Текст книги "Научное рецензирование в гуманитарных дисциплинах. Жанр, исследования, тексты"

О.В. Морозов
«Грубейшая брань», или Отрицательные рецензии на истории Казанского университета в Российской империи

Отсутствие конструктивной критики в российских гуманитарных рецензиях[161]161
  В этой статье под рецензией я понимаю только опубликованный отзыв, в котором выявляются достоинства и недостатки научного исследования – монографии, статьи или сборника. Анонимное оценивание рукописи в периодике перед принятием ее к печати (peer review) и отзыв оппонента на квалификационную работу мною рассматриваться не будут.


[Закрыть] не только затрудняет развитие институтов академической экспертизы, но и препятствует плодотворному обсуждению того, с какими проблемами сталкиваются авторы рецензий и их читатели. Одна из проблем – неизбежная субъективность рецензента, из-за которой бывает трудно отличить любительское мнение от профессионального. В России этот вопрос пока не рефлексируется: здесь большинство рецензий сводится к текстам реферативного и комплиментарного характера, состоящим, соответственно, либо из пустого пересказа чужих мыслей, либо из слащавых комплиментов знакомому коллеге. В тех же рецензиях, где выявляются не только достоинства, но и недостатки научного труда, непредвзятость рецензента становится для читателя вопросом номер один. А поскольку рецензия не формализована до такой степени, как, скажем, peer review или отзыв оппонента на квалификационную работу, ее читателю вдвойне важно знать, в какой степени он может доверять написанному и где тот алгоритм, следуя которому он проверит справедливость вынесенного рецензентом вердикта[162]162
  Проблема субъективности рецензии неоднократно поднималась в западных исследованиях: Riley L.E., Spreitzer E.A. Book Reviewing in the Social Sciences. The American Sociologist. 1970; Hoge J.O., West J.L. Academic Book Reviewing: Some Problems and Suggestions // Scholarly Publishing. 1979; Furnham A. Book Reviews as a Selection Tool for Librarians: Comments from a Psychologist // Collection Management. 1986; Sabosik P.E. Scholarly Publishing and the Role of Choice in the Postpublication Review Process // Book Research Quarterly, 1988; Lindholm-Romantschuk Y. Scholarly Book Reviewing in the Social Sciences and Humanities: The Flow of Ideas within and among Disciplines. Westport, CT: Greenwood Press, 1998.


[Закрыть].

В этой статье я предлагаю взглянуть на проблему субъективности рецензии с нового ракурса. Может ли отрицательная рецензия[163]163
  Специально оговорюсь, что под отрицательной рецензией я понимаю отзыв, где выявляются только недостатки научного труда и делается вывод, что этот труд несостоятелен.


[Закрыть] на чей-то труд, написанная вследствие личных разногласий между коллегами, т. е. носящая заведомо пристрастный характер и поэтому не заслуживающая доверия, быть информативной для читателя? Я утверждаю, что такая рецензия не только сообщает нам актуальные сведения о публикации, но и способствует развитию научного знания, причем намного интенсивнее, чем реферативные и комплиментарные отзывы. Чтобы обосновать это утверждение, я проанализирую отрицательные рецензии на первые две истории Императорского Казанского университета и выясню, опиралась ли критика рецензентов на рациональные доводы. В первой части статьи я рассмотрю рецензии на сочинение Н.Н. Булича (1824–1895), ставшее первым опытом историописания Казанского университета, а во второй – реакцию на четырехтомный труд Н.П. Загоскина (1851–1912), приуроченный к 100-летию университета, празднование которого планировалось на 1904 г., но в последний момент было отменено. Я начну каждую часть с истории происхождения издания, а потом перейду к анализу рецензий.

В Новое время история европейских и российских университетов изучалась, главным образом, благодаря юбилеям – годовщинам основания высших учебных заведений. За несколько лет до наступления круглой даты государственные или университетские чиновники поручали историкам выпустить объемный и богато иллюстрированный труд о прошлом альма-матер, где подчеркивались бы ее достижения и незаменимая роль для города, региона или страны. Чаще всего это была многотомная история учебного заведения и биографический словарь профессоров. Само собой, подобная работа предполагала щедрые гонорары и привилегии, всякий раз подталкивавшие историков отложить насущные дела и как можно скорее взяться за исполнение начальственных прихотей.

Стоит ли вообще считать юбилейные истории университетов частью науки? Зависит от мерила научности, непрерывно менявшегося из века в век. В XIX и начале ХХ в. российские ученые, читая юбилейные издания, не сомневались, что перед ними – научные сочинения. В своих рецензиях они оценивали их по тем же критериям, что и любой другой академический труд. Во внимание принимались, например, подборка источников, корректность приводимых в книге цитат, фактологическая точность при изложении событий.

В связи с этим стоит обратить внимание на тот факт, что первая история Казанского университета не имела отношения к юбилею и писалась не по заказу чиновников, а по инициативе автора, причем не историка, а филолога. Я имею в виду сочинение Н.Н. Булича, сначала выходившее отрывками в «Ученых записках Императорского Казанского университета» (далее – «Ученые записки») под заглавием «Казанский университет в Александровскую эпоху». Позже отрывки были объединены в одно произведение «Из первых лет Казанского университета (1805–1819): Рассказы по архивным документам» (далее – «Рассказы»), опубликованное в двух частях, в 1887 и 1891 гг. соответственно[164]164
  Булич Н.Н. Из первых лет Казанского университета (1805–1819): Рассказы по архивным документам: в 2 ч. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1887–1891.


[Закрыть]. К 100-летнему юбилею университета обе части были переизданы[165]165
  Казанский университет в юбилейных изданиях, 1856–1980: Библиографический указатель / сост. В.И. Шишкин. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2003. С. 24–26.


[Закрыть].

Н. Н. Булич занимал должность профессора русской словесности. Шесть лет он работал деканом историко-филологического факультета. В 1882 г. был избран ректором Казанского университета[166]166
  Архангельский А.С. Булич Николай Никитич // За сто лет: Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Казанского университета (1804–1904): в 2 ч. Ч. 1 / под ред. Н.П. Загоскина. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1904. С. 45–47.


[Закрыть]. Современники отмечали его умение держать аудиторию «в напряженном внимании»[167]167
  Овсянников А.Н. Из воспоминаний старого педагога // Русская старина. 1899. Т. 99. Кн. 6. С. 686.


[Закрыть], благодаря чему его считали самым популярным преподавателем в университете, лекции которого приходили слушать учащиеся с разных факультетов. Либеральные взгляды Булича вкупе с талантом рассказчика принесли ему уважение не только студентов, но и прогрессивно настроенных коллег. Увы, в 1860 г. за эти же самые взгляды он был уволен по требованию Министерства народного просвещения – «вследствие подозрений в вредном направлении его чтений»[168]168
  Архангельский А.С. Указ. соч. С. 45.


[Закрыть]. Вместе с ним выгнали несколько студентов, слишком горячо поддерживавших его аплодисментами во время лекций, что в разгар «великих реформ» было категорически запрещено во избежание студенческих беспорядков, которых очень боялось правительство Александра II[169]169
  Случай 1860 г. стоил Буличу не только профессорской должности, но и репутации. Во время дисциплинарного слушания он заявил, что не давал повода студентам для аплодисментов. Студенты назвали Булича предателем, а по Казани начали ходить песни, высмеивавшие его трусость (Сидорова М.М. Портреты профессоров русской словесности Казанского университета XIX века в зеркале студенческих мнений // Ученые записки Казанского университета. Гуманитарные науки. 2015. Т. 157. Кн. 2. С. 51–53).


[Закрыть]. Лишившись должности, Булич перебрался в Петербург, но через два года, благодаря поддержке коллег, вернулся в университет и продолжил преподавать.

История Казанского университета была для Булича неотъемлемой частью истории родного края, которой он очень увлекался. Частый завсегдатай университетского архива, он получал удовольствие от работы с документами и любил коллекционировать воспоминания университетских питомцев. К Буличу обращались издатели, краеведы, библиофилы, кому нужны были сведения по истории и культуре Казани. Так он познакомился с литературным критиком и педагогом М.Ф. Де-Пуле (1822–1885), работавшим в первой половине 1870-х годов над очерком о поэте И.А. Второве (1772–1844) и его сыне, живших одно время в Казани[170]170
  Де-Пуле М.Ф. Отец и сын: Опыт культурно-биографической хроники // Русский вестник. 1875. Т. 116 (Апр.). С. 494–544.


[Закрыть]. Для завершения очерка Де-Пуле нужна была помощь Булича. Между ними завязалась переписка, благодаря которой и появились на свет «Рассказы».

Булич писал Де-Пуле:

<…> Должен Вам сказать, что Вы именно, ваши вызывающие письма, ваше одобрение увлекли меня в сторону и побудили к труду, о котором я только мечтал. Стараясь иногда доставить верные справки в том или другом случае, я обращался к университетскому архиву, который <…> заключает в себе большие сокровища и мало разработан[171]171
  Сидорова М.М. Почему историю университета написал филолог? (К истории создания Н.Н. Буличем книги «Из первых лет жизни Казанского университета. 1804–1819 гг.») // Ученые записки Казанского университета. Гуманитарные науки. 2011. Т. 153. Кн. 2. С. 34.


[Закрыть].

Впрочем, в основу «Рассказов» легли прежде всего не архивные[172]172
  Архивные исследования привели Булича к удивительной находке. В 1875 г. старый университетский архивариус А.С. Добромыслов показал ему документы по истории университета времен Александра I, спрятанные на одном из старых чердаков (Вишленкова Е.А., Ильина К.А. Архивариус: хранитель и создатель университетской памяти // Сословие русских профессоров: создатели статусов и смыслов / под ред. Е.А. Вишленковой, И.М. Савельевой. М.: Изд. дом ВШЭ, 2014. С. 355–356.).


[Закрыть], а эгодокументы, и личный опыт самого автора: «В моей истории, – признавался Булич, – нет вовсе официального характера; стараюсь писать как возможно проще, не брезгуя ничем и даже собственными воспоминаниями». Работа над книгой поглотила его с головой: «Представьте себе рыболова на берегу речки, вытаскивающего со страстным трепетом, из мутного омута рыбку за рыбкой; <…> Вы имеете полное основание сказать, что я увлекаюсь; я согласен с Вами. Много жизни я растерял на разные увлечения, но, признаюсь, не жалею о том». «Рассказы» писались медленно. Помимо учебной нагрузки, отнимавшей массу времени, на пути периодически появлялись дополнительные трудности – от непутевого редактора, который, «увлекшись молодой и красивой невестой, совершенно забросил дело», до внезапного паралича старого архивариуса А.С. Добромыслова – единственного, кто «мог указать дорогу в безобразном архивном хаосе…»[173]173
  Сидорова М.М. Почему историю университета… С. 34–35.


[Закрыть]. Наконец, в 1887 г. первая часть «Рассказов» была опубликована, а через четыре года вышла в свет и вторая. Обе части охватывали историю Казанского университета только первой четверти XIX в.

В целом академическая среда встретила «Рассказы» положительно. Философ Э.Л. Радлов (1854–1928), автор небольшого отзыва в «Журнале Министерства народного просвещения», назвал первую часть «в высшей степени любопытной книгой», заметив даже, что Булич поскромничал, когда озаглавил свой труд «Рассказы». По мнению Радлова, рассказы эти были связаны общей мыслью и составляли «одно целое»[174]174
  Радлов Э.Л. [Рецензия] // Журнал Министерства народного просвещения. 1887. Ч. 251. С. 411–412. Рец. на: Булич Н.Н. Из первых лет Казанского университета… Ч. 1. Х. 639 с.


[Закрыть]. Достоинства первой части отметил и выпускник Казанского университета А.Н. Пыпин (1833–1904), будущий академик Петербургской Академии наук: «Настоящая книга есть одна из любопытнейших, какие только есть в нашей литературе по истории наших университетов. Собственно говоря, другой такой книги и совсем нет». Пыпин писал, что, поскольку истории университетов появлялись в России только по случаю юбилеев, многие аспекты социальной и культурной жизни высшей школы «изглаживались под пером официальных историков». У Булича же, отмечал рецензент, получилась «работа частная, внушенная автору тем историческим интересом, какой представляет судьба высшего ученого учреждения в далекой восточной окраине европейской России». Пыпин резюмировал: «Если бы мы имели и для других университетов истории, написанные по такому же плану, это был бы поистине драгоценный вклад в историю нашего образования и науки»[175]175
  Пыпин А.Н. Старые университетские нравы // Вестник Европы. 1887. Авг. С. 729–730.


[Закрыть]. В 1905 г., когда Булича уже не было в живых, «Исторический вестник» опубликовал позитивный отклик на второе издание «Рассказов»[176]176
  Беге. [Рецензия] // Исторический вестник. 1905. Т. 100. Вып. 5. С. 663–667 (рец. на кн.: Булич Н.Н. Из первых лет Казанского университета… СПб.: Тип. И.Н. Скороходова, 1904. 2 ч.).


[Закрыть].

На фоне комплиментарных отзывов сильный резонанс вызвал текст профессора Н.А. Фирсова (1831–1896) «Несколько слов по поводу нескольких слов в сочинении проф. Н.Н. Булича», опубликованный в 1890 г. в «Ученых записках». Хотя текст этот был откликом не на книгу, а на одну из статьей Булича, его необходимо рассмотреть, поскольку в 1891 г. статья ляжет в основу второй части «Рассказов». Слова Фирсова показались Буличу до того обидными, что через пару лет в автобиографии он назвал их «грубейшей бранью»[177]177
  Булич Н.Н. [Автобиография] // Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней): в 6 т. / сост. и ред. С.А. Венгеров. СПб., 1889–1904. Т. 6. С. 132.


[Закрыть]. Впрочем, написать «Несколько слов…» Фирсова тоже вынудила обида: Булич в статье неодобрительно отозвался о его работе «Студенческие истории в Казанском университете 1855–1863 гг.» (далее – «Студенческие истории…»)[178]178
  Фирсов А.Н. Студенческие истории в Казанском университете 1855–1863 гг. // Русская старина. 1889. Т. 61. Кн. 3. С. 557–576; Т. 62. Кн. 4. С. 83–106; Кн. 6. С. 623–640.


[Закрыть], заявив, что она «состоит в выборке из архивных дел, имеющей скорее анекдотический, чем исторический характер». Фирсов посчитал эти слова оскорблением, ответив, что «желал представить вниманию читателей летопись студенческих историй, составленных на основании официальных источников»[179]179
  Фирсов А.Н. Несколько слов по поводу нескольких слов в сочинении проф. Н.Н. Булича // Ученые записки Императорского Казанского университета по историко-филологическому факультету. 1890. Т. 90. Кн. 6. С. 216–217.


[Закрыть].

«Несколько слов…» – интересный пример отрицательной рецензии, автор которой одновременно стремится восстановить раненное самолюбие и дать сдачи обидчику. Во-первых, недоумевает Фирсов, Булич «неизвестно <…> для какой надобности» заявил, что «ему глубоко дорог умственный успех» России: «Как будто бы, – пишет он, – кто-нибудь высказывал сомнение в таком сочувствии г. Булича <…>, или как будто бы для других этот успех не имеет значения»[180]180
  Там же. С. 215.


[Закрыть]. Во-вторых, продолжает Фирсов, в отличие от него, Булич не потрудился сообщить читателям, о чем они узнают из его труда, а ограничился вместо этого «условным выражением своего желания уяснить себе препятствия умственному успеху страны»[181]181
  Там же. С. 216.


[Закрыть]. В-третьих, настаивает Фирсов, в его собственной статье приводятся только «одни достоверные факты без всяких украшений более или менее благонамеренными или либеральными размышлениями о разных высоких материях и личными взглядами на описанные явления»[182]182
  Там же. С. 217.


[Закрыть].

Не будем разбираться, насколько справедлив Фирсов в оценках собственной статьи. Куда важнее другое. Несмотря на то что перед нами явно пристрастный текст, написанный в целях самозащиты, в нем отчетливо проводится водораздел между научным и ненаучным сочинением. С точки зрения Фирсова, первый отличается от второго тем, что должен сразу информировать читателя, о чем ему предстоит узнать; состоять из фактов, почерпнутых из «официальных источников»; не содержать личных размышлений на общие темы. Я не берусь здесь судить, насколько эти критерии соответствуют нынешним или прежним представлениям ученых о науке. Хочу только подчеркнуть, что критика рецензента в данном случае не ограничивается «грубейшей бранью», а опирается на конкретные доводы и представления о нормах научной работы.

Есть мнение, что подлинным автором работы «Студенческие истории в Казанском университете 1855–1863 гг.» был не Н.А. Фирсов, а его сын Н.Н. Фирсов (1864–1934), который мог приложить руку и к написанию «Нескольких слов…»[183]183
  Казанский университет в юбилейных изданиях… С. 25.


[Закрыть]. Казанский историк М.М. Сидорова вообще указывает в одной из своих статей, что автором «Студенческих историй…» и «Нескольких слов…» был Фирсов-младший, никак при этом не объясняя, почему оба текста вышли от имени его отца[184]184
  Сидорова М.М. Почему историю университета… С. 35–36.


[Закрыть]. Зачем Н.Н. Фирсову публиковать статью о «студенческих историях»[185]185
  «Студенческими историями» или «университетскими историями» в Российской империи называли забастовки студентов и правонарушения с участием молодых людей, которые чаще всего заканчивались столкновениями с полицией.


[Закрыть] под другим именем, скрывая свою причастность к критике Булича (разумеется, если такая причастность действительно была)? Эти вопросы, увы, пока остаются без ответа, однако если предположить, что у Н.Н. Фирсова и впрямь был личный мотив недолюбливать Булича, было бы легче понять происхождение еще одной рецензии, опубликованной на этот раз точно им.

В 1892 г. в «Известиях Общества этнологии, истории и этнографии» появилась рецензия на вторую часть «Рассказов» за подписью «Н. Н. Ф.» (Н.Н. Фирсов). В начале автор заявляет, что взялся написать отклик на книгу Булича потому, что она так и не получила «надлежащей оценки». «<…> В виду этого, – пишет Фирсов, – мы и остановимся на 2-м томе настолько подробно, чтобы у читателя не осталось сомнения насчет истинных достоинств “рассказов” о Казанском университете»[186]186
  Н. Н. Ф. [Рецензия] // Известия Общества этнологии, истории и этнографии. 1892. Т. 10. Вып. 3. С. 349 (рец. на кн.: Булич Н.Н. Из первых лет Казанского университета…).


[Закрыть]. Вспомним, что в первом случае повод для рецензии был личный, чего рецензент и не скрывал. Было ли на душе у Н.Н. Фирсова что-то личное, когда он писал рецензию в 1892 г., увы, неизвестно. Остановимся на этом тексте, чтобы проанализировать аргументацию и стиль автора.

Главное, на что обращает внимание Фирсов, – неразборчивое отношение Булича к архивному материалу. Мало того что профессорская жизнь в «Рассказах» описывается «на основании официальных “донесений” более или менее пикантного свойства», так еще и нравы студенчества воспроизведены по дневнику университетского инспектора К.И. Броннера (1758–1850)[187]187
  К.И. Броннер родился в Швейцарии. В 1810 г. получил должность ординарного профессора теоретической и опытной физики в Казанском университете. В 1812–1817 гг. работал первым директором педагогического института при университете, а в 1814–1817 гг. – инспектором казенных студентов. Пробыв в Казани семь лет, он уехал обратно в Швейцарию. Дневник, который он вел во время работы в университете, содержит много важных деталей о повседневной жизни студентов.


[Закрыть] – «мутного источника, в котором скорее отразилась физиономия автора дневника», чем нравы казанских студентов[188]188
  Н. Н. Ф. Указ. соч. С. 349.


[Закрыть]. Отсюда, по мнению Фирсова, и огульный вывод Булича о безнравственности студентов – вывод, который «ложен в самом своем основании», потому что, согласно воспоминаниям других современников, первые питомцы Казанского университета представляли собой «в общем свежий и хороший народ, увлекавшийся не только кутежами, но и литературой и искусством». Фирсов продолжает:

Занятый усиленно фактами одного порядка, исключительно скандального свойства, г. Булич и в своих-то бумагах не замечает того, что дало бы ему возможность изобразить старинное студенчество и вообще состояние университета в первые годы не в один цвет, как окрашиваются самые плохие лубочные картины, а во столько, сколько того потребовала бы жизненная правда[189]189
  Там же. С. 350.


[Закрыть].

Что стоит за этими словами – желание свести личные счеты или обида за казанское студенчество? В данном случае это не так важно, а вот на чем действительно стоит сфокусироваться, так это на невнимательном, по мнению Фирсова, обращении Булича с источниками. Булич и не скрывал, что опирался на материал избирательно и часто увлекался. Не сыграло ли это увлечение с ним злую шутку? Каждому опытному исследователю не раз приходилось встречаться с текстами, в которых делаются категоричные и поспешные выводы, потому что авторы этих текстов, имеющие дело сразу с большим массивом источников, слепо доверяют мнениям современников, забывая сопоставить эти мнения с другими. Каждый такой случай требует вдумчивого анализа, но беда в том, что ни в одной хвалебной рецензии работа Булича с источниками обстоятельно не рассматривается; Фирсов – единственный, кто обращает на это внимание. Таким образом, отодвигая в сторону его обличительную риторику, мы выходим на еще один критерий оценки научного сочинения.

Рецензию завершает строгий вердикт: «Приведенных данных, нам кажется, вполне достаточно для заключения, что книга г. Булича не может претендовать на серьезное значение исторического исследования, так как в ней нет ни надлежащего исторического метода, ни логической мысли. Нельзя ее оценивать и как художественно нарисованную бытовую картину[…]»[190]190
  Н. Н. Ф. [Рецензия]. С. 353.


[Закрыть]. Резкость Фирсова показалась неуместной петербургскому историку Н. Д. Чечулину (1863–1927) – еще одному рецензенту «Рассказов», который, не найдя в них ни одного недостатка, посчитал нужным защитить Булича: «Нам кажется, что г. Н. Н. Ф. напрасно отозвался неодобрительно о книге г. Булича […] И мы не сомневаемся, что почтенному историку первых лет Казанского университета будут искреннее благодарны все интересующиеся историей русского просвещения, а тем более те, кто имеет отношение к Казанскому университету и истинно любит его»[191]191
  Чечулин Н.Д. [Рецензия] // Журнал Министерства народного просвещения. 1893. Ч. 285. С. 252–253 (рец. на кн.: Булич Н.Н. Из первых лет Казанского университета…).


[Закрыть].

Сделаем пару предварительных выводов. Во-первых, даже в пристрастной рецензии за экспрессивной риторикой можно разглядеть критерии оценивания научного труда, необходимые рецензенту, если он хочет доказать, что анализируемый им труд не является научным. Во-вторых, отзыв Н.Н. Фирсова на вторую часть «Рассказов» показал, что тенденциозный рецензент может отнестись к тексту внимательнее остальных и указать на слабости, ускользающие от более благосклонных критиков, например, на некорректную работу автора с источниковой базой.

Несмотря на два отрицательных отзыва со стороны Фирсовых, большинство казанских коллег убеждали Булича продолжить работу над историей университета, но в 1895 г. он скончался, оставив свое любимое дело незавершенным. В том же году в Совет Казанского университета (далее – Совет) обратился профессор истории русского права Н.П. Загоскин с предложением подготовить и издать несколько исторических сочинений, приуроченных к приближавшемуся 100-летию университета: юбилейную историю, библиографический словарь профессоров и сборник трудов казанских ученых. Проект юбилейной истории Загоскина предусматривал, что за текст будет отвечать один человек, обладавший доступом во все необходимые архивы. С этим был категорически не согласен профессор истории Д.А. Корсаков (1843–1919), представивший Совету альтернативный проект, согласно которому история университета должна была создаваться усилиями всех факультетов и кафедр.

Проекты Загоскина и Корсакова уже не раз анализировались историками, поэтому я не вижу смысла останавливаться на них в этой статье[192]192
  Вишленкова Е.А., Сальникова А.А. Юбилейные истории Казанского университета // Отечественная история. 2004. № 5. С. 134–136; Морозов О.В. Несостоявшийся праздник: 100-летний юбилей Императорского Казанского университета // Российская история. 2016. Вып. 2. С. 176–187.


[Закрыть]. Правда, для полноты картины нужно упомянуть, что симпатии Совета оказались на стороне Загоскина, чьи идеи сочли более простыми и менее затратными. Весной 1897 г. Загоскина назначили историографом Казанского университета с годовым вознаграждением в 1200 руб.[193]193
  Ровно столько же в 1903 г. в Казани получал ординарный профессор историко-филологического факультета за учебную нагрузку. Для ординарного профессора начала ХХ в. сумма в 1200 руб. не была такой уж высокой: его годовой оклад мог достигать и 3000 руб.


[Закрыть] Благодаря его регулярным отчетам перед Советом мы без труда можем сегодня проследить, как продвигалась работа над юбилейной историей.

Загоскин начал с изучения опубликованных источников – периодических изданий («Казанских известий», «Казанских ведомостей», «Губернских ведомостей» и др.) и Полного собрания законов Российской империи. С октября 1897 г. он занялся систематизацией архивных дел. Прежде всего его интересовали послужные списки профессорско-преподавательского состава и дела по истории Совета[194]194
  Протоколы заседаний Совета Императорского Казанского университета за 29 ноября 1897 г. // Ученые записки Императорского Казанского университета. 1898. Кн. 7–8. С. 32.


[Закрыть]. Для дополнительного удобства Загоскину выделили отдельный кабинет, где он хранил выпуски «Ученых записок», пособия, отчеты и книги по истории университета. С 1898 г. этот кабинет открылся для всех желающих[195]195
  Там же. С. 32.


[Закрыть].

Загоскин работал с источниками по карточной системе. Приходилось вычитывать по очереди каждое дело. Все важные сведения выписывались на отдельные карточки, которые затем нумеровались, сортировались по годам и складывались в картонные папки. Тщательная работа с документами помогала навести порядок в архиве и даже обнаружить утраченные рукописи. Например, в 1898 г. в архиве канцелярии попечителя Казанского учебного округа был случайно найден забытый всеми труд Н.И. Лобачевского (1792–1856) «Геометрия», который автор безуспешно пытался опубликовать за казенный счет еще в 1823 г., обратившись за этим к попечителю М.Л. Магницкому (1778–1844). Подобные находки, сетовал Загоскин, были результатом плохой организации архива.

Постепенно становилось ясно, что при такой скрупулезной работе охватить историю Казанского университета за все 100 лет не получится. К тому же в апреле 1898 г. Загоскину предстояла командировка в столицу для работы в архиве Министерства народного просвещения. Ближе к 1903 г. Загоскин окончательно понял, что не успеет подготовить юбилейную историю в полном объеме[196]196
  Протоколы заседаний Совета Императорского Казанского университета за 14 апреля 1903 г. // Ученые записки Императорского Казанского университета. 1903. Кн. 9. С. 23–24.


[Закрыть]. Пришлось пересмотреть содержание и количество томов. Если в начале работы в четырехтомном издании планировалось осветить все 100 лет существования Казанского университета, то в итоге снова пришлось довольствоваться первой четвертью XIX в. Первый том «Истории Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования» (далее – «История») вышел в 1902 г., а последний только в 1906-м, т. е. уже после 100-летнего юбилея[197]197
  Загоскин Н.П. История Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования, 1804–1904: в 4 т. Казань: Тип. Имп. Казан. ун-та, 1902–1906.


[Закрыть]. Продолжения так и не последовало.

Отклики на «Историю» Загоскина были, в основном, благожелательными. В 1905 г. развернутую рецензию опубликовал А.А. Кизеветтер (1866–1933), очень довольный новинкой: «Прекрасно изданные, снабженные многими портретами и рисунками, эти тома уже одной внешностью невольно привлекают внимание читателя. Приятной внешности соответствует и полное увлекательного интереса содержание»[198]198
  Кизеветтер А.А. Из истории борьбы с просвещением // Русская мысль. 1905. Вып. 10. С. 138.


[Закрыть]. В том же году вышли рецензии в «Мире Божьем», «Вестнике Европы» и «Журнале Министерства народного просвещения». Последняя принадлежала В.Ф. Залескому (1861–1922). Именно на ней я и предлагаю остановиться.

Залеский родился в Казани в семье потомственных дворян. В 1880–1885 гг. учился на физико-математическом факультете Казанского университета. В 1890-е годы занимался политэкономией и юриспруденцией. В студенческий период он поначалу придерживался либеральных убеждений, но потом отказался от них, став рьяным консерватором и антисемитом, что, впрочем, не мешало ему первое время водить дружбу с Загоскиным. Однако после начала революции в 1905 г. Залеский стал одним из лидеров казанского черносотенного движения, а Загоскин вступил в Академический союз, где собралась либеральная профессура. Пути друзей разошлись. Вслед за политическими разногласиями возникла профессиональная вражда. По воспоминаниям старшей дочери Загоскина Ольги, Залеский с помощью Министерства народного просвещения за спиной у Загоскина получил должность в Казанском университете на кафедре «Энциклопедия права». Более того, когда после очередного введения в России университетской автономии Загоскина в 1906 г. избрали ректором Казанского университета, Залеский написал на него донос в Петербург: новый ректор принимает в университет евреев сверх установленной законом квоты и неблагонадежных молодых людей. Когда в 1909 г. полномочия Загоскина подошли к концу, его вновь избрали ректором, но Министерство народного просвещения из-за доноса кандидатуры не утвердило[199]199
  Загоскина О.Н. Воспоминания о Николае Павловиче Загоскине / изд. подг. В.А. Бажанов. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2002. С. 10–13.


[Закрыть].

Рецензия Залеского на первые три тома «Истории» вышла в декабре 1905 г., еще до избрания Загоскина ректором, впрочем, отношения между бывшими друзьями уже тогда оставляли желать лучшего. В отличие от автора «Нескольких слов…», Залеский не уточняет, двигали ли им личные мотивы во время работы над рецензией, которая завершается неутешительным выводом: «Работу г. Загоскина правильнее было бы назвать не “историей” Казанского университета, а “сборником материалов для истории Казанского университета”, причем лица, пользующиеся ими, должны иметь в виду, что материалы эти страдают неполнотою и нуждаются в строгой проверке для устранения и исправления неверных выводов, ошибок и пропусков». Чем же обосновывает Залеский свой приговор?

В рецензии можно найти несколько общих рассуждений, например:

[О]казывается, что г. Загоскин писал историю университета, имея предвзятое, в корне своем ошибочное, представление об указанной важнейшей функции университетского организма и не потрудился проверить свои предвзятые идеи фактическими данными, в изобилии разбросанными по тем самым архивным делам, которые не раз держал он в своих руках[200]200
  Залеский В.Ф. [Рецензия] // Журнал Министерства народного просвещения. 1905. Ч. 362. № 12. Отд. 2. С. 423–424 (рец. на кн.: Загоскин Н.П. История Императорского Казанского университета… Т. 1–3).


[Закрыть].

В то же время Залеский очень внимателен к деталям. Не соглашаясь с Загоскиным в том, что факультеты в Казанском университете появились только после его «полного открытия» в 1814 г.[201]201
  Казанский университет был учрежден в 1804 г. и в течение нескольких лет не работал в полную силу: отсутствовали факультеты и административные органы, занятия проходили в здании Казанской гимназии, а студентов набирали из состава ее воспитанников по решению попечителя Казанского учебного округа С.Я. Румовского (1734–1812).


[Закрыть], рецензент последовательно аргументирует свою точку зрения, подкрепляя ее ссылками на литературу и архивные источники. Надо сказать, Залеский вообще часто цитирует в своем отзыве архивные документы и упрекает Загоскина в невнимательном отношении к источникам, сопровождая свои упреки замечаниями вроде такого: «Как далек от истины проф. Загоскин в своих предвзятых, односторонних характеристиках! И как жаль, что он не потрудился исследовать и разработать богатейшие материалы архива Казанского университета, а ограничился в большинстве случаев лишь списыванием отдельных архивных бумаг или пересказом их содержания “своими словами”»[202]202
  Там же. С. 428.


[Закрыть]. С одной стороны, эти слова выдают предвзятое отношение рецензента к автору, с другой – ни в одной из других рецензий на «Историю» нет такой скрупулезной проверки работы Загоскина с источниками, поэтому рецензию ни в коем случае нельзя обходить стороной.

Отзыв Залеского, безусловно, является пристрастным: на 16 страницах текста Залеский разбирает только недостатки «Истории» и лишь однажды вскользь упоминает, что некоторые ее главы «читаются с интересом». В то же время надо признать, что Залеский не позволяет себе таких резких эмоциональных выпадов, как Н.Н. Фирсов в рецензии на Булича, опубликованной в «Известиях Общества этнологии, истории и этнографии»: «[П]ока г. Булич рассказывает “разные истории”, б. ч. грязного содержания, он, по-видимому, в прекраснейшем расположении: и хихикает, и подмигивает, и потирает руки от удовольствия, но лишь только ударился в размышления, его сейчас же посещает самая черная меланхолия»[203]203
  Н. Н. Ф. Указ соч. С. 353.


[Закрыть]. В связи с этим следует обратить внимание на то, что и пристрастные рецензии могут отличаться друг от друга по стилю. Если создатели одних избегают «грубейшей брани» или прибегают к ней редко, ограничиваясь разбором чужих ошибок и неточностей, то авторы других легко пользуются аргументами ad hominem и не скупятся на эмоции. Это, казалось бы, тривиальное наблюдение наводит на мысль, что рецензии отличаются не только по целеполаганию, но и по формам высказываний, что, в свою очередь, может быть использовано будущими исследователями при типологизации рецензий, которой пока нет.

* * *

Проблема субъективности в гуманитарных рецензиях (и без того актуальная потому, что рецензенту трудно предложить читателю верифицируемый механизм оценки научного труда) осложняется тем, что между учеными нередко случаются личные и профессиональные конфликты, и рецензия может использоваться для сведения счетов. Однако это не значит, что пристрастно написанная рецензия, отрицательно характеризующая чужой труд, должна быть списана нами со счетов как не заслуживающая доверия. Анализ представленного в этой статье материала позволил установить обратное.

Во-первых, если пристрастный рецензент хочет убедить читателя, что рассматриваемый им труд не является научным, то ему необходимо предложить доводы в поддержку своей точки зрения (по сути, критерии оценки научного потенциала этого труда). Мы видим, что во всех трех отрицательных рецензиях на Булича и Загоскина рецензенты не ограничиваются экспрессивной риторикой и переходами на личности; в каждом случае отчетливо просматриваются принципы, на основе которых сильный текст противопоставляется слабому. Характерными чертами первого являются: отсутствие общих бездоказательных размышлений, опора на факты из «официальных источников», предупреждение читателя о том, что нового он узнает после прочтения, и корректное обращение с источниковой базой.

Во-вторых, роль пристрастной рецензии резко возрастает, когда другие отклики на интересующий нас труд не находят в нем ни одного недостатка. Анализ рецензий Н.Н. Фирсова и Залеского показал, что тенденциозный критик всегда читает текст внимательнее остальных, обращая внимание на те слабые места, которые ускользнули от взора более благосклонных коллег. Обсуждение этих слабых мест может служить отправной точкой для оценки профессионального качества научной работы.

В-третьих, сравнив отзыв Залеского с двумя другими, я прихожу к выводу, что признаком пристрастной рецензии необязательно могут быть личные нападки на автора и прочая экспрессивная риторика, свойственная при личных разногласиях. Возможно, в будущем подобное наблюдение поможет нам лучше типологизировать рецензии, сгруппировав их не только по целеполаганию, но и по формам высказываний.

Таким образом, можно заключить, что пристрастные отрицательные рецензии способствуют развитию науки, что трудно сказать, например, о рецензиях реферативного и комплиментарного характера, ведь в первых, в отличие от остальных, приоритетом является поиск недостатков, обсуждение и устранение которых должно помочь академической среде стать лучше.