Текст книги "Прощай, COVID?"

Принципы коронадемонологии[18]18
  Перевод с английского Вячеслава Данилова по: Jason Bahbak Mohaghegh. Principles of Coronademonology. Urbanomic; https://www.urbanomic.com/document/principles-of-coronademonology.


[Закрыть]
Джейсон Мохагег

Джейсон Мохагег. Доцент сравнительного литературоведения, Бабсон-колледж; Массачусетс, 231 Forest St., Babson Park, MA 02457, США;

e-mail: [email protected]

Вирус испытывает нас подобным демоническим образом: он наблюдает наш психологический упадок и социальный коллапс, сделав ставку прежде всего на нашу неспособность осознать то, что на самом деле важно и что необходимо делать в данных ужасных обстоятельствах. Демоны заставляют нас жить рядом с ними. Нам придется привыкнуть к циклам воскрешения вируса либо к тому, что вирус просто будет оказывать пожизненное воздействие на нашу физиологию. Это означает, что мы можем закончить жизнь с вирусом так же, как тот, кто страдает от увечий, кто всегда ходит хромой или чувствует тупую боль во время дождя.

Ключевые слова: COVID-19, вирус, демонология, Хосе Сарамаго, вампиры

Jason Bahbak Mohaghegh. Associate Professor of Comparative Literature at Babson College, Massachusetts; 231 Forest Street, Babson Park, MA 02457, USA;

e-mail: [email protected]

The virus appears to be testing us in this same demonic way: it is watching us collapse and fall apart psychologically and socially, hanging its victory above all else on our inability to fathom what matters and what we want to do in this dire circumstance. Demons compel us to live with them. We have to accept cyclical resurgences, or that there will simply be lifelong effects upon us physiologically. Meaning that we may end up living with the virus in the same way that someone who suffers mutilation afterwards always walks with the limp or feels sharp pain when it rains.

Keywords: COVID-19, virus, demonology, José Saramago, vampires

* * *

(1) Демоны управляют в первую очередь посредством желания (не имеет значения, идет ли речь о дьяволе или джиннах, сидящих в волшебных лампах, – они всегда являются, чтобы искусить возможностью или судьбой). Скорее всего, дело в том, что демоны лучше, чем кто-либо другой, понимают главный секрет и психоанализа, и арабских волшебных сказок: мы, люди, неправильно понимаем свое собственное желание; мы не знаем, чего на самом деле хотим, и поэтому всегда желаем не то, что нужно (чаще всего именно того, что для нас смертельно опасно). Поэтому дьявол зачастую по ошибке принимается за лжеца или обманщика, тогда как на самом деле он, пожалуй, самый кристально честный и моральный из всей потусторонней иерархии: он предлагает подписать контракт, и в этой просьбе нет ничего загадочного или мистического; он даже позволит вам выдвигать свои условия сделки, ведь он делает ставку на неизбежный просчет человека в его собственных желаниях, что обязательно приведет его к неправильному выбору. Вот почему, когда в конце концов дьявол приходит за своим, люди оказываются шокированы или чувствуют, что их предали: за что? Не потому, что дьявол нарушил условия сделки, а за то, что они сами сделали неверный выбор и в ужасе от того, что их ждет расплата.

Как известно, в исламской традиции дьявол изображается как тот, кто предлагает выбор; он не обязательно обманщик, а скорее он держит двери открытыми, постоянно заставляя человеческие души принимать опасные решения (обычно под давлением сопутствующих амбиций или искушая). Точно так же вирус испытывает нас подобным демоническим образом: он наблюдает наш психологический упадок и социальный коллапс, сделав ставку, прежде всего, на нашу неспособность осознать то, что на самом деле важно и что необходимо делать в данных ужасных обстоятельствах. Какой бы социально-политический дискурс сегодня ни посмотри, человеческий род вновь и вновь не может понять сам себя.

(2) Демоны самым причудливым образом (часто в зависимости от обстоятельств) лично выбирают своих жертв, исходя при этом не из универсальных представлений или предпочтений, как боги. И это показывает избранничество как одновременно честь и проклятие: это означает, что человек избирается, чтобы заплатить явившемуся бесу или упырю, и что демон придумывает весьма специфическую приманку или аффективную зону, чтобы удовлетворить вкусы своей жертвы. Боги предъявляют простыни заповедей, а демон придумывает для каждого контрагента свои условия. Аналогичным образом, мы видим, что вирус оказывает различное идиосинкратическое воздействие на тела и сознание людей, к которым он прикасается: одни истерят, другие сдались, третьи стали циниками, а остальные разгневаны или скорбят. Он действует не как универсальный закон, через который божество навязывает себя, а играет вдоль линий фрактального распределения различных состояний, условий и ощущений.

(3) Демоны часто бывают вампирами, и в определенной степени пандемия имеет вампирическую методологию. Прежде всего, я должен уточнить две детали, которые я узнал много лет назад от моего блестящего коллеги Деяна Лукича, выходца из Восточной Европы и поэтому знает много всего из местного фольклора о происхождении вампиров. Во-первых, современные описания неверно представляют укус вампира; раньше знали, что его укус не был источником боли, а, наоборот, всегда вызывал чувство чистого экстаза. Если что и пугало, так это эксцесс удовольствия, связанный с клыками. И, во-вторых, что массовое увлечение вампирами обычно случается накануне развала империи. Обычно это моменты великой социально-политической нестабильности, когда внезапно люди начинают испытывать паранойю в отношении прячущихся вампирических существ, и причина этого в том, что вампиры представляют собой альтернативную королевскую власть или аристократическую парадигму. Обратите внимание: цари передают свои династии по родословной; вампиры также устанавливают свою собственную кровную контрлинию, вот почему они представляют угрозу для структур власти. Поэтому меня интересует, как нынешний вирус следующим образом напоминает влияние вампиров: во-первых, болезнь превращает нас в себя, точно так же как вампиры превращают нас в самих себя; и во-вторых, он обнажает наши прежние идентичности; одна за другой вытесняет и саботирует наши старые политические, экономические, социальные и культурные представления и показывает, на чем покоится хрупкий карточный домик так называемой реальности. И наконец, вспоминая об упомянутой выше эйфории от укуса вампира, всякий раз, когда речь заходит об эпидемии, возникает неоднозначный побочный вопрос, о котором не принято вспоминать, а именно – что всегда находятся небольшие группы баг-гиверов, то есть лиц, сознательно заражающих других, и баг-чейзеров, то есть тех, кто добровольно заражает себя, – людей, которые ловят какой-то кайф в логике распространения заразы.

(4) Демоны обладают весьма специфической силой, в отличие от богов, которые обладают тотализирующими способностями всеведения и всемогущества. Так, некоторые демоны чудесным образом могут левитировать или читать мысли; одни обитают на природе, в лесах или пустынях, в то время как другие могут управлять стихиями; одни могут подавать голоса для чревовещателей, а другие могут соблазнять незнакомых людей. Соответственно, наш вирус тоже обладает весьма специфическими свойствами: он воздействует не на каждый орган, а на эксклюзивные участки тела; он вызывает определенные специфические реакции; он распространяется по определенным специфическим каналам. Таким образом, это в теории позволяет представить вирус как частичную силу – в том же смысле, в котором средневековые мастера боевых искусств никогда не считали себя абсолютными мастерами движения или боя, а считали себя лишь специалистами одной школы или вида животного.

(5) Демоны скрытны и аморфны: они обладают элитными свойствами маскировки и превращения. Поэтому у богов обычно есть статуи и храмы, но демонические культы обычно воплощаются в виде идолов – потому что идол миниатюрен, легок, портативен и его легко спрятать, не говоря уже о том, что он играет на нашем первобытном страхе перед мелочами (пауки, змеи). И очевидно, что в случае микроскопического вируса существует такая же угроза: он незаметен (он атакует асимметрично и почти невидимыми волнами), а также изменяет форму (он постоянно преображается). Таковы же и критерии демонического.

(6) Демоны заставляют нас жить рядом с ними. Сейчас люди пытаются сделать все возможное, чтобы представить эпидемию в виде сценария «все или ничего». Либо у вас есть вирус, либо его нет; либо все вернется к полной норме, либо мы навсегда останемся в этом психотическом подвешенном состоянии – или даже приблизимся к вымиранию человечества, и настанет день Страшного суда. Но все это – прикрытие более серьезной и опасной возможности, которая заключается в том, что эпидемия может приобрести сезонный характер, что означает, что нам придется привыкнуть к циклам воскрешения вируса либо к тому, что вирус просто будет оказывать пожизненное воздействие на нашу физиологию. Это означает, что мы можем закончить жизнь с вирусом так же, как тот, кто страдает от увечий, кто всегда ходит хромой или чувствует тупую боль во время дождя. Я помню, как несколько десятилетий назад читал смутную антропологическую работу о марокканском мужчине (каком-то сельском жителе), который искренне верил в то, что он женился на джинне. Он утверждал, что однажды женщина-джинн ворвалась в его лачугу и заставила его вступить с ней в брачные узы навечно, и он занимался своими повседневными делами, разговаривал с этим бесформенным существом и накрывал ей обеденный стол прямо перед антропологом и описывал свою жизнь с ней как нечто обыденное. Так что мы также должны иметь в виду нерадостную альтернативу – всегда жить с угрозой новой пандемии, что означает делиться жизненным пространством с демоном.

(7) Демоны иногда спасают мир: языческие цивилизации были намного сложнее в аранжировке добра и зла, чем поздние монотеистические нарративы. Как вы знаете, в древних мифах демонические боги в некоторых случаях встают на защиту вселенной. Например, в египетском пантеоне есть бог Сет, чье имя этимологически позже становится сатаной в иудео-христиано-исламской традиции. Сет – это бог-трикстер, который правит хаосом, чужеземцами и пустыней и чья голова выглядит как у не существующего в природе существа (похожа на гибрид шакала и муравьеда). Как бы то ни было, Сет – порой жестокое, жадное или мстительное божество, которое пытается свергнуть более архетипичных вождей богов. Но порой, когда более героические боги закованы в цепи или ранены, Сет в одиночку приходит, чтобы спасти мир от последнего конца. И он делает это не из мессианских иллюзий или альтруистических соображений, а просто ради кайфа. Ровно то, что мы также видим в постмодернистском или футуристическом кино и литературе – даже в таких фильмах, как «Бегущий по лезвию» или «Матрица», – где главный герой – какой-то одиночка-мизантроп или изгой, призванный сражаться за все человечество. Но они так же легко могут выбросить нас в море. Последний роман Хосе Сарамаго под названием «Каин» как раз и посвящен этому меркурианскому, непостоянному типу героя. По сюжету этого романа Каин бродит по земле, часто вмешиваясь во всякие дела ради сохранения сакрального мира, но столь же часто драматически его подрывая. Наш вирус также является аморальным явлением, что означает, что он может угрожать нам или может предложить нам искупление, или одновременно и то и другое. И этот факт, кстати, также демонстрирует огромное стратегическое преимущество зла над добром: а именно что добро никогда не может совершить зло, если хочет сохранить свою абсолютную чистоту, но зло знает о добре и даже может совершить добро, особенно когда это соответствует его целям.

(8) Демоны зачастую указывают ложный путь. Если вернуться к ближневосточным джиннам, то можно найти множество случаев, когда джинны помогают подготовить побег или излечивают, когда они помогают избежать возможной опасности, но только для того, чтобы в конце концов снова вернуть героев обратно в водоворот неприятностей. Таковы демоны, которые наслаждаются, предлагая ложный выбор или ложную надежду: они заключают сделку об освобождении только ради того, чтобы при случае убить своих человеческих соратников, они обещают помочь найти выход только для того, чтобы снова запереть их между четырех стен. Они, таким образом, дразнят и как кошки играют со своей добычей. В этом смысле это также и архитектура лабиринта, где чем дальше вы заходите, тем более потерянным и обреченным вы становитесь, не зная, где выход. Возвращаясь к полному циклу эпидемии, мы можем задаться вопросом, насколько позволяет нам наш вирус бесконечно обсуждать вакцины и карантин, зная при этом, что на самом деле мы попали в безвыходную ситуацию. Если это так, то наш вирус – это демон по определению.

(9) Демоны часто прикрывают свое появление за несчастным случаем. В Иране бабушки, как правило, проклинают джиннов, если они теряют предмет одежды или не могут найти вещь. Это значит, что они подозревают за, казалось бы, случайным происшествием проделки джиннов. Именно так великий Анри Мишо описывает волшебников Страны Магии. Он говорит, что каждый раз, когда вы становитесь свидетелем, казалось бы, спонтанного события, забыли ход мысли во время разговора или спотыкаетесь на лестнице, вы абсолютно уверены, что это результат заклинания мага, который намеренно вводит вас в заблуждение. Так что если мы честно хотим провести правильную параллель между вирусом и демонологией, то можно утверждать, что вирус также маскирует себя за завесой непредвиденных обстоятельств, или случайности, или слепого случая, тогда как на самом деле все время они направляются злонамеренной волей.

(10) Демоны заставляют вас говорить с самим собой, появляясь в виде голосов в вашей голове (вспомните об одержимости и экзорцизме), и здесь наблюдается буквальная связь вируса и демонов, так как большинство людей, зараженных вирусом, попадают в лихорадочные состояния, когда они в бреду разговаривают сами с собой. Кстати, шизофрения часто диагностируется, когда люди слышат голоса, – шизофреники подвержены слуховым галлюцинациям, которые со временем становятся всё более громкими, агрессивными, болезненными и убедительными, – у шизофреников наблюдается дефект цепи распознавания, в результате чего их сознание якобы не в состоянии распознать свой внутренний голос. У большинства людей есть так называемая субвокальная речь, когда вы говорите про себя или что-то бормочете, будучи чем-то разочарованы или напоминая себе о делах. Мы непосредственно распознаем это как разговор с самим собой, тогда как сознанию шизофреника это кажется голосом других людей, проникающим в них извне. Меня интересует, в какой мере вирус является чужим голосом – и в какой мере он может быть непризнанным эхом нашего собственного? Мы постоянно говорим о «нем», когда, возможно, нам следует говорить о «нас».

(11) Демоны обладают талантами рассказчиков. Я раньше как-то писал о демонах сна: их весьма ярко различным образом изображают в разных культурах, чтобы объяснить паралич во сне (когда сознание просыпается, а тело спит), и почти всегда люди испытывают один и тот же ужас, представляя себе существо, которое сидит на груди и не дает пошевелиться. Завораживает, насколько изобретательны сказки об этих мнимых демонических существах: скандинавы рассказывают об инкубе или суккубе («проклятая женщина»), который садится во сне на грудь ничего не подозревающим людям, чтобы вызвать у них кошмар; в то время как фольклор болот американского Юга говорит о духе («старой ведьме» или «ночной ведьме»), который сковывает дыхание, обнимая верхнюю часть тела жертвы; тогда как жители тихоокеанских островов упоминают процесс под названием kana tevoro (что означает «быть съеденным демоном»), посредством которого духи умерших родственников кормятся твоей душой, а монгольские темные шаманы придумали понятие khar darakh (что означает «быть придавленным чернотой»), в котором действует нечистая теневая сторона самой вселенной; турецкое понятие karabasan (что означает «темный пресс») – это джинны, от удушения которыми можно спастись, только процитировав Тронный стих из Корана; и существует множество других версий, таких как бангладешская boba (которая означает «безмолвие»), непальский Khyaak (призрак, живущий под лестницей дома), нигерийский ogun oru (что означает «ночная война») или курдский Motakka (который нападает на детей из ревности, семейной вражды или морального наказания). Итак, перед нами ассортимент креативных демонов, связанный с легендами о гоблинах, призраках, презираемых женах и т. п., который простирается почти бесконечно. Еще пара примеров: демон сна в немецких народных сказках называется Alptraum («эльфийский сон»), который как паразит пьет кровь из груди мужчин и женщин и спутывает волосы спящих в эльфийские узлы, он боится только крестного знамения; каталонская Pesanta – это огромная собака с железными лапами, которая завораживает спящих, лежа на их груди; или бразильская pisadeira (что означает «которая шагает»), которая всегда принимает форму старой женщины с белыми взъерошенными волосами, кровавыми глазами, грязными зелеными ногтями и гогочущим смехом, и она сидит на крыше, чтобы прыгнуть на полные желудки тех, кто спит в постелях внизу. Наконец, есть старое персидское название парализующего сон существа – Bakhtak (буквально означает «маленькое состояние»); это небольшое существо с растянутым животом, которое развлекает себя тем, что тебя душит и нейтрализует нервные окончания, чтобы создать онемение. Но трюк с Bakhtak заключается в том, что вы якобы можете обратить его духовное и физическое явление себе на удачу. Так что по одной версии при пробуждении в состоянии паралича необходимо каким-то образом дернуть Бахтака за нос, чтобы продемонстрировать при лунном свете, какой он кривой, а в другом варианте просыпающемуся необходимо сорвать с Бахтака шляпу и увидеть его лысую голову. В любом случае это позволяет поработить демона, чтобы он поделился сокровищами или исполнил желания… однако тогда возникает проблема первого принципа, согласно которому демоны исполняют желания, но именно такова самая главная из ловушек демона.

Биовласть^-1. Кризисы иммунитета
Никита Сазонов

Никита Сазонов. Куратор, Posthuman Studies Lab, Российская Федерация, 129223, Москва, пр-т Мира, д. 119, стр. 246; магистрант, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, философский факультет, Российская Федерация, 119234, Москва, Ломоносовский проспект, д. 27, корп. 4;

e-mail: [email protected]

Статья рассматривает текущее состояние пандемии коронавируса в качестве ресурса для изобретения новых направлений биополитического сопротивления. Автор соединяет случай вируса SARS-CoV-2 с событием, которое хронологически и территориально с ним связано, а именно с опытом нелабораторного применения технологии CRISPR/Cas в Китае. Оба эти события объединяет общий страх мутаций. Хотя сегодня мутация находит широкое применение в генетических манипуляциях, а также подробно изучается различными теориями канцерогенеза, вопрос о ее генезисе и последствиях находится на том же проблематическом уровне, что и различные материалистические фигуры вроде клинамена (атомизм), антипроизводства (Делёз и Гваттари) или события (Бадью и Мейясcу). Материалистическая экспозиция проблемы мутации призывает трактовать последнюю не как простую случайность, но как определенного рода спекулятивный принцип. Мутации – специфическая политическая сила, действие которой всегда-уже находится за пределами протоколов (клеточных, медицинских, цифровых и т. д.). Запредельность мутации – удачно схватываемая через контриммунитарную семантику греческого слова onkos как того, что предполагает и расширение, и ранящее заострение, специфический хиазм доброкачественного и злокачественного образования, – развивается не в логике внутреннего/внешнего, но скорее через особый режим масштабирования, а именно масштаб-1. Сила онко-политики сегодня находит буквальное проявление в белковом шипе коронавируса, но также разворачивается на больших масштабах, где различные режимы мутаций вступают в конфронтацию с современным капитализмом и национальным государством. В силу транспарентности для протоколов этих двух иммунных систем, политика мутаций может быть мобилизована в ситуации глобального кризиса иммунитарной парадигмы.

Ключевые слова: биополитика, SARS-CoV-2, иммунитарная парадигма, мутация, онко-политика, протокол

DOI: 10.22394/978-5-93255-592-7_5