Текст книги "Западно-Восточный экран. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 12–14 апреля 2017 года"

Ответ Бога – это Его молчание на кресте: тема христианской миссии на буддийский восток в романе С. Эндо «Молчание» и его двух экранизациях («Молчание» М. Синоды и «Молчание» М. Скорсезе)

УДК 778.5.04.072.094

Ельчанинофф Л.И.,

Москва, ВГИК

В статье анализируются две экранизации романа японского католического писателя С. Эндо «Молчание» – «Молчание» (1971) М. Синоды и «Молчание» (2016) М.Скорсезе. Последняя картина вызвала острейшие дискуссии в связи с неоднозначностью интерпретации автором базовых для христианского мировоззрения вопросов о мученичестве, вероотступничестве, миссионерстве, присутствии Божием в жизни человека и истории человечества. Сравнение фильма М. Скорсезе с его литературным первоисточником и первой, японской, экранизацией, сценарий которого написал автор романа, а также введение в анализ теологического контекста, позволит объемнее и глубже проанализировать картину и ответить на поставленный режиссером вопрос: «Иисус, ты убиваешь меня своим молчанием» (слоган фильма).

Ключевые слова: Бог, Христос, миссионерство, христианские мученики, иезуитский орден, вероотступничество, богословие, кинематограф, экранизация.

God's answer is His silence on the cross: Christian mission to the Buddhist East is the subject of two sreen versions: «Silence» by M. Sinod and «Silence» by M.Scorcese after the novel «Silence» by S. Endo.

A review of the two screen versons after the novel “Silence” by S. Endo, a Catjolic Japanese writer,’’Silence” (1971) by M. Sinode and “Silence”(2016) by M. Scorcese; the latter was the cause of fierce debates as a result of the ambiguity of the author’s iterpretation of the base Christian morality: martydrom, apostasy, missionnary outreach, the presence of God in a human’ s life and in the History itself. The comparison of Scorcese’s film with its literature source and the first Japanese screen version as well will let a deeper study and answer the director’s question: “Sometimes silence is the deadliest sound”(the film’s slogan given by Scorcese).

Key words: God, Jesus Christ, Christianity, Mission, Christian martydrom, Jesuit order, apostasy, theology, cinematography, adaptation.

Если бы мне нужно было определить в одной фразе идею первого в истории кино мировоззренческого фильма – «Нетерпимость» (1916) Д.У. Гриффита, – я бы перефразировала известное изречение В.С. Соловьева об идее нации: история человечества есть не то, что мы думаем о ней во времени, но то что Бог думает о ней в вечности. Масштабное кинополотно, представляющее фрагменты из истории человечества, полные войн, нетерпимости, насилия, предательств, нанизываются, как на «хребет», на Евангельскую линию, где Господь творит чудо в Канне Галилейской, отпускает блудницу, призывая ее и осуждающую грешницу толпу к покаянию, и Крестный путь Спасителя, Который на Голгофе искупил человечество, показав нам путь к восстановлению и примирению с Богом. В финале этого великого фильма предстает пластическая модель идеи всего кинопроизведения: мир горний, проявляясь сонмом святых и ангелов, взирает на мир дольний, где воюющие армии замирают, вздымая руки горе. Горний мир – вертикаль, дольний – горизонталь, и светящиеся векторы слагаются в светозарный крест в пространстве всего экрана, sic – мира.

Если не увидеть структурное значение Евангельской линии и не прочесть финал как идею всей картины, то смысл фильма от нас ускользает. Л. Деллюк по-галльски остро подтрунивал над сложнейшей и, при поверхностном взгляде, хаотичной композицией фильма, где сюжетные пласты древнего Вавилона, Евангельских событий, Варфоломеевской ночи и современной автору Америки переплетаются друг с другом волюнтаристским авторским решением и предстают перед растерянным зрителем «непостижимой путаницей кадров: Екатерина Медичи навещает бедных Нью-Йорка, в то время как Иисус Христос благословляет куртизанок во дворце Валтасара, а армии Кира берут приступом курьерский поезд из Чикаго»[88]88
  Саду ль Ж. История киноискусства. М.: Иностранная литература, 1957. С. 129.


[Закрыть]. Евангельские эпизоды в «Нетерпимости» – это те «несущие конструкции» композиции произведения, которые упорядочивают «путаницу кадров», объединяя их одной идеей в целостное философско-мировоззренческое высказывание фильма – присутствие Божие в истории человечества.

Вопрос поиска истины, ее обретения и свидетельства о ней – основной для мировоззренческого кинематографа, где Credo автора есть его правда о мире и о человеке, о путях их спасения. Для религиозной личности эти размышления связаны с вопросом бытия Божия.

Тема христианской миссии на буддийский Восток, поднятая в романе Сюсяку Эндо «Молчание» (и, соответственно, в двух одноименных его экранизациях – М. Синоды 1971 года и М. Скорсезе 2016 года), развивается в религиозно-мировоззренческом контексте. То, что автор романа – японский писатель-католик, свидетельствует о том, что вопрос об Истине есть сердцевина затрагиваемой им проблематики. Поэтому игнорировать христианскую составляющую и богословский контекст при анализе этих произведений – это риск не понять их в полной мере или понять превратно. Как произошло с вышедшей в 2016 году второй экранизацией (реж. Мартин Скорсезе), которая вызвала диаметрально противоположные трактовки. Гуманисты увидели в фильме апологию гуманизма, католики оценили поднятую в фильме религиозную тему (папа Римский даже принял режиссера в Ватикане в связи с выходом картины), а православные – иллюстрацию того, как иезуиты извратили христианство. Очень странный резонанс для мировоззренческой картины, которая предстает какой-то открытой амбивалентной системой, удовлетворяющей всем мировоззрениям, чего по определению быть не может. Тем паче этого не может быть со Скорсезе, режиссером со своим видением мира, с устойчивыми идеями, который упорно вот уже несколько десятилетий «гнет свою линию». Тем более, что в интервью, которые он щедро давал прессе по случаю выхода фильма, он подчеркивал, что это его самый личный фильм.

Выросший в верующей семье сицилийских эмигрантов Скорсезе с детства мечтал стать священником, учился в католической школе, а в 14 лет пытался поступить в семинарию, куда его не взяли из-за слишком юного возраста. Впоследствии страсть к кино и, как он сам говорил, зов чувственности (католическое священство целибатное) перевесили, но интерес к острейшим религиозным вопросам остался. «Религия всегда была в моей жизни», – прокомментирует он тему «Молчания». Вероятно, Скорсезе пережил отказ от священнического служения в каком-то смысле как отступничество, если оно стало одной из центральных тем его творчества, в том числе и тех картин, в которых поднята тема христианства. К экранизации романа Эндо он шел 28 лет – с момента, когда получил его в подарок от одного католического епископа, обеспокоенного духовным состоянием постановщика «Последнего искушения Христа» (1988). Фильм вызвал огромный скандал, о котором режиссер не может говорить спокойно и сейчас, а журналисты настойчиво напоминают ему об этом при каждом удобном случае. Выход «Молчания» – как раз такой. Так, парижские журналисты (в Париже выход фильма стал событием и широко обсуждался в СМИ) встречали у себя заокеанского мэтра и его новую картину болезненными для него вопросами, сравнивая новую ленту с той. «Старый семинарист» (как любят именовать Скорсезе журналисты, когда говорят о его верности христианской теме) и иконокласт в одном лице – вот еще один парадокс, с которым нам придется разбираться в этой статье. Справедливости ради нужно заметить, что берясь за экранизацию кощунственного романа Никоса Казандзакиса «Последнее искушение Христа», Скорсезе, как он сам сейчас говорит, совсем таковым его не считал. На вопрос директора «Парамаунта» Барри Диллера, чего режиссер хочет, экранизируя это спорное произведение, тот ответил: «Поближе узнать Христа». Скорсезе подчеркивает в последних интервью, приуроченных к выходу «Молчания», что в том роковом фильме он искренне и открыто пытался сказать о своих духовных поисках и кризисе веры (вернее, её форм), о том, с какою жаждой ищет Христа и не может Его обрести. Но этому «душевному харакири» не посочувствовали. Те, кто знают Христа по плоду духа, который, как свидетельствует апостол Павел, знавший Его до такой степени, «когда не я уже живу, а Христос во мне живет», есть «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание»[89]89
  Гал. 5, 22.


[Закрыть], отказывались признавать Спасителя мира в показанном Скорсезе экранном самозванце. «Вера – это проблема», – скажет режиссер, резюмируя свои религиозные искания в кинематографе, и добавит, что

«Молчание» – его крестный путь, начавшийся 28 лет назад, когда он получил в укрепление веры роман Эндо (лучше бы томик «Добротолюбия»!). «Эта книга меня подтолкнула идти дальше, глубже погрузиться в тайну христианства, которая для меня и есть тайна жизни», – говорит режиссер в парижских интервью о своих первых впечатлениях от романа. И получилось как в анекдоте про иезуита, который спросил у встречного, в какую сторону ему идти, чтобы попасть в Рим; тот оглядел вопрошающего, понял, что перед ним иезуит, и ответил: «Отче, Вы не дойдете». – «Отчего же?» – «Потому что это– прямо». Епископ указал Скорсезе не прямой путь. И тот пошел по нему, увлекшись романом. Что же это за произведение, кто его автор и что их роднит со Скорсезе?

Юность Сюсяку Эндо выпала на предвоенные и военные годы (он родился в 1923 году), когда царили националистические настроения, и христианин считался не только отступником от традиционной религии, но и предателем родины. Эндо в полной мере испытал на себе это противостояние, но вера его выстояла и укрепилась. Впоследствии центральной темой его творчества станет осмысление возможности христианства в Японии, его пути, формы и особенности. В университете Эндо увлекся экзистенциальной философией и неотомистами, богословием, специализировался на творчестве писателей-католиков Ф. Мориака, Ж. Бернаноса, П. Клоделя и др. Главным своим романом писатель считал «Молчание» (1966), с томиком которого по его завещанию был похоронен (1996). Роман вызвал большой интерес как в Японии, так и за рубежом и был переведен на многие языки мира. Он посвящен истории христианизации Японии миссионерами-иезуитами в XVI веке и написан как исторический роман (автор поднял огромный пласт исторических документов, в том числе и письма миссионеров руководству иезуитского ордена – как, например, письма основателя миссии в Японии Франсиско Ксавье, – которые стали первыми свидетельствами о Стране восходящего солнца в Европе). Основной вопрос, терзающий Эндо: почему Япония не стала христианской, почему миссия, начавшаяся столь успешно (за несколько лет 300 тыс. человек и 75 священников были обращены в христианство), закончилась жесточайшими гонениями на христиан, развернутыми японской администрацией, которая опасалась португальского влияния и возможной колонизации. Теме японского христианства Эндо посвятил, кроме «Молчания», роман «Самурай», драму «Золотая страна», рассказ «Ундзэн» и другие произведения.

Фабула романа (и фильмов) развивается вокруг поиска двумя португальскими иезуитами-миссионерами Родригесом и Гарупе (в русском переводе романа эта фамилия пишется «Гаррпе») их учителя – выдающегося богослова, миссионера, главы иезуитской общины в Японии прослужившего там 33 года, отца Феррейры, об отречении которого пришло донесение. Этому не поверили в Римской курии, т. к. мученики укрепили христианство в Японии, и в 1635 году Родригес с Гарупе направились к берегам Японии, чтобы опровергнуть эти порочащие римскую церковь слухи. Движение же сюжета происходит на развитии двух тем: судьбы христианства в Японии и выбора между мученичеством и вероотступничеством гонимых христиан. Эти темы взаимосвязаны, одна вытекает из другой. Трактовка их вызвала трудности у читателей, зрителей и специалистов, которые подходили к роману и его экранизациям без нужного в этом случае богословского контекста. Введем его в наш анализ и разберем сюжет этих произведений.

Одно из первых донесений отца Родригеса, главного героя романа, было следующим:

«Китайцы в подавляющем большинстве своем равнодушны к нашей религии. В этом отношении Япония поистине предрасположена к восприятию христианской веры более, чем любая другая страна Востока; это отмечал еще святой Франциск Ксавье. Но вот ирония судьбы: с тех пор как японское правительство запретило своим судам покидать пределы страны, вся торговля шелком-сырцом сосредоточилась в руках португальских купцов в Макао»[90]90
  Эндо С. Молчание. М.: Иностранная литература, 2008. С. 20.


[Закрыть].

Тема португальских интересов, лоббируемых через иезуитскую миссию, акцентируется уже в начале романа, как и в первой его экранизации (1971, реж. М. Синода), где Эндо был автором сценария. Начальный титр фильма: «В XVI веке португальские миссионеры с оружием высадились в Японии». Чистота миссии ставится автором под сомнение – иезуитские миссионеры руководствовались не только Евангельской проповедью. Для религиозного сознания это вопрос принципиальный, ибо миссионерство – это апостольское служение (от лат. missio – посылка, поручение, по-гречески звучит как священноапостольство), начало которому положил сам Христос, в течение трех лет проповедовавший о Царствии Божием. Земное служение Господа заканчивалось Его словами, обращенными к апостолам, к Церкви, к нам: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа… и се, Я с вами во все дни до скончания века»[91]91
  Мф. 28.19.


[Закрыть]. Это духовная миссия, и в Евангелии мы не видим примеров, где бы Христос преследовал и претворял другие цели, кроме духовных.

Эндо не развивает эту тему, но он ее означает, и внимательный читатель это отмечает. Писатель также не развивает тему того, что христианство пришло в Японию через иезуитскую миссию, что могло стать главным фактором неудачи процесса христианизации в стране. Но сам ход развития сюжета, где иезуитские миссионеры отрекаются от Христа, движимые только любовью к человеку, отсылает нас к иезуитской этике и практикуемому ими пробабилизму, которые Паскаль едко критиковал в своих «Письмах к провинциалу».

Напомним, что орден иезуитов («Общество Иисуса») был создан в 1540 году, в разгар Реформации и сыграл решающую роль в восстановлении подорванного авторитета папства. Новый тип орденской организации внедрил метод и практический опыт Реформации в деятельность католической церкви, в результате чего та стала побеждать протестантов их же оружием: отвоевывать у своих конкурентов прихожан, чем были восстановлены позиции католицизма на значительной части территории Европы. Основатель ордена Игнатий Лойола выработал методы подготовки иезуитов: военная дисциплина и безоговорочное послушание. Собственно духовная часть монастырской жизни была изменена: члены ордена освобождались от длительных совместных и келейных молитв. «Воин Христов» по-иезуитски – более не молитвенник с четками в руках, а активный учитель, проповедник, миссионер – главные направления деятельности ордена.

Для «уловления человеческих душ» (в смысле переманивания «аудитории» у протестантов) иезуиты делали ставку на духовническую практику, вводили новшества, которые попирали сложившиеся веками, основанные на христианских догматах и сформированные духовной практикой устои церковной жизни. В ответ на протестантскую отмену таинства покаяния, они ввели так называемую щадящую исповедь, где «добрые» пастыри отказывались от практики епитимий и проявляли предельную снисходительность к грехам исповедывающихся (кающимися их в данном случае назвать трудно), число которых стремительно росло:

«Кающиеся почти вламываются к нам в двери… Благодаря нашей благочестивой религиозной находчивости… ныне нечестивые дела гораздо скорее очищаются и искупаются, чем творятся; едва успеет человек запятнать себя грехом, как уж мы его омоем и очистим»[92]92
  Самарин Ю.Ф. Иезуиты и их отношение к России. М., 1870. С. 173.


[Закрыть].

Для оправдания таких духовно сомнительных нововведений орден выработал иезуитскую нравственность и принял официальную доктрину – теорию правдолюбия или пробабилизма. Суть этой доктрины хорошо изложил историк ордена иезуитов Генрих Бёмер:

«…Если в неповиновении священнику они видят смертный грех, а благородному развратнику разрешают покидать на произвол судьбы жертву своей похоти; если, согласно их учению, неплатёж церковной десятины является смертным грехом, но вместе с тем дозволяется принести ложную клятву, удачно употребив двусмысленное выражение, то всё это напоминает не Евангелие, а Талмуд. Действительно, между иезуитами и раввинами-талмудистами существует большое родство, и не только в отдельных учениях и высокой оценке авторитета учёных богословов, что приводит на практике к замене взвешивания голосов простым их подсчётом, но и во всей манере понимания нравственного закона и трактования отдельных нравственных проблем. Для тех и других нравственный закон является не прирождённой нашему духу нормой, а суммой внешних заповедей, которые не могут быть даже строго отделены ни в теории, ни на практике от ритуальных и правовых предписаний. Учитель морали, по мнению и тех, и других, выполняет свою задачу, показывая, как может человек внешним образом исполнять эти заповеди.

Ни тех, ни других нисколько не заботит действительно ли проникся человек этими заповедями, верен ли он не только их букве, но и духу. Следовательно, и те, и другие смотрят на нравственный закон совершенно так же, как юристы смотрят на государственные законы. И те, и другие заботятся не о том, чтобы установить нравственность известного поступка, его внутреннее соответствие с законом, а лишь о том, чтобы установить его легальность, его внешнее соответствие с буквой закона; стремясь примирить эту систему ко всей области нравственной жизни, они входят в рассмотрение всевозможных частных случаев, так что в конце концов и этика иезуитов, и этика раввинов начинает казаться необозримым собранием отдельных вопросов, которые, подобно “казусам” юристов, допускают самые различные решения»[93]93
  Бёмер Г. История ордена иезуитов. Смоленск: Русич, 2002. С. 395–396.


[Закрыть].

Примем во внимание изложенную историческую справку как обоснование тезиса о том, что одной из главнейших причин несостоявшейся христианизации Японии была миссионерская деятельность иезуитского ордена. И хотя Эндо эту тему не развивает, внимательный читатель (и зритель) выходит на такой ответ, если размышляет над ним в контексте изложенных фактов. В сущности, ответов предполагается два: либо миссионеры плохи, либо – народ, который не принял Благую весть. И у читателя, склонившегося к первому варианту, найдутся единомышленники – обратимся к словарю Брокгауза и Ефрона:

«Успехи иезуитских миссионеров отличались быстротой, но вместе с тем и непрочностью. В Китае, Японии, Индии, Африке они старались сочетать христианские обряды и истины с языческими обычаями и суевериями: они предлагали средства спастись, не перерождаясь внутренне, и сделаться христианином, не переставая быть язычником. Разрешая мнимообращенным в христианство разные виды идолослужения, под условием оговаривать про себя, что поклонение относится к истинному Богу, иезуитские миссионеры сами подделывались под наружный вид и обычаи жрецов, выдавая себя за христианских брахманов, бонз и мандаринов. В Ост-Индии они то подлаживались к знати, то выступили перед порабощенной чернью апостолами свободы; в Японии они приобрели приверженцев среди дворянства, враждовавшего с жреческой кастой; в Китае возбуждали к себе уважение в качестве землемеров и звездочетов, в испанских колониях Южной Америки выступили в защиту приниженных индейцев и в своем социально-теократическом государстве в Парагвае явились провозвестниками христианского завета любви к ближнему»[94]94
  Энциклопедический словарь под ред. Брокгауза и Ефрона, http:// gatchina3000.ru/big/043/43167_brockhaus-efron.htm


[Закрыть].

Второй вариант ответа в романе (и в фильмах) тоже рассматривается, и некоторые комментаторы творчества Эндо склоняют нас к нему. Например:

«Сам Эндо отвечает на вопрос о том, как могла сложиться при благоприятных условиях судьба японского христианства, однозначно: “Не гонения и казни уничтожили христианство. Оно умерло, потому что не может здесь выжить…” В подтверждение своей мысли Эндо находит впечатляющий образ: Япония – трясина, в ней не могут укорениться “саженцы” христианства»[95]95
  Громковская Л. О романе «Молчание» и его авторе. Knigosite.org


[Закрыть].

С этим нельзя согласиться хотя бы потому, что цитируемую фразу в романе произносит чужестранец и вероотступник Феррейра – авторитетно ли его мнение для автора? К тому же, если согласиться с тезисом, что есть народы, расположенные и не расположенные к христианству, это означало бы, что оно – не универсальная религия. И опыт православных миссионеров, того же святителя Николая Японского, – опровержение тому. За 40 лет своего миссионерского служения (владыка почил в 1912 году) он оставил потомкам собор, 8 храмов, 175 церквей, 276 приходов, вырастил одного епископа, 34 иереев, 8 диаконов, 115 проповедников, общее число православных верующих достигло 34110 человек. А первым обращенным им в христианство японцем стал синтоистский жрец Такума Савабэ, бывший самурай, пришедший в дом к о. Николаю, чтобы убить его, так как считал христианство средством, используемым другими государствами для захвата Японии.

Протоиерей И. Восторгов, посетивший Японию в то время, вспоминал:

«Не было человека в Японии, после императора, который пользовался бы в стране такою известностью. В столице Японии не нужно было спрашивать, где русская православная миссия, довольно было сказать одно слово “Николай,” и буквально каждый рикша сразу знал, куда нужно было доставить гостя миссии. И православный храм назывался “Николай,” и место миссии также “Николай,” даже само православие называлось именем “Николай.” Путешествуя по стране в одежде русского священника, мы всегда и всюду встречали ласковые взоры, и в словах привета и разговора по поводу нас мы улавливали слухом среди непонятных слов и выражений незнакомого языка одно знакомое и дорогое: “Николай”…»[96]96
  Епископ Александр (Милеант). Святитель Николай Японский. http://www.pravmir.ru/svyatitel-nikolaj-yaponskij/


[Закрыть]

Причем время для русского миссионера было тоже, мягко говоря, непростым– шла Русско-японская война.

О таком же живом сочувствии к христианству у японцев пишет и Эндо:

«И если вера наша распространилась в этом краю столь же быстро, сколь влага впитывается в пересохшую почву, то лишь потому, что она даровала истерзанному народу теплоту сострадания и участия. Доброта наших миссионеров растопила лед их сердец»[97]97
  Эндо С. Молчание. С. 40.


[Закрыть].

А в экранизации М. Скорсезе Родригес напишет в своем послании: «Меня захлестнула любовь, которая исходит от этих людей. Христианство впервые принесло им любовь. Впервые с ними обращаются как с людьми».

Нет, «саженцы» христианства могут укорениться в Японии. Отчего же этого не произошло, по мнению автора романа? Цитированный выше японист в том же предисловии к роману делает важное для нашей системы доказательств замечание:

«Эндо полагает, что миссионеры не учли в должной мере местные условия, в частности, не поняли того, что японскому религиозному сознанию ближе идея сострадания, идея всепрощающей материнской любви, тогда как идея некоей верховной силы, карающей за грехи, в душе японца отклика найти не может. А из этого вполне очевидно следует, что неудачи миссионеров были предопределены – не столько “аллергией” японцев, сколько тактическими просчетами европейцев»[98]98
  Громковская Л. О романе «Молчание» и его авторе. Knigosite.org


[Закрыть].

Так мы выходим на вопрос о католическом искажении христианства, выразившемся в переакцентировке примата благодати над законом в сторону закона. Это имело своими последствиями не только психологический фактор, повлиявший на результат процесса христианизации японцев, о котором упоминает процитированный автор, но и на вопрос более глубокого, духовного порядка, без которого этот процесс несостоятелен. Речь идет об исповедании веры в условиях гонения на нее. Исторические события показывают, что гонения на христиан в Японии были жесточайшими. А разве в первые века христианства или в России в XX веке их не было или они были менее жестокими? Но именно на крови мучеников и основалась Церковь Христова. Поэтому при раскрытии поставленного Синдо вопроса о неудачах процесса христианизации Японии встает тема христианского мученичества. Но если в литературном первоисточнике и в первой, японской, экранизации она связана с вопросом укоренения христианства в стране, то в фильме М. Скорсезе тема мученичество или вероотступничество– становится центральной.

Родригес и Гарупе ищут Феррейру, чтобы удостовериться, что их учитель не отрекся. Для них это не только вопрос чести их учителя, это вопрос веры, который для религиозного типа личности основополагающий. Позже один из них отречется, как и их учитель, другой – примет мученичество. На отречение Родригеса повлияет разговор с Феррейрой, но в романе и фильмах подчеркивается, что предрасположенность у него уже была. В сцене, когда японцы-христиане спрашивают своего падре, как им быть во время испытаний, устроенных правительством – крестьян, заподозренных в принадлежности к христианству, заставляют наступить на Распятие и изображения Спасителя и Божией Матери, – Родригес позволяет им это сделать:

«Острая жалость пронзила меня, и я ответил словами, которые, пожалуй, ни один португальский священник никогда бы не произнес. Мне вспомнился падре Габриэль. Когда во время пыток на вершине Ундзэн ему приказали попрать Святой образ, он ответил: «Лучше отрубите мне ноги – я не сделаю этого!» Я знал, что многие японцы – и священники, и верующие миряне – с благоговеянием относились к священному образу. Но мог ли я требовать того же от этих троих несчастных?

– Топчите, топчите, я разрешаю вам это! – невольно вырвалось у меня, и только тогда я спохватился, что сказал нечто неподобающее священнику. Гарппе взглянул на меня с укором»[99]99
  Эндо С. Молчание. С. 67.


[Закрыть].

Причем в картине Скорсезе Родригес (акт. Э. Гарфилд) дает согласие рефлекторно, совсем не сомневаясь, а не невольно, как в ремарке у Эндо, – это и есть пример упомянутой выше иезуитской этики, которая естественна для героя. И здесь важно обратить внимание на такую значимую деталь: Родригес до этой сцены исповедовал уже отрекшегося ранее Китидзиро (тот совершил святотатство единственным из семьи, все члены которой приняли мученическую смерть за Христа) и взял клятву у кающегося впредь никогда такого не совершать. Китидзиро проходит через весь роман, являясь, в каком-то смысле, двойником Родригеса – они связаны чередой предательств и отречений: когда Китидзиро за деньги предает своего падре, возникает явная аналогия Христа и Иуды, но это предательство и последующие отречения Китидзиро совершит уже после того, как иезуит разрешит святотатство во время испытаний, и уже здесь падре станет Иудой, неся на своей совести падение своего духовного чада.

Христианская церковь утвердилась и распространилась вопреки жесточайшим гонениям подвигами и кровью мучеников. Японские христиане явили великие образцы стояния в вере, видимая церковь была разрушена: за столетие – с 1597 по 1697 годы – в стране погибло около четырех тысяч христиан. Но многие верные ушли в катакомбы и тайно оставались верны Христу. Именно в этот период происходит действие романа, и Родригес с Гарупе осознают, что они, единственные священники в Японии – «последний оплот христианства в этой стране»[100]100
  Эндо С. Молчание. С. 43.


[Закрыть].

Гарупе об этом помнит, поэтому поступает как апостолы, большинство из которых закончили мученичеством. Родригес, как ему кажется, готов исповедовать Христа до конца, но этот ответ крестьянам о возможности попрания святыни говорит о чревоточине в его душе, чего он и сам пока не осознает и возмутился бы, если бы кто-то сказал ему о его возможном отречении. Путь от апостола до вероотступника – путь Родригеса. Третий герой, проводник Китидзиро, с самого начала показан как падший человек: пьяница, трус, лгун, льстец – таким одномерным в начале романа предстает этот персонаж до того момента, когда мы узнаем, что он еще и вероотступник. Автор однозначно пишет о нем перед испытанием на попрание святыни: «Он лихорадочно размышлял над тем, как сохранить совесть христианина и в то же время спасти свою шкуру»[101]101
  Там же. С. 65.


[Закрыть]. И падре разрешает попрать святыню. Китидзиро так и поступает и впредь неоднократно повторит святотатство. Но по мере падения ему все тяжелее выносить это предательство: муки совести вероотступника, невозможность внутренне отречься от своей веры, страх принять мученичество – вот диалектика персонажа.

В фильме Масахиро Синоды (1971) Эндо, будучи автором сценария, допишет эпизод с проституткой, за услуги которой Китидзиро отдаст 300 монет – цена за предательство Родригеса – и попросит плюнуть ему в лицо, иначе он не сможет жить. Женщина расскажет свою историю: ее продали сюда во время засухи, и заключит: «Мир жесток». – «Очень, очень жесток», – заплачет как ребенок в ответ Китидзиро.

В фильме Скорсезе японские христиане скажут падре о Китидзиро: «Он говорит против Бога, но он еще верит». Во всех версиях Китидзиро оправдывается перед падре, что предал его не за деньги, а из-за страха – ему угрожали. Китидзиро боится страданий и смерти. В фильме М. Синоды он ответит Родригесу, потребовавшему от него во время первой исповеди клятву, что он впредь никогда больше не отречется: «Есть люди сильные, и есть слабые, сильные духом пойдут на Небеса…» В этом ответе заключена целая бездна его сомнений в возможность своего спасении – и в своей стойкости, и в Божией милости и благодати. Это состояние Иуды, который не раскаялся, т. к. не верил, что может быть прощен. И эта мысль, которая бумерангом задевает и Родригеса, так звучит в романе:

«Я верю, что это испытание, ниспосланное нам Господом, имеет свой тайный смысл. Все, что ни творит Господь, – благо. Обязательно придет день, когда мы поймем, почему нам были уготованы эти страдания. И если я пишу об этом, то лишь потому, что слова, которые в то утро, потупившись обронил Китидзиро, тяжким бременем лежат у меня на душе. «Почему Господь посылает нам такие страдания? Падре, ведь мы не сделали ничего дурного…» Почему, казалось бы, недостойная жалоба малодушного человека острой иглой вонзилась мне в сердце? Почему Господь посылает этим японцам, этим нищим крестьянам такие жестокие испытания? Нет, Китидзиро имел в виду нечто другое – куда более страшное. Он говорил о молчании Господа»[102]102
  Эндо С. Молчание. С. 68.


[Закрыть].

Тема неспособности понести мученичество слабым человеком (а в своих интервью о фильме Скорсезе говорит, что все мы – Китидзиро) и как следствие – отречение, переходит в романе и фильмах в тему молчания Бога на страдания молящихся Ему людей. Отсюда и название романа (и его экранизаций, что свидетельствует о том, что это центральный вопрос и для них), заключающее в себе один из классических богословских вопросов: почему Бог молчит, почему он допускает проявление зла в мире? Рассмотрим выстроенную цепь вопросов в богословском контексте.