphysica,
В начале же бэаше Слово!
Урон на моём глазу
 
 
Поглощает пепел, мощи
Страстотерпцев немощных,
Неутолима моя печаль.
 

 
О бездонность орбиты
Энтропично посягающая на
Лоно ока моего из-под ила.
 

 
Затянулась грамматика места,
Спряжением застегнув память.
Откроешь? Включу. Сгорела. Доста-
 
 
Ну сбежавшую по рту ртуть
Ретроградно разместившись поне-
Воле, nolens, volens. Sui generis суть
 
 
Парадигмы сдвинулась огне-
Устойчивостью своею, опередив себя.
Не мне клятвами спрягаться. Не мне.
 
 
Онемевшей до потери сознания Психее,
Утратившей опору за счет проблеска,
Снится постамент рукотворной ахинеи.
 
 
Что за? Ахинея? Катастерион отпрыска
Будущего урона. От троянской войны —
Дни считанные. Из меламподии страница
 
 
Вырвалась развернувшись одни-
ми местоимениями. Он её, она евоного.
Terza rima урона исхода родни.
 

 
Изуродованной юродивой
Склоняюсь я по небосклону
На рубеже двух столетий,
 
 
Через раз задыхаясь.
Это не сон и не мечта
А дикое Триполье степное,
 
 
Лесное, меж полынью
И ковылем. Паде ниц
Среди августовских подсолнухов,
 
 
Я шатаюсь по грядкам,
Окутанными тлёй.
Урбанизм Нового Света
 
 
За моей спиной. Нет ничего
Предсказуемее туземских
Предпосылок по поводу
 
 
Маргинальности моей.
И право, зачем я так пру
Против течения
 
 
Со своим раскольничьим
Инвентарём к изуверам,
Обрядом ковыляя в пустыне.
 
 
As quixotic as the Don.
Падишаха парадигма-
тического сдвига моего
 
 
И мне не уразуметь. Смеркается.
По земле ползут знаки и знамёна.
Три затмения за один месяц.
 
 
Воркует рать за ратью
Своими боевыми замыслами
В исполнении уродов младых.
 

 
Мои речения устья рвут,
Твои – плывут.
Слева направо,
 
 
На переправу
Рвёмся речами,
Да невдомёк.
 
 
То не звезда с звездою,
Говорят. А лаконичность
Экстаза что ли,
 
 
Эпистатичность
Гена к гену
Древа жизни.
 
 
Словом Единородным мы
В прообразы вникаем,
А в венах наши словеса
 
 
Рыдают от переграды:
Плоть, вплоть до конца
Страстной недели.
 
 
По Пилатову писанию
Исписано неким Горацием,
Coelum non animum mutant
 
 
Qui trans mare currunt…
Мои шкуры сохнут на дворе.
О Господи! Окропи мя иссопом!
 

Киев, август-сентябрь 2000 г

Ольга Львова / Эссен /

Москвичка, по профессии инженер-механик. Почти 40 лет проработала в области разработки и внедрения систем автоматического управления для нефтяной и газовой промышленности. С детства увлекается рукоделием, пишет стихи со школьных лет. С 1990 года занимается росписью по шелку и ручным ткачеством. Сотрудничала с художественными галереями Москвы и Зеленограда.

Ее работы находятся в частных коллекциях Москвы, Израиля, США и Германии. В Германии с 2009 года. Сначала жила в Буххольце (Нижняя Саксония), где прошла ее персональная выставка. С 2018 года – в Эссене. Победитель конкурса 2012 года литературного сборника «Вдохновение».

«Душа расколота на части…»

 
Душа расколота на части,
на сколах – боли конденсат.
В окно бьёт дождь, опять ненастье…
Никто ни в чём не виноват.
 
 
Шрам на душе совсем не броско —
неяркий штрих карандаша,
бескровно… чёрная полоска…
Ну что ж ты так болишь, душа?
 
 
Вот с грацией канатоходца
в дом входит полночь, не спеша…
Душа не может расколоться —
она ведь мягкая, душа.
 

Объявление

 
Я ничего не продаю
и ничего не покупаю,
и душу грешную свою
я на бессмертье не меняю.
 
 
Пике: паденье иль полёт?
Вот из тумана вечер вырос…
Пишу. Вдруг кто-нибудь прочтёт…
«Осколки счастья. Самовывоз».
 
 
И сумерки, и ветра стон,
ноябрь дождём в окно стучится…
Вы запишите телефон
на случай. Может, пригодится.
 

«Ну вот и кончились патроны…»

 
Ну вот и кончились патроны…
Один, последний, для меня.
Нет ни атак, ни обороны,
затишье на исходе дня.
Проигран бой. В пыли знамёна,
жара и призраки друзей.
И вес последнего патрона
придаст весомость жизни всей.
 

«Случайность встреч отвергнута давно…»

 
Случайность встреч отвергнута давно.
Судьба – твой приговор: «Так суждено!»
На небесах решается иль вне
земных понятий о земной судьбе.
 
 
Взгляд брошенный – как выстрел наугад.
Дыханье сбившееся, слово невпопад…
Желанье, как не вырвавшийся крик,
стон совести, морали бледный лик…
Отсутствие надежд и перспектив
и повседневности заезженный мотив.
 
 
Всё мимо, мимо… Я иду насквозь
через тоску и то, что не сбылось.
Иду сквозь ночь, ищу на ощупь свет.
Привязанность? Любовь? Названья нет…
 
 
И вечность примет прожитые дни.
Ничто не всколыхнется во Вселенной.
Я вместо: «Господи, спаси и сохрани!» —
«Спасибо, Господи!» – шепчу самозабвенно.
 

«Я строю фразы так, как строят дом…»

 
Я строю фразы так, как строят дом.
Слова, как кирпичи, во рту тяжёлы.
Чужой язык дается мне с трудом,
мне снятся суффиксы, приставки и глаголы.
 
 
Ich bin… Du bist… Да кто же я теперь?
Я – иммигрантка, Frau из России.
Германия приотворила дверь —
мы проскочили, …но мы здесь чужие.
 
 
На Родине – тоска и беспредел.
Здесь легче дышится, но нелегко живётся.
Мы выбор сделали. Журавль улетел,
синица тоже в руки не даётся…
 
 
И на распутье вечном трёх дорог
мы выбираем меньшие потери.
Ключ выброшен, и сломанный замок
висит на ручке отворённой двери.
 

«На общественных началах…»

 
На общественных началах
(это значит – безвозмездно),
принимаем на храненье
или на переучёт
ваши горести и страхи,
боль, сомнения, тревоги,
неуверенность и даже
беспросветную тоску.
Всё, что в жизни вам мешает,
всё, что кажется ненужным,
привозите, приносите,
не стесняйтесь, мы возьмём.
Станет ваша жизнь – прекрасна
и легка, и бесподобна —
без ненужных, бесполезных,
неприятнейших вещей.
Будет ваша жизнь приятна
и легка, и бесподобна,
лучезарна, и возможно,
целый месяц, даже – год!
Ну, а если вдруг поймете,
что чего-то не хватает,
что немножечко сомнений
было б, в общем, в самый раз…
Вы получите обратно
то, что сдали на храненье.
Как вам жить – решайте сами.
Мы ведь денег не берём.
 

«Я не тоскую, я живу в тоске…»

 
Я не тоскую, я живу в тоске.
Болезнь не называю ностальгией.
Мы строим замки на морском песке.
Здесь хорошо. Но только мы – другие.
 
 
Тернистый интеграции процесс
лишь с нашей жизнью может завершиться.
Жизнь! Драгоценный, тяжкий дар небес.
Ты сам решишь, с кем ею расплатиться.
 
 
Мы будем счастливы когда-нибудь, не здесь.
Алмазной россыпью сияет небосвод.
Дышу, живу… пока ещё я есть…
А рай закрыт. Наверное, учёт.
 

Чёрно-белая картина

 
Чёрная река – белые облака,
белые льдины – чёрные равнины.
Белые точки – неровные строчки,
следы проложены, снегом запорошены.
 
 
Чёрный цвет – тьма,
белый цвет – день.
Белая земля, чёрная тень.
Чёрные птицы – белые ветки.
Чёткие границы
шахматной клетки.
 
 
Заколдовало
двоичное творчество.
Белое покрывало.
Чёрное одиночество.
 

«На ощупь постигаю этот мир…»

 
На ощупь постигаю этот мир.
С тактильной памятью пытаюсь подружиться.
Как из огнём охваченных квартир
бегут, уехали. Могло не получиться.
 
 
Я вслушиваюсь, как здесь говорят.
К несчастью, понимаю очень мало.
Чужой уютный жизненный уклад…
А мы лишь гости, хуже – приживалы.
 
 
Гоняет ветер листья по земле,
пронзительна деревьев обнажённость…
И чувство одиночества во мне
рождает пустоту и отрешённость.
 
 
И журавли летят. Здесь это не в новинку.
В хрустальном воздухе отчётливее звуки…
И снова я с учебником в обнимку
танцую вальс Надежды и Разлуки.
 

Владимир Авцен / Вупперталь /

Родился 01.05.1947, Донецк (Украина). Филолог, журналист, член Международной гильдии писателей. Много лет был членом редколлегии журнала «Дикое поле. Донецкий проект». Два года вёл раздел юмора «Доля шутки» в Германском журнале «Партнёр». Редактор русскоязычного альманаха «Семейка» и трёхъязычного (русский, немецкий, английский) альманаха «На перекрёстке культур» / An der Kreuzung der Kulturen (Германия). Руководитель «Вупперлиткафе». Пишет стихи, рассказы, авторские песни. Публикации: Германия, Америка, Канада, Украина, Россия («Очень короткие тексты. В сторону антологии», НЛО; «Истоки», «Литературное обозрение», «Крещатик», «45-я параллель», «Вокруг смеха», «Литературная газета» и др.) В 1998 году разделил 4–5 место в проводимом «Литгазетой» Чемпионате страны по смеху (ЧСПС). В 2000 году – лауреат 18-го Днепропетровского фестиваля авторской песни в номинации «За поэтическое мастерство». В 2005 году – победитель в номинации «Малая проза» на состоявшемся в Греции «1-м Международном литературном и творческом фестивале русскоязычного зарубежья А.П. Чехова». В 2016 году – лауреат XIII Международного фестиваля «Поэтическое единство». В 2017 году – лауреат VII Отраслевого фестиваля авторской песни и поэзии «Песня Булата», посвященного творчеству Б. Ш. Окуджавы в номинации «Поэт»; второе место за переводы с украинского в номинации «Свеча толмача» на Всемирном поэтическом фестивале «Эмигрантская лира»; «Малый Золотой Ёрш» в номинации «Поэт» на VI Всероссийском фестивале юмористической и сатирической песни и поэзии. В 2018 году – специальный диплом «Планета друзей» от Грушинской академии за стихотворение «Памяти Натальи Хаткиной»; дипломант VIII Отраслевого фестиваля авторской песни и поэзии «Песня Булата» в номинации «Автор стихотворения, посвящённого Б. Окуджаве». Автор семи книг. Книги и альманахи становились победителями и призёрами различных конкурсов. С 2002 года живёт в Вуппертале (Германия).

Вослед…

 
Не в жилу нашему народу
ни скрип реформы, ни мятеж.
Коль в разную мы входим воду,
что ж грабли там одни и те ж?!
 

 
Любую власть, в том есть свои резоны,
блазнит от века сладкий беспредел,
их коридоры пахнут не озоном,
войдёшь и сразу чуешь – бес пердел;
но беспредел ответным беспределом
и даже революцией чреват,
и потому хотел бы, не хотел он,
правитель быть обязан хитроват;
коль дорога нательная рубаха,
когда карать зачешется рука,
не из-за благородства, из-за страха
властитель должен добрым быть слегка;
ну а народ… правительству мы тоже
не к празднику подарок, что скрывать,
за кожи цвет, за выраженье рожи
друг дружку можем запросто порвать;
исход такой немудрено провидеть,
чтоб осадить в народе эту муть,
быть вынужден плутом любой правитель,
врать ежечасно и не по чуть-чуть
про то, что все мы от рожденья братья
и что любой заточен на успех.
Весь этот срам присущ и демократии
той, что, вы правы, всё ж не хуже всех…
 

5.01–30.01. 2014

Кольцо царя Соломона:

«Всё проходит. И это тоже пройдёт».

 
Перелётных осенний отлёт,
насмерть реку укутавший лёд,
лютый зной, погубивший посевы…
Всё проходит и это пройдёт.
 
 
Боль обиды под сердце войдёт,
отболит, заживёт, зарастёт,
жизнь калечит, а время излечит…
Всё проходит и это пройдёт.
 
 
Но лейкозом малыш поражён,
юный воин железом сражён…
С их уходом как можно смириться,
велемудрый ответь Соломон?!
 

01.11.2015

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…

Р. Киплинг

 
Они сорвутся с мест, настанет срок,
Обнимутся под клич «все люди братья»!
Когда сойдутся Запад и Восток,
Бог упаси увидеть те объятья…
 

(Из моего неоконченного стихотворения. Средина 90-х)

 
Сейчас, когда из всех восточных пор
текут на Запад реки иноверцев,
я вспомнил тот с тобой давнишний спор,
и муторно мне сделалось на сердце.
Та правота моя, кому нужна?
Зачем с тобой мне было пререкаться?
Словам моим не первый раз сбываться —
в том, что случилось, – и моя вина…
 

18.11.2015

 
В тесной бочке безумного века
нам бы стать Диогену под стать,
и, повсюду ища человека,
человека – в себе отыскать.
 

 
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
 

А. С. Пушкин

Полициею узнано, что вчера в 5 часу пополудни, за чертою города позади комендантской дачи, происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком Кавалергардского её величества полка Геккерном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством г-м лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. О чем вашему превосходительству имею честь донесть.

28 января (9 февраля) 1837 года. Старший врач полиции Иоделич Жорж Шарль де Геккерен д’Антес умер в 1895 году в возрасте 83лет, и, по словам его внука Луи Метмана, при жизни «был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой, что, не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции с большой семьёй и недостаточными средствами». Третья дочь Екатерины Гончаровой и Жоржа Дантеса Леони была «до мозга костей русской», знала наизусть множество произведений Пушкина и в одной из ссор с отцом обвинила его в убийстве поэта. Возможно, отношения в семье повлияли на её душевное здоровье, и она умерла в психлечебнице в 1888 году.

Сражённый тобою, упал, привстал, опершись на колено, и выстрелил с криком «попал!», и стал оседать постепенно… Ах, что ж ты наделал, Дантес, – повеса, заморский придурок?! Конечно, он был не подарок, оплаканный нами А.С. Конечно, он лез на рожон, конечно, выпрашивал пулю, конечно, конечно… А фули ещё мог поделать бы он, когда на душе кавардак, гнетёт анонимная проза, и что-то с Наташей не так: ланиты пылают… с мороза? Он бесится ночи и дни, он места себе не находит, а бесы и их холуи вокруг день и ночь хороводят. Посланье Геккерну! Обвал. Дуэль не могла не свершиться. Но ты-то, как мог ты решиться – не в воздух, в живот наповал? Был слух: опосля ты страдал и чуть ли ни метил в монахи… По мне, так заслуживал плахи, как самый последний вандал, за то, что огонь погасил, которому равного нету, за то, что с тех пор на Руси, стрелять полюбили в поэтов. А выстрели в воздух, тебе мы пели б осанну и прочее – за ту запятую, не точку в поэмах его и судьбе…