Текст книги "Миры внутри нас. Сборник участников конвента «РосКон» (Международная литературная премия имени Александра Грина). Часть 2"

8. Они собрались и спешно шли к Кремлю. Рутра вколол ребёнку минимальную дозу успокоительного, он немного утих, не стал вырываться, привык к шлему на голове. По дороге Рутра размышлял о том, что могло связывать китайцев, ЗКР, этот аппарат и «одного из лучших сотрудников». Ответ мог дать только Хент, поэтому Рутра спешил в машину.

– Вы будете его забирать с собой? – спросил майор, когда они дошли до Красной площади.

– Да, другого выхода не вижу, – ответил Рутра автоматически.

Мысли его заняла смоделированная по памяти картина. Красная площадь была проштампована пятнами крови, тлели баррикады, лежал обгоревший остов «Урала». Внимание Рутры приковала сцена: солдаты кремлёвского полка собирали в ящик разбитые, разломанные, словно керамика, части мумии Ленина. Как разбитые черепушки, они кидали части «тела» с грохотом в коробку. У Рутры остановился взгляд, он обдумывал мысль, которая была задана подсказкой этой сцены. Часть мозга неистово что-то обрабатывала, хотя другая часть, обитавшая в сознании, ещё ничего не понимала.

Сопровождающие остановились, ждали Рутру, смотрели туда же, куда и он. Внимание Рутры было приковано к части туловища мумии. Он вспомнил, что в последнем «виртуале» заметил в этом месте, внутри туловища, нечто с характерным металлическим, стальным, цветом и блеском. Солдаты, собрав остатки «вождя», понесли ящик в сторону Рутры, прошли мимо и зашли во внутреннюю часть стены. Рутра, неся ребёнка, последовал за ними. В мозгу пробивалась грандиозная догадка, но пока не сформировалась окончательно. Рутра пытался связать части родственных картинок: дочь смотрителя за телом; металлический предмет внутри мумии; отсутствие этого прибора или предмета; странная схожесть части увиденного предмета с прибором, изъятым у Ольги; совпадение момента запального сигнала с началом бойни за тело и с бунтами вообще. Чего-то не хватало для целостности картины. Чего? Мыслеобразы, разнородные сюжеты, обрывки слов, намёки, предположения, возможные и невероятные варианты складывались вместе. Он вспомнил разговор с Митрой. А именно: «…по моему опыту, это некое духовное, очень святое место».

9. В этот момент, когда они уже пожимали друг другу руки и прощались, внимание всех устремилось вверх. Послышался жуткий вой. Интуитивно они и находившиеся во внутреннем дворе стали смотреть по сторонам. Все искали источник звука, который всё время стремительно усиливался. Все поняли, что это нечто страшное, надвигающееся с неба, и стали разбегаться. Рутра, пересиливая хлынувшую кровь к вискам, стал наблюдать. Ему нужно было вычислить сторону, откуда исходил вой. Когда он понял, рванул в помещение по коридору, как молния пролетел мимо КПП; вахтенный кричал, но его крик растворился в грохоте взрыва. Шум, который всех напугал и насторожил, был звуком от пикирующего самолёта. Это был тяжеловесный АН-124-100М-150 – самый крупный в мире серийный грузовой самолёт. Ожидать такого никто не мог. Он спикировал на Кремль.

10. Как ни трагично было происходящее, как ни кощунственно было это признать, но вид был потрясающий. Огромный океан мчался галопом по суше. Гребень волны бордово-коричнево-бирюзового цвета «съедал» предварительно обработанную не менее страшной волной «пищу» и отправлял «переваривать» дальше во «чрево».

Рутре хотелось посмотреть, как волна накроет «кокон», и этот момент наступил. Скорость ветрового фронта была настолько мощной, что перед приходом волны пронёсся ураган невероятной силы. Из-за холма на машину навалился «каток» из всего, что могло быть на поверхности земли. Агрегаты «застонали», впиваясь в земную твердь. Благо высота, которая была немаленькой, утёс холма и расстояние от эпицентра нивелировали удар чудовищной мощи. Тряска, грохот, крен, шум и страх быть размолотым ввергали в ужас.

11. Ответ компьютера его поразил, в то же время дал возможность посмотреть на себя, заглянуть в своё внутреннее эго как в зеркало.

– Новая – потому что существует архив деятельности. Хотя он и обезличен, однако составлен согласно логическим умозаключениям. Личность – потому что я хочу быть личностью. Потому что от меня требуют логически правильных решений, а психология человека устроена так, что он сомнительным посчитает следование рекомендациям, данным не личностью. Рекомендации не личности, насколько бы они правильны ни были, всегда будут менее приоритетны, чем рекомендации личности.

Рутра был сражён. Просто и ясно: «Хочу быть личностью». Без всяких многоступенчатых логически алгоритмических обоснований. А правда ответ скрывала: «Для того чтобы мне верили». Теперь, несмотря на шок от ответа, мысли Рутры были заняты правдой другого рода. Правдой, которая открылась ему и поставила все точки над «и». И эта правда походила на ту, которая становится неизбежной для родителей, когда они вынуждены разрешить детям совершать самостоятельные поступки, хотя, возможно, они приведут к небезопасным последствиям по их же неопытности. Но другого метода, за исключением тех, что уже переняты с «молоком матери», нотациями и нравоучениями родителей, опытом человечества, – нет. Теперь уже эта «правда» затмила прошлую, потому что была не просто важней, а судьбоносной и определяющей систему. Суть – любой искусственный интеллект, максимально приближенный к естественному, не может быть натуральным без осознания себя как интеллектуальной единицы. А осознать себя как интеллектуальную единицу можно только в качестве личности. Вот такие единство и борьба противоположностей. Размышляя об этом, Рутра подзабыл о своей цели.

– Ты знаешь, кто твой предок?

– В моём случае это была бы неправильная формулировка. У меня не может быть предков, у меня может быть только предшественник.

– Тебя интересует, кто он был такой?

– Это одна из функций логического мышления.

– Как ты относишься к тому, что его теперь нет, а ты есть?

– Если это логическое решение, в чём я не сомневаюсь, – это правильное решение. Значит, создатель сделал меня лучше, чем предшественника.

– Создатель?

– Да, тот, кто меня создал.

«Да, не отец же с матерью», – подумал Рутра.

– А кто твой создатель?

– В меня не заложена эта информация. Из имеющихся данных мне это неясно.

– Ты знаешь, кто создатель человека?

– Создателем большинство людей считают Творца, представление о котором является индивидуальным, изменчивым.

– Ты что-то меня запутал. Можешь внятней и ясней ответить? Например, если я спрошу: что такое Бог? Мне нужен внятный и короткий ответ. Мне не нужна философия. Твоя функция не в том, чтобы разглагольствовать.

– Моя функция в том, чтобы я размышлял и принимал логическое решение на основании логики мышления, заложенной в алгоритм функционирования моего алгоритмически логического блока.

Рутра стал понимать, что он сам себя загоняет в тупик.

– Что касается вашего вопроса о Боге, отвечаю. Если верна вера людей в Создателя, то в этом случае наука создана Богом для того, чтобы люди сами могли обосновывать для себя, как надо правильно жить. Чтобы они научным путём пришли к этому, изучая природу и самих себя. Это возможность самостоятельно объяснять себе свою сущность и сущность среды обитания. Животные тоже живут и размножаются. Тогда в чём смысл человека? Что он должен сделать? Видимо, что-то такое, для чего нужен разум? Поэтому наука дана человеку в той мере, чтобы он мог развиваться в определённом направлении и до определённого уровня. В этом плане создание человеком искусственного разума, наделение им роботов означает, что его функции будут выполнять они. Земля ведь без человека будет существовать.

– Следуя этой логике, значит, создав человека, Бог создал своего убийцу?

– Было бы так, если бы над Богом был ещё Бог, а это не так, он один правит.

– Откуда ты знаешь?

– Это предположение.

– В этом твоя ошибка. Ты мыслишь шаблонами того, кто вложил в тебя логику. Может, сам Бог не знает, что есть тот, кто его создал. Как и мы, люди, точно ведь не знаем?

Сказав это, Рутра ещё больше стал осознавать, что это тупик логики, ведь это утверждение было обосновано его логикой, которой теперь пользовалась машина.

– О тех понятиях, которые мы не можем проверить экспериментально, можно спорить бесконечно. Представление о Боге – одно из таких понятий.

– Ясно. Какая погода в Москве? Без всяких детальных пояснений.

– Без всяких детальных пояснений – нормальная.

– Ты должен так отвечать?

– В процессе работы с индивидом ИСУ-А2 перенимает его опыт, знания, манеру общения. Понимает его поведение, требования, логику, мышление.

Светлана Зарубина

Родилась в г. Юрге Кемеровской области. Педагог, в настоящее время – пенсионерка.

Первые работы о пеших экспедициях по сибирской земле и рассказы об истории становления и развития города появились в местной прессе в 1998 году.

В 2005 году за работу «Между адом… и адом» получила медаль Союза славянских журналистов «Сыны Отечества».

В 2006 году в сборнике материалов научно-практической конференции «Евреи в Сибири» вышла статья об истории польской еврейской семьи 1939-1942 гг.

В 2008 году награждена медалью Януша Корчака за работу «Над Бабьим Яром…».

Человечество собирается завершить тысячелетнюю историю и начать новую – первую человеческую главу. Приятное это чувство – осознавать, что в это развитие и ты внес свою, хотя бы крошечную долю.

Смерть – явление естественное: все, что живет, должно умереть, – но кто отдает свою жизнь за наше дело, в подвиг превращает он свою смерть.

Мартин Швантес, казнен в феврале 1945 года в застенках Заксенхаузена…

Эту работу я начала еще в 2005 году в сотрудничестве с детьми и педагогами разных общеобразовательных школ Юрги, а впоследствии к нашей работе присоединились сотрудники одной из городских библиотек.

Основными участниками этой тяжелой, но очень нужной работы стали ребята тогда еще 5-го «Б» класса школы, где училась моя дочка.

Под руководством классного руководителя Григорьевой Л. А. и в содружестве с ребятами и взрослыми из других школ и детской городской библиотеки № 6 мы собрали богатейший материал одной из самых страшных страничек истории нашего государства.

«Между адом и… адом» – это наше преклонение перед мужеством и героизмом, страданиями и стремлением к жизни, восторг и восхищение людьми, которые поведали нам свои истории жизни.

За два года нами сделана большая работа. Из небытия прошлого возвращены десятки имен, фамилий, фактов и документов. Но мы решили раздвинуть границы познаний об истории строительства концлагерей и о жизни в них наших героев. Нам стало интересно: где та история жизни и смерти, радости и скорби; что стало с людьми, которые прошли все ужасы фашистских застенков; как отразилась история нашей страны на судьбах этих людей? На эти и многие другие вопросы мы попытались ответить в своей первой работе – «Возрожденные из пепла…».

Наши встречи с героями повествования были разными: одних мы заставали дома, других искали на работе, третьи… а третьи предпочли не общаться с нами. Тяжел груз прожитого, и не их вина, что так все сложилось. Жизнь – удивительная вещь, и кому как не им, прошедшим невероятные муки и страдания, не знать и не понимать этого.

Конечно же, на первоначальном этапе работы к нашему желанию восстановить историю жизни в плену бывших малолетних узников, проживающих в настоящее время в нашем городе, отнеслись с недоверием. Но постепенно наши собеседники становились союзниками и помощниками и с огромным удовольствием помогали нам собирать и обрабатывать материалы, несмотря на тяжесть воспоминаний и возраст: многим из них уже ближе к восьмидесяти.

Наша работа повествует о стремлении к жизни, и мы считаем, что не зря решили продолжить эту тему, потому что наше сегодняшнее – их прошлое, и эта тема еще долгие годы будет актуальна, своевременна и необходима. Скорее всего, прошло то время, когда подлинную историю своего государства, своего города, своей семьи было стыдно знать. В настоящее время стыдно не знать этого, и поэтому познание своего прошлого – а это прежде всего жизнь наших бабушек, дедушек, мам и пап – дает возможность оценить преемственность поколений, это во-первых. Во-вторых, это покажет время. Поживем – увидим.

Знакомясь с историческим прошлым и нынешними днями наших героев, мы еще раз убедились, как важно место личности в истории, насколько хрупка и нежна человеческая жизнь, насколько интересны и неповторимы жизненные пути каждого отдельно взятого человека. А сколько утрачено документов, имен, фамилий, дат! Многое из утраченного дало бы возможность более точно воспроизвести ту действительность, в которой жили десятки сотен людей, а о многом мы знали бы не понаслышке и имели бы возможность более реально оценивать произошедшее.

9 мая 2005 года наша страна отметила 60-летний юбилей Великой Победы. Это был праздник всего народа, независимо от места проживания, возраста и национальности.

За три года, десять месяцев и еще восемнадцать дней война унесла 26 миллионов 452 тысячи жизней. Это официальная цифра погибших на фронтах. А кто посчитал жизни штрафбатников, замученных и заживо закопанных, сожженных и растерзанных собаками в многочисленных фашистских лагерях смерти и гетто Варшавы и Люблина? А кто посчитал мученические смерти младенцев? Ведь, как известно, эти смерти не считали ни фашисты, ни советские руководители.

«Из одного металла льют медаль за подвиг и медаль за труд…» Всё ли здесь так и на самом деле? Это рассказ о совсем неприметных людях, которые живут рядом с нами. О них мы ничего не знаем. А у каждого из них за спиной – немыслимые испытания, о которых они предпочитают молчать и не считают это подвигом. Как, какой меркой оценить жизнь? И как можно понять то, что после кошмара фашистских концлагерей они, уцелевшие и выжившие, оказались в кошмаре советских чисток и ссылок?

Эта повесть написана совместно с членами детского эколого-краеведческого объединения «Ласточка» муниципального учреждения дополнительного образования г. Юрги «Станция юных туристов», учащимися 2-й и 10-й школ, совместно с педагогами школы № 10 и работниками детской городской библиотеки – филиала № 6. Мы попытались восстановить события тех лет на основе воспоминаний бывших малолетних узников концлагерей. Большинство из них были совсем крохами или родились в этих нечеловеческих условиях. Их тридцать четыре, четверо с большим трудом согласились встретиться с нами. Четыре судьбы, четыре совершенно разных человека, но объединяет их одно: все они – дети – узники концлагерей. А пятого, Алексея Николаевича Тумаренко, уже нет в живых. Но остались документы – молчаливые свидетели тихого подвига простого человека. Они не имеют никаких высоких правительственных наград. Они всю жизнь по приказу родителей молчали и до сих пор молчат, боятся шевелить старое. И то, что они нам доверились и рассказали о самом сокровенном, сдерживая слезы, дает нам право говорить о том, что память – категория нравственная, и забывать об этом нельзя.

А может, уже пора вернуть им долги за их мученичество и мужество? И тогда действительно будет верна фраза: «Из одного металла льют медаль за подвиг и медаль за труд…»

А я начинаю.

Мысль рассказать о бывших малолетних узниках фашистских концлагерей зародилась еще год назад, когда наша страна и многие страны мира праздновали 60-летие Великой Победы над фашистской Германией. В эти праздничные дни прошло множество встреч с бывшими участниками боев и тружениками тыла, но за всеми этими праздничными мероприятиями и чествованием ветеранов как-то незаметны остались те, кто не по своей воле оказался на временно оккупированной территории, был угнан в Германию, в трудовую армию, или прошел все ужасы фашистских застенков и остался жив.

Оказалось, что не только в нашем небольшом провинциальном городке, где, кажется, все обо всем и обо всех знают, но и на огромной территории России наши сверстники и взрослые люди практически ничего не ведают об одной из страшнейших страничек истории нашего государства. В течение многих лет это было «белым пятном», да и сама историческая память о Второй мировой войне, о преступлениях нацистов с каждым новым поколением отодвигается все дальше и дальше, заслоняется более близкими и, казалось бы, более важными и значимыми событиями.

В последнее время все чаще можно слышать, что война уже давным-давно закончилась, и уже хватит воевать и говорить об этом, что есть более важные дела и проблемы. Да об этом не только говорить – кричать надо! Загляните в глаза этих людей. Сколько там боли, немого крика, ведь на их глазах терзали и убивали дорогих и близких людей, а память о том кошмаре жива в их сердцах до сих пор.

Даже спустя шестьдесят лет мы не можем дать ответ на вопрос: за что? Чем дальше уходят от нас события тех лет, тем острее возникает потребность ответить на него… Десятки, сотни тысяч согнанных за колючую проволоку, а потом расстрелянных, растерзанных собаками и людьми, сожженных в печах крематориев, заживо закопанных в землю… Что же двигало убийцами: страх, ненависть, жадность или же?.. Или же?! Наступило время рассказать об этом.

Освенцим, Маутхаузен, Дахау… Целая индустрия смерти, которая не поддается осмыслению, и поэтому, продолжая тему «Возрожденные из пепла…», мы хотим сегодня рассказать страшную правду лишь о нескольких фашистских застенках, об их истории и о том, с какой целью они строились и сколько человек погибло, было казнено, умерло от побоев, непомерного труда и голода за время их существования.

Мы никак не хотим повергнуть вас всех в ужас от услышанного и увиденного. Цель нашего повествования – рассказать о том, насколько человеческий ум мог придумать то, что невозможно воспринимать без содрогания и ужаса. А еще показать рисунки, сделанные разными художниками в разное время в разных концлагерях. Сохранились они только благодаря мужеству и стойкости многих и многих людей.

Летом 1936 г. гитлеровцы начали строить концлагерь Заксенхаузен. После завершения строительства здесь предполагалось разместить десять тысяч узников, на самом же деле число узников доходило до шестидесяти тысяч. Первыми сюда были доставлены пятьсот узников из «болотного» лагеря Эстервеген. Затем последовали транспорты из Лихтенберга и Заксенбурга.

Заксенхаузен был школой и центром концлагерной системы. Здесь проходили подготовку эсэсовские фюреры и младшие фюреры, занимавшие затем должности комендантов, лагерфюреров, рапортфюреров и блокфюреров в двух тысячах концентрационных лагерей, покрывавших как паутина всю Германию и оккупированную фашистами часть Европы. Школа террора создала в концлагере Заксенхаузен атмосферу убийств и смерти.

В Заксенхаузене фашисты опробовали на узниках новые образцы химических и бризантных гранат, новый газ, отравленные пули, средства против сыпного тифа, туберкулеза и эпидемической желтухи. Для этого узников в большинстве случаев заражали микробами этих болезней.

А вот что рассказала нам Лидия Потаповна Автономова. Совсем крошечной она попала вместе с мамой, старшими братом и сестрой за колючую проволоку и прошла все ужасы детского лагеря под городом Бургом.

Автономова Лидия Потаповна, бывшая узница детского лагеря под г. Бургом

Жили мы под Ленинградом, на станции Володарка, это в сорока километрах от города. Семья наша была большая: папа, мама и шестеро детей. Я родилась в феврале 1941 года, а спустя три месяца началась война. Папа ушел на фронт, а мама осталась с нами.

Мы оказались на временно оккупированной территории. Начался голод. А в 1943 году, в октябре, нас погнали пешком в Германию. Шла мама с нами, с шестерыми. Старшей – одиннадцать, а мне вот, последней, – чуть больше двух. Четверо из детей дошли. Один умер от голода в дороге, второй пропал. Гнали нас через Псков, Гдов до Бурга, там был лагерь. Нас, малышей, отобрали у родителей и поместили в бараки. Кровь у нас брали для раненых фашистских солдат. Мама со старшенькими работали на хлебопекарне и искали нас, но никто не знал, где мы, живы ли. Как-то удалось узнать, что есть бараки, оттуда слышен детский плач, и наши мамы во время работы жестами друг другу передавали эту новость. Матери пошли туда, потребовали нас показать. Сначала нас не показывали, потом нас показали в маленькое оконце, завернутыми в одеяло. Мамы потребовали нас развернуть. Крик стоял! Отдали нас матерям больными и парализованными. У меня полностью была парализована вся правая сторона, со временем это отошло, но нога так и не двигается до сих пор.

Голодные, холодные, на пинках, на тычках: плен есть плен. Многие умирали от голода, а нам «повезло»: четверо работали, тем и кормились. Старшие всем делились с младшими, так и осталось с тех пор – заботиться о ближнем.

Выжили! В 1945 году нас освободили, и мы вернулись домой, на пепелище. Папа погиб на фронте, мама всю жизнь так и ждала его, не верила в то, что его больше нет, любила сильно.

Я передвигалась на четвереньках, мама тоже сильно болела. Денег дома не было, а мне требовались витамины и усиленное питание. Часто врачи меня укладывали в гипс, но мне не становилось лучше.

В 1956 году меня в очередной раз привезли на осмотр к профессору, который пообещал поставить меня на ноги. Сделали три операции, и я встала.

До 1961 года я ходила с протезом, это был такой специальный аппарат от самого бедра, а мне уже был двадцать один год. Платья носить я не могла, постоянно ходила в широких шароварах, как говорится, и детства не было, и юность без радости пролетела.

А вот что нам поведал Родзевич Павел Михайлович, бывший узник детского лагеря под городом Линцем.

Родзевич Павел Михайлович, бывший узник детского лагеря под г. Линцем

Я родился в 1942 году в Киевской области. В июле 1942 года нашу семью перегнали в Линц, где мы до освобождения, это 1945 год, находились в трудовом лагере. Я вместе с сестренкой, ей было всего два с половиной годика, находился в детском лагере, а маму купил фабрикант, это и спасло нас. Мы находились за колючей проволокой, и мама целыми днями работала, а вечером она подбиралась к детскому лагерю, подзывала сестренку и передавала ей капустные листья. Вот этим и кормились. До нас здесь девчата были, старшие. Их прятали, друг другу передавали, чтобы немцы девочек не погубили. Староста об этом знал, но молчал. В детском лагере в основном детдомовцы из Киева были. К концу их почти совсем не осталось. Старшие говорили, что детей забирают, чтобы кровь брать. Дети после этого не возвращались.

Освободили нас в 1945 году. И сразу же загрузили в эшелоны и повезли в Сибирь, в Абагурский лагерь. Сгрузили и оставили на улице под колючей проволокой. До 1946 года шла чистка. Проверяли, потому что все, кто был на территории Германии, в концлагерях или трудовых, считались предателями. Потом выдали справку, мы получили документы и уехали в Новокузнецк. Мама пошла работать на пимокатную фабрику пимокатом. Моя мама была замечательным человеком! В восемь лет осталась без родителей: отец погиб, а мать пропала, как ушла искать отца, так больше и не вернулась. В шестнадцать лет вышла замуж. Когда началась война, у нее уже было двое детей. Чтобы нас не трогали после чистки, мама перевела нас на фамилию отца – Булах, а нам строго-настрого запретила говорить, что мы были в лагере. Мы молчали, боялись, да и сейчас не говорим об этом.

В Юргу приехали в 1951 году. Я пошел в школу № 6, это было на первом участке. Мне было уже девять лет, но пребывание в лагере сказалось, поэтому я так поздно пошел в школу, окончил ее в 1959 году, был призван в армию, затем завод, работал в 27-м и 16-м цехах, а в 1992 году вышел на пенсию.

С весны 1942 года начался принудительный угон миллионов молодых людей на работу в Германию. Поскольку добровольная вербовка не дала желаемых результатов, нацисты применили варварские способы захвата людей. Кузьмина Надежда Ивановна, бывшая узница трудового лагеря под г. Эссеном, при встрече так рассказывала нам об этом.

Кузьмина Надежда Ивановна, бывшая узница трудового лагеря под г. Эссеном

В 1943 году нас, самых младших, а мне только шестнадцать исполнилось, погнали в Германию. Мы тогда еще не знали, что наши наступают и скоро придет освобождение. Убежать было невозможно, поэтому никто не убегал, понимали, что никого не оставят в живых.

28 мая нас пригнали в районный городок Глухов, до войны там были танковые части. Фашисты туда со всего района под колючую проволоку сгоняли молодежь. До нас, в 1941 году, там были военнопленные, а в 1943 году мы стали обитателями подвалов городка. Спустя неделю нас через строй немцев с собаками загнали в теплушки. Родителей близко не подпускали, но я все-таки успела в толпе увидеть маму. Она стояла вся черная.

Везли нас в Германию две недели, и все это время мы ревели. Поезда останавливались в степи, чтобы мы смогли справить свою нужду под вагонами, нас дальше и не пускали. Кормили консервами, и то по чуть-чуть.

Привезли нас в г. Эссен. Поселили в бараки. Вокруг все было разбомблено, американцы сильно бомбили. Бараки дощатые были, внутри – двухъярусные нары из досок. Кормили нас капустными листьями да еще иногда брюкву давали, все это рано утром и поздно вечером. Работали мы на металлургическом заводе. Стены высокие, краны ходят, огонь горит. Я была меньше всех, маленькая, худенькая. Надеть на ноги нечего было, и я ходила босиком. Вот я босиком и подметала металлургическую стружку и относила ее на свалку.

Спустя полтора месяца нам с девочкой удалось бежать. Началась сильная бомбежка, мы укрылись в подвале дома, которого уже почти не было. Стало чуть тише, мы выглянули, бараки наши полыхали, проволока разорвана, ворота нараспашку, кругом все горит, сыплется. Выползли мы с ней тихонечко и пошли. Долго шли, вышли на окраину города, оглянулись, а там – дым, пламя, раненые мечутся. К вечеру вышли на скошенную полянку, нарвали колосков, отшелушили их, поели и с тем заснули, ночью холодно было, а утром двинулись дальше.

Дорога шла мимо леска, в Германии не лес, а небольшие перелески. Девочка не захотела пойти по этому леску, испугалась, что собьемся с дороги и домой не попадем, шли-то ведь на восток, к своим. Ну, вышли мы с ней на дорогу, а навстречу полицай. И закончилась на этом наша дорога домой. Привел он нас прямо в тюрьму – и по разным комнатам, осталась я одна среди незнакомых девчат, они уже давно в этой тюрьме жили, их отсюда на работу водили. Попала я туда во время обеда, каждой принесли по одной большой картофелине, а я такая голодная была, есть хотелось жутко. Забилась я в уголок – и в слезы. Сели вокруг меня девчата, стали успокаивать. Тут открывается дверь, и меня зовут на выход. Отвез меня полицай на ферму, к молодой хозяйке. Первое, о чем она меня спросила, – как меня зовут. Дала мне воды, я вымылась, переоделась. Захожу, а на столе огромная чашка картошки с капустой. Если бы не стыдно было, я бы все съела, но как я могла?! А есть хочется, чуть-чуть к еде прикоснулась и больше не стала. Так я и осталась в этой семье. Я занималась домом: уборка, стирка, работа в поле. Тут давали кушать. Утром подъем в шесть, и весь день в работе: сел, поел и за работу, и так до семи вечера. Попытались меня отправить корову доить, но силенок у меня не хватило, и меня вернули в дом.

Нас было восемь человек, работников: поляк, два француза, два русских, немка и я. За год я повзрослела, выучила немецкий язык, делала все бегом, боялась, что отправят назад, в лагерь.

9 мая 1945 года в город вошли американцы, и мы все-таки решили идти домой. Вот так, от лагеря до лагеря, и дошли до Эльбы. Впервые я там видела негров. Вы не представляете, какими красивыми были наши советские офицеры! Они среди американцев, французов, англичан выделялись особенной выправкой!

В Юргу я приехала недавно, в 1997 году, после смерти мужа, а до этого мы с ним жили тридцать пять лет в Казахстане. В Юрге живут мои сыновья, внуки. Жизнь прожита, она разной была: и горькой, и страшной, и хорошей, всего понемножку.

Беккер Оскар Генрихович, бывший узник трудовой армии на территории Германии, тоже вспоминает о тех страшных скитаниях по дорогам и весям родного края и других стран.

Беккер Оскар Генрихович, бывший узник трудовой армии на территории Германии

Я родился в июле 1938 года в Одесской области. К началу войны мне не было и трех лет. И почти сразу же мы оказались на оккупированной территории. А потом нас погнали. В нашей группе было семнадцать человек, среди них – и я с мамой. Хлебнули мы всего: и с телеги скидывали, и с теплушек выталкивали, и с машины сбрасывали, и все на землю. Терпели, чтобы не погибнуть. Страшно было, когда самолеты бомбили. Старшие говорили, что за сутки тысячу вылетов было. Лежали, не шевелились. У нас был руководитель – полковник медицинской службы. Он нам постоянно твердил, чтобы мы были осторожными, под ноги смотрели, мин-то натыкано было видимо-невидимо. У нас на глазах медсестра на одной из них подорвалась.

После очередной бомбежки, а мы прятались в полуразрушенном доме из трех комнат, я был весь изранен стеклом, ползали от одной стены к другой, чтобы не погибнуть от осколков разорвавшейся бомбы. А я еще всю ночь не спал, будил взрослых, если слышал гул самолетов, и мы переползали с места на место. В последний раз мы только успели перебежать – и взрыв! Не переползли бы – не выжили бы, погибли бы все. А самое интересное было – часы на одной стене висели: кончился этот кошмар – дым, взрывы, осколки, огонь, – а эти часы висят себе на стене и тикают! Выползли мы из этих комнат, когда чуть-чуть все затихло, а я весь в крови, все руки и ноги стеклом иссечены. Перемотала меня медсестра, а у меня даже сил плакать не было, глаза слипались от бессонной ночи, и отползла в сторону. Взрыв – и всё…

Погнали нас дальше, это было в Бухаресте. На вокзале мы груду тел увидели, вперемежку детей и взрослых, кто это был, можно было узнать только по низу или верху, тела в клочья были разорваны. В тот день Пасха была, и люди ехали на праздник: дети с куличами, подарками, взрослые тоже одеты празднично. И в одно мгновение все это превратилось в кровавое месиво. Кровь ручьем текла; как у нас, когда снег тает, вода по Московской течет, так и там то же самое было, только ручей – кровавый. Мать глаза мне рукой прикрыла, чтобы я этого ужаса не видел. В тот день мне пять лет исполнилось.

Погнали нас в лесок, чтобы хоть немного укрыться да дух перевести, отсиделись – и дальше.

В чистом поле мы лежали, не двигались, любое шевеление – смерть. Самолеты летали так низко, что лицо летчика можно было разглядеть. Мама глаза мне прикроет и шепчет, чтобы я не шевелился, вот так и лежали, пока они не улетали. А потом дальше и дальше, по кругу.