Текст книги "Мама, у меня будет книга! Как научиться писать в разных жанрах и найти свой стиль"

Инструкция
Наталия Подлыжняк

«Как написать эротический текст?»

Если в вашей книге есть секс, то продаваться она будет в прозрачной пленке с маркером 18+. Это не минус, который должен отвратить вас от попытки описывать самые интимные и чувственные моменты из жизни ваших героев, это та деталь, которая должна напомнить вам о первом правиле, если вы взялись писать об эротике. Не нужно рассказывать, как это делается! Предоставьте это авторам учебников или преподавателям сексологии (возможно, когда-нибудь Минобразования введет их уроки в школах). Лучше рассчитывайте, что ваш читатель в возрасте от 18 и выше уже хоть в какой-то степени знаком с тем, что такое секс.

1-е правило – не нужно просвещать читателя и описывать всю последовательность действий героев.

«Мой член как доска прислонялся к ее животу. Движением бедер она перевернула меня, и я оказался сверху. Она раздвинула ноги, подняла платье и, удерживая мои бедра вокруг себя, направила мой член внутрь».

Этот фрагмент текста итальянского писателя Эрри де Лука из романа «Дни перед счастьем» стал худшим описанием секса в 2016 году по мнению английского журнала The Literary Review, издания которое проводит одну из самых обсуждаемых литературных премий «Bad Sex in Fiction Award». Главная идея этой премии на протяжении более 15 лет ее существования – сбить спесь с авторов, которые зачастую думают, что сцены секса могут увеличить продажи. Но, плохо сделанные, они могут лишь отпугнуть читателя от книги.

2-е правило – ответьте себе на вопрос: «Зачем я добавляю в свой текст эротическую сцену?»

Здесь может быть несколько ответов. Если для того, чтобы читатель наравне с героями пришел в возбужденное состояние, тогда ему нужно пространство для воображения. Исключите конкретные образы, которые будут лишь отталкивать, в случае если не совпадут с представлениями самого читателя, и добавьте больше тактильных описаний. Они помогут представить себя на месте героя. Другой вариант ответа – сцена интимной близости нужна вам для того, чтобы раскрыть поведение героя, его рефлексию. В таком случае вы должны сосредоточиться на мыслях героя в этот самый момент, его впечатлениях, сожалениях и надеждах. Вы можете добавлять такие сцены и для того, чтобы смутить читателя или даже рассмешить! Но всегда четко держите в голове цель.

Вот пример хорошей любовной сцены, описанной глазами героя в романе Джона Фаулза «Волхв». Мы проникаем в те воспоминания, которые героя возбудили, при этом подключаются и наши органы чувств: осязание, обоняние.

«Я вспомнил Алисон, наши любовные игры. Будь она рядом, нагая, мы занялись бы любовью на подстилке из хвои, окунулись бы и снова занялись любовью. Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знания о том, что ничего не вернуть, и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит – например, моих пустых амбиций или сифилиса, который пока так и не проявился. Чувствовал я себя прекрасно. Бог знает, что будет дальше; да это и не важно, когда лежишь на берегу моря в такую чудесную погоду. Достаточно того, что существуешь. Я медлил, без страха ожидая, пока что-нибудь подтолкнет меня к будущему.

Перевернулся на живот и предался любви с призраком Алисон, по-звериному, без стыда и укора, точно распластанная на камнях похотливая машина. И, обжигая подошвы, бросился в воду». Джон Фаулз «Волхв»

Никто не отрицает, что писать о сексе крайне сложно, но никто не говорит, что невозможно.

3-е правило – старайтесь избегать чрезмерной метафоричности.

Вульгарные сравнения и нагромождение абстракций вряд ли помогут читателям «прочувствовать» момент. «Она пахла миндалем, словно хорошо приготовленный пудинг, а он превратился в ложку со взбитыми сливками; он стал беспомощной ложкой теплого заварного крема. Она закипает» – цитата из романа Никола Баркера «Мандраж». После такого описания у читателя скорее проснется аппетит, чем интерес к происходящему. Если ваши герои находятся в интимной атмосфере, попробуйте превратить обыденные детали в «говорящие». Смотрите, как это делает Евгений Замятин в рассказе «Север»: рыжие волосы и зеленые сосны, кровь гуся и сгустившаяся темнота – лишь намеками автор помогает читательскому воображению работать.

«В рыжих волосах – зеленый венок, скатываются капли с грудей, с нежных, розовых, как морошка, кончиков – должно быть холодных. В руках – гуси, из гусей – сочится кровь, обтекает точеные ноги.

Нет сил стерпеть. И тут же, на теплых красных камнях, Марей греет губами прохладную, бледно-розовую морошку.

– Нет, не согрелись еще, видишь – еще холодные.

Где-то горят леса. На красном камне возле тихого озерка дымит костер из душистой хвои. Пелька жарит над костром жирного гуся; огонь играет на зеленом, рыжем; губы и руки в крови. Чуть слышно улыбается глазами Марею: вслух не надо.

Издали хруст: медведь прет через трущобу. Затих – и только еще ворчит сердито белая лайка сквозь сон.

Костер тухнет. Ближе придвигаются из темноты сестры-сосны – все темнее, все уже мир – и вот во всем мире только двое».

4-е правило – лучше недосказать.

Намеки работают еще со времен Лоренса Стерна, жившего в XVIII веке, у которого щели в стене, вырезы в юбке, усы, пуговичные петли – все имело подтекст. В романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» нет ни одного прямого описания, хотя он полон сексуальных переживаний и действий. И спустя тысячелетие таким же приемом в начале своего творчества воспользовался Джон Апдайк, который в романе «Кролик, беги» намеренно не использовал слова «оргазм» и другие анатомические подробности. Так, недосказанное «это» становилось гораздо более интимным и в какой-то степени духовным действием. Не случайно на описание ночи между Рут и Кроликом отведена ни одна страница, но на них упоминаются только отдельные участки тела – изгиб бедра, впадина на пояснице и прохладная обнаженная кожа.

Заметьте, что приведенные выше авторы используют лишь детали, как если бы режиссеры вставляли в фильм только крупные планы. Они и помогают нашему воображению работать, держат нас в томительном напряжении и ожидании, не сразу раскрывая все происходящее. Поэтому если сцена описана искусно и чувственно, то уже и неважно, какое конкретное действие персонажей за ней стоит. Владимир Набоков в «Лолите» описывает всего лишь поцелуи впервые влюбленных подростков, но мы ощущаем их, как удары током:

«Там, на мягком песке, в нескольких шагах от старших, мы валялись все утро в оцепенелом исступлении любовной муки и пользовались всяким благословенным изъяном в ткани времени и пространства, чтобы притронуться друг к дружке: ее рука сквозь песок подползала ко мне, придвигалась все ближе, переставляя узкие загорелые пальцы, а затем ее перламутровое колено отправлялось в то же длинное, осторожное путешествие; иногда случайный вал, сооруженный другими детьми помоложе, служил нам прикрытием для беглого соленого поцелуя».

А в сцене из романа «Левая рука тьмы» Урсулы Ле Гуин вообще дело не доходит до интимной близости, но трудно не назвать ее эротической:

«Некоторое время мы оба молчали, а потом он посмотрел на меня прямо и нежно. Лицо его в красноватом свете печки казалось столь же мягким, ранимым и далеким, каким бывает порой лицо женщины, когда она вдруг глянет на тебя, оторвавшись от собственных мыслей, и промолчит. И тогда я снова увидел, и очень отчетливо, то, что всегда боялся в нем увидеть, притворяясь, что просто не замечаю этого: он был в той же степени женщиной, что и мужчиной. Всякая необходимость объяснять причину моего внезапного страха улетучилась вместе с самим страхом; мне осталось в конце концов просто принимать его таким, каким он был».

5-е правило – даже красивая постельная сцена должна быть оправдана – она должна двигать сюжет.

Фрейд утверждал, что либидо – главная движущая сила для человека. Желания или «влечения», как говорил австрийский психоаналитик, лежат в основе всех совершаемых нами действий. Поэтому так популярны книги, авторы которых не стесняются показать эту сторону нашей жизни. Секс и эротика не ограничиваются половыми сношениями, как и весь ваш сюжет не должен быть завязан исключительно на постельных сценах. Важно четко продумать структуру всего любовного произведения. В вашем сюжете обязательно должен быть конфликт, вынуждающий героев действовать и преодолевать препятствия, иначе, как они укрепят свои чувства или поймут их несостоятельность? Любовь может возникнуть между разными людьми: матерью и ребенком или друзьями, но она всегда приближает героя к читателю – это тот код, который все мы можем считать и понять.

6-е правило – опирайтесь на собственный опыт.

Постарайтесь вспомнить себя в моменты влюбленности или сильной страсти. Наше внимание в такие моменты обращено только на объект воздыханий, и никак не на внешний мир, поэтому говорят, что влюбленные часов не замечают. Убрав четкое описание окружающего мира, вы сможете создать атмосферу уединения и полного взаимопонимания персонажей. Или же, если чувства героев не взаимны, внимание одного будет подчеркнуто направлено на внешнее на контрасте с другим – влюбленным персонажем. Этим пользовался уже упомянутый нами Стерн в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Момент зачатия Тристрама он описывает так:

«– Послушайте, дорогой, – произнесла моя мать, – вы не забыли завести часы?

– Господи боже! – воскликнул отец в сердцах, стараясь в то же время приглушить свой голос. – Бывало ли когда-нибудь с сотворения мира, чтобы женщина прерывала мужчину таким дурацким вопросом?

– Что же, скажите, разумел ваш батюшка?

– Ничего».

7-е правило – избегайте штампов.

Не стоит вслед за множеством других писателей сравнивать женскую грудь с фруктами. Нам не кажется, что в реальной жизни образы персиков, нектаринов, яблок или дынь приходят в такие моменты! Как взывал к сознанию писателей Ричард Коэн в книге «Писать как Толстой»: «Зачастую мы можем понять, что заставило автора выбрать конкретную метафору, но нередко ее «оборотная сторона» – то, в чем сопоставленные понятия различны, – делает ее нелепой». Поэтому старайтесь избегать сюжетных и описательных штампов: изображать долгожданный поцелуй героев на фоне фейерверков, знакомить их случайно на улице и без памяти влюблять, насильно женить главного героя, который чуть позже поймет, что нашел свою судьбу.

Как предупреждает тот же Ричард Коэн, «написать хорошо о сексе – похвальное стремление, но добиться успеха тут очень тяжело. Попытайтесь, но будьте готовы замарать немало бумаги». Мы подобрали для вас пару упражнений для того, чтобы вам было легче при первых встречах с этой опытной дамой «эротикой».

Упражнения
Наталия Подлыжняк

1. Начнем с деталей. Попробуйте описать сильное напряжение, возникшее между героями, не доводя действие до физического контакта. Ваши герои не раздеваются, они могут даже не дотрагиваться друг до друга. Передайте их эмоции через движения, жесты или разговор. (Вспомните пример из Урсулы Ле Гуин.)

2. Попробуйте понять, из-за чего в 2018 году победителем премии «Bad Sex in Fiction Award» стал Джеймс Фрей. Отметьте непонравившиеся моменты, постарайтесь ответить на вопрос почему:

«Ослепительный бездыханный трясущийся переполняющий взрывающийся белый Бог. Я кончаю в нее, мой член пульсирует, мы оба стонем, глаза, сердца, души, тела стали едины. Едины. Белый. Бог. Кончаю. Кончаю. Кончаю. Я закрываю глаза, выдыхаю. Кончаю. Я прислоняюсь к ней, мы оба тяжело дышим, я все еще в ней, улыбаюсь. Она поднимает мои руки и обнимает ими себя, обнимает своими руками меня, мы не двигаемся и дышим, твердый внутри нее, узкая, теплая и влажная вокруг меня, мы дышим. Она мягко отталкивает меня, мы смотрим друг другу в глаза, она улыбается».

Подумайте, как бы вы изменили этот отрывок, если бы перед вами стояла задача показать подобное действие. Можете поэкспериментировать с рассказчиком, с тем, чьими глазами мы видим происходящее, или обратить внимание на то, где происходит сцена.

3. Опишите эротическую сцену так, чтобы читатель поверил, что это последняя ночь героев перед расставанием (или первая после долгой разлуки). Совсем разный посыл должен по-разному повлиять на проявление их чувств.

4. Послушайте пересказ подруги или друга (вспомните собственный опыт), запишите и подумайте, какие образы вы бы добавили/убрали, на чем заострили бы внимание, чтобы сделать жизненную историю, рассказанную устно, подходящей для литературного произведения.

5. Опишите сцену любви между ручкой и рыбкой.

6. Чтобы вам легче было перебороть себя или абстрагироваться, попробуйте написать сцену, в которой плед приглашает в спальню тапочки.

Список рекомендованной литературы

1. Джон Клеланд «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех»

2. Леопольд фон Захер-Мазох «Венера в мехах»

3. Зинаида Гиппиус «Влюбленные», «Тварь. Ночная идиллия»

4. Иван Бунин «Визитные карточки», «Митина любовь», «В одной знакомой улице»

5. Евгений Замятин «Север»

6. Владимир Набоков «Лолита»

7. Джон Фаулз «Волхв», «Женщина французского лейтенанта»

8. Джойс Кэрол Оутс «Делай со мной что захочешь»

9. Людмила Улицкая, рассказ «Двое» из сборника «О теле души»

10. Денис Осокин, рассказ «Ветлуга» из сборника «Огородные пугала с ноября по март»

11. Сцены из романов Иэна Макьюэна «Искупление» (2018), Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть» (1954), Владимира Набокова «Король, дама, валет» (1928)

Юмор

История
Евгений Чикризов

«Satira castigat ridendo mores» – «Сатира, смеясь, исправляет нравы».

История юмористического жанра берет начало в пятом столетии до нашей эры – времени, когда Аристофана написал свои первые комедии. Античные авторы тесно связывали юмор с соотношением в организме человека четырех жидкостей – крови, лимфы, желтой и черной желчи. «Гумор», по их мнению, во многом определял психическое и физическое здоровье человека.

Проблема юмора впервые была поставлена Платоном и Аристотелем. Их взгляды не только помогли осознать социальную значимость комического, но и определили вектор развития юмора как литературного жанра.

Юмором, с легкой подачи древних греков, долго будет называться преодоление препятствий жизни при помощи «доброго» смеха. А смех, в свою очередь, будет считаться сильнейшей эмоцией, имеющей ярко выраженное «общественное значение».

В Средневековье слово «юмор» одним из первых употребит Бен Джонсон, автор комедий «Всяк в своем нраве» и «Всяк вне своего нрава». На Бенсона же через два столетия в своей статье «О различии остроумного, смешного, эксцентричного и юмористического» сошлется С. Т. Колридж. Цитируя стихи Джонсона о четырех жидкостях, Колридж демонстрирует живучесть античных представлений о юморе, с одной стороны, и с другой – определяет юмор как «необычную связь мыслей или образов, производящих эффект неожиданного и тем доставляющих удовольствие».

Юмор в литературе довольно долго оставался низким жанром. И именно поэтому смешнейшего «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле современники воспринимали как страшную похабщину. Скабрезных шуток в произведении действительно много, а еще юмора, что называется, на злобу дня: например, образ желчного короля Пикрохола отчасти является сатирой на императора Карла V, долгие годы воевавшего с Францией.

Немало повлияла на эволюцию юмора и немецкая классическая эстетика. Иммануил Кант считал, что «смех есть ни что иное как аффект от превращения напряженного ожидания в ничто» – именно это позволило в дальнейшем мыслить юмор как психический механизм, конечным результатом которого является смех.

В XVIII веке термины «ирония», «сатира», «юмор», «смешное» и «комическое» разделились. Не последнюю роль сыграли в этом гуманистические движения. До конца XVII века было принято смеяться над неудачливыми и психически больными людьми, теперь напористые и агрессивные формы юмора стали расцениваться как неприемлемые и вульгарные, а юмором все чаще стали называть благоразумное веселье, противопоставленное жестокости сарказма.

Любопытен взгляд на природу юмора Зигмунда Фрейда, который считал юмор «одним из наиболее здоровых защитных механизмов выражения социально неприемлемых, агрессивных и сексуальных импульсов».

Говоря об эволюции юмора как литературного жанра, важно помнить о традиционном делении юмора на «высокий» (или интеллектуальный) и «низкий». Мы привыкли полагать, что наибольшим глубокомыслием отличается английский юмор. И обязаны мы этим стереотипом Жан-Полю Рихтеру. Это он одним из первых ввел английский юмор в ранг эталона, написав про него следующее: «великие юмористы не только были крайне суровы, но и наилучшими из них обязаны мы меланхолическому народу». С этим можно соглашаться, а можно и нет. Но кто из нас не восхищался чувством юмора Стерна и Диккенса?

Но не Англией единой. Возникновение высокого комизма в литературе давно и прочно связывают с испанским «Дон Кихотом» Мигеля де Сервантеса, а Франции приписывается изобретение иронии: в «Необычайных приключениях Тартарена из Тараскона» Альфонса Доде – небезызвестной вариации «дон-кихотского» сюжета – ирония уж очень преобладает над юмором.

Применительно к русской литературе нельзя обойти стороной раннее творчество Гоголя, «гумор» которого был восторженно оценен Белинским. Юмор Гоголя имеет куда менее личностную окраску, нежели юмор западноевропейский. Герои Гоголя оригиналы, они – чудаки. И их чудачества соответствуют исходному – античному значению слова «юмор», в отличие от чудачеств Дон Кихота, мистера Шенди и Пиквика. Вклад Гоголя покажется куда более значительным, если вспомнить, к примеру, то, что в России юмор в литературе стал появляться только в петровскую эпоху. Публиковать что-либо юмористическое до этого попросту запрещалось. Юмор же был в основном бытовой или устно-скомороший. Известно, что Тарковскому для «Андрея Рублева» пришлось самому составлять скоморошьи частушки, потому как оригинальные XV века почти полностью состояли из знаменитого русского мата.

С 1880-х годов в России распространяется юмористическая развлекательная литература. Во многом благодаря Чехову. Его безудержное стремление к новым формам оказало мощное влияние на развитие драматической литературы и театра, где изящный чеховский юмор стал чем-то вроде недостижимого идеала.

Талантливо сконструирована юмористика в произведениях Тэффи, Саши Черного, Аверченко, Зощенко. Юмористическое и серьезное, трагическое, сочетаются в творчестве Булгакова, Шолохова, Твардовского, Шукшина, Белова.

Направления изучения смешного в советское время обусловлены взглядами Белинского, Герцена, Луначарского, которые акцентировали внимание на деструктивных функциях смеха. Характерно, что в этот период «юмор» теряет свою определенность, что приводит к возникновению обособленного явления «сатира и юмор».

В XXI век юмористический жанр входит как исторически сложившийся и имеющий большие перспективы развития.

Перспективы эти уже на наших с вами глазах оформились в настоящий тренд. Вот о нем еще два слова перед практической частью статьи.

Шутить и смеяться в современной литературе по-прежнему можно и нужно, но делать это стало модно с использованием метаюмора, постиронии и новой искренности. Наверняка вы о них слышали. А если нет, то не беда. Суть здесь вот в чем. Если раньше шутка была смешной сама по себе, и смеющимся не нужно было знать, откуда у нее растут ноги, в каком контексте она шутилась и как видоизменялась со временем, то метаюмор как раз на этом и построен. В меташутке важно знать всю предыстрию, иначе вам на этом междусобойчике смеющихся будет просто не смешно.

Метаюмор на самом деле зародился еще в середине прошлого столетия. Все советские люди помнят анекдоты про маленького мальчика, попадающего в комичные ситуации, а американцы свои анекдоты про слонов. Вот про мальчика нам все ясно – это реакция на социально-бытовые проблемы эпохи, а вот про слонов уже не очень. И правильно – для этого нужно было быть американцем и жить во времена борьбы темнокожего населения за права. У метаюмора есть один важный нюанс – почти даже «минус». Он почти всегда недолговечен. Смешно ли будет современному ребенку, прочти он анекдот о маленьком мальчике? Другой нюанс – это почти «плюс». Метаюмор существенно обогащает произведение и придает ему неповторимое звучание. Про «Бесконечную шутку» Д. Ф. Уоллеса не знает только ленивый. И к тому же метаюмор – это почти обязательный ингредиент для книжных серий. Помните, какими чудесными шутками-колкостями обменивались из книги в книгу Гермиона и Рон? И вроде бы они нам и понятны, но, если прочтешь всю серию, то эти шутки будут смешны уже совсем в ином свете. В общем, использовать или не использовать метаюмор – дело исключительно авторское, но стоит ли забывать о моде?

Постирония – очень затейливо устроена. Это – настоящее преодоление границ жанра В постиронии автор создает ситуацию множественной интерпретации, конечным результатом которой должно стать замешательство читателя. Шутит ли герой, иронизирует или говорит ясно, без всяких таких намеков? В такой неопределенности рождается дополнительный смысл написанного автором и прочитанного читателем. Постирония – высший пилотаж литературного юмора, которому стоит учиться, ибо читателем такой текст никогда не будет забыт.

И самое новое в юмористическом жанре – это «новая искренность». Ее культивирование на литературную почву связывают с тем же Д. Ф. Уоллесом, который в «Бесконечной шутке» противопоставляет искренность другим чувствам и с ее помощью пытается вновь заполнить опустошенную цинизмом американскую литературу. Как работать с новой искренностью? Скрывать не станем. Трудно. И посоветуем банальное: лучший способ научиться – это разобраться в том, как это сделали другие. «Бесконечная шутка» – хорошее для этого пособие.

История юмористического жанра не проста и вся состоит из взлетов и падений. И еще она – лучшее доказательство того, что главный судья для литературного смешного – это время.