Текст книги "Западно-Восточный экран. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 12–14 апреля 2017 года"

Западные технологии в киноэпосе Ирана

УДК 778.5И(Иран.)

Григорьева Н.Г.

Москва, ВГИК

В статье рассказывается о важной роли персидской поэзии в культурном становлении иранцев и об особенностях экранизации персидского эпоса в кинематографе Ирана разных лет. Автор останавливается на двух радикальных по форме и стилю работах выдающегося иранского режиссера Аббаса Киаростами (1940–2016) «Тазия» (2005) и «Ширин» (2008) и прослеживает нестандартное применение западных технологий флэшмоба и продакт-плейсмента при создании этих картин.

Ключевые слова: экранизация персидского эпоса,

Иран, персидская поэзия, звезды иранского кино, Аббас Киаростами.

Western Technologies in Iran's Screen Adaptations of Epic Poetry

The article highlights the important role of Persian poetry in the cultural development of Iraniansand describes the specific features of screen adaptations of Persian epic in Iranian cinema over various years. The author dwells on two works by outstanding Iranian film director Abbas Kiarostami (1940–2016), “Tazi’eh” (2005) and “Shirin” (2008), both radical in form and style, and elaborates on the original employment of the western technologies of flashmobs and product placement in those films.

Key words: screen adaptation of Iranian epic, Iran, Persian poetry, Iranian film stars, Abbas Kiarostami.

Аббас Киаростами (1940–2016) на одном из своих мастер-классов заметил, что лучше всех о цифровом кинематографе сказал персидский поэт XIII века Мавлана Джалал ал-Дин Руми:

 
Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бессмертна – а умрет лишь то, что видит глаз.
Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.
 

(Перевод В. Державина)[51]51
  Руми Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад. Стихи. URL: http://www.e-reading.by/bookreader.php/1028100/Rumi_-_Stihi.html.


[Закрыть]

Развитие технологий существенно расширило возможности передачи идеи и образа, при этом «основа» иногда теряется в обилии этих образов, а также в деталях и спецэффектах. Иранское кино 1990-х годов было исключительно минималистично, но зато обладало особой лиричностью, за что иранских режиссеров называли «Хаямами и Фирдоуси наших дней»[52]52
  Диалог о жестокости и нежности, любви и смерти, кинематографе и поэзии. Беседа В. Херцога и М. Махмальбафа. URL: http://alevtina-d. livejournal.com/43598.html.


[Закрыть]. В начале XXI века в работах Аббаса Киаростами это сравнение приобретает буквальный смысл. Иранский эпос, который за «шесть веков славы» соединил в себе доисламское устное творчество и лирический мистицизм суфиев, был основой культурного становления многих поколений иранцев, одной из движущих сил интеллектуального возрождения Ирана, самым сильным, хотя и символичным оружием против разного рода диктатур – сначала шахской, затем фундаменталистской. В сегодняшнем Иране не поэзия, а кинематограф является самым популярным видом искусства, наряду с множеством его «порождений» – видео-артом, «видеокнижками», видеоинсталляциями. Персидская эпическая лирика, дававшая старшему поколению чувство определенности, ощущение стабильности и умиротворения, уступила место кинематографу в предпочтениях молодого поколения. Роль эта очень ответственная, поскольку поэзия, по словам американской публицистки Елен Сиолино, – это «религия, религия настолько же сильная, как ислам»[53]53
  Sciolino Е. Persian Mirrors. The Elusive Face of Iran. New York: Touchstone Books, 2000. P. 168.


[Закрыть]. В этом нет никакого противоречия, потому что для персидской поэзии типично отражать в той или иной мере религиозную основу мусульманской культуры. «В персидской поэзии …напряжение между мирским и религиозным толкованием жизни разрешается в совершенной гармонии духовного, физического и чувственного начал», – писала немецкая исследовательница суфизма Аннемари Шиммель[54]54
  Cheshire G. How to read Kiarostami//CINEASTE. vol. 25. No. 4. October, 2000. P. 8–15.


[Закрыть].

Именно гармоничное сочетание земного и небесного обеспечило персидской поэзии «вечную жизнь» при сменах правителей, режимов, умонастроений на протяжении всей бурной истории этой страны.

Неудивительно, что режиссеры старшего поколения любили обращаться к эпосу, и, в зависимости от времени и обстоятельств, вектор их интереса перемещался то в сторону древнейших сказаний и легенд (А. Сепента «Фирдоуси» (1934), «Фархад и Ширин» (1934), «Лейла и Меджнун» (1937), С. Ясеми «Юсуф и Зулейха» (1956)и др.), то в сторону религиозных сюжетов, трактуемых, как правило, с точки зрения шиитской идеологии (Д. Мир-Багери «Имам Али» (1997–1998), Ш. Бахрами «Царство Соломона» (2010) и др.).

В 2015 году при поддержке иранского правительства иранский кинематограф, наконец, финансово осилил масштабнейшую киноэпопею «Мухаммед, посланник Бога». Государство, выступившее главным продюсером этой картины, доверило постановку одному из самых ярких режиссеров «иранской новой волны» – Маджиду Маджиди. Предполагалось, что картина выйдет на мировой кинорынок, и в том числе поэтому были приглашены известнейшие западные кинематографисты: оператор – легендарный Витторио Сторадо, постановщик спецэффектов – «оскароносный» Скотт Андерсон. Картина снята с использованием новейших технологий, при этом никуда не исчезла знакомая и полюбившаяся ценителям иранского кино гамма красок и узоров иранского ковра, пейзажность, медитативность, открытость и чистота образов. Создатели не скрывают, что главным адресатом фильма выступает как раз западный зритель, у которого, как им представляется, сложилось неверное представление об исламе, его пророках и подвижниках. Но этот зритель воспитан на определенных клише, и голливудские стандарты помогают приблизить кинополотно к его привычным запросам. Парадоксально, что картина, пронизанная гуманизмом и созданная с целью прославления ислама, была воспринята в штыки в ряде исламских стран. Сунниты сочли ее слишком шиитской, что снежным комом вызвало дремавшее недовольство картиной и некоторых других народов[55]55
  Другое кино. Смотрим, Пишем. Обсуждаем. URL: http://drugoe-kino.livejournal.com/3205037.html


[Закрыть]. В России также картина прошла ограниченным прокатом в республиках с шиитским большинством, в других мусульманских республиках духовные лидеры картину раскритиковали и не рекомендовали к просмотру, подчеркивая при этом, что сами фильм не смотрели[56]56
  Легко ли снять фильм о пророке Мухаммеде. URL: https:// www islamnews.ru/news-488630.html


[Закрыть]. Утверждать, что картина шиитская, основываясь только на том, что она сделана в Иране, не совсем корректно, поскольку речь идет о том времени, когда мусульмане еще не разделились на шиитов и суннитов. «Мухаммед, посланник Бога» не претендует на роль «Священного Писания», а предлагает поражающее воображение зрелище, в котором, кстати, специалисты по истории ислама не нашли никаких искажений исторической правды жизни Пророка и противоречий Корану и Хадисам[57]57
  Там же.


[Закрыть].

Смелость Маджида Маджиди заслуживает всяческого уважения, но негативная реакция в мире во многом была ожидаемой. По этой причине более безопасным оказывается обращение не к религиозному, а к лирическому эпосу, который также дает возможность показать «человеческое» лицо Ирана, гуманистическую суть исламской идеологии, и при этом отразить противоречия современности. Такой путь избрал Аббас Киаростами.

Американский киновед Годфри Чешир справедливо отмечал, что если попытаться свести творчество Аббаса Киаростами к одной идее, то ею будет стремление найти «кинематографический эквивалент модернистской поэзии Ирана»[58]58
  Cheshire, G. How to read Kiarostami//CINEASTE. vol. 25. No. 4. October, 2000. P. 11.


[Закрыть]. Модернизм в Иране всегда характеризовался не столько разрывом с академизмом, сколько готовностью принять парадигмы иной культуры[59]59
  The Modernist World. UK: Routledge, 2015. P. 447–449.


[Закрыть] и органично связать их с традиционным мировоззрением. Поэтому многие эпические произведения, написанные более 500 лет назад, кажутся более «модернистскими», чем ряд сегодняшних произведений иранского киноискусства и литературы (часто очень достойных), сделанных в соответствии с требованиями фундаменталистского режима. Большинство великих персидских поэтов, расцвет творчества которых приходится на X–XV в.в., были по сути модернистами – они находили сюжеты для своих произведений в устных легендах и преданиях, в древнейших книгах «Авесты», насыщали их исламским толкованием и неизменно отражали в них личные переживания и настроения своего времени.

Хотя экранизация не является излюбленным видом творчества Киаростами, у него есть два фильма, которые служат блестящими примерами модернистского переложения эпоса на экран. Это – «Тазия», экранно-театральное представление в «Театро Индиа» в Риме (2005), и «Ширин» (2008). Обе картины радикальны по форме и стилю. Они не воссоздают атмосферу былых времен, а знакомят зрителя с иранским эпосом в минималистичной, приближенной к тексту современной форме. Вспоминается крылатая фраза А.П. Чехова: «Если пьеса хороша,…нет надобности утруждать актеров…»

В шиитском исламе «Тазией» называется религиозная мистерия с музыкой, скачками и боями в память о мученической смерти Хусейна[60]60
  Жители Куфы позвали Хуссейна помочь избавиться от «неправедного халифа», но в итоге сами же предали его и обрекли на медленную мучительную смерть, заставив сначала увидеть, как убивают его близких.


[Закрыть], внука пророка Мухаммеда. «Тазия» устраивается ежегодно, хотя традиции сохранились лишь в некоторых провинциях Ирана, поскольку правительство не поощряет культ Хуссейна. До постановки спектакля Киаростами выезжал в иранскую глубинку и снимал на камеру лица иранцев, зрителей «Тазия». Эти кадры впоследствии демонстрировались на шести больших экранах, расположенных над сценой, на которой разворачивалось представление.

В основе «страстей» по мусульманскому мученику лежит предание о героическом миролюбце Сиявуше, одном из самых любимых героев «Шахнаме» Фирдоуси, прообраз которого находят в книге «Авеста» (Сьяваршан). Сама эта книга, а точнее собрание книг, создавались в то время, когда индо-иранское сообщество еще не распалось, поэтому и послужила тем мостиком, который связывает западный и восточный героический эпос[61]61
  Веселовский А. Историческая поэтика. Л., 1940; Жирмунский В. Народный героический эпос. М.-Л., Гослитиздат, 1962.


[Закрыть]. У мусульман немало мучеников, спасших жизни тысячам мусульман, но именно Хуссейна почитают в шиитских странах больше других. Это по-человечески понятно, поскольку чудовищная жестокость по отношению к человеку, стремящемуся к общему благу, немало сделавшему для достижения мира и согласия, за которым нет никакой вины, не может не вызывать чувство жалости и протеста. В истории Хусейна много моментов, затрагивающих сердце человека независимо от его религиозных взглядов, но в живучести «Тазия» усматривается также далеко уходящая в прошлое история. В VII в. арабы покорили Персию и принесли с собой ислам. С укреплением ислама в Персии угасли священные огни, горевшие в разноцветных светильниках. Многие бежали, но большая часть осталась: трудно было расставаться с насиженными местами. Арабы обложили персов большими податями, запрещали ездить на лошадях и носить оружие. При этом все понимали, что персы находятся на более высоком культурном уровне, и, чтобы обозначить это отличие, персы приняли участие в распре среди арабов, которая разделила их на два враждебных толка: суннитов и шиитов. Арабы были сунниты, а персы, желая хоть как-то обозначить свое превосходство над поработителями, приняли шиизм. Таким образом, «Тазия», помимо исключительно религиозного действа, издревле представляло собой особую форму общения единомышленников, негласного социального протеста. Как раньше, так и сейчас, в обществе, где не существует свободы слова, а на людей наложено немало нелепых ограничений, такие формы общения людей очень важны. Подобные спланированные массовые акции получили сегодня название «флэшмоб». Хотя впервые эта социальная технология самоорганизации толпы была описана американским социологом Говардом Рейнгольдом[62]62
  Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М., ФАИР-ПРЕСС, 2006. По тексту.


[Закрыть] в 2002 году, есть все основания полагать, что нечто подобное флэшмобу существовало в Иране с конца VII века. Не было современных коммуникативных технологий, позволяющих вовлечь во флэшмоб широкие массы, но посвященным всегда было известно время (первые 10 дней мухаррама), тема и цель массовой акции. Тема и цель, помимо чисто религиозных, приобретали и иные оттенки, но сутью всегда оставались «молчаливый протест», сочувствие друг другу, сближение чрез общую боль. Увидев фильм

«Взгляд на «Тазия» на фестивале в Эдинбурге два года спустя, уже без театрализованного представления, западный зритель волен был сам выбирать по кому у него тазия[63]63
  Тазия (араб.) – соболезнование.


[Закрыть] – по своим близким, по жертвам терактов, по христианским мученикам, узникам концлагерей, заключенным ГУЛАГа. Неподдельная искренность обычных иранцев пленила видных деятелей кино, среди которых были Бернардо Бертолуччи и Жульет Бинош.

Через год Жульет Бинош приняла участие в изящной и изысканной экранизации эпоса, фильме «Ширин» Киаростами, а еще через год получила Золотую пальмовую ветвь за роль в его фильме «Копия верна». Простым итогом этой картины является утверждение, что копия не менее ценна, чем оригинал, если она вызывает у людей подлинные чувства. Следуя этой логике, «Взгляд на Тазия» – экранизация полностью «подлинная», а «Ширин» – полностью искусственная, «профмоб», поскольку все ИЗ женщин, принимавших участие в проекте, – профессиональные актрисы.

В данной картине зритель только «слышит» фильм, не видит его, а смотрит на одухотворенные лица актрис, которые сами выступают в роли зрителей. Актрисы играли 6-и минутный эпизод, представляя себе «некий» фильм о любви и показывая эмоции, которые воображаемый фильм мог бы вызвать. О том, что фильм будет основан на легенде «Хосров и Ширин», Киаростами решил уже после съёмок, и, если этого не знать, можно было бы назвать «Ширин» самой честной экранизацией лирики Низами.

Изображение и звук связаны здесь посредством глубинного содержания поэмы. Киаростами не зря убрал Хосрова из названия. Именно Ширин, а не Хосров и не Фархад является истинным центром легенды. По всей поэме разбросаны черточки, говорящие о ее человеческом достоинстве, чистоте, мудрости и всепоглощающей любви, которая занимает главенствующее место в ее помыслах и действиях. При этом объект любви идеализирован и, казалось бы, не достоин такого высокого чувства. Именно такие женщины, как она, во все времена часто становятся жертвами самообмана, влюбившись в образ, далекий от реальности.

Едва ли можно сомневаться в том, что образ христианки Ширин, как и ее царственной тетки Мани-Бану, навеян образом грузинской Тамары, благородной и мудрой правительницы, о которой, вероятно, Низами был наслышан. Исключительно важным является третий герой поэмы, архитектор Фархад, безнадежно влюбленный в Ширин и не надеющийся на взаимность. Низами наделяет его самыми благородными качествами и богатырской силой. Как и образ Рустама в поэме «Шахнаме» Фирдоуси, его образ, скорее всего, собирательный. Это не один человек, а народ, которому под силу любой подвиг. Именно поэтому в честном бою правителю богатыря никогда не одолеть. Правитель может обманывать народ, как Хосров обманывает Фархада, но рано или поздно придет возмездие – и в итоге Хосров гибнет от вероломной руки собственного сына.

Часто говорят, что персидская поэзия рассчитана на искушенного читателя – поэт Джами (XV в.) собирался, повстречав Низами в раю, выспросить у него про смысл «тысячи смутных мест». Подобное отношение не лишено некого интеллектуального снобизма и вряд ли было свойственно Киаростами, который, скорее, стремился избегать лишнего умствования, и в последнюю очередь думал об искушенности зрителя. Наоборот, он не раз подчеркивал, что без зрителя, неважно, искушенного или нет, фильм остается незавершенным. Именно по этой причине многие из его картин как будто незакончены – зритель завершает их для себя сам. Совет любимого поэта Киаростами, Руми, оказался бы как раз кстати: «Зашей глаза, пусть сердце станет глазом. И этим глазом мир увидишь ты иной».

Важно, что среди актрис практически все – звезды. Когда-то иранское кино как раз и отличало нарочитое отсутствие звезд, что придавало иранским фильмам особый шарм достоверности и документальности. Нельзя сказать, что эта практика себя исчерпала, но верно и то, что «звездность» сегодня присуща иранскому кино не меньше, чем западному. Каждая из актрис могла бы превосходно воплотить если не образ Ширин, то образ Мани-Бану. Тем не менее, Киаростами отводит им иную, при этом одну и ту же роль, и для этой роли их «звездность» имеет огромное значение.

Иранская кинематография живет по законам современной киноиндустрии, и присутствие в ней западных технологий касается не только эстетической, но и экономической стороны. Заслужив, благодаря кинематографу, статус звезды, «звездность» отчуждается от личности и начинает «жить своей жизнью». Для зрителей звезды являются кумирами, для продюсеров – важной составляющей успеха. Звезды стали неотъемлемой частью рыночной экономики, необходимым звеном в рекламе любого товара и в продвижении новых технологий и «выгодных» идей. Иногда это носит характер прямой рекламы, но также является сутью маркетинговых технологий «продакт-плейсмент» и «продакт-интегрейшн». Киаростами классически использует эти технологии с совершенно иной, некоммерческой и очень благородной задачей. Вместо «товара» звезды представляют великое наследие человечества. Причем акценты расставлены удивительно тонко и точно. Двоякая роль звезд позволяет Киаростами безошибочно достичь своей цели. При всем мастерстве и известности актрисы по-человечески скромно «смиряются» со своей вторичностью по отношению к тому, что мы слышим, а они видят, – к искуснейшей, проникновенной поэзии, пронизанной божественной любовью и высокой нравственностью. Киаростами собирает «кинотеатр» звезд, но ни одна из них не играет «первую скрипку», – они вместе служат фоном для чего-то более возвышенного, вечного, неподвластного времени и увяданию. Сразу вспоминается Грета Гарбо, о которой изящно писал Ролан Барт[64]64
  ^6АБарт Р. Мифологии. URL: http://rumagic.com/ru_zar/sci_philosophy/ bart/2/j0.html


[Закрыть], не пожелавшая продолжать актерскую карьеру, боясь, что ее «лицо-идея» проявит следы увядания.

Актрисам Киаростами увядание как раз не страшно, их миссия – показать собственную человечность и нравственность, способность искренне страдать и любить – а это ли не прекрасный способ донести добрую идею до широких масс!

Нескончаемость интереса к культурно-историческому наследию народа, благодаря его универсальности, еще в X веке подмечена Фирдоуси:

 
О чем же запеть? Все пропето давно.
Сказать мне о сказанном только дано…[65]65
  Фирдоуси. Шахнаме. Литературные памятники. Издательство Академии наук СССР. 1957. Т.1. С. 15.


[Закрыть]
 

(Перевод Ц. Бану)

Цифровой кинематограф дает возможность великому персидскому эпосу зажить в новом измерении и занять достойное место в культурных интересах молодого поколения, поскольку его эстетическая, духовная и воспитательная ценность не подлежит сомнению.

Искусство трюка в кино Запада и Востока

УДК 778.5.01(14)

Данилов Д.И.

Москва, ВГИК

Исследовательская проблематика посвящена анализу использования трюкового исполнительского мастерства в кинематографе Востока и Запада. Рассматриваются характерные особенности, сходства и различия, другие факторы кинотрюковой выразительности, идентифицирующие кинематографическую принадлежность трюка к кино Запада или Востока.

Ключевые слова: специфика кинематографического языка; средство пластической выразительности; пластическая партитура роли; трюковое исполнительское мастерство; монтажные трюки; контекстуальная демонстрация трюков.

Trick art in cinema of East and West

The research problems are devoted to the analysis of the use of performance skill of tricks in the cinema of East and West. Characteristic features, similarities and differences, other factors of cinematic expressiveness have considering, identifying the cinematographic belonging of the stunt to the cinema of the West or the East.

Key words: specificity of the cinema language, means of plastic expression, plastic partition of a part, stunt performing skill, cutting tricks, contextual demonstration of stunts.

Область исследования трюкового исполнительского мастерства в отечественном и зарубежном кинематографе настолько всеобъемлюща, что затрагивает огромное количество направлений, в которых в настоящее время продолжается поисково-исследовательская работа, в том числе и область изучающая «Искусство трюка в кино Запада и Востока». Логическим завершением моей научной работы станет кандидатская диссертация. В рамках регламента, к большому сожалению, не представляется возможным осветить весь спектр вопросов интересующей нас проблематики. Поэтому мне пришлось остановиться только на нескольких ключевых, на мой взгляд, аспектах, которые должны привлечь внимание и вызвать определенный научный интерес.

Итак, «Искусство трюка в кино Запада и Востока». Трюковое исполнительское мастерство пришло в мировой кинематограф практически с самого его рождения. Эпоха «дозвукового кино» использовала трюк как средство пластической выразительности, включенное в образно-художественную канву пластической партитуры роли киноперсонажа. Актерское творчество, в основе своей, молодой кинематограф заимствует из театра, где существуют, на тот момент, уже многовековые традиции исполнительского (сценического) мастерства.

Специфика кинематографического языка (планы, ракурсы, монтаж и т. д.) существенно отличается от языка театральных подмостков, что является кардинальным отличием между этими видами зрелищного пространственно-временного искусства. Отличительные особенности киноязыка начинают медленно выкристаллизовываться. Из массы набранного из смежных видов искусств, молодым искусством кино рабочего материала, постепенно формируется кинематографическая лексика. Дифференциация огромного количества используемой информации, на этом этапе, происходит путем практической адаптации: через объектив кинокамеры, запечатлевшей действие, монтажный стол, соединивший в единое целое разрозненные кадры сюжетно-смысловой канвы и т. д.

Объектив кинокамеры постепенно трансформирует театральность актерского исполнительского мастерства, превращая его в кинематографичность пластического существования киноактера в кадре. И, трюковое исполнительское мастерство, являясь составной частью пластической партитуры роли киноперсонажа, также претерпевает существенные изменения. Из простой спортивной или цирковой демонстрации, запечатленной на съемочной площадке, оно преображается в кинотрюк, который выполняет пока единственную задачу: произвести неожиданный и эмоциональный визуальный эффект.

Этот процесс на Западе и Востоке идет параллельно во времени, но вектор творческого поиска имеет свои принципиальные различия. Начиная с кинематографического опыта Жоржа Мельеса, который в своих фильмах использует (кроме всевозможных монтажных трюков) мастерство иллюзионистов и фокусников, и заканчивая современным сращиванием арсенала трюкового исполнительского мастерства, подчиненного «голливудской» визуализационной эпатажности трюкодемонстрации в кино. Западный кинематограф как был ориентирован на это со времен черно-белого кино, так и продолжает быть верен выбранному направлению до наших дней, совершенствуя его (с применением инновационных компьютерных технологий). Конечно, нельзя утверждать, что эта тенденция присутствует во всех западных кинокартинах без исключения. Но то, что она является одной из приоритетных – совершенно очевидно.

Немногочисленные источники, опубликованные по проблематике трюкового исполнительского мастерства в кинематографе, основными из которых считаются монографии Н.Е. Ермилова[66]66
  Ермилов Н.Е. Кинематограф. Его история, устройство и тайны [Раздел VI. Кино-трюки]. Л., Сектор «Юный Пролетарий» Рабочего издательства «ПРИБОЙ», 1925. С. 102–120.


[Закрыть], Ф.А. Тальбота[67]67
  Тальбот Ф.А. Кино-трюки. – Л., ACADEMIA, 1926. 63 с.


[Закрыть], Л. Израилевича[68]68
  Израилевич Л. Как делаются кино-трюки. Л., Изд-во «Красной газеты». Популярная библиотека журнала «Наука и техника». Вып. 8, 1927. 48 с.


[Закрыть], Н.О. Кауфмана[69]69
  Кауфман Н.О. Вильям Десмонд и трюковая фильма: [Очерк-характеристика]. 2-е изд. М., Теа-кино-печать, 1928. 15 с.


[Закрыть], Г. Зебера[70]70
  Зебер Г. Техника кино-трюка. М., ТЕА-КИНО-ПЕЧАТЬ, 1929. 214 с.


[Закрыть], А.Л. Птушко и Н.С. Ренкова[71]71
  Птушко А.Л., Ренков Н.С. Комбинированные и трюковые киносъемки. – М., Госкиноиздат, 1941. 261 с.


[Закрыть], Д.Каунтера[72]72
  Каунтер Д. Как снимают кинотрюки / Пер. с англ. и коммент. И.Н.Воскресенской. – М., Искусство, 1972. 168 с.


[Закрыть], А.А.Карина[73]73
  Карин А.А. Господа каскадеры. Дубль первый: Страна Трюкания / А. Карин. М., АОЗТ, 1995. 126 с.


[Закрыть], Н.П. Сысоева[74]74
  Сысоев Н.П. Настольная книга каскадера. М., Мифрил, 1998. 322 с.


[Закрыть], Н.Н. Ващилина[75]75
  Ващилин Н.Н. Мы умирали по воле режиссеров. СПб, Издательство «Перо», 2015. 368 с.


[Закрыть], – в основе своей являются практическими рекомендациями по непосредственной технологии фиксации трюков. В них предлагается к рассмотрению непосредственно сам процесс киносъемки трюка (с разных точек, разных ракурсов, разными планами несколькими камерами одновременно, или с дополнительным использованием спецоборудования и т. д.).

Многочисленные статьи (некоторые почти более чем с полувековой историей), дошедшие до наших дней, также являются существенным подспорьем в исследовательской работе, ведущейся в этом направлении. Этот внушительный список, который в настоящий момент насчитывает свыше 200 статей (периода 1924–2016 годов), в том числе редкие экземпляры, среди которых, например, послевоенная стенограмма выступления с публичной лекцией «Наши достижения в области трюковых и комбинированных киносъемок», прочитанной в Центральном лектории А.Л. Птушко в 1949 году[76]76
  Птушко А.Л. Чудеса кино. Наши достижения в области трюковых и комбинированных кино-съемок: стенограмма публичной лекции, прочитанной в Центральном лектории О-ва в Москве / Всесоюзное об-во по распр. политических и научных знаний. М., Правда, 1949. 24 с.


[Закрыть]. Но, существенная деталь, в них, как и в монографиях, к сожалению, нет научного подхода к исследованию заявленной проблематики. Они, как правило, рассказывают о биографической жизни того или иного исполнителя трюков, о социальных проблемах, существовавших в то время, и так или иначе отражавшихся на трудовой деятельности «трюкующего» сообщества. В большинстве своем, это технологическое описание исполнения того или иного трюка в кинокартине (или съемочного процесса) с используемыми техническими изобретениями (или инновациями): куда включено описание подготовки (репетиционный период) и исполнения (технологии киносъемки трюка непосредственно на съемочной площадке, с использованием основных или дополнительных технических средств) в стиле художественной литературы. В более поздних изданиях, совершенно опосредованно относящихся к научным, в частности в монографиях Н.Н. Ващилина, Н.П. Сысоева, даются некоторые практические рекомендации каскадерам (основанные на опыте изучения аналогичных элементов, взятых из работы на других кинокартинах, а также заимствованные из спорта или цирка). Преобладающий методологический аспект готовит почву для выхода учебного пособия по трюковому исполнительскому мастерству, что с высокой степенью достоверности подтверждает необходимость научного подхода к изучению этой проблематики. Появилась производственная необходимость превратить аттракционность трюкодемонстрации в современное эффектное средство киновыразительности.

Развитие западного и восточного вектора трюкодемонстрации в кино можно спроецировать на развитие и становление западноевропейского «театра представления (ярким представителем которого являлся Бертольд Брехт)» и, совершившим новаторский переворот в мировом художественном искусстве начала XX века восточноевропейским «театром переживаний» К.С.Станиславского. Аналогия заключается в том, что направленность деятельности «театра представлений» (как и трюковое исполнительское мастерство Запада) ориентирована, прежде всего, на психоэмоциональное шокирование визуального восприятия. В противоположность этому, «театр переживаний» (как и трюковое исполнительское мастерство Востока) своей целью имеет глубинное психодраматическое погружение в саму суть сюжетно-действенной интерпретации внутриличностных или межличностных коллизий. Здесь зрелищность не всегда эпатажность, а «эпатажность» — скорее закономерная кульминационная сущность (трюк в кино, зачастую, как раз и является кульминацией).

Одно направление позиционирует «аттракционность» трюкоисполнения (продолжая традиции Жоржа Мельеса, но уже в современной интерпретации), а другое – углубленное сюжетно-драматическое экранное существование, сохраняющее и развивающее органичность и достоверность кинематографической правды. В первом случае трюк можно заменить аналогичным по эмоционально-зрелищному восприятию. Во втором – он должен быть единственным и неповторимым, потому что заменить его нечем. Ведь он индивидуален (по технике практической реализации), а контекст исполнения персонифицирован под конкретный образ данного киноперсонажа. Это «машинерия», в которой любое выпавшее звено не может быть компенсировано таким же. Здесь, либо новый смыслообразующий контекст, в котором исполняемый трюк «приживется», либо совершенно другой трюк, продиктованный спецификой сюжетно-смысловой линии, коррелирующей (либо, как режиссерско-постановочный ход, диаметрально противоположный) с пластической партитурой роли. Использование трюка в одном и во втором случае представляет научно-исследовательский интерес.

В качестве примера хотелось бы привести два фильма, воссоздающих трагические события Второй мировой войны. Первый – режиссера С. Ростоцкого «А зори здесь тихие…» (1972), и второй – режиссера С. Спилберга «Спасти рядового Райна» (1998). Выбор именно этих фильмов обоснован тем, что 70-80-е годы двадцатого столетия в развитии отечественного кинематографа – это период еще относительно комфортного существования, если так можно выразиться (накануне апокалипсических событий для нашей страны в 90-х годах прошлого века). Это время, когда отечественный кинематограф обрел свое лицо, которое знали на всех континентах по кинокартинам «Война и мир» (1968) С. Бондарчука, «Москва слезам не верит» (1981) В. Меньшова и т. д.

С 90-х годов 20 века и по настоящее время отечественный кинематограф претерпевает ряд существенных преобразований во всех областях, и в частности в области трюкового исполнительского мастерства. Проходит нелегкий период поиска собственного лица в контексте Современности, диктующей голливудские киноприоритеты, навязываемые киноиндустиальным рынком Запада. Но, в отличие от Востока, западный кинематограф периода конца прошлого века, в основе своей, не претерпевал существенных катаклизмов и, поэтому, способен был представить лучшие свои произведения в самом полном объеме. Итак, два эпизода из одного фильма, два – из другого.

Первый эпизод из фильма «Спасти рядового Райна»: высадка с моря и захват плацдарма для наступающих войск.

Несмотря на то, что зритель находится в «эпицентре событий» (точка съемки расположена непосредственно на пятачке для высадки штурмового подразделения десантного корабля, внутри десантирующихся, как бы глазами одного из десантников) присутствует стойкое ощущение эмоционально-психологического «наигрыша». Это ни в коем случае не компрометирует экранную правду, но при всем этом оставляет ощущение «присутствия в игре (по аналогии с компьютерной игрой)». Раскрывается рампа десантного корабля, пули свистят у виска (больше в прямом, чем в переносном смысле), даже кровь от раненного или убитого сослуживца (спецэффект) попадает на объектив «затуманенной (от ненастной погоды и брызг, рассекаемых десантно-штурмовым кораблем, морских волн)» кинокамеры, которая показывает картину «видя» все вашими глазами.

Картина происходящего – ужасающая: зловещий свист невидимых (для тех, кто еще находится на борту десантного корабля) и смертоносных пуль и, как апокалипсический контраст – их видимая убийственная траектория (для тех, кто оказался в воде, сделав первый шаг вперед навстречу забвению или бессмертию). Как раз именно визуализационность трюкодемонстрации приближает психологизм экранной правды к трагическому драматизму правды жизненной. Конечно, в ходе военных действий случалось всякое, возможно, и такое.

Второй эпизод из этого же фильма – «зачистка» полуразрушенных зданий от уцелевших остатков уничтоженных фашистских подразделений.

Совершенно очевидно, что представленные здесь трюки подчинены одной задаче, так называемой психоэмоциональной встряске зрительской аудитории. Их место можно определить в ряду дополнительных аудиовизуальных спецэффектов, формирующих соответствующую атмосферу происходящих событий. Это совершенно не значит, что из-за данной постановочной трактовки принижается художественная ценность кинематографического произведения, или уменьшается событййная достоверность реконструкции одной из самых кровопролитных войн человечества. Нет, это просто другая концепция, другое (западное) постановочное видение сверхзадачи кинокартины.