Текст книги "Ковчег-Питер"
Автор книги: Коллектив авторов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Так вот ты у своего полковника и попросил бы узнать этот телефон, – огрызнулся Серега. – Или, что, боишься? Может, это ты сам старушку там, на даче, стукнул по башке и закопал где-нибудь в огороде. Отомстил за школьные обиды и двойки по математике.
– Пошел ты! – сказал я и снова разъединился. Вот козел!
Лидия Павловна
Совершенно ничего не хочу и не чувствую. Ни страха, ни боли. Широкоплечий принес какие-то документы.
– Это согласие. Вы должны подписать. Сейчас так делается, – пустился в объяснения, а я только сказала:
– Да, давайте ручку, я все подпишу.
Он внимателен, а я даже не смогла запомнить его имя. Осыпал меня кучей согласных, в памяти остались только буквы «в».
Зачем-то думала потом долго: разве мягкость, уступчивость – это плохие качества? Сейчас я виню себя в том, что всегда уступала: мужу, которому оказалась потом не нужна, дочке, которая живет теперь своей жизнью. Зачем-то пошла навстречу своему ученику, этому фантазеру и разгильдяю Скворцову. Это уже не деликатность, а откровенная глупость: уехать из собственного дома в надежде, что, когда вернешься, незваный гость уже исчезнет оттуда. Уступала, отступала, и вот оказалось, что сделала последний шажок, уперлась спиной в стену. И что дальше? Что теперь со мной будет?
Такая слабость, что нет сил серьезно ответить себе на эти вопросы. А может, все уже и было? Была семья и ребенок, была работа, которой я отдавала всю себя, были, в конце концов, эти дачные летние дни и когда-то давно прогулки по морскому берегу. Разве это было плохо? Разве мне этого мало?
Антон
Полдня я промаялся, потом еще раз съездил на квартиру к Лидии Палне. Звонил в дверь – никого. Тогда решил, что смотаюсь в Дубки. Только на этот раз никаких электричек. Над детской сказочкой про ревнивого банкира теперь можно только посмеяться. Особенно если есть все шансы оказаться в ужастике с черными риелторами.
По дороге заехал в «Подари праздник». Вытряхнул кассу, оставил девушкам зарплату, остальное забрал. Это была смена Светланы. Я ходил без остановки по торговому залу, как капитан Волков по своему кабинету, смотрел, что у нас и как, а она наблюдала за мной из-за прилавка, подперев рукой щеку.
– Антон, если ты будешь закрывать магазин… – заговорила она, опустив глаза. – Я имею в виду, если мы насовсем закроемся, ты ведь нас предупредишь заранее, правда? Ты же понимаешь, что нам с Верой тогда надо будет что-то другое подыскать.
– Свет, я не собираюсь закрываться!
Не знаю, откуда у нее в голове такие мысли. Наверное, из-за разбитой витрины. Подумав про витринное стекло, я вспомнил Илларионова, что-то там про настоящего моряка, и спросил Светлану про сына. Она улыбнулась и показала мне на телефоне фото белобрысого мальчишки лет двух или трех, сидящего на ковре среди разбросанных игрушек. А я сказал, что это некрасиво с ее стороны не пользоваться услугами нашей фирмы для организации его дней рождения.
– Сапожник без сапог, – засмеялась она.
– Тем более что для детей сотрудников скидка большая. Девяносто девять процентов. А один процент отработаешь – будешь сама шарики надувать, – сказал я. – Ну что ты смеешься?
– Нас сотрудников тут всего-то трое, это считая тебя, – покачала головой. – А ребенок вообще только у меня одной есть.
– Вот я и говорю, уж как-нибудь сообразим на троих. Я оденусь клоуном, Верочка – Мальвиной какой-нибудь, ты торт испечешь.
– Не надо, Антон. У меня Никитка клоунов боится. Прямо до слез. И сладкого ему много нельзя, он аллергик. А костюм Мальвины украли. Ты забыл?
– Вот так, блин, захочешь человеку приятное сделать, – рассердился я, но не по-настоящему, конечно, а так, в шутку. – Ведь сами себе не даем жить с удовольствием! Сами у себя радость отнимаем!
Светлана только вздохнула и перебрала еще раз в ладонях купюры выплаченной только что зарплаты.
– Ну не знаю, – сказал я. – Вы тогда с Верочкой хоть по тысяче возьмите себе еще. Типа за беспокойство. Раз уж тут все так вышло.
Светлана улыбнулась, пожала плечами, потом просто молча кивнула. А я зачем-то представил себе, что она в один прекрасный день выйдет замуж за Илларионова. Вон он как за нее переживает, и о ребенке уже узнал. А что? Какими петлями только жизнь иногда не заплетается. Может быть и такое дважды два. Я представил себе их вместе и почувствовал, что даже немного ревную.
На выезде из города я залил полный бак, выставил на навигаторе Дубки. За окном потянулись луга и леса, пышно-зеленые, такие яркие, сочные, такие настоящие, что их хотелось потрогать. Протянуть руку, провести по ним ладонью, сжать в кулаке. Облака тоже хотелось трогать или прыгать по ним, как умели делать зверюшки из детского мультика. Я даже немного снизил скорость, чтобы растянуть этот пролетающий за окном вид на подольше. Иногда проезжал через небольшие деревеньки или садоводства. К обочине были выставлены ведра с яблоками, яркие большие тыквы, на перевернутых ящиках лежали грибы, кочаны капусты, пучки зелени, банки соленых огурцов – все на продажу. Во всех направлениях целеустремленно катили машины. У меня вертелась глупая мысль: куда они все едут? Днем, в будний день. Ну вот ладно я, я-то по срочному и неожиданному делу, но эти все – куда? Правда, чем дальше от города, тем машин становилось меньше.
До Дубков я доехал чуть дольше, чем за час. Машину, съехав на обочину, припарковал, получается, с другой стороны дачного поселка – там, где проходила трасса. Да, здесь, и правда, за высокими металлическими заборами стояли добротные каменные коттеджи. Кто-то уже подсуетился, скупил два-три соседних участка и отстроил себе имение. Может, даже Леркино агентство поспособствовало. Интересно, как там у них, за этими заборами, жизнь протекает? Чинно и благородно, как в русской классике? Если гости приезжают, то их встречает дворецкий. Потом пьют чай из чашек коллекционного фарфора, жгут свечи. Танцуют под живую музыку. И вот еще интересно: если какую-нибудь Натаху с шести соток с туалетом во дворе переселить в усадьбу со всеми удобствами, каменными ступеньками на крыльце и красивым видом из высоких окон, превратится она в этакую трепетную Наташу Ростову или так Натахой из садоводства и останется?
Я свернул и пошел по улице в сторону железнодорожной станции. Дом Мидии с этого ракурса показался странно незнакомым, а свежевыкрашенные окна на выгоревших зеленых стенах летнего домика смотрелись чем-то чужим, нелепо и наспех приляпанным. Как чересчур яркий макияж на лице старой женщины. Я шел по дорожке и понимал, что дом – пустой. И от этого внутри у меня тоже становилось пусто.
Сосед Миша был дома: из открытой двери сарая летели щепки и матерные словечки. Он обрадовался, когда увидел меня, но я сказал, что тут проездом. Спросил про Мидию. Она не появлялась. Я оставил Мише номер своего мобильного, велел позвонить, если она приедет. Он тоже дал мне свой номер, потом предложил выпить, но, когда узнал, что я за рулем, только сокрушенно вздохнул. Побежал в дом, принес две банки каких-то солений и бутылку самогона, сказал, что хочет отблагодарить за помощь с починкой крыши. Я не стал отказываться на этот раз – какая разница, брошу в багажник. Уже попрощались, но тут я вспомнил и сказал:
– Слушай, Миш, а ты ведь свою эту дачу не собирался продавать?
– С чего бы вдруг? – удивился он.
– Вот и правильно. И вообще, тебе так, для справки: у вас в Дубках земля очень дорогая, так что, если кому будут предлагать, вы узнайте все сначала хорошенько.
Миша остался стоять с той стороны забора с озабоченным лицом, а я пошел назад к машине. Глупость, конечно, тратить время, бензин и нервы, ехать сюда, чтобы за три минуты все узнать и покатить обратно. Но не за грибами ведь идти.
Ехал домой в город и думал, что если с Лидией Палной что-то случилось, то в этом обвинят меня. Волков вызовет на допрос и будет равнодушным голосом спрашивать, за что я убил свою учительницу. А я буду сидеть в его кабинете и смотреть, как на подоконнике стоит пластиковая бутылка с водой, и ждать, когда он станет меня этой бутылкой избивать.
– С какой целью такого-то числа вы приехали на дачу к гражданке Скороходовой? – будет спрашивать капитан полиции. – Почему она уехала в город, а вы остались в ее доме? Кто может подтвердить, что вы никуда с участка не отлучались в тот день, когда было совершено преступление?
Тут я обрадуюсь и скажу:
– Сосед Миша! Мы с ним красили окна в домике Лидии Палны в тот день. Он может подтвердить мое алиби!
– Окна, говоришь, красили? Теперь это у нас так называется? – поднимет бровь капитан Волков. На этот раз он будет смотреть прямо на меня, не отводя ни на минуту проницательного полицейского взгляда. Это на посетителей он не смотрит: экономит наблюдательность, не хочет распыляться, попусту растрачивать интуицию сыщика. А на подозреваемых смотрит пристально. – Сосед Миша как раз между часом и четырьмя часами дня отлучался. Он, кстати, утверждает, что вы делали неприличные намеки в стиле пропаганды нездоровых отношений. Упоминали героев из какой-то американской книжки, правда, не припомнил, из какой конкретно. Интересная, значит, жизнь в тюрьме тебя ожидает, уж там-то быстро разберутся, кто ты такой есть на самом деле.
Волков покрутит в руках мой паспорт и скажет задумчиво, все так же пытливо глядя мне в лицо:
– А кто ты такой на самом деле? Уж не отправить ли мне запрос в Интерпол? Может, ты и не Антон никакой, а Антуан? Иностранный агент?
И тут я уже не выдержу и стану кричать:
– Да вы что, Волков! Какой на фиг Антуан? Вы, наверное, фильмов шпионских пересмотрели! Я же свой! Антон Скворцов! Ну, Антоха с предпоследней парты у окна. И к Лидии Павловне я поехал, чтобы картошку ей вскопать. Помните, песенка еще такая есть: «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку!» А потом мне Лидия Павловна так и сказала: «Антошка, готовь к обеду ложку!» Это тоже как в песенке, нашей, отечественной. И я остался. Мы варили картошку, и я ей еще сказал: «Вы обязательно добавьте зубчик чеснока и лаврушечки». Вот вы, Волков, когда картошку варите, кидаете чеснок в воду? Нет? А надо кидать. Для аромата.
– Картошку, говоришь, варили? – не поверит Волков. И понятно, что не поверит: тут такое дело наклевывается, что можно и майора получить в случае удачного расследования. – А может, ты хотел выпытать у работника образования, как бы нашему подрастающему поколению голову забить всякой ерундой, может, даже вербовал ее в ваши ряды? Но она, конечно, отказала тебе, и тогда ты ее того, ножичком по горлу и в колодец.
– Почему в колодец? – удивлюсь я. – Вы же труп в огороде нашли? Как раз там, где я картошку копал.
И тут Волков схватит с подоконника пластиковую бутылку с водой и станет меня бить. Без синяков – так, как умеют полицейские. Он будет думать, что я убил свою учительницу и ненавидеть меня за это всей своей человеческой душой. А я буду лежать на холодном грязном полу, загораживаясь от его умелых ударов локтями, и молчать. Хотя и мог бы рассказать Волкову, что на самом деле это черные риелторы убили учительницу, чтобы завладеть экологически чистой землей к юго-западу от города. И это не первое убийство, конечно. Просто каждый раз они обставляют все как несчастный случай. Вот совсем недавно они подстроили наезд на старуху-пьяницу. Она вовсе не была бомжихой, она жила в Дубках на окраине поселка и потихоньку спивалась на местном самогоне. Черные риелторы позвонили ей и вызвали в город – наврали, будто она выиграла в лотерею. Она на радостях надела первое, что под руку попалось: тренировочные штаны, шубу, босоножки – и приехала. Тут они и сбили ее машиной, скрывшейся потом в неизвестном направлении. А участок себе присвоили по поддельным документам. Я все это мог бы рассказать капитану Волкову, но сначала мне нужно было поговорить с Серегой. Он должен убедить свою жену Леру, чтобы она сама пошла в полицию, рассказала там обо всех этих махинациях и остановила беспредел. А я одноклассника и его жену закладывать не могу. Хотя когда-то он и сделал меня крайним в истории с Маринкиным шарфом и после этого перестал быть моим настоящим другом. А потом нагородил этой ерунды с Парщиковым и уговорил меня уехать из города к Мидии. А если бы я не послушал его и не уехал, то всей этой истории вообще бы не было.
Я сделал музыку в машине погромче, чтобы заглушить все эти дурацкие мысли. Мимо летели бесконечные зеленые поля, со стадами облаков над ними, деревеньки. Часто мелькали заброшенные постройки. Я заметил далеко в поле пару пасущихся черно-белых коров. Странно, откуда берется столько молока на полках супермаркетов, если коров на пастбищах почти не осталось. Помню, когда меня возили к бабке с дедом, там вокруг деревни паслись целые стада таких же черно-белых, медлительных и ленивых животных.
Потом я увидел впереди вышагивающую по обочине огромными шагами странную фигуру: здоровенную бабищу в длинном черном платье. Когда подъехал ближе, разобрал, что это была вовсе не бабища, а священник в рясе, из-под которой смешно мелькали подошвы белой спортивной обуви. В руках он держал картонную коробку, и, когда я был уже близко, он остановился, бухнул коробку в придорожную пыль и поднял руку. Я подумал, что не остановить машину, если голосует священник, будет неправильно. И потом любопытно: как он оказался на дороге.
Батюшка был совсем не старый еще человек, с аккуратной темной бородкой и звучным голосом:
– Мне тут близко, пара километров до Романовки. Это прямо по шоссе. Довезешь?
– Садитесь, – говорю.
Он загрузился на переднее сиденье, коробку пристроил на коленях и сразу заполнил собой весь автомобиль: своим крупным телом, длинным подолом рясы, голосом, запахом яблок и того, чем обычно пахнет в церкви, наверное, ладаном.
– Что это вы пешком идете? Да еще с грузом? – спросил я и кивнул на коробку у него на коленях. Мне было на самом деле любопытно: я вот так запросто никогда, наверное, и не разговаривал с батюшками. Он ответил охотно:
– Да вот ездил в Осьмушкино навестить одну нашу прихожанку, Марию Осиповну. Туда-то меня с утра еще один односельчанин отвез на своей машине, ему и самому надо было, у него там тесть. И вот мне уже обратно пора, смотрю – а они там уже предались возлияниям. А мне на литургию надо успеть домой. Никого не нашел, кому бы по дороге, да вот и пошел пешком. Понадеялся, что Господь не оставит, и вот видишь, сразу и нашелся мне помощник.
Он поглядел на меня с удовольствием. Говорил он как-то хорошо, по-доброму и все время кивал, как будто одобрял все происходящее вокруг.
– Вы прямо как участковый доктор: навещаете больных, – похвалил я, чтобы сказать ему что-нибудь приятное. Но батюшка почему-то, наоборот, немного скис, посмотрел на меня косо, вздохнул и сказал:
– С Марией Осиповной – тут моя вина. Я ее недавно кадилом зашиб немного. Взмахнул так хорошо, а она то ли вперед подалась, то ли поклониться хотела, ну и… Вот теперь поехал проведать, как она там. Но вроде все, слава Богу, ничего. И обиды не держит на меня. Вот даже дала с собой огурцов и яблок. Хотите, я и вам дам.
– Нет, мне не надо. Вы лучше скажите, что мне делать, я вот думаю, что тоже мог обидеть одну женщину, – почему-то мне казалось, что если передо мной священник, то у него наготове уже будет какой-нибудь совет или, еще лучше, правильное решение. Сидя рядом с ним, я вдруг понял, что это именно то, чего мне так сейчас не хватает: гарантированно правильного решения проблемы. Чтобы наверняка. Чтобы потом совестью не мучиться и не удивляться, каким же я был дураком и как это меня угораздило.
– Я ее не то чтобы обидел, но во всяком случае причинил неудобства, – рассказал я батюшке. – Она рассердилась на меня, уехала с дачи, а в городе так и не появилась. Я хочу извиниться и все такое, а найти ее не могу. Она, может быть, к дочери поехала, а как эту дочь найти, я не знаю. Даже фамилию дочери не знаю, потому что она замуж вышла и наверняка сменила фамилию. Зачем вообще женщины меняют фамилии? Как будто следы заметают из-за всего того, что натворили до свадьбы.
– Жены повинуются своим мужьям, потому что муж есть глава жены, – объяснил священник и спросил зачем-то: – А ты женат ли?
– Нет, – ответил я и почувствовал раздражение, что разговор вильнул в какую-то другую сторону. Батюшка должен был все-таки понять, что у меня реально есть проблема, посерьезнее женитьбы. Времени-то у нас с ним на разговор было, судя по всему, не так уж и много. Далеко ли тут до этой его Романовки, может, километров пять всего, раз он пешком туда отправился. Я даже немного сбросил скорость, чтобы успеть услышать какой-нибудь его совет. Но батюшка был очень озабочен моим семейным положением:
– Отчего же не женат? Ведь наверняка есть у тебя любимая девушка?
– Девушка меня бросила, потому что я нищеброд, – ответил я довольно резко. Если бы я не знал, что это священник, я бы, наверное, просто соврал ему, что, мол, да, все у меня отлично, а свадьба, вот верите, буквально в следующем месяце. И все по высшему разряду, на Лазурном берегу Франции. Но священника почему-то мне было стыдно обманывать, и я уточнил на всякий случай:
– Знаете, что такое нищеброд? Это когда денег мало.
Батюшку моя история нисколько не смутила, он пожал плечами, надул щеки и опять покивал головой. Потом сказал:
– Отцы-пустынники говорили, что быть богатым и иметь много денег – это не одно и то же. Тот, кто стремится заработать больше и не доволен своей жизнью, беднее того, кто радуется тому, что имеет.
– Ну, предположим, – согласился я. Какой смысл спорить сейчас с его древними авторитетами, тем более что по большому счету я и сам считал так, как эти его отцы-пустырники или как их там. Я даже подумал, что на этом можно было бы построить новую рекламную кампанию моего магазина, только вот батюшке об этом говорить, наверное, не стоило. – Слушайте, я вообще-то про свою учительницу хотел спросить. Вот что мне теперь делать? Вдруг с ней из-за меня что-нибудь случилось? Слушайте, вот знаете, я еще боюсь, что если с ней, и правда, что-то случилось, то могут подумать на меня.
– Ну, может, как-нибудь с Божьей помощью и образуется, – сказал батюшка и кивнул на маячащий впереди указатель и съезд с трассы: – А вот и Романовка.
Я молчал. Если честно, мне было обидно, что он так ничего толкового мне и не сказал. Высадил его возле небольшой каменной церквушки с колоколенкой и одним выкрашенным в небесный синий цвет куполом. За оградой уютно пестрели садовые цветы, у ворот сидел большой кот и намывал морду лапой.
– Может, зайдешь? Я попрошу, чтобы тебя сестры в трапезной накормили, – предложил священник.
– Да нет, спасибо, я тороплюсь, – ответил я.
– Ну, если что, ты заезжай. Спросишь отца Николая, это я и есть. Желаю тебе мира душевного. Храни тебя Бог! – сказал батюшка. И, вылезая из машины, все-таки оставил на сиденье несколько больших розовых яблок. Я вернулся на трассу и по дороге до города думал, почему он сказал мне «если что, ты заезжай». Может, он решил, что я, действительно, сделал что-нибудь со своей учительницей и скоро захочу покаяться и отправиться в тюрьму, так что мне понадобится священник?
Когда приехал домой, на душе было противно, и я сразу завалился спать.
Мне приснился дом в Дубках, деревянный дачный домик с пожухлыми зелеными стенами и ярко покрашенными рамами, а потом из него вышла Мидия Пална. Во сне я увидел ее такой, какой она никогда на самом деле не была. Ей все еще было лет пятьдесят, но она почему-то ярко накрасила глаза, так что веки блестели, а ресницы стали черными и густо загибались кверху. Губы она тоже намазала влажно-красной помадой и поминутно смеялась, неприятно открывая зубы. Прическа почему-то осталась прежняя, а одежда, наоборот, изменилась. На ней было что-то такое, чего никогда не надевают женщины, которые работают в школах или поликлиниках. Что-то блестящее, игривое, что хочется рассматривать. И на юбке сбоку был высокий разрез – совсем как у Витюшиной невесты. Но это была Мидия, моя класснуха, и от мысли, что я могу посмотреть ей в этот разрез, мне стало страшно. И я стал думать, что, наверное, она собралась на встречу с генеральнейшим банкиром или с главнейшим риелтором. Наверное, решила, что сможет найти себе богатого мужа. А что, все женщины хотят выйти замуж за богатого. Если бы я не был нищебродом, Ксюха, наверное, не сказала бы, что теперь в ее жизни меня больше нет. Дурацкий сон все продолжался, и мне хотелось, чтобы Мидия что-то сказала ему – этому самому генеральному банкиру, к которому она сейчас собралась – что-то важное, о чем я давно думаю, но сам ему сказать не могу. Меня он не послушает. Тут нужен человек со стороны. Я-то ведь давно уже играю по его правилам, я вроде как в его команде. Если я приду к нему, он скажет только:
– А! Дроздов! Или как там тебя? Скворцов! Не обижайся, ничего личного. Под сколько там процентов мы тебе дали кредит? А ипотеку сколько лет тебе еще выплачивать за твой скворечник со всеми удобствами? Ну понятно. Ну так ты иди и выплачивай. У тебя что, много времени свободного? Закрой дверь с той стороны.
И что я ему объясню? А вот Мидия смогла бы. Но не теперь, конечно, когда она вырядилась как стареющая звезда эстрады. Она могла бы что-то объяснить генеральному банкиру, да и всем остальным тоже, только если бы пришла в их кабинеты в своей трикотажной кофте с пуговицами, в этих ее простых удобных туфлях, с сумкой, полной непроверенных тетрадей. Непререкаемой женщиной с большим учительским стажем, справкой из флюорографии и успешно проведенным на той неделе субботником. Она бы строго осмотрела банкиров, рассевшихся за длинным столом, и сказала бы:
– Если вы все здесь знаете, как надо жить, то давайте кто-нибудь сейчас просто выйдет к доске и расскажет нам. Ну что же вы, господа банкиры? Просто лес рук! Раз никто не хочет отвечать, сейчас я начну вызывать по списку в журнале.
Она смотрела бы на них своим шершавым упрямым взглядом, и они прятали бы глаза, ковыряли бы пальцем столешницу дорогущего стола. А тут еще я. Я уже просыпался, а Мидия кричала мне:
– Вернись на место! Звонок звенит для учителя.
Ну уж нет! Звонок будильника звенит для меня. Не для учителя.
Каждый, кого мы встречаем – немного учитель. Пью кофе и думаю об этой восточной мудрости. Мне бы немного мудрости, хоть восточной, хоть какой-нибудь. Если я когда-нибудь еще увижу Мидию, я обязательно спрошу ее, как она живет, по каким правилам. Почему не сажает свои любимые георгины, например. Откуда берет силы, чтобы каждый раз возвращаться, как на машине времени, в очередной пятый класс и снова по кругу объяснять и переживать одно и то же. Счастлива ли она или несчастна? И еще я думаю, что Ксюха была права, старухи могут быть реально страшными в этой их мудрости, которую они уже знают, но отказываются ею пользоваться.
Лидия Павловна
Вошел широкоплечий, и я вдруг подумала, что он может сказать мне о том, что я должна умереть. Сейчас, скоро. Что я уже не вернусь домой, что все кончится. Через слабость, через всю покорность этой свалившейся на меня ситуации я вдруг остро ощутила сожаление, и оно затопило, заполнило меня всю. Мне столько надо еще сделать! И главное: я так люблю все это: этот август, это небо за окном, синее или пусть даже в дождевых облаках. Дочку. Внука. Даже свои руки, лежащие поверх одеяла. Неужели в моей жизни так и не будет ничего нового, яркого? Почему каждое лето этот дом, этот забор, компот из яблок, флоксы эти с их одинаковым из года в год запахом под окном? Так сильно стало жалко всего так и не увиденного и не сделанного. Почему, зачем каждое лето на этой даче? Ведь я когда-то так не любила ее, казалось, что нельзя тратить время, сидя на одном месте, надо ездить, узнавать этот мир. Так раздражали эти знакомые дорожки, приевшийся путь до магазина и обратно, одни и те же надоевшие, неизбежные соседства, бесконечные нескончаемые огородные хлопоты. Как эта нелюбимая, навязанная дачная жизнь прилепилась ко мне, обернулась традицией, без которой немыслимо уже планировать отпуск, лето? Это ведь все только моя лень, душевная лень и безволие.
И я стала спрашивать широкоплечего, спотыкаясь через все эти его буквы «в». Он слушает, кивает и говорит:
– Все будет хорошо, Лидия Павловна, только обещайте, что будете меня слушаться.
Да, я буду. Только сделайте так, чтобы я поскорее вышла отсюда. Я очень хочу снова видеть дочку и внука, я хочу еще раз поехать на море. Я ведь так любила бывать у моря. Забавно, что дети назвали меня мидией, ракушкой, морской жительницей. Какое это было бы счастье снова оказаться на берегу. Утром рано, на рассвете, идти по безлюдному пляжу, по песку, чтобы с тихим шорохом набегали на босые ступни прохладные спокойные волны. Воздух еще свежий до прозрачной звонкости. Море шуршит, размеренно дышит, отмеряет бегом волн время, спокойно наблюдает со своих просторов за жизнью на берегах. Потом с другой стороны, со стороны городка, к кромке прибоя набегает другая, человеческая волна, воздух наполняется криками и запахами шашлыка, пива, кукурузы. Вечером эта волна схлынет, оставив на песке прочитанные газеты, повернутые к небу разгаданными кроссвордами, пустые пластиковые стаканы, которые дети уже успели превратить в ведерки для песка, пакеты, наполненные очистками и объедками. И снова здесь станет спокойно и безлюдно. Уставший песок медленно остывает, сглаживаются следы человеческого присутствия. Если провести рукой по воде, под пальцами начинают искриться огоньки. Мне это мерцание всегда казалось намеком на какую-то божественную тайну, обещание вечной жизни. Если я умру… Да нет, почему «если», это ведь неизбежно случится когда-то со мной. Когда я умру, то пусть хоть часть меня останется, пусть я стану мидией, ракушкой или хотя бы вот такими огоньками, которые загораются, только если их коснуться рукой.
Антон
Телефон верещал так, что я услышал его даже через лупящие по лицу струи душа. Это звонил Волков, и меня прошиб озноб: сейчас скажет, что это я убил учительницу и они уже откопали ее труп в огороде. А священник, отец Николай, подтвердил, что я во всем сознался. Я хотел не отвечать на звонок, но капитан Волков даже звонить умел по-полицейски требовательно.
– Вы сможете сейчас подъехать к нам в отделение? – спросил он.
– А что? Зачем?
– По поводу витрины. Мы задержали троих, похоже, это ваши вещи у них. Надо опознать, оформить все. Ну, если захотите. Короче, будем разговаривать.
– О чем? Зачем разговаривать, если вы их нашли?
– Ну как? – удивился Волков. – Будете вы на них в суд подавать или нет? Короче говоря, подъезжайте.
– А учительницу вы не нашли?
– Какую учительницу?
– Ну, помните, я вам говорил. Она пропала.
– Так вы ведь не писали заявление. Или я что-то путаю?
– Нет, не путаете, я ничего не писал.
– Скворцов, у вас там все в порядке?
– Да, а что?
– Что-то голосом странным разговариваете.
– Да нет, это у меня просто телефон такой глючный, – сказал я. – Сейчас подъеду.
Когда я приехал в отделение и прошел в кабинет, там, кроме Волкова, обнаружился еще какой-то старлей, который сидел за столом и печатал что-то на компьютере, не поднимая головы. Мне предложили стул, я сел и стал смотреть на капитана, пытаясь угадать, подозревает ли он меня в убийстве учительницы, которого на самом деле, я надеюсь, не было. Не стоило ему вообще напоминать о ней. Но Волков на меня даже не смотрел, он вызвал дежурного и велел привести задержанных.
Пока мы ждали, когда их приведут, я попробовал подготовиться к этой встрече. Вообще, кажется, это было как-то неправильно, меня совсем не должны были с ними знакомить. Что если это будут настоящие бандиты? Трое мужчин с прожженными каторжной жизнью лицами, хмурых, сжимающих в жилистых, забитых татуировками руках грязные картузы. Казалось бы, зачем им грабить такой магазин? Но я мог себе спокойно представить, как они воспользовались украденным: в цветные одноразовые стаканчики они наливали чистый спирт, а карнавальные костюмы набили соломой и стреляли по ним из наганов как по мишеням. Это я, кажется, махнул от волнения куда-то в двадцатые годы. Нет, скорее всего, это будут спортивные ребята в тренировочных штанах, с обритыми головами, толстыми цепями на шеях, обязательно с парой темных прорех во рту на месте выбитых зубов. Карнавальные костюмы они отдали в детдом, в котором когда-то сами росли, а в одноразовых стаканчиках мешали водку с пивом и распивали этот ерш, сидя на краю песочницы на детской площадке. Ладно, лишь бы это не были кавказцы в широкоплечих кожаных куртках, которые потом обязательно начнут мстить. Все эти мысли пронеслись в моей голове очень быстро и не совсем взаправду. Просто надо было себя чем-то занять, пока задержанных вели к нам. Но если честно, я был немного рад, что, кроме Волкова, в кабинете был теперь еще этот безмолвный старлей.
Наконец открылась дверь и дежурный доложил, что привел задержанных. Волков почему-то усмехнулся и сказал:
– Давай!
Моих преступников было, действительно, трое. Они оказались совсем юными: два парня и девушка. Девчонка вошла первой. Почему-то это меня удивило. Обычная вежливость – ladies first – показалась здесь, в полицейском участке, неуместной и жестокой. Ей же страшно, а они ее вперед вытолкнули. Глупо в такой ситуации обращать внимание на подобные мелочи, но я, когда волнуюсь, почему-то часто спотыкаюсь обо что-нибудь незначительное. А я почему-то волновался. Наверное, потому что впервые был на таком мероприятии в полицейском участке.
Было видно, что девчонка недавно плакала: под глазами темные пятна поплывшей косметики. В руках сжимает синий парик Мальвины, поверх узких джинсиков напялена карнавальная юбочка. У одного из парней на голове уши Микки-Мауса, а на плечах его красная в белый горох куртка. Другой парень одет Арлекином.
– Присаживайтесь, – сказал им Волков и стал прохаживаться по кабинету. Повернулся спиной к задержанным и вдруг сделал для меня, так, чтобы они не видели, юмористически-жалостливое лицо, мол, дети, что с ними делать. В тот момент я вдруг подумал, что Волков – неплохой, в принципе, мужик. А он тем временем развернулся к молодым преступникам и заговорил:
– Ну что, господа. И дама. Сейчас будем решать, что с вами делать дальше. Вы совершили уголовно наказуемое преступление. Я проверил ваши документы – всем вам уже по восемнадцать, совершеннолетние. Значит, и отвечать будете по всей строгости закона.
Девчонка всхлипнула. А капитан обратился ко мне:
– Вы узнаете эти вещи? Это то, что было похищено из вашего магазина?
Волков махнул рукой, и я увидел, что на столе в другом конце кабинета лежали еще другие части карнавальных костюмов и смятая одноразовая посуда с яркими праздничными картинками.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?