Текст книги "Научное рецензирование в гуманитарных дисциплинах. Жанр, исследования, тексты"

Стимулированная министерством практика рецензирования диссертаций в конце 1830-х – начале 1840-х годов начала получать правовое закрепление. 10 октября 1838 г. Уваров приказал университетам высказать свое мнение о «Временном положении о присуждении ученых степеней» (1837). В связи с этим 21 декабря 1839 г. казанский попечитель представил «Проект перемен в положении на ученые степени».

Согласно его предложению мнение о представленной соискателем магистерской или докторской степени должен был высказывать факультет, который «в суждении своем обязан сказать, в чем именно заключается достоинство представляемого сочинения»[119]119
  РГИА. Ф. 733. Оп. 89. Д. 177. Л. 12 об.


[Закрыть]. Особо прописывалось требование к докторской диссертации: это «должно быть такого рода произведение, которое бы доказывало собственный взгляд на предмет, или новость изобретения, или новость в заключениях, или наконец значительность с особую целью предпринятого труда»[120]120
  Там же. Л. 13.


[Закрыть].

Профессора Университета Святого Владимира в Киеве высказали пожелание, чтобы диссертация «по крайней мере за четыре дня до дня диспута роздана между членами ученого университетского сословия, иначе невозможно будет с надлежащею основательностью делать возражения и притом такие, которые бы направлены были не против одних тезисов, не всегда представляющих вполне сущность рассуждения, но и против отдельных частей его и мыслей»[121]121
  Там же. Л. 32.


[Закрыть]. Харьковские профессора в своем донесении отмечали, что диссертация должна «приносить пользу науке»[122]122
  Там же. Л. 49.


[Закрыть].

Летом 1842 г. при Министерстве народного просвещения был учрежден особый комитет для «соглашения» мнений профессорских советов по поводу присуждения ученых степеней[123]123
  РГИА. Ф. 733. Оп. 89. Д. 178. Л. 32.


[Закрыть]. В Комитет вошли товарищ министра П.А. Ширинский-Шихматов, вице-директор Департамента народного просвещения П.И. Гаевский, академики П.Н. Фус и Э.Х. Ленц, ректор Санкт-Петербургского университета П.А. Плетнев, профессора этого же университета А.А. Фишер и П.Д. Калмыков[124]124
  Там же. Л. 32–32 об.


[Закрыть]. Среди прочего комитет определял академический статус диссертации.

Калмыков считал, что диссертация должна представлять собой «самостоятельное, подробное и основательное исследование какого-либо специального предмета науки, а не выписку или компиляцию из ученых и учебных сочинений»[125]125
  Там же. Л. 211–211 об.


[Закрыть]. Каждая диссертация должна рассматриваться всеми членами факультета, а оценка выноситься на основании подробного разбора, представленного одним из профессоров. Соискатель должен доказать, что диссертация – это действительно его собственное сочинение: для этого ему задаются вопросы. Диссертация должна быть защищена публично[126]126
  Там же. Л. 211 об.


[Закрыть].

Философ Фишер вторил ему:

Диссертация сообщится по очереди всем профессорам факультета или отделения, особенно же профессору по принадлежности предмета, для составления подробного разбора, вследствие которого сама диссертация одобрится или отвергнется и ищущий степени допустится к дальнейшему испытанию или нет. Это самое представленное сочинение должно служить текстом полному собранию факультета или отделения для подробнейшего и взыскательнейшего испытания в области тех соединенных наук, которые предписаны в проэкте таблицы Г. Тогда сделается очевидным и то, сам ли докторант сочинил свою диссертацию или он пользовался чужою помощью, что при ныне существующем публичном защищении диссертации невозможно узнать. Публичное защищение тогда может быть одною маловажною формальностью для публики, потому что в подлинности и в познаниях автора факультет уже удостоверился прежде. При ныне существующем порядке диссертации придается законом большая важность, а при всем том никогда не случается, чтобы за дурное защищение (и бывали уже при мне очень дурные), не отказывают в производстве в степень, хотя дурное защищение умственного произведения, изданного за собственное, сильно и невольно внушает подозрение о подложности оного или по крайней мере в участии услужливого помощника[127]127
  РГИА. Ф. 733. Оп. 89. Д. 178. Л. 136 об–137.


[Закрыть].

В принятом 6 апреля 1844 г. «Положении о производстве в ученые степени»[128]128
  ПСЗ РИ (Собрание второе: в 55 т. Т. 19. Отд. 1. СПб.: Тип. 2-го отд. собств. Е.И.В. Канцелярии, 1845. № 17806).


[Закрыть]. отразились основные требования профессоров. Право на экспертизу диссертаций было передано университетам, в официальном перечне документов академической аттестации впервые появилась рецензия («мнение», «разбор», «отзыв», «донесение») на диссертацию. Она «по распоряжению декана рассматривается всеми членами факультета или отделения порознь, а подробный разбор оной делает профессор или адъюнкт, к предмету коего принадлежит сочинение»[129]129
  Там же. С. 246.


[Закрыть]. «Разбор диссертации» – это служебный «пропускающий» документ, который давал допуск к диспуту для соискателей ученой степени магистра и к экзамену на степень доктора.

В официальном перечне документов академической аттестации рецензия («мнение», «разбор», «отзыв», «донесение») на диссертацию появилась 6 апреля 1844 г. в «Высочайше утвержденном положении о производстве в ученые степени», которым право на экспертизу диссертаций было передано университетам[130]130
  Высочайше утвержденное положение о производстве в ученые степени, 6 апреля 1844 // ПСЗ РИ. № 17806. С. 243–248.


[Закрыть].

Согласно Положению, магистр сам мог выбрать тему своей диссертации, но она должна была быть одобрена факультетом или отделением, в котором он до этого сдал устные и письменные экзамены. Текст диссертации «по распоряжению декана рассматривается всеми членами факультета или отделения порознь, а подробный разбор оной делает профессор или адъюнкт, к предмету коего принадлежит сочинение. Если диссертация признана будет удовлетворительною, совет университета допускает кандидата к публичному защищению своего сочинения»[131]131
  Там же. С. 246.


[Закрыть].

Для соискателя докторской степени все начиналось с того, что он представлял декану факультета текст диссертации, которая «должна подробно развивать такой предмет, который не входил в объем представленой для получения степени магистра»[132]132
  Там же. С. 247.


[Закрыть]. Затем этот текст «подробно рассматривается членами факультета, преимущественно профессором, к преподаванию которого принадлежит предмет сочинения, и потом, для доказательства самостоятельности оной, защищается автором в присутствии факультета, который не прежде как по одобрении самой диссертации и защищении оной, разрешает допустить [соискателя] к установленному испытанию»[133]133
  Там же. С. 247.


[Закрыть]. Только в случае успешной предзащиты и после проведения всех экзаменов соискатель допускался к «публичному защищению диссертации». Положение требовало заранее назначать (деканом или факультетом) не менее двух «возражателей на тезисы» (на практике, нередко назначали троих и даже четверых).

Закрепляя за профессорами право и обязанность писать рецензии на диссертации, Положение умалчивало о форме, объеме и содержании рецензии. Также ничего не говорилось о том, как поступать с рецензией после ее представления в факультет – оставить в факультетской канцелярии, отправить в совет, попечителю или министру; а также о том, следует ли ее сохранить в ведомственном архиве, вернуть автору или отдать соискателю. Попадание этих текстов в архивы носило случайный характер. Все зависело как от специфики местного делопроизводства и архивной политики государства, так и от воли участвующих в аттестации чиновников, собирающих документы канцеляристов и также университетских и министерских архивариусов[134]134
  Ильина К.А. Делопроизводственная документация как источник изучения практики управления российскими университетами первой половины XIX века: дис…. канд. ист. наук. Казань, 2011; Вишленкова Е.А., Ильина К.А. Университетское делопроизводство как практика управления (Россия, первая половина XIX века) // Вопросы образования. 2013. № 1. С. 232–255. О роли архивариусов см.: Ильина К.А., Вишленкова Е.А. Архивариус: хранитель и создатель университетской памяти // Сословие русских профессоров. Создатели статусов и смыслов. М.: Изд. дом ВШЭ, 2013. С. 328–357.


[Закрыть].

В результате поиска в фонде 733 Российского государственного исторического архива (РГИА) и в университетских фондах Москвы и Казани было обнаружено 25 отзывов на диссертации, подготовленные и защищенные на историко-филологических факультетах Московского, Казанского и Харьковского университетов. Кроме того, в протоколах испытаний на ученые степени удалось зафиксировать десятки «определений» факультетских советов о рассматриваемых диссертациях, часто включавших в себя частичный пересказ разборов диссертаций и упоминание о наличии письменных мнений профессоров.

В середине XIX в. оценивание диссертации в Казани проходило по следующему сценарию: профессора получали диссертацию (а не получив просили занести это в протокол – тем самым снимая с себя ответственность за принятое коллегами решение[135]135
  Так, профессор Фатер в протоколе обсуждения диссертации Булича оставил помету: «я не получил диссертацию г[осподин]а Булича. Ф. Фатер». См.: НА РТ. Ф. 977. Оп. Историко-филологический факультет. Д. 509. Л. 4 об.


[Закрыть]), читали ее, потом на отдельном заседании заслушивали коллегу, которому было поручено составить разбор, беседовали с соискателем, главной задачей которого было доказать «самостоятельность своего труда». Например, диссертация А.И. Артемьева «Имели ли варяги влияние на славян и если имели, то в чем оно состояло», защищенная 18 февраля 1846 г., «была сначала подробно разобрана г[осподином] орд[инарным] пр[офессором] [русской и всеобщей истории Н.А.] Ивановым, потом читана всеми членами отделения, которые, согласно с мнением г[осподина] проф[ессором] Иванова, нашли диссертацию г[осподина] Артемьева совершенно удовлетворительною для получения искомой им ученой степени»[136]136
  НА РТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 5677. Л. 3 об. Таков же механизм разбора диссертаций по классической филологии (НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 2683. Л. 5) и востоковедению (НА РТ. Ф. 977. Оп. Историко-филологический факультет. Д. 550. Л. 7).


[Закрыть].

В Казанском университете в 1844–1863 гг. было защищено 14 диссертаций, девять из которых по классической филологии[137]137
  Кричевский Г.Г. Указ. соч. С. 96–99.


[Закрыть]. В делах историко-филологического факультета Казанского университета сохранилось семь (из восьми) рецензий по классической филологии, написанных в 1844–1850 гг. профессором Фридрихом Фатером (1810–1866)[138]138
  Sandys J.E. A History of Classical Scholarship. Vol. 3: The Eighteenth Century in Germany, and the Nineteenth Century in Europe and the United States of America. Cambridge: The University Press, 1908. P. 389.


[Закрыть]. Он был сыном кенигсбергского профессора философии, получил образование в Берлинском университете. В 1840 г., после защиты в Галле докторской диссертации по классической филологии, стал профессором греческой словесности и древностей Казанского университета. Рецензии профессора Фатера – это небольшие тексты (на одну-две страницы) на латинском или русском языках. Главными критериями для Фатера в оценке диссертаций были «самостоятельность», «основательное знание» предмета исследования, которое включало в себя знакомство с источниками и литературой по теме, вклад в исследование темы, а также логичность изложения и научный язык сочинения[139]139
  НА РТ. Ф. 977. Оп. Историко-филологический факультет. Д. 508. Л. 3; Д. 512. Л. 13.
  Подробнее о деятельности Фатера и его рецензиях см.: Ilina K. German Classical Philologists at Russian Universities in the 1840s–1850s // History of Education & Children’s Literature. 2017. Vol. XII. No. 2. P. 263–277; Ильина К.А. Фридрих Фатер и Карл Гофман: филологи-классики из немецких университетов в России в середине XIX века // Сад ученых наслаждений: сб. тр. ИГИТИ к юбилею профессора И.М. Савельевой / отв. ред. Е.А. Вишленкова, А.Н. Дмитриев, Н.В. Самутина. М.: Изд. дом ВШЭ, 2017. С. 171–182.


[Закрыть].

В противоположность Казанскому, историко-филологический факультет Московского университета был силен своей исторической частью: из 34 диссертаций, защищенных в 1844–1863 годах, 15 было посвящено всеобщей и русской истории[140]140
  Кричевский Г.Г. Указ. соч. С. 20–29.


[Закрыть].

Анализ протоколов Первого отделения философского факультета Московского университета об экзаменах соискателей степеней показывает, что с 1845 и до 1853 г. экспертное мнение отделения/факультета об успешности как о предварительной, так и окончательной защиты диссертации и доказательство ее «самостоятельности» было выражено через признание «удовлетворительными» или «совершенно удовлетворительными» ответов «возражателям» (оппонентам), а на основании этого и аналогичной характеристики самой диссертации.

Первые из обнаруженных протоколов о магистерских защитах достаточно лаконичны и указывают только на удовлетворительность диссертации и знание предмета[141]141
  См. протоколы С.М. Соловьева, К.С. Аксакова, С.П. Шестакова, Ф.И. Буслаева: РГИА. Ф. 733. Оп. 95. Д. 1145. Л. 162, 173 об., 176 об., 189.


[Закрыть]. В докторских защитах определение факультета не столь лаконично и содержит пояснения. Например, в определении о докторской диссертации С.М. Соловьева «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома» 1847 г.: «Глубокое, всестороннее знание <…> предмета»[142]142
  Там же. Л. 168 об.


[Закрыть], а о диссертации И.В. Вернадского «Критико-историческое исследование об италийской политико-экономической литературе до начала XIX века» 1849 г.: «Защищавший обнаружил знакомство с литературою политической экономии не только итальянских, но и других народов, искусство в состязании и дар слова»[143]143
  Там же. 198 об.


[Закрыть]. С конца 1849 г. факультетские определения все чаще приобретают развернутый характер и аргументацию достижений соискателя. Например, 19 декабря 1849 г. состоялась публичная защита Т.Н. Грановским докторской диссертации «Аббат Сугерий». По итогам диспута «отделение нашло, что магистр Грановский обнаружил в своих защищениях обширные и систематические сведения во всеобщей истории, дар слова, образованный десятилетним преподаванием, искусство в изложении предмета одушевленное и самостоятельный взгляд на науку, как плод многостороннего изучения источников и пособий»[144]144
  Там же. Л. 205 об.–206. В делах Московского университета сохранился черновик этого заключения с правками, написанный карандашом, с пометкой чернилами внизу «Диспут Грановск» (ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 477. Д. 52. Л. 6). Он в целом повторяет текст, за исключением нескольких эпитетов.


[Закрыть].

Упоминания о предварительном рассмотрении диссертации членами факультета появляются с октября 1848 г.[145]145
  В документах С. Шестакова, Ф. Буслаева: РГИА. Ф. 733. Оп. 95. Д. 1145. Л. 176 об., 189.


[Закрыть], однако первая обнаруженная мной запись о поручении факультета предварительно рассмотреть диссертацию относится к защите Иваном Бабстом докторского сочинения «Джон Ло или финансовый кризис Франции в первые годы регентства». Тогда это «рассмотрение» поручили экономисту И.В. Вернадскому и историку П.Н. Кудрявцеву, роль которых на предзащите 13 сентября 1852 г. свелась к задаванию вопросов и возражениям. О написании разбора диссертации ничего не говорится. В протоколе испытания отразилась стандартная формула одобрения: «Факультет нашел защищение удовлетворительным»[146]146
  РГИА. Ф. 733. Оп. 95. Д. 1145. Л. 338–338 об., 342.


[Закрыть].

Сами отзывы сохранялись в архивах начиная с декабря 1853 г.[147]147
  Это черновик отзыва О.М. Бодянского на диссертацию А.Ф. Гильфердинга «Об отношении языка славянского к языкам родственным» от 3 декабря 1853 г. (ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 477. Д. 35. Л. 21–24).


[Закрыть] Протокольные записи с 1854 г. свидетельствуют о том, что с этого времени «разборы» писались и направлялись в совет университета вместе с другими документами соискателя (диссертацией, выписками из протоколов заседаний факультета, письменными ответами)[148]148
  Например, документы об испытании Медовикова: ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 23. Д. 325. Л. 5 об.


[Закрыть]. Совет университета, в свою очередь, переправлял их в Министерство народного просвещения, среди документов которого они сегодня и хранятся.

При анализе сохранившихся разборов диссертаций, написанных профессорами историко-филологического факультета, бросается в глаза разница в объеме разборов, представленных на заседания факультетов историками и филологами. Разборы филологов (А.И. Менщикова, Ф.И. Буслаева, О.М. Бодянского) отличались подробностью и занимали от четырех до восьми страниц. Например, профессор Менщиков, выпускник Петербургского педагогического института, который два с половиной года в 1836–1838 гг. стажировался в Берлинском университете по классической филологии[149]149
  Биографический словарь профессоров… С. 49–50.


[Закрыть], рецензировал магистерскую диссертацию Б.И. Ордынского по классической филологии. Рецензент не только отмечал актуальность исследования, но и вписывал разбираемую им диссертацию в широкий контекст как немецких, так и отечественных исследований и отмечал редкость и необходимость проведения подобного исследования, а также сложность и даже невыполнимость поставленных соискателем задач. Профессор хвалил избранный диссертантом подход к теме и критическое отношение к исследованиям «ученых мужей»[150]150
  РГИА. Ф. 733. Оп. 95. Д. 1145. Л. 391–394 об.


[Закрыть].

Совершенно другой характер носит мнение Бодянского о диссертации А.А. Майкова «История сербского языка по памятникам, писанным кириллицей в связи с историей народа», защита которой состоялась 6 июня 1857 г.[151]151
  Протоколы испытания Майкова см.: ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 476. Д. 49. Л. 27–27 об.


[Закрыть] на степень магистра славянской словесности[152]152
  РГИА. Ф. 733. Оп. 37. Д. 148. Л. 3–4 об.


[Закрыть]. Текст отзыва написан письмоводителем и подписан профессором О.М. Бодянским. Он не датирован и не содержит традиционного заключения о достоинствах соискателя. В целом это мнение можно охарактеризовать как хвалебную речь, произнесенную гордым наставником успешному и талантливому ученику.

В отличие от филологов с их подробными рецензиями историки (С.М. Соловьев, Т.Н. Грановский) подавали в совет факультета короткие одностраничные отзывы, концентрированно излагая достоинства и недостатки рецензируемой работы.

Так, к протоколу с защиты П.Е. Медовиковым докторской диссертации «Историческое значение царствования Алексея Михайловича» 23 июля 1854 г. приложен недатированный автограф отзыва Соловьева. Рецензент писал, что диссертация соискателя «не отличаясь самостоятельностию, заключает в себя следующие достоинства: во-первых, автор обнаружил в ней тщательное изучение обнародованных источников; во-вторых, знание настоящего состояния своей науки, знакомство со всеми нынешними сочинениями; в-третьих, умение распорядиться многочисленными и разнообразными источниками, составить из них, сообразно с своей целию, полное и ясное изложение событий избранной эпохи; в-четвертых, если, с одной стороны, недостатки диссертации много зависят от новости, неразработанности предмета вообще, то, с другой стороны, по самой новости и неразработанности предмета, труд г[осподина] Медовикова бесспорно полезен для науки»[153]153
  РГИА. Ф. 733. Оп. 95. Д. 1145. Л. 365.


[Закрыть].

12 апреля 1855 г. С.В. Ешевский защищал магистерскую диссертацию по истории «Аполлинарий Сидоний»[154]154
  Там же. Л. 442.


[Закрыть]. К протоколам о его научной аттестации приложен не датированный и не подписанный автограф отзыва Грановского[155]155
  Там же. Л. 444.


[Закрыть]. Рецензент сходу давал высокую оценку труду соискателя, которое «не только вполне соответствует своему назначению, но принадлежит вообще к числу лучших исторических монографий» как в русской, так и «в иностранных литтературах». Грановский отмечал хорошее знакомство Ешевского с трудами французских исследователей и критическое их использование. Профессор размышлял о методологических сложностях работы при написании биографических исследований: «Вообще взгляд русского автора на Аполлинария Сидония многим отличается от того взгляда, который господствует в французской литтературе. Г[осподин] Ешевский не только не увлекся естественным пристрастием к герою своей монографии, но порою даже слишком строг к нему. Недостатки Сидония принадлежат ни ему одному, а целому обществу, среди которого он жил и выше которого он стоял во многом».

Мнение Соловьева о диссертации Д.И. Иловайского «История Рязанскаго княжества», публичная защита которого состоялась 19 октября 1858 г., было использовано при составлении общего протокола о диспуте[156]156
  ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 476. Д. 44. Л. 18.


[Закрыть]. Автограф Соловьева, сохранившийся в РГИА, подписали в знак согласия профессора и адъюнкты факультета: А. Менщиков, И. Бабст, П. Лешков, О. Пеховский, С. Ешевский[157]157
  РГИА. Ф. 733. Оп. 95. Д. 1145. Л. 672.


[Закрыть]. Соловьев отмечал «не только подробное, добросовестное изучение избранных источников, но также и знакомство с неизданными памятниками», найденными во время научного путешествия по Рязанскому краю. Рецензент писал, что «некоторые замечания и догадки, обличающие самостоятельность труда имеют неоспоримое достоинство», а «изложение отличается легкостию и живостию, качества тем более важные, что источники, которыми должен был пользоваться автор, отличаются скудостию и бесцветностью известий». Одно из важных достижений соискателя по мнению рецензента – это то, что «Иловайский подал прекрасный пример собратиям своим, учителям истории в гимназиях губернских городов: нет нужды распространяться о том, как много выиграла бы Русская история, если бы хотя не все а большая часть учителей в провинциальных гимназиях представили по истории своих областей такие же труды»[158]158
  Там же.


[Закрыть].

Следует отметить, что сохранившийся в ЦГАМ черновик протокола диспута Иловайского очень подробен и представляет собой практически стенограмму, в которую вошли и мнения оппонентов. Так, в протоколе фиксируется указание Соловьева на идеализацию деятельности одного из рязанских князей и слишком критическое отношение к другому, а также на неправильное толкование источника. Замечания другого официального оппонента, Ешевского, касаются ошибок соискателя при работе с этнографическим материалом, который «при современных средствах науки представляет большие трудности и требует особенную осторожность от исследователя»[159]159
  ЦГАМ. Ф. 418. Оп. 476. Д. 44. Л. 17–17 об.


[Закрыть].

* * *

Таким образом, реконструкция истории внутреннего научного рецензирования в России первой половины XIX в. позволила выделить несколько рубежей в ее развитии.

В середине 1820-х годов в факультетских протоколах университетов зафиксированы случайные развернутые определения, вызванные, видимо, желанием корпорации соотнести собственные ожидания от «профессорских стипендиатов» и полученные ими научные результаты.

В 1820-е годы контроль над качеством диссертаций был сосредоточен в Главном правлении училищ. В связи с невозможностью министерских чиновников оценивать специфические научные труды в конце 1820-х годов министерство К.А. Ливена, а затем и С.С. Уварова делегировало право оценивать диссертации Санкт-Петербургскому университету, превратив его в экспертный центр для проверки решений профессорских советов всех российских университетов по юридическим и философским диссертациям (в то время под философией понимали не-медицинские и не-правовые дисциплины: от словесности до астрономии). Словесный (историко-филологический) факультет рассматривался министром как место, где можно организовать защиту «pro forma» для профессоров «нового призыва», т. е. подтвердивших свою лояльность и имеющих западную научную репутацию[160]160
  См. об этом подробнее: Ильина К.А. Защита диссертации С.П. Шевырева, или Рождение «русского профессора» // Российская история. 2015. № 1. С. 74–89.


[Закрыть]. Если в конце 1820-х годов профессора активно включились в процесс экспертизы, то уже после рецензирования нескольких работ они перешли к тактике академического оппортунизма: затягивали сроки предоставления рецензии и пытались найти (или изобрести) легальные причины не проводить экспертизу.

Подобный способ регулирования научной деятельности имел несколько последствий. Во-первых, в рецензиях столичных профессоров, зачастую отрицательных, были сформулированы критерии «антинаучности» диссертации (поверхностность и непоследовательность изложения, бездоказательность выводов и положений, компилятивность работы, недостаточное знакомство с историографией, некритическое отношение к литературе, повторение мыслей, неточность языка и т. п.). Во-вторых, этот процесс породил дискуссию об этических нормах экспертизы, в результате чего авторами рецензируемых сочинений и советами университетов были сформулированы критерии эффективности научной экспертизы (беспристрастность эксперта, конструктивность высказанных замечаний).

В начале 1840-х годов рост числа диссертационных защит сделал такое распределение экспертных функций неэффективным. Заваленные работой столичные профессора, активно участвуя в подготовке Положения 1844 г., смогли доказать необходимость передать экспертизу производства нового знания в университеты и сосредоточить оценку диссертаций в факультетских (предметных) комиссиях. Полная передача экспертных полномочий в университетские советы произошла в 1863 г., когда под давлением университетов министерство отказалось от права окончательного решения и ратификации решений ученых советов.

С середины 1840-х годов жанр научной рецензии развивался внутри факультетов и отдельных дисциплин. Авторы рецензий (историки, классические филологи, слависты) являлись либо выпускниками, либо прошли стажировку в европейских университетах, и были ознакомлены с ходом развития «своих» дисциплин и с параметрами оценки научных сочинений в западных университетах. К тому времени уже профессионализировались классическая филология и история, активно шло становление славистики.

Анализ сохранившихся рецензий показал, что единой формы внутренней рецензии за исследуемое время не сформировалось. Отзывы имеют разный объем и структуру. Единственный фиксированный момент – упоминание о допуске к защите (что являлось ответом на прописанную в законодательстве функцию рецензии). Тем не менее можно выделить ряд общепринятых критериев: актуальность, новизну и пользу исследования, полноту и критический анализ использованных источников и литературы. Все большее значение придается роли языка в диссертациях. Оценивание метода исследования зависело как от развития дисциплины, так и от личности и взглядов рецензента. В то же время рецензенты хотели минимизировать собственную субъективность, и поэтому достаточно осторожно высказывались о незнакомых им или о спорных методах исследования.