Текст книги "Структуры господства, граждане и институты"

Загадка доктора Фауста – золотой гомункулус – облеклась в плоть реакций метастрофического сознания с утратой ориентиров и возможным ускользанием в зоны рисков и неопределенностей на новом витке глобальных экспериментов над природой и человеком. Назад к Природе, к старчеству, к эллинистическим играм Фавнов, пасторалям классицизма и славянофильства – глаза разбегаются от обилия социоловушек и различных систем пожирания мозгов.

Цивилизация интеллектуального конформизма

«Научные революции – пределы роста».

Г.К. Честертон

Пружина научно-технического прогресса, нарушение планетарных циклов породили целый комплекс проблем, которые принято называть системными. Планета Земля замкнулась на ключевых проблемах, планетарные интересы возникают не в гиперпространстве, а в сущностных и локальных координатах. Разнообразие потенциальных форм мышления породило дисбаланс во внутренних системах человеческой деятельности, ее качественном аспекте, иными словами, это проблема соотношения мышления, экспериментальных коммуникаций и ценностных идеологий, многих вопросов и откровений.

Современные Цивилизации все больше похожи на замки, построенные на песке ложной целесообразности.

Может быть, это своего рода игровая футурология эпохи фельетонов (как писал Гессе), но правила «игры в бисер» не равны для всех, они равно практичны и отличаются одновременно элитарностью и популизмом. Алиса в стране чудес – яркий пример зазеркалья социомыс-лительной ловушки как философское путешествие в систему двойного стандарта викторианской Англии. В этом смысле Л. Кэролл – первый метафизик в математике. Западная философия давно запуталась в тенетах собственного менталитета. Исключение, может быть, герменевтика Л. Витгенштейна – феноменология М. Хайдеггера и философский экуменизм П. Тейяра де Шардена и Г. Марселя – им противостоит структурализм во главе с М. Фуко, Ж. Деррида и др. – лучше, может быть, придерживаться консервативной линии, начиная с Ж. де Местра, Л. Карсавина и заканчивая А. Безансоном.

Сциентизм (вариант подобной тезы уже в наше время) как версия или база некоего общего знания пагубен, впрочем, как и все плоды спекулятивной философии, психологии и ложно понимаемого экуменизма, подчеркивающего полную несостоятельность официозной паранауки, ее псевдогностицизма и восприятия избитых истин.

В этой связи приведем небольшой мартиролог научных «потерь»

Отсутствует или исчезла философия техники; системные исследования в естествознании Т. Уайтхеда и Б. Рассела, попытавшихся 100 лет назад заложить основу постбэконовского научного проекта[103]103
  Уайтхед Т., Рассел Б. Основания математики: в 3 т. / пер. с англ. Самара: Самарский университет, 2005–2006. Оригинальное издание Principia Mathematica Т. Уайтхеда и Б. Рассела увидело свет в 1919–1913 гг., представило основы математики, математической логики, теории формальных систем и теории множеств. См. также: Бушуева Т.С. Философия науки А.Н. Уайтхеда / Рос. филос. о-во и др. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2006.


[Закрыть], сведены на нет.

Австрийская школа в экономике подчеркнула приоритеты маржинализма, как и кейнсианство – простые схемы воспроизводства капитала, полезности и эффекта – простые адаптивные модели определения и исчисления капитала, не вопреки, кстати, теории Маркса. Статистика, отраслевая экономика и экономика транспорта, связи практически исчезли, так же как психология труда (А. Гастев[104]104
  У истоков НОТ. Забытые дискуссии и нереализованные идеи. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1990.


[Закрыть]) и нормирование труда (С. Струмилин).

Исчезли разработки по ОТС, системный анализ А. Уёмова, школы Д. Гвишиани, В. Гольданского, Н. Моисева, развивавшие принципы активного моделирования (проект «ядерная зима»). Сибирская школа информатики академика А. Ершова породила элиту прикладных математиков и специалистов по информационным технологиям, но не реализовалась в контуре научно-технического обмена и мировой научно-технической революции. Интеграция (в рамках СЭВ) по разработке ряда ЭВМ серий ЕС1840, 1033, ЕС-1020-1065, многопроцессорная система Эльбрус были практически прекращены в начале 1990-х гг., свернуты разработки по лучшим в то время операционным системам реального времени ОСРВ, автоматизации технологических процессов АСУ ТП.

История естествознания ограничилась Дарвином, Мечниковым и Чижевским, изучаются лишь проблемы техногенных катастроф, этногенез и этнопсихология.

Генетика со времен монаха Менделя превратилась в апологию молекулярно-генетических и микробиологических подходов к разработке технологий генной инженерии. То же относится к проблеме SETI.

С. Хокинг и Р. Пенроуз, обратившись к некоторым междисциплинарным областям, включая искусственный интеллект, теорию игр, психолингвистику, редуцировали все эти феномены к традиционному неопозитивизму[105]105
  Хокинг С., Пенроуз Р. Природа пространства и времени. СПб.: Амфора, 2007.


[Закрыть].

Не лучше обстоит дело в гуманитарных областях.

Проектные методы – плюсы или минусы глобальных технологий

В ракурсе специалистов Case и когнитивное программирование, нейротехнологии. Совокупность семантических ключей к описанию разного рода стратегий. Например: системный подход – разотождест-вление с полями глобализации, выпадение из колеи глобализации и выделение прототипов будущего, новых технологий и модернизаций.

Программирование культурно-экономических образцов и концептуальное программирование когнитивных элементов знания (макротехнологии, технопарки, инновации, нанотехнологии). Имплантация сетевых элементов в социум зависит от развития виртуальных общественных институтов и сетевых взаимодействий, прогрессивности процесса склейки в реальную техногемму:

✓ зоны будущего и анклавы прошлого,

✓ ближние и дальние планы модернизации.

Глобализация – всего лишь оболочка или инфраструктура обменных и рентных процессов, где ядро – экономика и финансы. Показательно, что базовое понятие современной экономики – неопределенность (uncertainity) было введено американским экономистом Ф. Найтом еще сто лет тому назад, в 1921 г.[106]106
  Найт Ф.Х. Риск, неопределенность и прибыль. М.: Дело, 2003.


[Закрыть] Исследования М. Мачина, П. Кругмана и Дж. Стиглица[107]107
  Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции. М.: Национальный общественно-научный фонд, 2003.


[Закрыть] предвосхитили события мирового кризиса 2008 г., что, кажется, мало что изменило.

II. Граждане и политика

1. Политизация и политическая вовлеченность

Классическое понимание политической активности граждан как «краеугольного камня» демократии неоднократно подвергалось переосмыслению в отечественной и зарубежной политической науке, не утрачивая, однако, своей актуальности. Накоплен значительный массив исследований форм и моделей политической активности в государствах с устоявшимися современными (демократическими) институтами. В последние десятилетия ХХ века в фокусе внимания исследователей оказалось снижение уровня политической активности в «старых» демократиях. Этот процесс объяснялся как усиливающейся технократизацией и маркетизацией политики, так и обострением экономического неравенства и последующим ростом политического влияния узких кругов экономических элит, реализовавшегося вне публичных институтов. Одним из инструментов описания процесса вытеснения из политики «рядовых» граждан стал концепт деполитизации. В XXI веке при анализе новых форм массовой политической активности (а также реактуализации «старых» форм, прежде всего массовых протестных демонстраций) применяется концепт реполитизации.

Исследований, посвященных политической активности в «новых» демократиях и в так называемых гибридных режимах, также немало, однако значительная их часть не выходит за рамки традиционных представлений об активности граждан как необходимом условии обеспечения политической стабильности, оставляя без внимания вопрос о функциональности существующей институциональной среды активности. Так, на наш взгляд, в России сложившаяся институциональная структура и доминирующий дискурс не только не стимулируют политическую активность, но систематически блокируют ее. В результате наблюдается сочетание целенаправленной и спонтанной деполитизации: с одной стороны, власти рассматривают любую активность как потенциальную угрозу стабильности режима и стремятся канализировать ее в некую «общественно-полезную» деятельность, а с другой – сами активисты всячески дистанцируются от политики, предпочитая обозначать свои действия как «общественную» или «гражданскую» активность.

Мы попытаемся проанализировать значение политизации как фактора формирования современных политических практик, а также показать возможные критерии оценки уровня политизации и политической вовлеченности российских граждан.

Очевидно, что такие показатели, как, например, уровень электоральной активности и численность официально зарегистрированных партий, не позволяют делать выводы о том, насколько политизированы (или деполитизированы) российские граждане. Представляется, что анализ ментальных компонентов политизации (в том числе представлений граждан о состоянии политической сферы и о своем месте в ней, о своих гражданских правах и обязанностях и возможностях их реализации) может быть более информативным с точки зрения оценки актуального уровня политической вовлеченности россиян и прогнозирования ее дальнейшего развития, а значит, и формирования новых политических практик.

Характер политической активности граждан в значительной степени определяется условиями сложившегося политического пространства. Вместе с тем политическая активность является фактором формирования политического пространства, поскольку в ней производятся и воспроизводятся конституирующие политическое пространство нормы и ценности. В отечественной и зарубежной политической науке накоплен значительный массив исследований форм и моделей политической активности как в государствах с устоявшимися демократическими институтами, так и в так называемых «новых» демократиях и государствах, находящихся в процессе перехода к демократии. В основе большинства подходов к изучению политической активности лежит представление о том, что она является необходимым условием становления и функционирования демократической политики, формируя и поддерживая демократические институты.

Для дальнейшего анализа необходимо прояснение используемых нами понятий. Понятия «политическое участие» (political participation) и «политическая вовлеченность» (political involvement) зачастую используются как синонимы. Для наших целей более корректным представляется развести эти понятия, при этом также следует иметь в виду, что политическое участие мы рассматриваем как один из двух (наряду с политическим действием) типов политической активности[108]108
  Патрушев С.В. Гражданская активность: институциональный подход (перспективы исследования) // Полис. Политические исследования. 2009. № 6. С. 24–32.


[Закрыть]. Политическая вовлеченность, на наш взгляд, не сводится только к поведенческому компоненту (то есть наличной активности), а включает в себя такие когнитивные и мотивационные компоненты, как понимание целей активности, заинтересованность в результате, оценку своих возможностей и эффективности предпринимаемых действий, а также эмоциональную вовлеченность, готовность вкладывать дополнительные ресурсы в решение политически значимых вопросов.

Начиная с 1970-х гг. в фокусе внимания западных политологов оказался процесс снижения политической вовлеченности в «старых» демократиях. Несмотря на то что развитая структура демократических институтов предоставляла широкие возможности для включения в политику как отдельных граждан, так и социальных групп, исследователи отмечали падение уровня политической активности (прежде всего электорального участия), сопровождавшееся ростом неудовлетворенности граждан своими возможностями влиять на решения, принимаемые властями. Эти процессы актуализировали дискуссию вокруг различных способов вовлечения граждан в политику и шире – о возможностях реализации принципов народовластия. Среди концептов, использовавшихся для анализа вышеозначенных тенденций, были, в частности, «кризис демократии», «де-демократизация», «постдемократия» («постполитика»), а также «деполитизация».

Последнее понятие с начала 2000-х гг. в все более активно применяется в западной политической науке для анализа процессов вытеснения из политики «рядовых» граждан и утраты политического характера решений, принимаемых властями. Усиливающиеся технократизация и маркетизация политики, обострение экономического неравенства и последующий рост реализующегося вне публичных институтов влияния узких кругов экономических элит, сужение пространства политического выбора приводят, по мнению исследователей, к утрате политической субъектности индивидуальных и коллективных акторов и к дисфункциям политических институтов. Эти процессы имеют как спонтанный, так и целенаправленный характер. Реакцией на эти процессы в последнее десятилетие становится появление новых форм политической активности, а также реактуализация «старых», прежде всего – массовых протестных демонстраций, что трактуется как политизация или реполитизация.

В ситуации трансформации и переосмысления форм политической активности актуализируется вопрос о возможности эмпирической фиксации процессов деполитизации и политизации, поскольку очевидно, что такие показатели, как уровень электорального участия и формального членства в политических партиях не могут дать адекватного представления о том, насколько политизированным/деполитизированным является общество или какая-либо социальная общность. О необходимости комплексного подхода к эмпирическому анализу политизации писали, например, авторы масштабного кросс-национального исследования политизации в Европе[109]109
  Deth, van J.W., Elff M. Politicisation and Political Interest in Europe: A Multi-Level Approach. Mannheim, 2001 (Arbeitspapiere – Mannheimer Zentrum f¥r EuropSische Sozialforschung;36) // URL: https://www.mzes. uni-mannheim.de/d7/en/publications/report/politicisation-and-political-interest-in-europe-a-multi-level-approach.


[Закрыть]. Исследователи исходят из того, что политическая активность индивида зависит не только от его собственных ресурсов и опыта, но и от того, насколько существующий политический порядок релевантен обществу (его структуре, особенностям межгрупповых взаимодействий и т. д.). Отсюда необходимость использовать для эмпирической проверки уровня политизации данные, получаемые на двух уровнях – индивидуальном и социетальном. На индивидуальном уровне фиксируется интерес к политике, а на социетальном выделяются четыре измерения: 1) расколы (данные о том, насколько фрагментировано общество, каков баланс сил между частями, существуют ли между ними явные или латентные конфликты); 2) активность государства по извлечению ресурсов и предоставлению услуг обществу (другими словами, способность государства выполнять свои основные функции); 3) открытость политической системы (то есть существующая структура политических возможностей); 4) уровень государственного контроля (способность осуществлять медиацию и ограничивать групповые интересы таким образом, чтобы не снижать эффективность процесса принятия решений).

Возможно ли применение аналогичного инструментария для исследования политизации в российском обществе? Представляется, что разворачивающиеся в современных российских реалиях процессы политизации и деполитизации принципиально (функционально и содержательно) отличаются от схожих процессов в странах Европы и Северной Америки. Эти отличия определяются спецификой институциональной среды российского социума, в частности незавершенностью институционального порядка, неполитическим характером власти, отсутствием у большинства граждан представлений о политике как о свободной и конкурентной сфере производства альтернатив общественного развития. Таким образом, политизацию в российском контексте следует рассматривать как один из механизмов конституирования политического пространства (изначально отсутствующего или не полностью сформированного) и, следовательно, как условие возникновения политики, а деполитизацию – как блокирование процессов формирования политического пространства и разворачивания политики. Соответственно, для изучения политизации и деполитизации в нашей стране требуются иные инструменты, нежели для изучения этих процессов, протекающих в государствах с давно сложившимся и относительно устойчивым политическим порядком.

Мы рассматриваем политизацию, следуя логике К. Хея, как процесс расширения возможностей влияния граждан на принятие решений по вопросам, касающимся их социального существования[110]110
  Hay C. Why We Hate Politics. Cambridge: Polity Press, 2007.


[Закрыть]. Необходимым «отправным пунктом» этого процесса является осознание гражданином того, что та или иная социальная проблема не относится к «сфере неизбежного», то есть принципиально не поддающегося воздействию самого гражданина. Следующим этапом должно стать осознание проблемы как имеющей политический характер, то есть 1) релевантной не только интересам отдельного человека, но и общественным интересам (другими словами, имеющей отношение к общему благу), 2) являющейся предметом выбора, 3) имеющей потенциал формирования размежеваний. Эти трансформации в сознании гражданина должны сопровождаться поиском способов политического решения проблемы, соответственно, возникает вопрос о функциональности существующей институциональной среды – в какой степени она позволяет гражданину непосредственно или опосредованно участвовать в решении проблемы, начиная с ее публичного обсуждения и предложения альтернативных способов решения и заканчивая осуществлением контроля над реализацией принятого решения. Таким образом, процесс политизации тесно связан с формированием политической вовлеченности – и когнитивно-эмоциональных, и деятельностных ее компонентов, с освоением и воспроизводством политических практик.

Сложившаяся в России институциональная структура и доминирующий дискурс не только не стимулируют политическую вовлеченность, но систематически блокируют ее. Мы можем наблюдать сочетание целенаправленной и спонтанной деполитизации: с одной стороны, власти рассматривают любую активность как потенциальную угрозу стабильности режима и стремятся канализировать ее в некую «общественно-полезную» деятельность, а с другой – сами активисты всячески дистанцируются от политики, предпочитая обозначать свои действия как «общественную» или «гражданскую» активность. Возможно ли обнаружить в российском социуме какие-либо контртенденции или по крайней мере предпосылки для разворачивания процессов политизации?

Анализ результатов проведенного ОСПИ массового репрезентативного опроса позволил выявить представления российских граждан о состоянии политической сферы, о своем месте в ней, о своих гражданских правах и обязанностях и возможностях их реализации в рамках существующей институциональной среды. Отметим, что для целей данного анализа мы не использовали информацию об актуальной активности респондентов, поскольку, как уже было отмечено выше, данные о таких формах активности, как голосование на выборах и членство в официально зарегистрированных партиях, не позволяют делать выводы о том, насколько политизированы (или деполитизированы) российские граждане, а доля тех, кто осваивает какие-либо другие формы активности, остается крайне низкой (наиболее распространенной формой активности остаются разговоры о политике – 56 % респондентов опроса ОСПИ-2020 обсуждали политику с друзьями в последние 12 месяцев). Основное внимание было сфокусировано нами на когнитивных и мотивационных компонентах политической вовлеченности.

В целом интерес россиян к политике не слишком высок: только 6 % респондентов заявляют, что «очень интересуются» политикой (для сравнения, среди участников опроса, проведенного ОСПИ в 2014 г., таких было 17 %), 33 % «интересуются в некоторой степени» (46 % в 2014 г.), 40 % «мало интересуются» (26 % в 2014 г.) и 20 % «совсем не интересуются» (9 % в 2014 г.). Почти половина респондентов – 48 % – заявили, что у них нет политических взглядов, и лишь 17 % – что политические взгляды у них есть (при 35 % затруднившихся с ответом).

В представлениях респондентов о роли граждан в политике обнаруживается ряд противоречий, которые можно трактовать как проявления несоответствия между нормативными образами «настоящих» политики и гражданина, с одной стороны, и реальным состоянием политической сферы в современной России – с другой. Так, большинство респондентов считают наличие собственной позиции по общественным и политическим вопросам и политическую активность необходимыми качествами гражданина (65 и 57 % соответственно). Эти качества, а также интерес к событиям в обществе и сотрудничество с другими гражданами, являются признаками так называемого «нормативно-активного» гражданина – одной из трех бытующих в сознании россиян моделей гражданственности, которые нам позволил реконструировать анализ представлений опроса ОСПИ-2020 (см. табл. 1 и рис. 9).

Таблица 1. Существуют разные представления о гражданине. Какие качества необходимы гражданину, а какие не нужны? (факторный анализ)

По мнению 66 % опрошенных, граждане должны принимать решения о целях и задачах развития страны, 49 % полагают, что участие граждан в политике помогает принятию властью результативных решений. Но при этом подавляющее большинство респондентов -77 % – считают политику «делом немногих». Также большинство опрошенных не уверены в своих способностях участвовать в политике, таких 64 % (совокупная доля респондентов, выбравших варианты ответа «совсем не уверен» и «уверенности мало»), а более или менее уверены в своих способностях только 26 % (выбравшие варианты ответа «некоторая уверенность есть», «во многом уверен» и «полностью уверен»). Другими словами, респонденты признаются в своей неготовности к исполнению роли нормативно-активного гражданина.

Рис. 9. Качества гражданина

Респонденты не слишком оптимистичны и в оценке возможностей, которые предоставляет им существующая институциональная среда: так, в ответах на вопросы о том, стало ли у них больше или меньше возможностей влиять на события, происходящие в обществе, и выражать и отстаивать свои интересы, среднее по шкале от «1» – стало меньше до «5» – стало больше составило 2,5 и 2,8 баллов соответственно.

24 % респондентов считают, что за последние годы у них стало меньше прав, и только 6 % – что прав у них стало больше. Из политических прав, по мнению респондентов, наименее защищенными сегодня являются право на участие в управлении государством и право контролировать власть – соответственно 2,3 и 2,2 балла по шкале от «1» – совершенно не защищены до «5» – защищены максимально. 63 % респондентов считают, что не могут рассчитывать на равную защиту со стороны закона в отношениях с государством (противоположной точки зрения придерживаются 18 %). По-видимому, не случайно в перечне причин неучастия россиян в политике первую строчку стабильно занимает вариант «Это бесполезно, от таких, как я, ничего не зависит» – его выбрали 32 % участников опроса (см. рис. 10).

Показательно также, что половина тех респондентов, которые в политике участвуют или участвовали, с определением причин участия затруднились.

Рис. 10. Причины неучастия в политике (ОСПИ-2018-2020)

Рис. 11. Самооценка политической активности (ОСПИ-2018-2020)

В целом лишь 6 % опрошенных отнесли себя к политическим активистам, 43 % предпочитают за политикой наблюдать, а 42 % заявили, что никак не связаны с политикой. Эти показатели остаются стабильными на протяжении последних трех лет (см. рис. 11).

«Наблюдатели» политики могут быть «резервом» политизации, поэтому когнитивные и мотивационные характеристики именно этой группы респондентов представляют особый интерес, так же как и выявление условий, при которых граждане могут перейти от пассивного наблюдения за политикой к активным действиям. Выработка дополнительных критериев оценки уровня политизации российских граждан и дальнейший анализ этого процесса (как и процесса деполитизации) может способствовать прогнозированию динамики политической вовлеченности россиян, и, следовательно, пониманию перспектив формирования и развития новых политических практик.