Текст книги "Миры внутри нас. Сборник участников конвента «РосКон» (Международная литературная премия имени Александра Грина). Часть 1"

Внизу заблестела бирюзовая гладь солёного моря. Строительство когда-то бывшего их мечтой посёлка идёт вовсю! Снуют тракторы и машины со стройматериалами, блоками окон, дверей балконов. Какие-то семьи подвижников миновали свой Сдомский перевал и пришли сюда поселиться и жить. А кто-то покатил дальше по своим серпантинным дорогам. Главное – не оглядываться назад, а то станешь соляным столбом на горной дороге. А что в этом хорошего?

Она ещё раз нажала на кнопку дисковода автомобильного плеера. Музыка этой популярной песни была на слуху. Много раз она уже слышала первую фразу: «Те слова, что хотелось сказать…». А дальше слова разбирать желания не возникало. Незнакомый язык ещё не открывал перед ней смысла песен. Какие-то бытовые вещи она понимала без напряжения. Профессиональные, то есть технические, – сам бог велел. А вот песенные тексты как-то проходили мимо, не задевая очерствевшее, окоченевшее сердце.

– Я приходил после ночной работы домой с единственным желанием – помыться и заснуть в постели, а она не пускала меня в дом. Говорила, что я нахватался микробов от мусорной машины и принесу в дом заразу. Я спал, не раздеваясь, на улице.

«Господи, как же ты мне надоел! Нудный тип. Почему я должна слушать весь этот бред?» – лениво думала она, пытаясь вникнуть в текст песни, которая ей так нравилась.

 
Те слова, что хотелось сказать,
разбежались, как мысли…
Набирал из красивейших фраз
наилучший букет![2]2
  В тексте использован художественный авторский перевод с иврита известного шлягера израильского певца Иегуды Поликера.


[Закрыть]
 

Надо же, где-то там, в плеере, кто-то, обладающий приятным баритоном, собирал слова в наилучший букет! А я здесь сижу в машине с этим придурком и выслушиваю скучнейшую историю неудавшейся семейной жизни с невменяемой женой.

Разрушить, что ли, его представление о том, что квартирная хозяйка – интеллигентная женщина? Встать, выбраться из машины с кондиционером в душную жаркую ночь, хлопнуть дверцей и помахать парнише «адью»?

Так ведь этот неприкаянный мужчина поедет искать парковку, поставит свою ненаглядную тачку где-нибудь на чудом освободившемся месте и поднимется в её же квартиру, открыв дверь своим ключом! Чёрт её дёрнул сдать полквартиры квартиранту!

Она вновь нажала на кнопку дисковода. Как же это раньше она не расслышала этих слов?

 
Глубину этих слов распознать
и таинственность смысла
не познаешь за раз –
и за тысячу лет!
 

– А ещё она на пороге дома спускала с меня штаны и обнюхивала, как собака, не пахнет ли от меня другой женщиной! О, мой б-г, как же я ненавидел её!

«Господи, да замолчишь ли ты когда-нибудь? Оставь меня в покое со своей ненормальной женой, детьми и папой и мамой, возжелавшими женить тебя на богатых земельных участках в центре страны! За что мне всё это?»

«Знаешь ли ты, что значит начинать жизнь с чистого листа в чужой стране, с детьми, без языка и без денег, ты, женившийся на дорогостоящей недвижимости? Вот и снимай теперь угол в чужих квартирах на берегу тёплого моря, зализывай раны. А у меня своих проблем…»

– Тебе нравится эта песня?

– Да, нравится. Я впервые понимаю, о чём она. Только вот это слово – что оно значит?

– Это дороги, жизненные пути…

– А…

 
Все дороги мои,
что хотелось пройти, – одолел я.
Ошибался, конечно, не раз, не два…
 

Она вдруг ощутила, что горло перехватывает и слёзы вот-вот польются по щекам. Этого ещё не хватало! Она уже и забыла, как это делается. Забыла с того вечера, когда муж, бывший, ударил её наотмашь по лицу. В первый раз за двадцать с лишним лет. В образцово-показательной семье. Когда она робко спросила, собирается ли он искать работу.

«Нет, не буду!» – решительно приказала она себе. Не буду ни вспоминать, ни плакать, ни рассказывать о своей незадавшейся судьбе. Тем более – этому нудному типу.

 
Помню каждую радость мою,
что, как миг, пролетела!
Помню, где растерял
дорогие слова…
 

– А что это за симпатичный мужчина появился у тебя в квартире? – соседка снизу вчера просто пожирала глазами её квартиранта, когда они спускались в лифте по дороге к адвокату подписывать договор на съём.

– Какой ещё симпатичный? Не краше обезьяны! – отрезала она на языке, понятном лишь ей и любопытной соседке. – Жилец это мой.

– А-а-а, – многозначительно протянула соседка. – Интересный жилец! – и сверкнула глазами в сторону нудного типа.

«Ну конечно, тебе же он не рассказывает о своей несчастной жизни!»

– Ну, спасибо за прекрасный вечер! Мороженое я очень люблю. Да и на набережную выхожу редко. Так что – домой! Завтра рано вставать, да и тебе скоро на работу, – она взглянула на квартиранта, тоже слушавшего песню на диске уже в который раз.

 
Помню сны, что привиделись мне
предрассветной порою,
помню вкус непролившихся слёз
и похмельный рассвет…
И в ночей сумасшедшем огне
я сгорал от любови,
от несбывшихся грёз,
от растраченных лет!
 

Глаза его, блестевшие в свете уличных фонарей, светились таким нежным вниманием, что слова застряли у неё в горле. Оба смотрели друг на дружку уже достаточно долго. Так долго, что песня закончилась.

– Спасибо, – чуть слышно сказал он, – за вечер, за то, что тебе нравится эта песня. Мне – тоже. Ты поцелуешь меня?

– Да, – сказала она и легонько ткнулась губами в его колючую щёку. «Как у обезьяны», – подумала она и спешно выпорхнула из машины.

В свете фонарей было видно, что она улыбается.

Марина Линник

Писатель-романист, член СПР, член СП XXI века, член ИСП; диплом Международного литературного фестиваля «Ялос-2016» – 1-е место; лауреат III степени Международной премии им. В. Гиляровского; 1-е место – конкурс им. Ж. Верна, фестиваль «Аэлита»; медаль С. Я. Надсона за вклад в современную литературу; сквайр фантастики «РосКон-2018»; диплом премии им. М. Ю. Лермонтова; лауреат III Евразийского фестиваля «ЛИФФТ-2018» – серебряная медаль; диплом конкурса им. Н. Ф. Тютчева – 1-е место; медаль «За заслуги в культуре и искусстве»; «Дама фантастики» – «РосКон-2019»; лауреат I степени на фестивале «Аэлита», номинация «Исторический роман»; благодарность Госдумы РФ за активное участие в литературном процессе России. В 2017 г. Московской городской организацией СПР присвоено почётное звание «Заслуженный писатель».

Высказывание князя Безбородского о людской неблагодарности вызвало протест со стороны графа Меньшова, молчавшего на протяжении всего повествования своей жены.

– Доподлинно известно, – начал он, обращаясь к Никифору Андреевичу, – что у людей испокон веков была хорошая память на плохое, и плохая – на хорошее. В этом я соглашусь с вами. Но нельзя огульно упрекать в этом грехе всех подряд.

– В чем-то вы правы, голубчик, – поддержала родственника хозяйка гостиной Наталья Андреевна. – Если бы люди не были способны забывать те или иные события, тогда наша жизнь стала бы невыносимой! Avez-vous d’accord avec тої[3]3
  Avez-vous d’accord avec moi? (фр.) – «Вы согласны со мной?»


[Закрыть]?

– Мы помним не дни, а помним прекрасные мгновения, – бросив красноречивый взгляд на прекрасную хозяйку салона, проговорил граф Лунин, бывший ее возлюбленный.

Сильно покраснев, графиня Орлова-Денисова энергично замахала веером.

– Однако какая стоит жара. Даже ночная прохлада не приносит облегчения, – пожаловалась она, пытаясь скрыть смущение.

– Ma chérie, но в гостиной достаточно прохладно, – не согласился с ней муж, нахмурив брови. – Елизавете Алексеевне даже понадобилась шаль…

– Тогда во всем виновато шампанское, голубчик… Да-да. Именно шампанское! «Могу поклясться на кресте», как говорила порой та grand-mere, – наигранно-веселым тоном ответила Наталья Андреевна.

– Кстати, – не понимая сути происходящего, сказал граф Меньшов, – а ведомо ли вам, господа, как в старину называли людей, которые во время клятвы целовали крест?

– Василий Сергеевич, откуда же нам знать? – с радостью воспользовавшись возможностью сменить тему разговора, быстро проговорила графиня Орлова-Денисова. – Поведайте нам, пожалуйста. Это очень интересно!

– Целовальниками!

– Как-как? – удивленно глядя на родственника, переспросил Николай Васильевич, мгновенно позабыв об охватившем его гневе. – Целовальник? Что за чудна́я профессия!

– Да это и не профессия вовсе… в прямом понимании этого слова, – весело продолжил граф Меньшов, довольный тем, что сумел произвести впечатление на присутствующих. – Так назывались люди, которые, вступая в выборную должность, обязаны были целовать крест, подтверждая тем самым клятву служить верой и правдой. Ведь если они нарушали данное слово, то, значит, предавали Бога.

– C’est tres interessant…[4]4
  C’est tres interessant (фр.) – «Это очень интересно».


[Закрыть] А когда появился этот обычай, и вообще, что это за должность такая загадочная? – наморщив лоб, спросил граф Лунин.

– О, государь, это длинная история.

– Так поделитесь же ею, – кокетливо взглянув на мужа кузины, произнесла Наталья Андреевна, радуясь тому, что никто, кроме мужа, не заметил ее замешательства.

– Если позволите… Доподлинно известно, что такая должность – целовальник – появилась в XV веке, а если точнее… дай Бог памяти… В 1497 году в судебном уставе впервые встречается упоминание о ней. Тогда это был обычный горожанин или черносошный крестьянин, выбираемый народным голосованием. Кстати, избираемый человек должен был уметь не только читать и писать, но и, разумеется, считать.

– Черносош… какой крестьянин? – переспросила молодая графиня Акусина, не особо разобрав, о чем идет речь.

– Черносошный, – с явным сожалением поглядев на располневшую Елизавету Алексеевну, ответила за мужа Екатерина Григорьевна. – Или, по-другому, государственный крестьянин. То есть независимый, свободный крестьянин, а не крепостной.

– А разве такие были? – удивилась графиня Акусина. – Мне всегда казалось, что крестьяне бывают только крепостными. У моего papa только такие и были. Je ne comprends pas[5]5
  Je ne comprends pas (фр.) – «Я не понимаю».


[Закрыть], в чем разница?

– Голубушка, – мягко улыбнувшись, начала объяснять хозяйка салона, – видите ли, так называемые свободные крестьяне платят тягло… или оброк по-иному, не помещику, а напрямую в государственную казну. В этом-то вся разница и заключается.

– Вот как раз подати с крестьян в пользу казны и собирал тогда целовальник, – продолжил рассказывать граф Меньшов.

– А кроме сбора налогов он чем-нибудь еще занимался?

– Конечно. О целовальниках упоминается и в «Судебнике», – ответил Василий Сергеевич. – Они были еще и судебными заседателями, помогая старостам ловить воров и разбойников. Из-за этого их и прозвали «губными целовальниками».

– Quoi? – воскликнула графиня Акусина. – О чем это вы? Как забавно! Губные… Почему губные?

– Увы, ничего смешного тут нет, – печально вздохнул граф Меньшов. – Это слово, так насмешившее вас, родилось не от слова «губы», а от слова «губить», ибо подобные заседания часто заканчивались плахой или ссылкой.

– О… – покраснев, обескураженно пролепетала графиня Акусина. – Я… я не знала.

– Целовальники не только собирали тягло и судили преступников, участвуя в судебных заседаниях. Были и такие целовальники, которые работали в таможенной службе и брали плату за провозимый товар. Это ведь была должность не официальная и не государственная. По крайней мере, до Смутного времени. Однако по окончании оного обязанности целовальника претерпели ряд изменений, – вежливо не заметив замешательства Елизаветы Алексеевны, проговорил граф Меньшов. – Они стали заниматься только сбором налогов. Их начали бояться как чумы.

– Но почему? – удивленно приподняв брови, спросила Наталья Андреевна.

– А потому, сударыня, – ответил за Василия Сергеевича граф Акусин, неплохо разбиравшийся в истории ведомства, в котором работал его старший брат, – что если человек не мог погасить задолженность, то его лишали имущества. Часто семьи оставались без крова и вовсе без средств к существованию.

– Это ужасно! – всплеснув руками, вскричала его супруга, по щекам которой опять потекли слезы. – Гнусно лишать людей всего, ради… ради прихоти власти и раздутых аппетитов государства. Это бесчеловечно!

– Осторожно, сударыня, – предостерег молодую графиню граф Лунин, – вы произно́сите опасные речи. Вас могут неправильно понять.

– Дело в том, дорогая, – опередив ответ жены и с гневом поглядев на Ивана Дмитриевича, сказал Сергей Александрович, – что уникальность должности целовальника заключалась еще и в том, что ежемесячно он должен был собирать определенную сумму денег для государства. Недоимку он оплачивал сам.

– Совершенно верно, – подтвердил слова графа Василий Сергеевич. – И вот тогда, если целовальнику не удавалось собрать нужную сумму с хозяйств, а ему самому нечем было платить, такого работника били батогами. А если и после этой суровой расправы деньги не находились, то он попадал в рабство и бесплатно работал до того момента, пока не выплатит долг.

– Тогда какой был смысл становиться целовальником? – пожал плечами граф Орлов-Денисов. – Зачем так рисковать собственной шеей? В чем выгода?

– Риск действительно был, и немалый. Доподлинно известно о многих случаях, когда работники не могли полностью выплатить назначенную государством сумму и становились бесплатными рабами. Но, с другой стороны, был и большой шанс обогатиться, работая в данной должности, так как излишек собранных средств целовальник оставлял себе.

– А на какой срок избирался сей работник? – задал вопрос Николай Васильевич, продолжая удивляться тому, что находились «дураки», как мысленно он окрестил целовальников, которые стремились попасть на данное место.

– Доподлинно известно, что законом не были определены ни срок, на который выбирались целовальники, ни их число. А вот переизбрать работника могли только с разрешения государя.

– И эта должность до сих пор существует? – поинтересовалась Наталья Андреевна, обращаясь к мужу кузины.

– Да как сказать… – протянул Василий Сергеевич. – В том значении, какое с XV века вкладывалось в понятие «целовальник», нет, ибо в начале XIX века появились государственные органы, контролирующие сборы налогов, а также таможенных пошлин. Губных целовальников сменили государственные органы, которые занимаются исполнением судебных решений. Но… работники исчезли, а само слово, как ни странно, осталось.

– Неужели? – спросил граф Орлов-Денисов, удивленно уставившись на родственника. – Ведь вы только что сказали, что данные должности упразднили? Или я что-то не так понял, милостивый государь?

– Вы поняли все правильно, дорогой граф, – усмехнулся Василий Сергеевич. – Должности упразднили, а название сохранилось. Вот такие дела…

– Так кем же стали целовальники? Голубчик, не томите нас, – взмолилась хозяйка гостиной, умоляюще сложив руки, – мы теряемся в догадках!

– Ну что вы, сударыня, упаси меня Бог! – запротестовал граф Меньшов. – У меня и в мыслях такого не было. Теперь это имя носят… трактирщики.

– Ne peut pas être! Этого не может быть! – воскликнула Наталья Андреевна, несказанно изумившись. – Но какая существует связь между трактирщиками и сборщиками налогов? Я не вижу логики.

– Мне ли не знать. Все объясняется на редкость легко, сударыня, – улыбнулся Василий Сергеевич.

– Естественно, – язвительным тоном заметила графиня Меньшова-Рюмина, бросив один из своих презрительных взглядов. – Ведь немало денег упорхнуло в подобные заведения.

– Душа моя, – поцеловав руку супруги, произнес граф Меньшов. – Даже ваше ворчливое настроение не сможет испортить мне сегодняшний вечер. Если вам угодно продолжать меня пилить, то прошу вас, потерпите до завтра, когда мы вернемся домой. А сейчас позвольте насладиться теплой, душевной обстановкой нашей беседы, а также радушием дорогих хозяев.

Обескураженная спокойными словами мужа, обычно начинающего спорить с ней, Екатерина Григорьевна густо покраснела.

– Я… определенно… я не хотела, – пробормотала она, опустив голову.

– Так вы не объяснили, голубчик: почему трактирщики тоже стали называться целовальниками? – удивленно посмотрев на кузину, спросила Наталья Андреевна, изумившись тому, что Екатерина Григорьевна пошла на попятную.

– Объяснение весьма простое, графиня. Любой, кто собирается открыть трактир, по закону обязан получить разрешение государства. Получив оное, будущий трактирщик обязан поклясться, что он не будет разбавлять водку, и для закрепления клятвы будущий хозяин питейного заведения должен поцеловать крест. Вот поэтому название «целовальники» и закрепилось за трактирщиками.

– Как все чудно́, – протянул граф Орлов-Денисов, поглядев в окно. – Ох, милостивые государи, так уже рассвет!

– Как? Вы не разыгрываете нас, голубчик? – придя в изумление, проговорила хозяйка салона.

Она встала и величественным шагом направилась в сторону окна. Подойдя вплотную, графиня Орлова-Денисова резким движением откинула легкий занавес и воскликнула:

– Ах, топ cher, а вы правы… Господа, господа! Посмотрите на изумительный рассвет! Боже, как красиво наше небесное светило. Какая притягательная сила заключена в его мощи!

– Знаете, в чем заключается сила солнца? – спросил граф Лунин, подойдя к Наталье Андреевне.

– В чем, граф?

– В том, что оно независимо и свободно: оно проникает как во дворцы, так и в трущобы, оно может осветить любую тьму.

– Да, но у него есть большой недостаток: оно не может видеть самого себя, – процитировав Сократа, сказал граф Акусин, присоединяясь к ним. – А в любом человеке есть свое солнце. Ему нужно только дать светить.

– Каждый человек является отражением своего внутреннего мира, – раскатистым басом проговорил князь Безбородский, примкнув к стоящим у окна людям. – Как человек мыслит, такой он и есть в жизни, в делах и поступках.

– Что ни говори, а человеческая душа – потемки, – не отрывая взгляда от разгорающейся зари, проговорила графиня Орлова-Денисова. – Но она – единственное, что имеет ценность…

– Я согласен с вами, сударыня, – кивнул хозяйке салона граф Акусин. – Можно все потерять, но душу необходимо сберечь, ибо она – наша жемчужина.

– Аминь…

Александр Малахов

Родился 7 октября 1967 года в селе Кладовое Губкинского района Белгородской области. Окончил Белгородский индустриальный техникум и Белгородский государственный университет.

Автор сборников стихов «Разговор с тишиной» и «Свет вечерних дум», книги прозы «Игрушки».

Печатался в журналах «Подъём», «Всерусский соборъ», «Иван-да-Маръя», «Русский свет», OZON, в англоязычном Russian Bell, еженедельнике «Литературная Россия»; альманахах «Звонница», «Российский колокол», NISERMI, «Современная поэзия»; коллективных сборниках «…Во исповедании сердечном», «Подвиг бессмертен».

Номинант премии имени В. Набокова за 2018 год, полуфиналист лонг-листа Московской литературной премии. Делегат 32-й Московской международной книжной выставки-ярмарки – 2019.

Член Союза писателей России.

Дверь за спиной скрипнула, и в комнату кто-то вошёл.

– Кто там? – не оборачиваясь, спросил Сергей.

Никто не ответил. Тогда он обернулся.

В комнате никого не было. Окно было открыто, и прохладный ветерок раздувал шторки, как паруса фрегата. На подоконнике поблёскивала мутная лужица воды. На улице хозяйничала ночь. Он так увлёкся, что даже не заметил, как прошёл дождь. Часы показывали половину двенадцатого. Выругав себя за забывчивость, он подошёл к двери и запер её на ключ. Хотя бояться, собственно, было некого. Только волки могли в такой час прийти к нему в гости. Но они боятся света и вряд ли осмелятся войти в дом. Он снова сел за стол. Не прошло и пяти минут, как за спиной послышался знакомый скрип. Ключи лежали на столе. Колкие мурашки пробежали по спине. Сергей резко обернулся. В дверях никого не было.

Подойдя к двери, он внимательно осмотрел замок. На нём не было никаких признаков взлома, да и тогда он услышал бы шум у двери. Хотя Сергей слышал, что есть искусные мастера, которые открывают замки даже простой женской заколкой для волос. Ему стало немного не по себе. Брать у него было особенно нечего. Вооружившись на всякий случай топориком, он вышел на улицу.

Небо было чистое и сплошь усыпано крохотными звёздочками. Крупная спелая луна висела над верхушками деревьев, и ему показалось, что она улыбается. Перед домом стояли мутные лужи. Сонная трава, уступая дорогу, разбрасывала во все стороны крупные капли влаги. Дважды обойдя дом, он залез в крапиву, забыв, что это не кусты, но так ничего и никого не обнаружил. Ещё раз проверив замок, он окончательно убедился, что механизм работает безотказно. Признаться честно, раньше за собой он не замечал никаких галлюцинаций. Сегодня за весь день он всего полчаса побыл на свежем воздухе и от усталости мог принять за шаги любой звук. Но дверь открыться сама по себе не могла, если ей только не захотелось вдруг, чтобы о ней наконец вспомнили.

Как и следовало ожидать, дверь снова открылась. Но на этот раз шагов Сергей не услышал. Кто-то невидимый упорно хотел, чтобы дверь была открыта. По отношению к нему никаких решительных действий не предпринималось, и он успокоился.

«Раз кто-то хочет, чтобы дверь была открыта, – сказал он себе, – пусть так и будет». Окно он закрыл, чтобы не просквозило, и, оставив свет включенным, разделся и залез под одеяло.

* * *

В воздухе что-то сильно грохнуло, и послышался звон бьющегося стекла. Сергей вздрогнул и открыл глаза. Откуда этот странный звук? Неужели ветром выдавило стекло?

Сергей взглянул на часы: пятнадцать минут первого. Значит, он спал всего пятнадцать минут. Он повернул голову и посмотрел в окно. Стёкла вроде бы целы, а сквозь непроглядную темень невозможно было ничего рассмотреть. Он сбросил одеяло и поднялся. Что же могло разбиться?

Дверь была по-прежнему открыта. Он окинул ещё не совсем проснувшимися глазами комнату. Всё стояло и лежало на своих местах, ничего не пропало. На полу ничего не валялось. Приснилось, наверное?!

Он подошёл к умывальнику и поплескал на лицо прохладной водой. Лицо обожгло. Сознание прояснилось.

Одевшись, он вышел на крыльцо. Кругом было мертвенно-тихо, ни единого звука и шороха. Всё кругом спало, кроме него. Луж перед домом не было. Как это они умудрились так быстро высохнуть, как будто дождя и не было вовсе? Трава тоже оказалась сухой, но его ноги, как только он ступил на землю, обдало холодком. Наверное, это оттого, что он только что вылез из-под одеяла. На деревьях не шевелился ни один листок. В траве он не заметил светлячков, и не жужжали назойливые комары, которые обычно не упускают случая напомнить о своём присутствии. Стало гораздо светлее. И если бы часы не показывали начало первого, то можно было бы с уверенностью сказать, что уже утро.

Небо было такое же чистое, но на нём теперь висели почему-то две луны. Когда он ложился спать, она была одна, он мог в этом поклясться. Он потрогал голову, чтобы удостовериться, что это именно его голова и что он не свихнулся.

Приключения продолжались. Сначала двери захотелось ни с того ни с сего открыться, потом появилась вторая луна. До этого и одной всем хватало. Он подумал, что на этом всё не закончится.

Обходя дом, Сергей заметил в лунном свете, а точнее, в свете двух лун, у ближайшего дерева белый силуэт. «Ну вот, только привидений на мою голову не хватало!» – подумал он. Привидение, однако, его не испугалось и стояло неподвижно.

Набравшись смелости (выходя, он не забыл прихватить с собой топорик), он подошёл ближе. У дерева стояла молоденькая девушка, лет девятнадцати, так ему, по крайней мере, показалось. Он посмотрел по сторонам: никого.

Лёгкое, не защищённое от дождя платье промокло насквозь и прилипло к телу. Длинные светлые волосы, странно сухие и пушистые, закрывали почти всё лицо. Только большие испуганные глаза смотрели на него не мигая.

«Как она здесь оказалась? Может, с дедом Серафимом что-то случилось и он прислал её ко мне? Да нет, вроде непохожа на его внучку. У той волосы чёрные. Но где-то мы всё-таки встречались…»

Девушка не сводила с него глаз и вся дрожала. Лицо её было бледным – или ему это только показалось из-за лунного света. Сергей растерялся.

«Вот идиот! – выругал он себя. – Человек замерзает, а я пялюсь на неё как дурак». Он стащил с себя пиджак и хотел набросить ей на плечи. Но она вскинула руки, закрывая лицо, и тихонько вскрикнула. Он понял, что испугал её. Но чем? В руке по-прежнему лежал топорик. Чертыхнувшись, он отбросил его в сторону. Девушка вжалась в дерево. Он тихонько сделал шаг и протянул ей пиджак. Не сводя с него наполненных ужасом глаз, она взяла маленькой ручкой пиджак и спряталась в нём. Вглядываясь в черты её лица, Сергей сосредоточенно вспоминал, видел ли он её раньше в деревне. Ничего хорошего он не придумал. Постепенно начал замерзать; отдав пиджак, он остался в одной майке. Сергей поёжился и проговорил наконец:

– Ты как здесь оказалась?

Девушка молчала. «Может, глухонемая?» – подумал он.

– Ладно, пойдём в дом, нечего здесь мёрзнуть.

Девушка не тронулась с места. Кивнув в сторону дома, он повернулся и сделал несколько шагов. За спиной послышался звон бьющегося стекла. Сергей резко обернулся. Ломая не очень тонкие, но оказавшиеся почему-то очень хрупкими ветви, девушка медленно сползала на землю. На секунду Сергей замер, потом бросился к ней и у самой земли поймал за плечи, боясь, что они окажутся такими же хрупкими, как эти странные ветки. Плечи оказались самыми обыкновенными, и у него подкатил комок к горлу: не каждый день приходилось обнимать симпатичных молоденьких женщин. Длинные стрелы ресниц еле заметно вздрагивали. Плотно сжатые губы и бледное лицо – всё говорило о том, что человеку плохо. Но что делать? За помощью бежать? Далеко. Позвонить? Телефон он давно выбросил. О, чёрт тебя возьми, цивилизованный человек! На кой хрен ты нужен, если не можешь оказать простую помощь?

Девушка застонала каким-то внутренним голосом, губы сжались ещё плотнее, глаза на мгновение открылись. И было в них что-то таинственное, до боли знакомое и завораживающее. Оторваться от них было невозможно.

Снова почувствовав холод, Сергей встал, бережно взял её на руки и быстро зашагал к дому. Тело продолжало пульсировать, как будто душа пыталась вырваться из уже ненужной ей оболочки, бьющейся в последних предсмертных судорогах. Но он этого не допустит.

Отпихнув ногой стул, он опустил её на кровать, снимать мокрое платье не рискнул, и накрыл толстым ватным одеялом. Сам сел рядом на стул. Оставлять её одну сейчас было нельзя. Длинные ресницы снова вздрогнули. Такие невесомые и вдруг так сразу отяжелевшие, они не позволяли векам подняться. Сергей отодвинул волосы с лица на подушку, и глаза, словно почувствовав его прикосновение, наконец открылись. Они светились каким-то мягким неземным светом, молящий взгляд просил о чём-то, но о чём – он понять не мог. Устав держать тяжёлые ресницы, веки снова захлопнулись. Девушка вздохнула. Дыхание стало ровным. «Уснула, ну вот и хорошо», – подумал Сергей. Но оставлять её одну он всё же не решился. Да и идти ему, собственно, было некуда. Его небольшой домик не был предусмотрен для приёма полуночных гостей.

Снова пошёл дождь. Цветок на окне, подаренный тётей Машей, печально опустил длинные красноватые листья. Струи воды, стекая с крыши, били прямо в окно, и сквозь мутную водяную массу неясно проступал желтоватый свет расплывшихся лун. Казалось, что весь мир безвозвратно погрузился на морское дно.

«Интересно, сходил кто-нибудь с ума от одиночества во сне? – подумал Сергей. Наверное, я буду первым». Страшная всё-таки штука – одиночество. Как ни маскируй его за работой, рано или поздно оно нанесёт невидимый удар. И тогда не останется сил, чтобы подняться, если только кто-то не протянет руку, как протягивают её утопающему. Сегодня тоска снова сдавила горло, обвила тело невидимыми щупальцами, когда он увидел эту девчонку, когда он нёс её на руках и смотрел в её глаза, такие знакомые и такие недоступные. Когда же закончится этот мучительный сон? А если это не сон? Как сильно болит голова! Какая, собственно, разница, где сходить с ума: во сне или наяву? Но этот сон слишком мучителен. Вот она лежит рядом и тихонько посапывает. Можно потрогать её рукой, только осторожно, чтобы не разбудить. Но рука не поднимается. Свинцовая тяжесть не даёт разрубить невидимую сеть. Видно, Всевышнему угодно, чтобы ты, обделённый любовью, жил вечно с надеждой её найти. Но надежда эта, блуждая среди запутанных человеческих судеб, так и останется одинокой, как и ты сам.

Ты отгородился от людей и считаешь себя героем, а на самом деле ты просто слюнтяй. Новый твой дом стал склепом для железок да кучи бумаг, до которых никому нет дела. Завтра она уйдёт или уйдёт ночью, когда ты будешь спать. Ты безвольный человек. Так нельзя. Нужно что-то делать, пока она спит. Нужно выпутываться из этой истории, и как можно скорее.

Всё началось…

С чего же всё началось? Сначала открылась дверь ни с того ни с сего. А что было до этого? До этого он писал рассказ. Нет, что-то явно упустил. Но что? Сергей обхватил голову руками.

Потом появилась вторая луна. Нет, сначала шёл дождь… потом… звон стекла и… появилась она. Но почему деревья так звенят? Они же не могут быть стеклянными? Хотя во сне всё может быть.

Может, сходить посмотреть? Нет, ноги не пойдут. Пока она здесь, он не сделает ни шагу. Пусть всё исчезнет вместе: и стеклянные деревья, и эта таинственная незнакомка. Зачем начинать то, у чего не может быть продолжения?..

* * *

Сергей очнулся от тупой боли в левой руке. Он сидел на стуле у края своей постели, положив голову на руку, отчего она и затекла. Одеяло было откинуто, обнажая пустую кровать. Широкая полоска света, прочертив его ещё ноющую руку, отпечаталась на стене, выделяя на ней все трещины пережитого не одного десятка лет. Из-за открытой двери не доносилось ни единого звука.

Сон улетучился, хотя Сергей помнил его до мельчайших подробностей. Но отличить теперь то, что произошло на самом деле, от того, что приснилось, было невозможно. Да этого и не требовалось. На улицу он мог выйти и на самом деле. Это подтверждает открытая дверь. Но вот зачем он вылез из-под одеяла и взгромоздился на стул – ответить затруднялся.

Часы показывали половину десятого. «Да, дружок, – сказал он сам себе, – если ты целыми днями будешь сидеть в своей хибаре, то точно свихнёшься, и остаток дней придётся провести совсем в другом месте, вспоминая стеклянный лес и красавицу-незнакомку.

Он хотел встать, но в мозгу медленно, словно боясь потерять чёткий и ясный смысл, возникла мысль, которая мучила его всю прошедшую ночь: на кого она была похожа? Сергей взглянул на откинутое одеяло, потом резко встал и, почти подбежав к умывальнику, сунул голову под прохладную водяную струю. Тревога постепенно ушла, осталось только приятное ощущение обжигающих струек. Закрутив кран, он ещё несколько минут постоял, прислушиваясь, как глухо падают капельки воды с лица и волос, потом вытерся махровым полотенцем и повернулся к двери: теперь на свежий воздух.