Текст книги "Мама, у меня будет книга! Как научиться писать в разных жанрах и найти свой стиль"

Инструкция
Сергей Лебеденко
Александра Сорокина
Денис Банников

Для рассказа ужасов характерны два свойства:

✓ ужас обычно воплощает конкретный объект или персонаж (доска «Уиджи», демонический младенец, проклятая книга и пр.);

✓ опасность в ужасах не всегда носит сверхъестественный характер: в «Хэллоуине» Джона Карпентера источником ужаса является сбежавший из психиатрической лечебницы маньяк.

При этом в рассказе жанра хоррор нас пугает вовсе не сам монстр, созданный воображением писателя, а то, что подразумевает само его существование. Нас пугает не вампир, а факт, что это существо двойственной природы: мертвое и живое одновременно, неведомая тварь, которой удалось пересечь священные для человеческого разума границы жизни и смерти и остановиться у пограничного столба. То, что ни одному другому существу сделать не дано.

Пугают не клишированные трупы и щедро разлитая по полу кровь и вовсе не злодеи с мрачными репликами:

«– Твое колдовство надо мной разрушено. Я больше не буду на тебя работать. Сарабет тряхнула гривой волос и рассмеялась: – Я сама решу, что ты будешь делать, Катрин.

– Нет, – сопротивлялась Катрин. – Ты использовала меня двадцать лет, Сарабет. Двадцать лет ты держала меня здесь, как в тюрьме, заколдовав. Но сейчас я использую эту дьявольскую кровь, чтобы спастись от твоей власти.

Сарабет снова рассмеялась:

– Ты не исчезнешь, дура. Все вы сейчас должны умереть. Все вы». (Р. Стайн «Дьявольская кровь»)

В хорошей истории ужаса, по мнению Лавкрафта, «должна быть ощутимая атмосфера беспредельного и необъяснимого ужаса перед внешними и неведомыми силами; в ней должен быть намек, высказанный всерьез, как и приличествует предмету, на самую ужасную мысль человека – о страшной и реальной приостановке или полной остановке действия тех непреложных законов Природы, которые являются нашей единственной защитой против хаоса и демонов запредельного пространства».

Часто дело оказывается даже не в монстре, а в том, что нам неизвестна природа происходящих явлений. Никогда не стоит отдергивать ширму. В отличном кинохорроре It Follows Смерть преследует героиню после случайного секса, при этом появляясь в неожиданных местах в образе бездомных старух, клоунов, детей. Что их преследует и почему – герои не понимают, но при этом зритель остается в напряжении до конца фильма. Половина харизмы кинговского Пеннивайза в том, что мы не понимаем, ЧТО это, при этом оно маскируется под обычного клоуна, разве что время от времени приговаривает странную фразу: «Мы все летаем здесь внизу». Мелкие странности, необъяснимое – главная черта хорошей мистики, что ведет нас к еще одному выводу – пугают самые обыкновенные вещи, приправленные щепоткой таинственного.

В одной из своих лекций писатель Дмитрий Быков вспомнил рассказ Кинга, где герой каждый день видит в туалете на работе одни и те же кроссовки на полу кабинки, словно там каждый раз находится один и тот же мужик. В истории перевала Дятлова, по версии Быкова, самое жуткое – не описание следов на снегу, а подробная опись вещей туристов, которые шли навстречу своей гибели. В одном из поэпизодников по Петрушевской в подземном переходе открыт ларек с развешанными черными пальто – главным элементом рассказа. Что они там делают, непонятно, зато нагоняет на читателя жути. В рассказе «Ужас» Набокова нас пугает реакция героя на вроде бы простую вещь – профиль возлюбленной:

«Это такой пустяк, это так мимолетно: вот мы с нею одни в ее комнате, я пишу, она штопает на ложке шелковый чулок, низко наклонив голову, и розовеет ухо, наполовину прикрытое светлой прядью, и трогательно блестит мелкий жемчуг вокруг шеи, и нежная щека кажется впалой, оттого что она так старательно пучит губы. И вдруг, ни с того ни с сего, мне делается страшно от ее присутствия. Это куда страшнее того, что я не сразу почувствовал ее на вокзале. Мне страшно, что со мной в комнате другой человек, мне страшно самое понятие: другой человек. Я понимаю, отчего сумасшедшие не узнают своих близких… Но она поднимает голову, быстро, всеми чертами лица, улыбается мне, – и вот от моего странного страха уже нет и следа. Повторяю, это случилось всего только раз, это тогда мне показалось глупостью нервов – я забыл, что в одинокую ночь, перед зеркалом, мне приходилось испытывать нечто очень похожее».

Литературовед Дэвид Хартвелл выделял три вида историй о сверхъестественном: моральные аллегории (в них в повседневную реальность вторгается сверхъестественное зло), истории о психических отклонениях в метафизическом выражении и истории со сверхъестественной подоплекой происходящих событий.

1. Моральные аллегории – про противостояние этичного добра и повергающего его зла. Мир изначально содержит сверхъестественные силы, которые желают помешать этическому добру. Этот жанр, пишет Хартвелл, помогает преодолеть чувство эмоциональной отстраненности, определиться с этической позицией. В этом поджанре работают Кинг и авторы историй об одержимостях (Роман Полански «Девятые врата», «Ребенок Розмари»).

2. Психические или психологические отклонения проявляются в вытеснении какого-то нестерпимого явления на границу сознания, которую вытесненное нечто преодолевает и тем повергает героя в шок и ужас. В этом поджанре написаны классика ужасов «Доктор Джекил», «Песочный человек», «Дракула», здесь же обитают истории о маньяках («Психо») или реалистичные триллеры о психических отклонениях (недавние фильмы «Не дыши», «Прочь», «Дом восковых фигур», повесть «Роза для Эмили» Уильяма Фолкнера).

3. Сверхъестественное лежит в основе сюжета, но само по себе проявляется скрытно. Природа реальности размыта; о сверхъестественных событиях читатель узнает из намеков внутри текста. Нас пугает то, что мы не знаем, что на самом деле происходит. Поджанр создает видимость повседневности, чтобы потом эту видимость уничтожить. Читатель остается наедине с другим миром и погружается вместе с героями в пучину тревожной неопределенности. К этому виду ужасов относятся истории Лавкрафта и его последователей.

Как же стоит пугать читателя?

1. Сперва давайте проговорим важное. Люди с трудом читают о том, что действительно страшно. Об ужасах концентрационных лагерей, растлении детей и практиках среднеазиатских стран, в которых зверей на скотобойне пытают, потому что пытки, если вы готовы в это поверить, придают мясу особый вкус. Книга, повествующая о действительно страшном, перекапывает так, что едва ли вы закроете ее и спустя денек возьметесь за следующую. Такие тексты перевариваются значительно дольше.

2. Выбрать страх. С детства у каждого человека есть два базовых страха: страх темноты и страх упасть с высоты. Есть много рассказов, которые построены на этих страхах. Но если вы не хотите ими ограничиваться, вот другие распространенные страхи:

– Страх всего липкого и хлюпающего

– Страх крови, физического насилия

– Страх насекомых

– Страх замкнутого пространства

– Страх встретить двойника

– Страх перед куклами, роботами, зомби – вещами, которые не совсем люди

– Страх бюрократии

– Страх техногенных катастроф (авиакатастрофы, теракт, военные действия)

Это так называемые «ходовые страхи», которые психологи называют «фобиями», а Джозеф Стефано (автор сценария «Психо») сравнивает с мохнатыми хищниками. В основе элементарная логика: если что-то пугает меня, скорее всего, оно пугает кого-то еще. Вы можете пополнять список и переставлять пункты местами (в нашем примере «медведи» расположены от наиболее «опасного» к наиболее «безобидному» по мнению Стивена Кинга).

А еще страхи можно комбинировать. Страх за других и страх темноты – главные темы в рассказе Людмилы Петрушевской «Черное пальто».

3. Создать симпатичного персонажа, которому хочется сопереживать. Если что-то плохое происходит с хорошим парнем, нам, естественно, хочется, чтобы в конце с ним все было в порядке. Героем рассказа Кинга «И все-таки они возвращаются» стал обычный школьный учитель, которому нравится его работа. В «Споки» Анны Старобинец с техногенным ужасом борется начинающая писательница – автор много времени уделяет сложностям, связанным с воспитанием ребенка, и описанию непростых семейных отношений героев.

4. Вырвите вашего героя из привычной для него среды (офисного клерка из офиса, например) и поместите в необычную среду (заброшенная усадьба). Лучший хоррор работает на стыке реального и фантастического (посмотрите, как в рассказе «И пришел бука» Стивена Кинга монстр начинает терроризировать обычную семью).

5. Лишите героя шансов защититься перед угрозой. Нам неинтересно читать хоррор о зомби-апокалипсисе, если у героя есть заряженный дробовик, или историю о демонах, если герой – экзорцист со стажем и бочкой святой воды в гараже. Героем рассказа «Чикамога» классика ужасов Амброза Бирса стал обычный ребенок, который случайно выбрался на прогулку в лес, кишащий нежитью.

6. Нужно оставить персонажа в беспомощном состоянии – в ловушке, в отдаленной местности или без связи, чтобы ему никто не мог помочь. Не пытайтесь напугать читателя, напугайте героев вашего произведения. В романе Яны Вагнер «Вонгозеро» героям в одиночку приходится спасаться из охваченного эпидемией города.

7. Нас пугает только самое таинственное. Нужно пугать, но при этом читатель не должен видеть монстра. Как только вы покажете монстра вашей истории, потеряется эффект тайны – а значит, потеряется интерес читателя. В рассказе «Следующий» Рэя Брэдбери могила разверзается пастью, которая неминуемо пожирает персонажей. Почему это происходит? Так и остается неизвестным.

Упражнения
Сергей Лебеденко
Александра Сорокина
Денис Банников

Практикуемся пугать

1. Вырастите демонов в сознании (демоны не обязаны быть сознательными). Искаженное восприятие реальности пугает, особенно если передано от первого лица. Создайте героя с иным взглядом на мир, с особой идеологией, которая будет влиять на трактовку внешних событий, или с подвижной, нестабильной психикой. Если повествование ведется от третьего лица, то герой не обязан раскрывать свои карты сразу: снаружи он может казаться нормальным, и тогда его инаковость будет проявляться полутонами, обрывками фраз, действиями, которые совершит, возможно, и не он. Тайна – один из главных элементов саспенса: даже если ничего пока не происходит, мы понимаем, что бомба взорвется. Поставьте герою диагноз, придумайте ему навязчивую идею и раскручивайте. Подсматривать можно у Достоевского, Уайльда, Гамсуна, Роберта Блоха («Психо»).

2. Вспомните Кафку и противопоставьте героя непонятному миру. Человек может прогнать призраков прошлого или чудовищ под кроватью, но жизнь он не одолеет. Закиньте вашего героя в максимально некомфортную среду: пусть там с ним произойдут события, которые нельзя объяснить логически. Можно начать традиционно: стук в дверь, кто за ней стоит?

3. Предательство ближнего, или трикстер среди нас. Когда все вокруг складывается неблагополучно, человек ищет спасения в родном доме или в объятиях близкого. Тем больнее, когда падает последний бастион и герою наносят удар из-за спины, откуда не ждал, где не защищен. Предательство подрывает доверие человека к миру, расшатывает его веру в людей и в себя, что приводит к большему одиночеству. А выжить наедине с собой сможет не каждый (см. упр. 1). Желательно, чтобы внешность предателя и общее представление о нем были контрастны истинной натуре. Страшно, когда злодеем оказывается не громкий и напористый, а тихий, мягкий и внимательный к другим человек.

Можете пойти от себя: чье предательство привело бы вас в отчаяние? Кто из близких мог бы стать вашим самым жутким кошмаром и почему? Опишите.

Близким может быть не только родственник или друг. Им может быть и животное. Например, ваш любимый песик ластится к вам и рад каждому вашему приходу, но, может быть, втайне он уже планирует ваше кровавое убийство.

Может быть, он вообще оборотень.

4. Плохая новость – все самое страшное уже придумали: мать-природа и древние греки. Хорошая новость – никто не запрещает лезть в копилку ужасов истории. Фольклор и мифы работают как вечный двигатель машины вдохновения: кажется, нет проблемы, которую они обошли стороной. Адаптировать под наши реалии «Песочного человека» Гофмана, описать ребенка Сциллы и Харибды – можно выбрать и обыграть практически любой сюжет. Или трансформировать добродетель в порок, перекрасить белое в черный, как сделали создатели фильма «Легион», превратив ангелов в вестников апокалипсиса. Попробуйте взять античный, библейский или народный сюжет и направить его в другую сторону или поменять расстановку сил.

5. Зачастую самое жуткое – это невыраженное, непроговоренное. Читатель додумывает более страшный вариант развития событий, чем автор мог предположить. Поэтому, принимаясь за текст, оставляйте лакуны, не рассказывайте все до конца. Дайте читателю возможность ужаснуться своим предположениям. Секрет приема – в незавершенности или фрагментарности: некоторые сцены следует оставить за кадром. Например, в романе «Дорога» Кормака Маккарти отец и сын бредут по Земле после апокалипсиса и на пути им встречаются мужчины и беременная женщина. После отец и сын обнаруживают лагерь, оставленный путниками, а там – остатки съеденного младенца. Был ли он сыном ранее встреченной женщины, снова глубоко беременной? Съедят ли они следующего малыша? На эти вопросы ответа нет. Возможно, съеденный ребенок вообще изначально был найден мертвым на той же дороге. Но вам жутко, да?

6. Поиграйте с социальными устоями: девиации или отклонения, про которые мы уже упомянули в предыдущем задании. Возьмите героев, которые ведут себя аморально, и представьте это нарушение как новую норму. Если что, «Норма» – поле, уже освоенное Владимиром Сорокиным. С помощью чего можно превратить детский сад или исторический музей в место, пострашнее заброшенной фабрики?

Список рекомендованной литературы

1. Дарья Бобылева «Вьюрки»

2. Стивен Кинг «ОНО»

3. Томас Лиготти «Песни мертвого сновидца»

4. Джо Хилл «Пожарный»

5. Анна Старобинец «Икарова железа»

6. Мария Елиферова «Смерть автора»

7. Клайв Баркер «Сотканный мир»

8. Рюноскэ Акутагава «Муки ада»

9. Говард Лавкрафт «Цвет из иных миров»

10. Оксана Разумовская «По, Кинг, Лавкрафт. Четыре лекции о литературе ужасов»

11. Стивен Кинг «Пляска смерти»

Эротика

История жанра
Евгений Чикризов

Не важно, открыли ли вы сборник ради этой страницы, найдя слово «эротика» в оглавлении, или добрались до нее путем добросовестного чтения всего того, что было написано о других жанрах, мы перво-наперво предложим вам поразмышлять над тем, чем эротика и порнография отличаются друг от друга. Не то чтобы мы намекаем на вашу неэрудированность, но грань между ними настолько неуловима, что один и тот же текст разными людьми (вашими читателями, например) может восприниматься по-разному.

Впрочем, так было всегда. Проблема соотношения и восприятия эротики и порнографии была подмечена еще в начале нашей эры. И с тех самых пор стала причиной горячих споров.

Первым растолковать, чем одно отличается от другого, вызвался американский ученый Кен Байнес, который предложил миру ряд критериев, разграничивающих физические и художественно-эротические проявления сексуальности. По Байнесу, эротика – это отдельный жанр, на грани между художественным искусством и порно. От первого ее отличает обилие постельных сцен и обнаженных тел, а от второго – наличие сюжета и отсутствие сцен самого полового акта. «Художественной эротике всегда присуща некоторая индивидуальность, в то время как порнография безлична. Помимо этого, публичное восприятие художественной эротики отличается от восприятия порнографии, рассчитанной на приватный характер».

Четкие границы прочертить и в самом деле сложно. Однако не лишним будет руководствоваться советами доктора Гехрке и Полного справочника сексопатолога: «Порнография, в отличие от эротики, заостряет внимание на графическом изображении откровенно сексуальных сцен. Порнография фиксируется на описаниях половых органов, полового акта». Эротика же подается как некое облагороженное явление, как духовное влечение инстинкта продолжения рода.

Чтобы лучше понять этот жанр, полезно вспомнить, когда он зародился. Эротическое искусство появилось в эпоху Античности. Некоторые стихотворения Сафо и Овидия, к примеру. От нее, собственно, и идет эволюция жанра, открывшего дорогу «Пятидесяти оттенкам серого», главному эротическому флагману наших дней. Формально некоторый эротизм присутствует и ветхозаветной «Песни песней», и в «Декамероне» Боккаччо.

Марк Шапиро отслеживает эволюцию эротической литературы. В главе «История эротической литературы» книги «Тайны жизни ЭЛ Джеймс» он выделяет несколько ключевых этапов и фигур. Обратимся к его исследованиям.

По мнению Марка Шапиро, временем массового возникновения эротической литературы стали XV–XVII века. Интересным примером ранней фривольной прозы является «История о двух влюбленных», написанная не кем-нибудь, а самим Папой Римским Пием II. Тот факт, что в 1444 году он был простым и никому не известным Энеа Сильвио Пикколомини, нисколько не умаляет ее значения.

«Речи шлюхи», «Школа Венеры», «Беседы дамы и служанки», «Школа женщин», появившиеся позже, – результаты поиска новых литературных форм для разговора об эротике. Эта замысловатая смесь эротических зарисовок и стихов знаменуют период, когда эротизм кокетливо маскировался витиеватой речью, которая отнюдь не скрывала его истинного посыла. Любопытно упомянуть в этом контексте пьесу «Содом, или Квинтэссенция разврата» Джона Уилмота (второго графа Рочестера), которая выделяла (о боже!) анальный секс в качестве привлекательной альтернативы тому, что считалось нормальными половыми сношениями. В общественном сознании отношение к пикантной литературе было не самым благосклонным, однако, сколько ни избавлялись от тиражей, простой народ все равно читал подобную литературу с удовольствием.

Окончательно жанр сформировался только в следующем столетии – в произведениях Джона Клеланда, Дени Дидро, Шодерло де Лакло. XVIII век оказался на редкость богатым беллетризированными эротическими текстами: в это время широко распространялись маленькие книжицы с бойкими заголовками – Merryland Books. Merryland Books – очень необычный жанр: что-то вроде учебника географии, только вместо нашей с вами планеты здесь человеческое тело. Наиболее известны среди них «Эротополис: Нынешнее состояние Беттиленда» и «Новое описание Мериленда». Однако «Пятьюдесятью оттенками серого» эпохи суждено было стать «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех» (1747–1748). Книга, написанная Джоном Клеландом, была вскоре запрещена и долгие годы существовала исключительно в формате списков и самиздата.

Центром мира эротики стала Франция, где только-только стали появляться романы с первыми намеками на БДСМ. Здесь Марк Шапиро приводит в качестве примера любопытную историю небезызвестного Маркиза де Сада. Его скандально известные сочинения «Жюстина, или Несчастья добродетели» и «120 дней Содома» могли бы никогда не увидеть света, так как автор писал их… в тюрьме.

В XIX век эротика входит уже как почти легализованный и весьма прибыльный литературный жанр. Часто подчеркивают, что книги, с одной стороны, выходят в свет под абсолютно нейтральными названиями («Аноним», «Рэмрод» и «Роза Кут»), а с другой – с яркими и порой даже вульгарными заголовками («Похотливый турок», «Мои похотливые похождения», «Флосси, пятнадцатилетняя Венера»).

Конец столетия, как отмечает Марк Шапиро, важен следующими итогами: первый – садомазохистская модель де Сада была подхвачена писателями, обладающими куда более утонченным и культурным стилем. Так, «Венера в мехах», авторства легендарного Леопольда Захер-Мазоха, оказала влияние настолько значительное, что дала начало многочисленным эпигонам, сотворившим свой собственный отдельный стиль, известный с тех пор под названием «мазохизм»; второй – к концу XIX века либеральный Париж все больше притягивает к себе издателей и авторов популярного жанра, но перенасыщенность рынка приводит к заметному снижению художественного качества литературы.

В XX веке основными трендами являются повсеместное распространение эротизма в других жанрах и ее интеллектуализация. Анонимно изданные «Исповедь Немезиса Ханта» и «Садопедия», «Жозефина Мутценбахер – история жизни венской проститутки, рассказанная ею самой» Феликса Зальтена и «Подвиги юного Дон Жуана» Гийома Аполлинера – яркий пример того, что в мире эротики появилось множество авторов с широким кругозором, видевших в эротике нечто большее, нежели обжимания на заднем дворе. Это было время подлинного и всестороннего развития жанра.

Результаты не заставили себя ждать, и уже с середины века появляются произведения, которые можно смело назвать классикой мировой литературы: Генри Миллер с романом «Тропик Рака», Полин Реаж и «История О». Романы «Лолита» и «Ада» Владимира Набокова настолько раздвинули границы эротической литературы, что навсегда изменили отношение прогрессивного человечества к жанру в целом.

Но довольно истории. Самое время перейти к резюме. А затем к инструкциям и практике. В семействе литературных жанров эротика занимает отдельную нишу. Сегодня ее уже не прячут от гостей и незнакомых. И в отличие от порно, эротика – это еще и искусство, до которого нужно во всех смыслах дорасти.