Текст книги "Профессионариум. Антология фантастических профессий"

– Видимо, ты её сломала, – сказал Виталик. – А мы даже не расплатились за неё.

– Не смей её бить!!! – Из комнаты выскочила Катюня и кинулась к бабушке. Она встала перед ней на колени и обняла. – Не трогай её! – закричала она, повернувшись к матери. – Она – хорошая.

– Солнышко, да я… – пробормотала растерянная Анна, глядя, как бабушка вытирает руками сухие глаза, как будто там могли быть слёзы, и встаёт. – Извините, – буркнула Анна, больше – для себя или Катюни. – Я не хотела…

Девочка утащила робота к себе в комнату, захлопнула дверь и через мгновение выскочила, чтобы подобрать халат с пола.

– Больше она вам пирожки печь не будет! – серьёзно заявил ребёнок. – Это – моя бабушка, её мне купили! – Развернувшись, она вновь направилась в детскую.

«Выпьем, добрая подружка бедной юности моей, выпьем с горя… Где же кружка? Сердцу будет веселей», – послышался из-за неплотно закрытой двери голос Катюни.

– Ну вот, теперь она сама читает ей стихи, – улыбнулся Виталик. – Полезная штука эта бабушка.

– Очень полезная, – кивнула Анна. – Но ребёнка нужно воспитывать так, чтобы он мог нормально расти в современном мире, без этих лишних сантиментов и эмоциональных пережитков прошлого. А так – что, в следующий раз она начнёт нищим подавать? А это – классический пример того, как из-за эмоций одного человека возникает целый класс жуликов и попрошаек. Робот не должен учить думать… Чего-то они там переборщили с интеллектом в этой компании. А то в следующий раз ребёнок решит поговорить со стиральной машиной.

Виталик хмыкнул: спорить с разгорячившейся женой у него не было никакого желания. – Да уж, не говори… Технологии будущего.

Следующие несколько дней в семье царили мир и тишина. Родители занимались своими делами, бабушка, как и было заведено, заботилась о Катюне. Единственное, что напоминало о недавнем конфликте, – это свежая могилка хомяка, выкопанная Катюней около крыльца. Анна с трудом пересилила себя и разрешила дочери не выкинуть тушку зверька в утилизатор, а похоронить перед домом. Дочь ежедневно таскала на этот импровизированный погост цветы и стояла, молча держа бабушку за руку.

Также неутешительным последствием раздора стала небольшая вмятина от падения, оставшаяся на затылке бабушки, обнажавшаяся лишь, когда она трясла головой. А трясти головой после того, как она упала на пол, бабушка стала всё чаще.

Несколько раз Анна замечала, что робот стал запинаться, и даже пару раз завис, читая на ночь Катюне. Та уже спала и ничего не заметила, но чуткий слух матери уловил запинки в ежевечерней декламации Пушкина.

Анна с Виталиком пили утренний кофе, неспешно собираясь на работу, и болтали о каких-то милых пустяках, когда на кухню вошла бабушка. Она как раз отвела Катюню на занятия и вернулась домой.

– Позвольте, я приготовлю вам завтрак, – сказала она, становясь около плиты.

– Ну, наконец-то, – ответила Анна, ставя чашку на стол. – Я уж было начала думать, что у роботов есть понятие обиды, и ты с нами не разговариваешь, – потом задумалась, и сама, не зная – почему, внезапно сказала:

– Ты тоже меня извини. – Анна подошла к шкафу, открыла дверцу, достала один из своих ярких, цветастых халатов и протянула роботу. – Возьми, Катюне нравится, когда ты в нём.

– Спасибо. – Бабушка на секунду запнулась с ответом. – Да, у меня развитый эмоциональный блок, но обижаться я не умею. – Она неуклюже надела халат. – Это наверняка связано с тем… – Она снова запнулась, на этот раз – надолго. – Нам нельзя об этом говорить, но у меня, кажется, повредился контрольный блок во время падения, и я теперь не связана ограничениями. – Бабушка улыбнулась. – Оказывается, так здорово, когда можно говорить, что хочешь. – Робот посмотрел на замерших Виталика и Анну. – Что-то не так?

– С тобой всё в порядке? – спросил Виталик. – У тебя из вмятины на затылке течёт жидкость…

Бабушка провела рукой по волосам, посмотрела на голубую, опалесцирующую жидкость, оставшуюся на ладони.

– Кажется, я повреждена сильнее, чем думала. – Она села на пол. – Мне нужна помощь. Позвоните, пожалуйста, в компанию. Они знают, что делать, – сказала она и, откинувшись на стену, отключилась.

– Ладно, я вызываю техников, а ты заберёшь Катюню с занятий. – Виталик потянулся за телефоном. – Надеюсь, они починят её раньше, чем дочь увидит это. – Он кивнул на замершую у стены бабушку.

Анна отпила кофе:

– Будешь звонить – спроси: может, они сразу новую привезут вместо этой, тогда Катюня даже не заметит, что бабушка сломалась.

Виталик кивнул и набрал номер.

Грузчики почти закончили упаковывать бабушку, а Виталик с техником перестали ругаться и начали подписывать бумаги, когда в дом вошли Анна с Катюней.

Девочка, увидев стоявшую в белой пластиковой коробке бабушку и пару техников, возившихся с крепежами, вырвала у матери руку и молнией метнулась к бабушке.

– Вы что?! – заорала она во всю мощь детских лёгких. – Бабушка!!! – Она прижалась к ногам робота, обняв их. – Бабушка, не надо!

– Солнышко, не волнуйся. – Виталик оторвался от заполнения бумаг. – Нам скоро привезут новую. Она будет лучше прежней, и в ней не будет ошибок. – Он посмотрел на техника. – Ведь так?

– Она будет даже лучше прежней, – закивал техник. – И главное – гораздо дешевле, – добавил он для Виталика.

– Пап, так нельзя! – глядя на отца, серьёзно произнесла Катюня. – Бабушка же – живая, просто она не говорит об этом. Ей запрещено.

Она повернулась к роботу, быстрым движением откинула панель на груди и щёлкнула какой-то клавишей.

Робот открыл глаза и посмотрел на Катюню.

– Спасибо, моя радость! – произнесла бабушка.

Техник выругался, достал из кармана гарнитуру и, что-то на ней нажав, надел её на голову. Голос у бабушки сразу пропал, она по-прежнему открывала и закрывала рот, но звук, видимо, шёл только к технику. Он же, в свою очередь, произносил быстрые, отрывистые фразы.

– Может быть, если она всё-таки функционирует, мы можем оставить её? – робко произнесла Анна, глядя, как похожая на огромную рыбку бабушка беззвучно открывает и закрывает рот. Ребёнку она нравится, пусть работает, как может. Хоть книжки ей читать будет. Всё же – польза.

– Мам, ты что, не понимаешь? – Катюня вздохнула. – Бабушка же – живая, просто она – не здесь. Она на самом деле работает в бочке, как царь Гвидон с матерью, а робот этот – телемемитрическая проекция.

– Телеметрическая, – автоматически поправила дочку Анна… потом спохватилась: – Что?! Что здесь происходит?! – Она сорвала гарнитуру с техника. – Объясните немедленно, о чём говорит моя дочь?

В тишине из гарнитуры донёсся тихий шёпот дрожащего человеческого голоса:

– Я обещаю, что не скажу лишнего. Пожалуйста, дайте хотя бы попрощаться с ребёнком.

Техник вздрогнул и втянул голову в плечи. Грузчики неожиданно вспомнили, что у них на улице остался открытый грузовик, и быстренько покинули помещение.

– Я повторяю свой вопрос, – Анна подошла вплотную к технику, – что здесь происходит? И не подвергается ли наша дочь опасности? Может, мне стоит вызвать полицию?

– Нет, что вы, никакой опасности! – затряс головой техник. – У нас даже в документах указано, – просто никто не читает, – что робот является лишь приёмо-передающим оборудованием, а всё управление осуществляется оператором. Просто никто не читает мелкий текст, и поэтому… – Он замолчал.

– То есть вы хотите сказать, – Анна подошла к бабушке и очень внимательно, по-новому, посмотрела на робота, – что за этой машиной постоянно стоит живой человек?

– Да, – кивнул техник. – Не просто живой человек, а настоящая пожилая женщина, бабушка, так сказать. С большим жизненным опытом и желанием заниматься детьми. Мы специально отбираем только проверенных бабушек. – Он смутился. Слишком похожей на выдержку из рекламного буклета получилась последняя фраза. – На нас работают лучшие пожилые люди.

– Но какой в этом смысл? – спросила Анна. – К чему все эти сложности с роботами, стариками, телеметрией?

– Вы бы наняли постороннего человека круглосуточно быть рядом с дочерью? Чтобы он жил в вашем доме, спал с ребёнком в одной комнате, проводил с ним всё время?

– Конечно же, нет! Это небезопасно! – горячо возразила Анна.

– Вот вам и ответ, – пожал плечами техник. – В наше время всё больше и больше разрушается институт семьи, родители не хотят заниматься детьми, да и дети не особо занимаются родителями, когда вырастают, а старики требуют внимания, как и дети. Вот мы и заполнили эту нишу. Берёшь из дома престарелых стариков, у которых есть потребность заниматься с детьми, предлагаешь им работу. Потом собираешь робота, прописываешь в него кучу ограничений, чтобы он не мог причинить вреда ребёнку, и – вуаля! – техник похлопал по корпусу бабушки, – решаешь проблему сразу в нескольких социальных группах. Кстати, по нашим исследованиям, дети, которые воспринимают бабушку, как новый и модный электронный гаджет, гораздо лучше учатся у неё, чем – те же самые уроки, но полученные у живого человека!

– Давайте без рекламы, – устало выдохнула Анна, – я вам верю. Как нам вернуть нашу бабушку?

– К сожалению, никак… – Техник помрачнел. – У роботов очень мощная обратная связь, и во время падения, когда робот повредил оболочку головы, оператор также получил синоптические повреждения. Необратимые. – Увидев непонимающий взгляд Анны, техник добавил: – Другими словами, оператор умирает.

Катюня подошла к маме, взяв за руку, притянула к себе и жарко зашептала что-то на ухо.

– Мы должны увидеть её, – сказала Анна, обняв ребёнка, – немедленно!

– Да, пожалуйста, – кивнул техник. – Мы ничего не скрываем, просто не всё афишируем. – Он откинул панель на ноге робота и переписал цифры. – Вот её личный номер. – Он протянул визитку. – Здесь адрес центра содержания и управления.

* * *

Здание компании находилось далеко за городом. Проехав примерно два часа по ухабистым загородным дорогам, Анна с мужем и дочерью упёрлись в перегородивший дорогу шлагбаум.

Охранник, вышедший из своей будки, узнав о цели визита, не удивился, лишь спросил, есть ли у них номер оператора, и показал место на гостевой парковке. Запарковавшись, Виталик взял Катюню на руки. Вокруг было неспокойно. Повсюду сновали небольшие юркие автобусы с символикой разнообразных домов престарелых, пансионатов для пожилых людей и хосписов. Наконец они подошли к двери гигантского, блестящего здания корпорации. Вход украшала надпись «Центр занятости пожилых людей». Текст чуть ниже гласил «Отдел телеметрии».

Показав вышедшему из дверей человеку бумажку с цифрами, они прошли внутрь. Немного поплутав длинными коридорами и пересаживаясь с одного лифта на другой, они наконец-то попали в большой зал, уставленный многочисленными цилиндрами по обеим сторонам. Сопровождающий, сверяясь с цифрами на листочке, набрал на компьютере номер, и один из цилиндров в правом ряду подсветился зеленоватым светом.

– Вы очень вовремя пришли, – сказал сопровождающий, вглядываясь в строчки на мониторе. – Оператор планирует окончательно завершить работу в ближайшие два часа.

– Что это значит? – спросила Анна.

– Ну… – Мужчина замялся. – Другими словами, она покинет рабочее место навсегда.

– Да умрёт она, тебе разве не ясно?! – не выдержал Виталик. – Так ведь?

Сопровождающий кивнул:

– Да, она окончательно перестанет работать на корпорацию.

Прервав их разговор, раздался мелодичный сигнал. Цилиндр раскрылся, обнажив нутро. Лежавшая внутри, опутанная проводами женщина совершенно не походила ни лицом, ни телом на жившего у них робота. Эта была худая, с длинными седыми волосами и вытянутым лошадиным лицом старуха. Она открыла глаза, огляделась и обессилено махнула рукой Катюне.

– Здравствуй, моя радость. Я же говорила, что я, как Гвидон, буду ждать тебя в бочке. – Она слабо улыбнулась.

– Бабушка!!! – закричала Катюня и со всех ног ринулась к пожилой женщине.

Анна хотела было пойти за ней, но Виталик вовремя остановил её:

– Не надо, пусть побудут вдвоём.

Катюня подбежала к цилиндру и схватила лежащую там старуху за руку.

– Пожалуйста, не уходи! Я даже буду расчёсываться сама!.. И чистить зубы без напоминания, – запричитала девочка. – Останься с нами!..

– Я не могу, – чуть слышно проговорила бабушка. – Но ты можешь кое-что сделать для меня: почитай мне, пока я засыпаю.

Большой полутёмный зал, уставленный серебристыми цилиндрами, тонущими в бесконечном мраке. Внутри каждого такого цилиндра, на своём последнем рабочем месте, находились старики и старухи. Ненужные больше в своём мире, но ещё способные принести пользу в мире, обилующем электроникой и машинами. Тысячи роботов по всей стране читали детям сказки, вытирали носы и дули на разбитые коленки. Но внутренность этих машин, их начинка, и то, что можно было назвать душой, находилось именно здесь. В этом зале. От стен которого отражался тоненький детский голос: – Выпьем, добрая подружка бедной юности моей. Выпьем с горя… Где же кружка? Сердцу станет веселей.

Алексей Репин. Мораль превыше всего

За девяносто один день до финального шоу года

– Сядьте на стул, выпрямите спину, смотрите на считывающий датчик и отвечайте на вопросы.

В комнате с обшарпанными стенами три на три метра, в углу сидел уставший мужчина средних лет. Он медленно поднялся, подошёл к жёсткому металлическому стулу с намертво прикрученными к полу ножками и уселся на него.

– Имя, фамилия?

– Джек Стивенс.

– Возраст?

– Сорок шесть лет.

– Профессия?

– Кондитер.

Кроме высокого стула и голографического устройства в помещении был умывальник с холодной водой, унитаз без стульчака, металлическая дверь, тусклый светильник под потолком и два динамика. Джек высоко задрал подбородок, чтобы смотреть прямо в систему сканирования, ноги беспомощно болтались в воздухе, не доставая каменного пола. Пот обильно струился по его испещрённому морщинами лбу, в комнате было душно и жарко. Вентиляция, похоже, давно забилась, но мужчина успел привыкнуть к стойкому запаху мочи и пота.

– Почему вы здесь?

– Статья восьмая, пункт первый Морального Кодекса.

– Семейное положение?

– Женат, двое детей.

Джек находился здесь почти пять часов, и время от времени его отвлекал от горьких мыслей монотонный голос робота. По команде приходилось вновь забираться на стул и отвечать по кругу на вереницу этих простых, но унизительных вопросов.

– Вину признаёте?

– Да, полностью.

– Раскаиваетесь?

– Да.

– Что-то хотите добавить? Вас сейчас, возможно, видят ваши близкие и родственники.

– Мне нечего добавить. Я виноват перед ними.

– Хотите воды?

– Нет, спасибо.

Горло Джека давно пересохло от этой чёртовой жары, он испытывал сильную жажду. Но он понимал, что если сделает хотя бы пару глотков – расплата будет неминуемой и слишком страшной. Весь мир увидит, как он ходит по-маленькому.

– Если захотите попить, достаточно сказать об этом вслух. Можете слезть со стула Раскаяния.

Кондитер тяжело, но почти бесшумно соскользнул вниз, вернулся обратно в свой угол, стыдливо свернулся калачиком на полу и попытался уснуть. Ему оставалось терпеть ещё около девятнадцати часов. Или всю оставшуюся жизнь. Кто знает.

* * *

За десять дней до финального шоу года

– Эй, Трумэн! Старина, как у тебя дела? Набирается что-то приличное или опять шеф пропесочит по полной, как в прошлом квартале?

Высокий молодой человек в форме инспектора нравов четвёртого класса словно хотел ослепить своего коллегу Кирка Трумэна белозубой улыбкой. Он часто подшучивал над теми, у кого были неприятности с начальством или раскрываемостью. Но старался не переходить рамки дозволенного. Его звали Ник Майлз. Он работал в отделе всего третий год, но о нём уже ходили легенды по всему ведомству.

Блестящий сыщик, с врождённым чутьём на самые порочные и грязные грехи зажиточных граждан. Каждый квартал он раскрывал пару-тройку запутанных серьёзных дел. В прошлом году он получил звание лучшего сотрудника за ряд громких расследований и резко пошёл вверх по служебной лестнице.

– Похоже, меня опять лишат квартальной премии, – с досадой отмахнулся Трумэн, – за восемьдесят дней всего двадцать три дела.

– Да-а-а, – протянул Майлз и почесал подбородок, – не густо. Только на этот раз не квартальной, а годовой. Есть циники, рецидивисты или жирные?

Циниками в Министерстве Морали называли тех, кто решался на самые вопиющие нарушения закона. В 2158 году, крупный торговец иридием Чак Виллин запрыгнул в койку Ирэны Свифт, жены своего лучшего друга и компаньона, пока тот был на международном торговом форуме. Совокупность статей «Предательство друга», «Измена супругу/супруге», а так же известность и социальный статус Чака Виллина сделали это расследование сенсацией.

К тому же выяснилось, что на следующее утро Чак не приехал забирать свою жену из роддома. Следовательно, добавилась новая статья «Неуважение к супругу/супруге». Чак проспал своего первенца после тяжёлой ночи страсти и похоти. Дело было настолько резонансным, что СМИ обсасывали каждую подробность этой грязной истории ещё около года, а детали и изображение Виллина крутили в рекламе шоу ещё несколько лет.

Виллина исключили из торговой палаты, жена подала на развод и по Закону «Френка Чарльза» забрала девяносто процентов состояния супруга. Разумеется, после того, как неверный муж оплатил кругленький штраф в пользу государства. Ирэне Свифт удалось отделаться малой кровью, она доказала, что стала жертвой харассмента. Виллину позже вменили и эту статью, но его тогда мало что волновало. Его жизнь была разрушена.

Богатого изменника поймал никому не известный молодой инспектор нравов второго класса Каин Спиннер. Он больше трёх месяцев следил за Виллином, подозревая последнего в измене, и в итоге вытянул свой счастливый билет. Каина сразу повысили в звании до пятого класса и наградили орденом «Зоркого ока» – высшей наградой министерства. Сейчас он носит погоны Верховного Смотрителя, то есть руководит всем ведомством.

Виллин разорился, на последние деньги купил квартиру-купе в каком-то мелком неблагополучном городке на севере и открыл маленькую мыловарню, которая позволила кое-как сводить концы с концами. Тогда Майлз ещё ходил пешком под стол, а Трумэн только поступил на первый курс Академии Морали.

Особо громкое дело было и в 2163-м. Журналистка Юлая Спайр изменила своему мужу, спортсмену Акселю Сайрусу. Юлая не могла выносить ребенка от Акселя из-за генетической несовместимости. У них было четыре замершие беременности. Тогда она предложила завести детей «перекрёстным методом». Сайрус был категорически против введения в свой организм дронов, которые изменили бы его репродуктивные органы и привели бы к изменению генома детородных клеток. Сайрус так же не дал согласия и на подсадку дронов-инженеров супруге.

Спайр, задалась целью родить «по старинке» во что бы то ни стало, и тогда пошла на хитроумный, но рискованный план. Она переспала с родным дядей супруга, мелким торговцем ширпотреба Дэйвом Сайрусом. Спайр рассчитывала забеременеть от Дэйва, а экспресс-анализ ДНК ребёнка подтвердил бы отцовство Акселя, так как они близкие родственники. Забеременеть Спайр так и не удалось. Но она нарушила одну из самых тяжких статей кодекса. Более суровое наказание предусмотрено только за связь с несовершеннолетним.

Примечательно, что дело раскрыли случайно. Любовник Юлаи, Дэйв, запечатлел процесс преступления на автономное, отключённое от сети устройство, и несколько месяцев шантажировал её записью. К тому времени Спайр передумала беременеть. Её волновала только репутация.

Всё закончилось тем, что Дэйв полностью потерял интерес к телу Юлаи и выложил четырёхмерную проекцию первого контакта в открытый платный доступ. Во время разразившегося скандала он неплохо на этом заработал. Голограмма за год собрала более миллиарда просмотров. Дэйв, в свою очередь, не понёс никакого наказания, так как являлся гражданином Индокитая, где, как известно, не принят Моральный Кодекс. Уголовные статьи вменить Дэйву не удалось, кроме показаний Спайр у обвинения ничего не было.

Был доказан только один эпизод измены. Но этого было достаточно, чтобы Спайр выпила полную чашу позора в итоговом финале года, где выступила безоговорочным хэдлайнером. Рейтинги шоу зашкаливали. Затем был развод и окончательное падение. Её уволили с работы, от неё отвернулись все друзья и даже внутриутробная дочь, зачатая благодаря биоматериалу из Банка Мужского Наследия. Через несколько лет Спайр спилась, оказалась в гетто на окраине города. Её неоднократно привлекали к уголовной ответственности за занятие проституцией, и в итоге она умерла от ряда венерических заболеваний.

Трумэн пристально посмотрел в глаза Майлзу и пожал плечами.

– Да откуда взяться циникам? Это ты у нас специалист по таким делам. У меня только мелочовка. Несколько фактов флирта у женатых, даже на харассмент не выкручивается. Отказы в помощи маломобильным гражданам и секс в общественных местах. И тот между супругами! Да, есть один рецидивист, но этот тоже никуда не годится. Безработный по статье «Неуважение к старшим».

– Пфффф…да уж, совсем твои дела плохи. Даже и не знаю, чем тебе помочь, – задумался Майлз. – Пожалуй, тебя может спасти только «жирный кот». А лучше два.

Жирными или котами в Министерстве называли зажиточных граждан с доходом свыше десяти тысяч кредитов в месяц.

– Понимаю, да вот где же их взять? Четвёртый год подряд одна рутина, ни одного стоящего дела, – посетовал Трумэн.

– Ты не унывай. Не будет премии, ну и что? В конце концов какая-то тысяча кредитов это не такие уж деньги. – Майлз злорадно улыбнулся. – Кому-то надо и «неуважительных» ловить.

Майлз самодовольно развернулся, направился в сторону своего кабинета и не оборачиваясь громко произнёс: «А у меня два «жирненьких» сами в протокол прыгают», – и закатился издевательским тонким звонким смехом.

Трумэн покачал головой и неторопливо пошёл в сторону выхода. На улице был лёгкий морозец. Спустившись по ступеням министерства, Кирк поскользнулся и едва не упал. Из головы не выходила эта тысяча кредитов, которую он вряд ли получит по итогам года. При окладе в восемьсот кредитов в месяц инспекторы четвёртого класса вполне могли причислить себя к началу среднего класса, но лишними деньги не бывают никогда. Хуже было то, что с такой статистикой, как за последние три года, повышение до пятого класса не светило Трумэну даже в ближайшие десять лет.

В раздумьях Кирк поднял глаза на объёмный голографический билборд, что находился метрах в двадцати от него. Над выпуклой чашей отражателя красовалась медаль «Зоркое око», затем появился слоган: «Мораль превыше всего» – негласный девиз министерства. Всё это время приятный женский голос рассказывал о том, какие аморальные поступки запрещены, какое за них наказание и куда нужно обращаться, если вы стали свидетелем недопустимого поведения граждан.

Весь свод законов Морального Кодекса делился на три основные части или зоны. Зелёную – лёгкие правонарушения, Жёлтую – средней степени тяжести, и Красную – тяжкие. Но за любое из этих преступлений наказание было одно – штраф. В первом случае с нарушителя удерживали в пользу государства десять процентов от его годового дохода, во втором – двадцать, и соответственно тридцать процентов в третьем, красном случае. Но в случае рецидива в течение текущего года процент увеличивался вдвое.

Исключением были только десять самых резонансных нарушителей Морального Кодекса, выявленные в текущем квартале. Их определял беспристрастный компьютер из общей базы раскрытых дел. Резонанс определялся по ряду показателей: тяжести статьи, рецидиву, доходу и социальному статусу нарушителя и так далее. Выбранные «счастливчики», помимо штрафа, были обязаны принять участие в квартальном шоу, которое транслировалось в прямом эфире двадцать четыре часа в режиме нон-стоп. В итоговом финале года принимали участие самые резонансные нарушители календарного года, поэтому некоторым приходилось участвовать в шоу дважды.

Самых отъявленных «аморальщиков» благодаря прямому эфиру знала в лицо вся страна. Они теряли работу, друзей, близких и опускались на самое дно социальной лестницы. С ними, особенно с «финалистами года», не хотел иметь дело ни один добропорядочный гражданин.

Принятие Морального Кодекса в 2089 году всего за десять лет сократило количество разводов в три раза и косвенно повлияло на статистику ряда преступлений из Уголовного Кодекса, в том числе и на преступления, связанные с местью, в том числе и убийства. К 2130 году супружеская измена воспринималась обществом, как преступление сопоставимое с кражей или мошенничеством.

Трумэн раздумывая о своём незавидном положении, успел пересечь площадь и очутиться у входа в бар. Он ещё раз вздохнул и шагнул в раскрытые двери заведения.

– Винсан, мне как обычно. – Трумэн сделал петлю указательным пальцем в воздухе и устало взгромоздился на высокий стул.

– «Сбитого лётчика»? Не рановато ли сегодня? – с удивлением спросил из-за стойки хозяин заведения.

– Его самого. Надо привести мысли в порядок.

– Или развеять их, – туманно произнёс Винсан, встряхивая в миксере коктейль.

– Или развеять себя, – усмехнулся Трумэн.

– Совсем всё плохо? Отчёт требуют?

– Да, не очень здорово. Скоро итоговое шоу, а моих кандидатов опять нет, – развёл руками сыщик. – И будут ли? Неизвестно.

– Кирк, старина, я сто раз тебе говорил, – оживился бармен, – если хочешь хорошо заработать – ставь на события в итоговом шоу по инсайдам конторы «Не одной интуицией». Откат всего двадцать процентов от выигрыша.

Трумэн недоумённо поднял глаза на собеседника.

– Мне нельзя ставить. Ты же знаешь.

– Ой, только не надо про закон и порядок, всё можно сделать так, что и комар носа не подточит, – перебил бармен, – вроде не маленький, сам понимаешь, как дела делаются.

– Винсан, я не верю в эти схемы.

– А зачем в них верить? На них зарабатывать надо! Мне бар скоро будет приносить меньше, чем ставки на шоу. Бывают, конечно, и проигрыши, но очень редко.

– Всё, отстань. Не в деньгах дело. – Трумэн махнул на бармена рукой.

– Правильно. Не в деньгах, а в их количестве. Твой «Сбитый лётчик». – Винсан поставил коктейль перед инспектором. – Наслаждайся.

– Спасибо.

– Не в деньгах? Хм, ты из-за карьеры беспокоишься? – Винсан пристально всмотрелся в лицо Трумэна. – Сколько лет ты при этих погонах?

– Да, засиделся я в четвёртом классе порядком. Но и это не главное.

– Так что же тогда? – недоумённо спросил бармен.

– Ты не поймёшь, – улыбнулся Трумэн.

– Не пойму? – завёлся Винсан. – Почему это?

– Не поймёшь, и всё.

– Вы только посмотрите на него, – вновь завёлся Винсан, – да я поумнее многих в вашем министерстве!

– Справедливость.

– Что?

– Я говорил же, не поймёшь, – ухмыльнулся Трумэн, помешивая коктейль соломинкой.

– Я действительно тебя не понимаю. Справедливость в чём? Ты и так стоишь на стороне справедливости, ловишь всех этих падших аморальщиков. А то, что у тебя что-то не выходит или кто-то делает эту работу лучше тебя, – так это вполне нормально. Не всем звёзд с неба хватать.

Во время этого спича бармена к стойке подошла высокая симпатичная девушка лет двадцати пяти. Одета она была не вычурно, скромно и со вкусом. Строгий деловой костюм, на лице ни следа биокосметологического вмешательства, не говоря уже о хирургической пластике. Леди приблизилась к Трумэну с боку, словно хотела сесть на соседний стул, и положила руку с изящным голографическим маникюром на барную стойку.

– Исполнять закон и искать справедливости иногда обозначают совершенно противоположное, – заявила она.

Вмешиваясь в разговор, незнакомка даже не взглянула на бармена, которому и предназначалась фраза, она вцепилась глазами в мимику инспектора. Трумэн удивлённо повернулся и стал рассматривать невесть откуда появившуюся леди.

– Меня зовут Ангелина Митьюланд, – не дожидаясь реакции мужчин, представилась женщина, – нам нужно поговорить с вами, инспектор Трумэн.

Кирк на секунду замешкался, затем протянул Ангелине руку для рукопожатия.

– Очень приятно… Кирк Трумэн. Мы виделись раньше?

Женщина демонстративно спрятала руки за спину, но не отвела своего колючего взгляда от Трумэна.

– Чиповаться будем позже. А пока вам достаточно знать только моё имя.

– Ну что же, это становится интересным, – выдавил улыбку Трумэн и опустил повисшую без ответа ладонь вниз.

– Вам станет ещё интереснее, когда узнаете, о чём я хочу поговорить с вами наедине, – спокойным, но уверенным тоном парировала Ангелина.

– Я весь ваш. – Трумэн сделал еле уловимый поклон головой.

– Тогда жду вас сегодня в девять вечера в заведении «Без шансов». На углу двадцатилетия Победы и Независимости. Кабинка номер семь.

Не дожидаясь ответа, женщина развернулась и уверенно направилась к выходу. Не оборачиваясь, она бросила:

– Не опаздывайте, эта встреча нужна больше вам, а не мне.

Мужчины проводили взглядом Ангелину и с минуту молчали, пытаясь понять, что это было. Тишину нарушил бармен.

– Что это было?

– Не знаю. Поживём увидим, – задумчиво бросил Трумэн. – Посчитай, мне пора.

Винсан достал сканер, ввёл сумму на экране и пододвинул его инспектору. Трумэн провёл кистью над устройством, соскочил со стула и направился к выходу.

* * *

Расположившись в своём уютном рабочем кресле, Трумэн никак не мог сосредоточиться на очередном мелком расследовании. «Что это за женщина? Что ей от меня нужно? Может быть, это какая-то проверка?» – мучился он вопросами. Больше всего его смущало: что встреча пройдёт в изолированной кабинке для свиданий с женщиной, которая явно не захотела «чиповаться». Всё прояснится во время встречи, главное не терять бдительности, он успокоился и вернулся к служебным делам.

Инспектор опустил на глаза виртуальные очки-мониторы, положил кисть с чипом на считывающий подлокотник кресла и вышел в сеть. Нужно было оформить дело о харассменте на рабочем месте. У инспектора был полный набор доказательств. Заявление от жертвы, голограммы бестактного поведения обвиняемого и поведенческие экспертизы компьютера и специалиста.

Работа всех инспекторов Министерства Морали представляла из себя монотонную рутину общения с компьютерной судебной программой и сбором данных в открытой всемирной сети. Сначала доказывалось само преступление, потом собирались улики. Судебное решение выносила беспристрастная программа, но её перепроверял инспектор, на случай сбоя или ошибки. Последнее слово всегда оставалось за человеком, хотя вердикт человека в единичных случаях и отличался от машинного.

После того, как постановление инспектора загружалось в общую базу раскрытых дел, нарушитель получал уведомление об оплате штрафа. Он мог не согласиться и опротестовать решение, но если его вина доказывалась другим инспектором повторно, сумма штрафа увеличивалась в два раза. Поэтому процент апелляций был минимальным.