Текст книги "Мама, у меня будет книга! Как научиться писать в разных жанрах и найти свой стиль"

Упражнения
Анастасия Фрыгина
Александра Сорокина

1. Выберите несколько фантастических книг, которые вам особенно нравятся, и постарайтесь вычленить фантастическое допущение, которое формирует их мир.

2. Придумайте несколько фантастических допущений, воспользовавшись простым вопросом: «А что, если?..» А что, если люди будут жить вечно? А что, если изобретут телепортацию? А что, если все кошки – это инопланетяне? И так далее…

3. Придумайте расу инопланетян: как они выглядят, как общаются, как устроено их общество и самое главное чем они отличаются от людей. Может быть, для них главной мерой всего является красота, как в романе Сергея Лукьяненко «Лорд с планеты Земля»? Или они не умеют любить, или живут в пятимерном пространстве и умеют путешествовать во времени? Могла бы эта инопланетная раса стать другом человечеству или врагом?

4. Перенеситесь мысленно на сто лет вперед. Какой будет Земля? Вас встретит высокоразвитое и духовно прекрасное общество или отдельные очаги цивилизации, оставшиеся после катастрофы? Теперь перенеситесь еще на сотню лет и еще, а потом на тысячу, и пусть века эволюции человечества мелькают перед вашими глазами как в мультсериале «Футурама» в моменты, когда Фрай лежал в криокапсуле.

5. Придумайте идеологический конфликт. Если антиутопия связана с политикой, то научная фантастика – с философией. Разговоры о бессмертии и искусственном интеллекте всегда сопровождались спорами о гуманности и опасности прогресса. Пользоваться достижениями или ограничить их – в основе конфликта в научной фантастике лежит столкновение мировоззрений и видения будущего.

6. Перенесите героев в непривычную среду: на дно океана, на другую планету, на вечно движущийся корабль. Сама обстановка задаст правила выживания. К тому же вам будет необходимо представить обоснования, почему люди вынуждены жить именно так.

7. Подумайте, как мы будем общаться в будущем. Отметьте сегодняшние тенденции, раскрутите их или утрируйте. Зачастую форма коммуникации определяет всю модель существования.

Список рекомендованной литературы

1. Айзек Азимов «Я, робот»

2. Рэй Брэдбери «Марсианские хроники»

3. Станислав Лем «Солярис»

4. Фрэнк Герберт «Дюна»

5. Роджер Желязны «Князь Света»

6. Аркадий и Борис Стругацкие «Пикник на обочине»

7. Роберт Хайнлайн «Достаточно времени для любви, или Жизни Лазаруса Лонга»

8. Урсула Ле Гуин «Хайнский цикл»

9. Андрей Лазарчук «Гиперборейская чума» (трилогия)

10. Сергей Лукьяненко «Геном»

11. Джефф Вандермеер «Аннигиляция»

12. Йен Макдональд «Новая луна»

13. Мария Галина «Не оглядываясь» (сборник)

Антиутопия

История жанра
Илья Наумов

Первые тексты, которые при желании можно отнести к жанру антиутопии, увидели свет задолго до того, как этот термин получил распространение в литературоведении. В самом широком смысле антиутопия представляет собой произведение, в котором описывается крайне неблагополучное общество, отличающееся ярко выраженной насильной или добровольной дегуманизацией его членов. В принципе, уже самые ранние описания ада и всевозможных его аналогов вполне подходят под данное определение: герой же, попадающий в «загробный мир», ничем не уступает классическому персонажу антиутопии, особенно если ему приходит в голову не только созерцать, но и противиться порядкам, установленным в вышеозначенной локации.

Однако справедливости ради необходимо отметить, что антиутопиями подобные тексты называют не так часто: стоило дождаться хотя бы появления «Утопии» Томаса Мора, чтобы было к чему присоединять отрицательную приставку. Идеальное общество к моменту создания трактата в 1516 году, безусловно, было уже не раз описано – достаточно вспомнить «Государство» Платона, – но все же именно английский писатель-гуманист ввел в обиход слово, обозначающее повествование о сказочном месте, где все живут в мире и согласии. И во многом именно с Мором вели полемику авторы первых антиутопий, среди которых следует выделить Томаса Гоббса и его сочинение «Левиафан». Как и «Утопия» Мора, текст Гоббса является скорее философским трактатом, нежели остросюжетным художественным произведением, но многие идеи, заложенные в нем, станут фундаментальными элементами поздних антиутопических текстов.

Зарождение классической антиутопии многие исследователи относят к концу XIX – началу XX столетия. Именно в это время создаются такие знаковые антиутопические романы, как «Когда Спящий проснется» Герберта Уэллса (1899) и «Железная пята» Джека Лондона (1907). В первом тексте главный герой просыпается в Лондоне XXI века спустя двести лет летаргического сна, во втором действие происходит в Штатах в недалеком будущем: финал «Железной пяты» во времени лишь на 10 лет отстоит от даты первой публикации книги. В обоих произведениях изображен мир, обезображенный капитализмом, – Уэллс и Лондон показывают, к каким бедствиям могут привести экономические и политические тенденции, возникшие в современном им обществе.

Политическая подоплека играет важную роль и в самых известных книгах жанра – трех китах антиутопии, к которым, как правило, относят «Мы» Евгения Ивановича Замятина (1920), «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли (1932) и «1984» Джорджа Оруэлла (1948). Модели мира у Замятина и Оруэлла имеют много общего: власть подавляет личность, лишая ее базовых свобод, – антиутопия здесь действительно абсолютно антонимична утопии; счастливая жизнь граждан приносится в жертву бесперебойному функционированию государственного аппарата. У Хаксли же антиутопия скорее выходит в результате попытки воссоздать утопию в реальном мире, причем назвать эту попытку провальной хочется только на первый взгляд: лишь мизерный процент общества потребления, практически лишенного запретов и ограничений, сопротивляется положению дел, которому по большому счету не так уж и тянет сопротивляться. Хаксли показывает, что неограниченный доступ к благам цивилизации, а также все прелести регламентированной, но при этом максимально свободной половой жизни не становятся гарантом безграничного счастья, особенно если в обществе остаются индивиды, способные к рефлексии.

Далеко не всегда антиутопии возникают исключительно на базе политических изменений: мрачные миры произведений этого жанра довольно часто формируются под воздействием экологических и техногенных катастроф, а также при условии тотального доминирования некоего религиозного культа, как, например, в романе Маргарет Этвуд «Рассказ Служанки». В ее вселенной победившего христианского фундаментализма женщина предстает бесправным инструментом детопроизводства.

Из произведений XX века как образцы жанра важно отметить «Чевенгур» (1929) и «Котлован» (1930) Андрея Платонова, «451° по Фаренгейту» (1953) Рэя Брэдбери, «Заводной апельсин» (1962) Энтони Берджесса, а также целый ряд текстов Курта Воннегута. В его коротком рассказе «Гаррисон Бержерон» (1961) поднимается проблема равенства как важнейшей составляющей утопической вселенной: Воннегут показывает общество, в котором равенство (социальное, интеллектуальное, физическое и т. п.) поддерживается искусственно, и выглядит эта картина поистине устрашающе. Произведение как никогда актуально в наши дни, когда всевозможные виды дискриминации становятся предметом горячих дискуссий. Нетрудно догадаться, что и сам жанр антиутопии в такой ситуации остается одним из самых популярных, особенно учитывая нестабильную политическую, экологическую и какую-нибудь еще ситуацию в обществе. Хорошая антиутопия, несомненно, найдет отклик у широкой аудитории – осталось научиться писать ее так, чтобы читатель захотел сопереживать герою и преодолевать вместе с ним испытания, который приготовил дивный новый мир.

Инструкция
Илья Наумов

По правде говоря, написать антиутопию несложно. Достаточно лишь уловить в окружающий атмосфере какую-нибудь тенденцию, которая бесит или хотя бы попросту напрягает, и довести ее до предела: показать мир, где постепенный отказ от ручного труда, сокращение часов, выделенных на изучение литературы в школах, или, например, повышение пенсионного возраста приводят к состоянию явно ощутимого дискомфорта, причем испытывать этот дискомфорт должны не второстепенные персонажи произведения (их основную массу в мире антиутопии, как правило, все устраивает), а явно или скрыто идущий против толпы главный герой, внезапно осознавший, что в этой жизни пора что-то менять. Подобного нагнетания какого-то одного феномена современной действительности вполне достаточно для небольшого рассказа в жанре антиутопии: пожалуй, каждый из нас может пофантазировать и представить катастрофические последствия разрастания той или иной глобальной или вполне себе локальной проблемы в какой-то определенной сфере жизнедеятельности человека, не углубляясь в размышления о том, как эти разрушительные изменения скажутся на функционировании не затронутых в тексте сфер жизни общества. Так, Курта Воннегута, описывающего в рассказе «Гаррисон Бержерон» мир, в котором царит абсолютное, всепоглощающее равноправие, не волнуют экономическая система, господствующая в этом сюрреалистическом обществе, или проблемы, неминуемо возникшие бы во внешней политике подобного государства.

1. Заражение всей системы

Вместе с тем произведение, в основу которого положено одно-единственное существенное отклонение в той или иной области, вряд ли выдержит испытание увеличением объема, и даже в рамках антиутопического рассказа интерес читателя и, что особенно важно, его доверие будут постепенно угасать, если мир продолжит спокойно функционировать на фоне значительных изменений в одной из образующих его подсистем. При написании крупного антиутопического рассказа, антиутопической повести и, конечно же, антиутопического романа подразумевается если не всеобъемлющая, то затрагивающая как можно больше сфер деформация существующего мироустройства. Стоит оглянуться вокруг и спросить себя: а как бы в описанной мною вселенной изменилась окружающая среда? А политическая ситуация? А роль религии в жизни общества?..

2. От утопии до антиутопии один шаг

Примечательно, что вышеуказанная деформация в антиутопической традиции не носит однонаправленный характер: антиутопия, конечно же, противопоставляется сказочному и беззаботному миру классической утопии, однако оказаться во вселенной, глубоко антонимичной земному раю, оказывается, можно, не только и чаще всего даже не столько бросившись наперерез человечеству, устремленному к счастью. Все мы знаем, чем вымощена дорога в ад, и путь к миру антиутопии зачастую оказывается покрыт тем же самым материалом. Здесь можно взглянуть на один из самых ярких примеров жанра – роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», в котором, не положа руку на сердце, а, напротив, спрятав ее куда-нибудь в карман, мы на самом деле попадаем в идеальный, безукоризненный Лондон. Автор произведения показывает высшую ступень развития современного общества, и, если бы не описание драмы, которую переживают главные персонажи романа, мы бы вполне могли принять его за утопию – не это ли подходящее название для мира, в котором нет болезней, предрассудков и необходимости вести долгий и мучительный поиск своего места в жизни? Антиутопия у Хаксли основывается на скрытой критике утопической модели: пытаясь реализовать один из ее вариантов (к слову, не самый несбыточный), писатель, как это ни странно, демонстрирует именно ее несостоятельность. Все-таки большинство читателей почему-то сочувствует страждущим Джону и Бернарду, нежели среднестатистическим жителям «общества всеобщего счастья».

3. Антиутопия не для всех

К антиутопии приводит нарушение гармонии мира, причем у каждого поколения, да и у каждой культуры есть свои собственные сценарии кошмарного развития событий, возможно, не воспринимаемые как нечто катастрофическое в другом месте и в другое время. Так, вопиющее угнетение женщин, ставшее нормой в романе канадской писательницы Маргарет Этвуд «Рассказ Служанки», в некоторых реальных странах не только не вызывает порицания со стороны властей, но и всячески поощряется, а, к примеру, многочисленные фантастические истории о всепоглощающем контроле властей вовсе перестают казаться вымыслом на фоне фактов из жизни в СССР. Недаром в советском «Философском словаре» 1981-го года описание антиутопии ведется в явном негативном ключе: «В антиутопии, как правило, выражается кризис исторической надежды, объявляется бессмысленной революционная борьба, подчеркивается неустранимость социального зла; наука и техника рассматриваются не как сила, способствующая решению глобальных проблем, построению справедливого социального порядка, а как враждебное культуре средство порабощения человека».

4. Технологии в мире антиутопии

Развитие науки и техники в мире антиутопии действительно часто приводит к катастрофе, причем не техногенного (это все-таки прерогатива других жанров, в частности, киберпанка), а социального свойства. Уже в одном из первых романов-антиутопий «Железная пята» за авторством Джека Лондона бедственное положение большой части общества во многом связано с неминуемым процессом замены рабочих рук куда более продуктивными станками, и хотя полностью картина, изображенная американским писателем, в жизнь не воплотилась, многие сюжетные решения оказались пророческими, и человечество как минимум, если говорить о технологической составляющей вселенной «Железной пяты», успешно переварило события антиутопии Лондона в реальном мире. При написании же современной антиутопии можно как воссоздать вселенную, в которой работы для человека уже не осталось вовсе, так и представить себе внезапный откат к моменту, когда никаких роботов и станков еще не было, – подобное возвращение к истокам в наши дни вполне может повлечь за собой неприятные и даже фатальные последствия.

5. Политическая составляющая

Впрочем, развитие техники или же, напротив, регресс научной мысли не являются обязательным фундаментом антиутопического здания: пожалуй, самым частотным фактором, порождающим антиутопию, становятся все-таки изменения политического характера, когда к власти в обществе приходят силы, явно или тайно эксплуатирующие население и подавляющие его свободу. Популярным и вполне очевидным вариантом реализации подобного замысла выглядит описание сильного тоталитарного режима, наподобие тех, что были изображены Евгением Ивановичем Замятиным в романе «Мы» или Джорджем Оруэллом в романе «1984». Важными элементами мира таких произведений становятся непрерывная слежка за населением, борьба с инакомыслием (и как весьма распространенный вид такой борьбы – уничтожение книг) и одновременно высочайший уровень развития аппарата пропаганды, десакрализация семейной жизни и подавление личности – превращение человека в неодушевленный винтик государственной машины. Любопытно, что все те же явления свойственны и другому виду антиутопий, в которых, подобно уже упомянутому «О дивному новому миру» Хаксли, на первый взгляд перед нами предстает достаточно дружелюбная и демократическая модель управления обществом. Жители такого мира пребывают в счастливом неведении и, как уже было сказано ранее, вполне себе походят на персонажей утопии ровно до того момента, как на авансцену выходит главный герой антиутопического произведения.

6. Герой выходит из себя и уходит ото всех

Довольно часто в начале текста этот герой еще не выделяется из толпы и ведет жизнь типичного представителя антиутопического общества, благодаря чему автору удается не со стороны, а через мысли и ощущения конкретного персонажа отобразить установленные в нем законы и порядки. Как правило, повествование ведется от первого лица, причем во многих случаях перед читателем предстает дневник главного героя. «Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благодушные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики», – заявляет главный герой замятинского «Мы», и сухие, чисто фактические отчеты центральных персонажей антиутопических романов на наших глазах превращаются в художественные тексты прямо пропорционально нарастающему отторжению, которое вызывают у героев, казалось бы, уже привычные явления окружающей действительности. Для того чтобы герой все сильнее чувствовал это отторжение, ему, естественно, нужны определенные толчки – сюжетные повороты, выталкивающие персонажа из зоны добровольного слепого повиновения эксплуататорам. Это может быть случайная встреча с героем, уже давно ведущим антиобщественный образ жизни, как в романе «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, или, например, посещение места, в котором все осталось «по-старому», будь то мир за Зеленой стеной в «Мы» или антикварная лавка Чаррингтона в «1984».

7. Безнадежная затея?

Сломать систему главному герою обычно не удается: храбро сражаясь на стороне меньшинства или же вовсе действуя в одиночку, он терпит сокрушительное поражение и в лучшем случае погибает. Однако во многих антиутопиях центральный персонаж в финале произведения оказывается не физически, а морально задавлен катком власти, и ему приходится смириться с положением дел в обществе или даже полюбить режим, превративший его в послушного раба. Антиутопии несвойственно вселять надежду – она скорее работает как предупреждение о надвигающейся катастрофе. Литературовед Борис Александрович Ланин говорит о мире антиутопии как о «псевдокарнавале», где основной эмоцией является «абсолютный», «перманентный страх». Именно атмосферу всеобщей подавленности, на фоне которой протекает строго регламентированная, ритуализированная жизнь героев произведения, необходимо воссоздать автору антиутопии, поместив в нее персонажа (или нескольких персонажей), готового пойти наперекор непобедимой громаде.

Упражнения
Илья Наумов
Наталия Подлыжняк

1. Составьте список внешних обстоятельств (политических, социальных, культурных), которые лично вам не нравятся.

2. Мысленно возведите эти обстоятельства в абсолют и придумайте, как они отразятся на обществе; составьnt список из трех пунктов, на что в первую очередь повлияет каждое из этих обстоятельств.

3. Выберите одно обстоятельство, над которым вам было интереснее всего раздумывать, и три его «отражения» в жизни общества и напишите фрагмент объемом 1000–1500 символов. Фрагмент не должен быть законченным, но обязан наиболее полно показать все, что вы задумали.

4. Пишем портрет главного героя антиутопии. Для этого можно воспользоваться любым вариантом анкеты персонажа, однако особое внимание следует обратить на факторы, имеющие особое значение в произведениях данного жанра. Мы знаем, что главный герой антиутопии выступает против системы, но что побуждает его действовать таким образом? Что в сложившейся ситуации вызывает его негодование? Возможно, дело в его происхождении, профессии или вероисповедании? Попробуйте прописать основные пункты биографии героя, создавая целостного, однако резонирующего с обществом персонажа.

5. Кто противостоит главному герою антиутопии? Напишите сцену его первого столкновения с антагонистом, учитывая, что в роли оппонента может выступать как некий конкретный человек (лидер правящей партии, глава церкви и т. п.), так и группа людей, и даже целое общество. Что происходит в момент этой встречи, почему после нее герой встает на путь борьбы с действующим устройством социума? Постарайтесь четко задать основной конфликт антиутопии во фрагменте на 1500–2000 знаков.

Список рекомендованной литературы

1. Энтони Берджесс «Заводной апельсин»

2. Рэй Брэдбери «451° по Фаренгейту»

3. Курт Воннегут «Гаррисон Бержерон»

4. Евгений Замятин «Мы»

5. Франц Кафка «Процесс»

6. Владимир Набоков «Приглашение на казнь»

7. Джордж Оруэлл «1984»

8. Андрей Платонов «Чевенгур»

9. Олдос Хаксли «О дивный новый мир»

10. Маргарет Этвуд «Рассказ Служанки»

Фэнтези

История жанра
Наталья Калинникова

Произведения в стиле фэнтези уже давно вышли за рамки литературы. Сегодня это не только книги, но и кино, сериалы, комиксы, компьютерные игры и даже оперы.

Однозначного ответа на вопрос, когда возник этот жанр, не существует. Одни исследователи считают его предвестниками готические романы Анны Радклиф («Удольфские тайны») и Мэри Шелли («Франкенштейн, или Современный Прометей»). Другие ссылаются на цикл Лорда Дансени «Книги чудес» и мистические детективы Абрахама Меррита. Предтечей русского исторического фэнтези называют лингвиста и писателя XIX века А. Ф. Вельтмана. Его романы «Кощей Бессмертный. Былина старого времени», «Светославич, вражий питомец. Диво времен Красного Солнца Владимира» и «Новый Емеля, или Превращения» были основаны на сюжетах из русского фольклора.

Миф как первооснова

На первый взгляд фэнтези для современного человека – то же самое, что сказки для наших прадедушек и прабабушек. Действительно, оба этих жанра схожи в том, что содержат неправдоподобные, волшебные элементы. В сюжетах фэнтези могут использоваться популярные сказочные мотивы, символика или персонажи, однако в их основе лежит все же не сказка, а миф. Мифологические сюжеты гораздо сложнее, чем волшебные сказки, суть которых, как правило, сводится к простой дидактике. Миф не сказочен, но квазиисторичен, то есть всегда соотнесен с коллективной памятью. В основе многих классических фэнтези-романов лежат мифы Артурианского цикла. История о короле Артуре известна так давно, что стала архетипом для всей западноевропейской культуры, наряду с кельтской мифологией, ирландскими сагами и валлийским «Мабиногионом».

Однако фэнтези в современном понимании появилось не в XIX веке, а лишь в 30-х годах XX столетия, и не в фолиантах европейских сочинителей, а на страницах бульварных журналов США. В 1932 году молодой американский новеллист Роберт Говард опубликовал рассказ «Феникс на мече». Это была первая история о храбром Конане-варваре из Киммерии. Говард написал еще около пятидесяти небольших произведений про Конана, которые впоследствии и легли в основу нового поджанра – героического фэнтези, или фэнтези «меча и магии» («sword and sorcery»). Мир, придуманный Говардом, был очень похож на нашу обычную реальность, но его населяли маги, демоны, герои, наделенные неимоверной физической силой, и прекрасные волшебницы.

Почему же истории про Конана-варвара в одночасье стали такими популярными? Их автор превосходно разбирался в мифологии: подобно алхимику, Говард смешал в одном сосуде легенды Греции и Скандинавии, приправив их сказаниями о древнеиндийских и египетских божествах. В результате получилась уникальная квинтэссенция – новая вселенная, герои которой казались читателям узнаваемыми и родными. Даже те, кто заметил, что эта новая вселенная скроена из разных лоскутов, не смогли устоять перед ее обаянием. Так, с помощью верно подобранных образов и слов, работает архетип.

После смерти писателя серия произведений про Конана-варвара стала настолько популярной, что ее продолжили другие литераторы. В настоящее время она насчитывает сотни томов на разных языках мира, не связанных сквозным сюжетом.

«Король Конан не кричал – с презрительной усмешкой он размахивал двуручным мечом направо и налево. При всем своем огромном росте он был изворотлив, как кошка, – в непрестанном движении он представлял собой цель такую трудноуязвимую, что удары клинков противника всякий раз приходились в пустоту. Но зато, когда он бил сам, меч его опускался со страшной силой».

Р. И. Говард «Конан-варвар»

Примерно в одно время с Говардом над своей оригинальной вселенной начинает работать Джон Рональд Руэл Толкин, 45-летний оксфордский профессор, филолог, ранее неизвестный широкой публике. В 1937 году он публикует в Англии книгу «Хоббит, или Туда и обратно». Примечательно, что он позиционирует ее как детскую. В 1954 году одно из ведущих издательств XX века, «Аллен и Анвин», выпускает продолжение, «Властелин Колец». Оно уже рассчитано не только на детей, но и на взрослых читателей. Толкин хотел создать новый английский эпос, а в качестве сюжетной основы взял старогерманские, староскандинавские, староанглийские тексты и карело-финский цикл «Калевала».

«Исполинский золотисто-красный дракон лежал и крепко спал. Из пасти и из ноздрей вырывался дребезжащий звук и струйки дыма, но пламени он сейчас не извергал. Под его туловищем, под всеми лапами и толстым свернутым хвостом, со всех сторон от него, скрывая пол, высились груды драгоценностей: золото в слитках, золотые изделия, самоцветы, драгоценные камни в оправе, жемчуг и серебро, отливающее красным в этом багровом свете».

Дж. Р. Р. Толкин «Хоббит, или Туда и обратно» Перевод с английского Н. Рахмановой

Создание трилогии заняло у Толкина около двенадцати лет. Пока он трудился над ней, на европейских прилавках появилась еще одна книга, которой было суждено стать новым «столпом» фэнтези, – «Хроники Нарнии». Ее автором стал ближайший друг и коллега Толкина, Клайв Стейплз Льюис.

«И вот королевы и короли вошли в самую чащу. Не успели они сделать десяти шагов, как вспомнили, что предмет, который они перед собой видят, называется фонарный столб, а еще через десять почувствовали, что пробираются не между ветвей, а между меховых шуб. И в следующую минуту они гурьбой выскочили из дверцы платяного шкафа и очутились в пустой комнате. И были они не короли и королевы в охотничьих одеяньях, а просто Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси в их обычной одежде».

Клайв Льюис «Хроники Нарнии. Лев, Колдунья и Платяной шкаф» Перевод с английского Г. А. Островской

«Магия» издательства

Конечно же, «Хроники Нарнии» сразу стали сравнивать с «Алисой в Стране чудес» Льюиса Кэрролла, и даже с «Волшебником страны Оз» Л. Ф. Баума, где тоже были описаны волшебные миры, населенные чудесными существами. Следуя этой логике, истории про Питера Пэна и Винни-Пуха тоже следовало бы отнести к фэнтези. Но этого не случилось: издатели придумали специальный термин – «фэнтези для совершеннолетних» («adult fantasy»), тем самым создав внутри зарождавшегося жанра еще одно направление.

Фэнтези завоевало всемирную известность во многом благодаря новым маркетинговым стратегиям издательского рынка. Ни «Властелин Колец», ни «Хроники Нарнии» не получили бы такой популярности, если бы первый остался в «оксфордском» библиотечном формате, а второй – на выцветших страницах старых газет. Как нередко бывает, успеху сопутствовали неслучайные коммерческие совпадения. В середине 60-х в США вышла «карманная» версия толкиновской трилогии, на дешевой бумаге, в мягкой обложке. В это же время аналогичным образом была переиздана в новой редакции вся серия «Конанов». Простодушный варвар из Киммерии и рефлексирующий хоббит Фродо Бэггинс оказались одинаково доступными американским студентам и менеджерам среднего звена. Так новый «карманный» формат позволил этим книгам со временем стать культовыми.

В 1970-х фэнтези продолжило свое стремительное развитие и уже прочно заняло отдельную нишу на книжном рынке. Стали появляться все новые и новые имена, в том числе – женские: романы Андрэ Нортон («Гаран Вечный» и др.) и Урсулы Ле Гуин (цикл о Земноморье, Хайнский цикл) получили всемирное признание. Постепенно на новый, «младший» жанр стали обращать внимание даже именитые фантасты (например, Роджер Желязны написал серию романов «Хроники Амбера»). Неизбежно стали возникать пародии (сюда можно отнести серию иронических романов «Плоский мир» Терри Пратчетта) и фанфики – продолжение приключений любимых героев, написанные уже не оригинальными авторами, а поклонниками жанра. Надо ли говорить, что подобные попытки далеко не всегда успешны, а зачастую и откровенно вторичны – однако у фанфиков есть своя аудитория, причем весьма обширная.

К 90-м годам XX века фэнтези стало использовать сюжеты не только традиционной западноевропейской мифологии. Широкую известность приобрело так называемое «славянское» фэнтези («Ведьмак» Анджея Сапковского, «Волкодав» Марии Семеновой). Сегодня авторы, пишущие в этом жанре, в поисках новых образов обращаются к культурному наследию народов всего мира, от Африки до Океании.

Фэнтези так быстро завоевало популярность не только потому, что использовало знакомые читателям легенды. Пик популярности жанра недаром пришелся на конец 60-х – начало 70-х годов: фэнтези-литература, с присущим ей эскапизмом и духом бунтарства, стала таким же символом своего времени, как The Beatles и Вудсток. Желание погрузиться в вымышленные миры, где Добро всегда торжествует над Злом, а любую проблему можно решить с помощью магии, стало реакцией на военные события, глобальные экологические проблемы, равнодушие общества потребления. Эти проблемы, к сожалению, никуда не исчезли, поэтому фэнтези было и будет актуальным, пока у человечества остается вера в чудеса.

С тех пор, как Братство Кольца отправилось в Мордор, в фэнтези возникло великое множество направлений – от стимпанка до постапокалиптики. Этот стиль как никакой другой восприимчив к жанровым экспериментам. Правда, большинство произведений все же представляют собой смесь разных поджанров, поэтому их классификация весьма условна. Можно выделить следующие поджанры:

«Высокое» фэнтези – действие происходит в вымышленном мире, сильно отличающемся от нашего; есть магия, волшебные существа, артефакты и т. д. («Властелин Колец» Дж. Р. Р. Толкина, «Ведьмак» А. Сапковского);

«Низкое» фэнтези – действие происходит в мире, который очень похож на реальный; люди не верят в магию, фантастические твари крайне редки («Благие знамения» Т. Пратчетта и Н. Геймана);

Эпическое фэнтези – масштабные события, глобальные сражения, тотальные задачи вроде спасения мира (цикл «Колесо Времени» Роберта Джордана);

Героическое фэнтези – приключения отдельных героев, воинов и магов, которым предстоит разобраться со своими личными проблемами (М. Д. Муркок, цикл о Вечном Воителе);

«Темное» фэнтези – смесь готики и фэнтези; действие происходит в мире, где зло победило, а добрые персонажи оттеснены на второй план («Черный отряд» Глена Кука);

Историческое фэнтези – сюжет строится на событиях альтернативной истории («Отблески Этерны» Веры Камши);

Городское фэнтези – действие разворачивается в городе, причем сам город играет большую роль в сюжете (цикл «Дозоры» С. Лукьяненко);

Научное фэнтези – сюжеты на стыке научной фантастики и фэнтези («Илион» Дэна Симмонса).

Еще существует так называемое техно-фэнтези, детективное фэнтези, игровое, поэтическое фэнтези и т. д. и т. п. Кто знает, быть может, нашим читателям рано или поздно удастся изобрести свой собственный фэнтезийный поджанр? Сейчас мы расскажем, что для этого нужно.