Текст книги "Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография"

Подводя итоги, можно сказать: если понимать протоиндустриализацию как отдельную и относительно краткую стадию экономического развития конца XVIII – начала XIX века, возникающую между более ранней, «феодальной»[102]102
  О том, как историки критикуют саму концепцию феодализма, см.: Brown E. A. R. The Tyranny of a Construct: Feudalism and Historians of Medieval Europe // American Historical Review. № 4 (79). P. 1063–1088; Reynolds S. Fiefs and Vassals: The Medieval Evidence Reinterpreted. Oxford: Oxford University Press, 1994.


[Закрыть] стадией производства с ее крепостным сельским хозяйством и ремеслами и более поздней стадией полностью механизированной фабричной индустриализации, то протоиндустриализации в России не существовало. Текстильное производство в России нельзя назвать отсталым лишь на том основании, что британские производители тканей в целом опережали всех остальных. Британское превосходство существовало только в узком диапазоне применительно к некоторым типам шерстяных и хлопковых тканей, в производстве которых можно было успешно применять новейшие изобретения. Однако лен или шелк так перерабатывать было невозможно, а именно это сырье доминировало в российском текстильном производстве в изучаемый период. Не подходили британские технологии и для простейших форм переработки шерсти, наиболее востребованные в большей части мира в тот период.

Историю российской текстильной индустрии нужно писать и преподавать как процесс долгого, нелинейного и неоднородного развития. Специализированное производство тканей, которые пользовались большим спросом, находилось в руках как крестьян, так и городских рабочих (при этом последние также могли быть закрепощены). Технологические инновации, благодаря которым повышалась производительность и снижалась себестоимость ткани и, соответственно, конечной продукции, представляли собой череду медленных и постепенных улучшений. Каждый станок соответствовал определенному виду сырья и продукции, а его использование не приближало революцию в масштабе всей индустрии. Полная механизация подготовки, прядения, тканья и набивки хлопковой ткани стала возможна благодаря импорту станков из Великобритании, а частичная механизация шелкоткачества – благодаря импорту жаккардовых машин из Франции. Но все это не уничтожило менее механизированные, но также прибыльные производства шерстяных и льняных тканей, и уж тем более не затронуло ручную работу, которая вообще не включала ткачества: например, производство оренбургских пуховых платков, вязание перчаток, изготовление коклюшечных кружев или вышивок. Лен-сырец и льняные ткани оставались важной статьей российского экспорта прежде всего потому, что лен был местным сырьем, а шелк и хлопок надо было ввозить, а значит, производство в этих случаях оказывалось в прямой зависимости от перепадов спроса на мировом рынке. Шерстяное и льняное полотно производилось в основном для внутреннего рынка и широко расходилось по всей империи. Вместе с тем как минимум одно ручное текстильное производство – оренбургские пуховые платки – во второй половине XIX века приоритетно работало на экспорт. В этот же период производство набивных хлопковых тканей в Иваново было уже полностью индустриализировано[103]103
  Khmeleva G., Noble C. R. Gossamer Webs: The History and Techniques of Orenburg Lace Shawls; Русское кружево и русские кружевницы.


[Закрыть].

Крепостные крестьяне производили текстильную продукцию на продажу, если им нужно было платить оброк. Они также видели в этом путь к личному обогащению. В других случаях помещики принуждали своих крепостных работать на таком производстве. То, какие именно товары они производили, каким способом и с помощью каких приспособлений они работали, зависело от навыков жителей конкретного региона и от того, какие инструменты подходили для местных условий наилучшим образом. Учитывались и рынки сбыта: местный, региональный, в некоторых случаях – всероссийский или даже международный. Эти базовые условия крестьянского производства – называем ли мы его «ремесленным» или «мануфактурным» безотносительно размера здания, где оно велось, – оставались более или менее неизменными как минимум двести лет, до того, как освобождение крестьян создало новые условия для этой экономической системы. За освобождением последовала масштабная механизация производства во второй половине XIX века, не уничтожившая, как уже указывалось, мелкое ручное производство и мануфактуры, где работали на примитивных станках. Разнообразие производства не было связано исключительно с технологическими инновациями или импортом технологий. Большее значение имели различия в технических условиях выпуска той или иной продукции в конкретном регионе (вязаные шерстяные перчатки, тканые льняные покрывала, иконы, цветные деревянные ложки и пр.).

Будущие исследователи текстильного производства в России до внедрения советской индустриализации – а возможно, и включая этот период – должны внимательнее изучать выбранную ими отрасль и ее технологические особенности, а также и специфический региональный контекст ее развития, не ограничиваясь общим противопоставлением Черноземья и Нечерноземья. В этой статье предложено несколько терминов, которые могут помочь в такой конкретизации (параиндустрия, terroir) и классификации типов производства в России XIX века (поместное производство, ремесленное производство и производство, существующее при государственной поддержке). Исследователи должны, наконец, увидеть главное: многочисленные вопросы, связанные с историей экономического развития российских регионов XIX века, не могут быть просто сняты с повестки дня при помощи апелляций к категориям «отсталость» и «очевидность».

Часть 2. Региональная идентичность и социальные иерархии

Ольга Глаголева
Провинция как центр
Формирование локальной идентичности по материалам участия провинциального дворянства в кампании по созыву Уложенной комиссии 1767–1774 годов

В Манифесте от 14 декабря 1766 года об учреждении в Москве комиссии для сочинения проекта нового Уложения – коллегиального органа для обсуждения и утверждения новых российских законов – Екатерина II призывала свободных граждан России выбрать от себя в Уложенную комиссию депутатов и снабдить их наказами: «дабы лучше Нам узнать было можно нужды и чувствительные недостатки Нашего народа»[104]104
  ПСЗ. Первое собрание. Т. 17. № 12801. СПб., 1830. С. 1092.


[Закрыть]. При этом законодательница четко указывала, что следовало помещать в наказы и, соответственно, выносить на публичное обсуждение в Комиссии, а также представлять ко вниманию высших государственных органов власти и лично императрицы: «В представления о общих нуждах не вносить никаких партикулярных дел, кои всегда судебными местами разобраны быть должны… а внести только общественныя отягощения и нужды, в чем бы оныя ни состояли»[105]105
  Цитируемые в данной статье документы Уложенной комиссии 1767–1774 годов публикуются в изд.: Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. В 4 т. (под ред. О. Е. Глаголевой, И. Ширле). М.: Политическая энциклопедия, 2021 (Россия и Европа. Век за веком). Т. 3: Провинциальное дворянство второй половины XVIII века по материалам Уложенной комиссии 1767–1774 годов. Документы и материалы. С. 47.


[Закрыть]. Разграничение «нужд народа» на «партикулярные» и «общественные» требовало от населения страны владения понятиями частного и общего, индивидуального и общественного, локального и общегосударственного. Для непривычных к подобным упражнениям граждан выявление и формулирование «общественных отягощений и нужд» выдвигало на первый план необходимость осмысления и артикулирования общих интересов, как сословных, специфических для дворянства, купечества, однодворцев и др., так и «общественных» интересов более узких групп населения – горожан или представителей определенных профессий (например, канцеляристов, оружейников, солдат), жителей определенных регионов или этнических групп (прибалтийского дворянства и народов севера, казачества и жителей Сибири). При составлении наказов частные проблемы отдельных людей, при известной доле их обыденности, преобразовывались в проблемы общественного звучания, при этом особенности жизни в конкретном регионе формировали специфику выражаемых интересов, окрашивали постулированные «общественные нужды» в цвета местного колорита. Составление наказов депутатам Уложенной комиссии выдвигало местные проблемы, особенности локальных «жизненных миров» в центр публичного обсуждения, как в рамках локальных сообществ, так и на общегосударственном уровне.

Формирование региональной идентичности обычно относится историками к первой половине и даже к середине XIX века. Создание органов печати в провинции в 1830‐х годах рассматривается как свидетельство появления интереса к местной истории, нарождающегося осознания жителями определенного региона своей принадлежности к конкретной местности и объединения людей на региональном уровне, другими словами – зарождения региональной идентичности, не существовавшей до тех пор[106]106
  Smith-Peter S. Imagining Russian Regions: Civil Society and Subnational Identity in Nineteenth-Century Russia. Leiden: Brill, 2018. P. 63, 66, 96–134. Ту же идею Смит-Питер развивает в своем докладе: Смит-Питер С. Регионы и региональная перспектива в России: сравнительный аспект. Международная конференция «Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение». Международная лаборатория региональной истории России Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», 21–24 октября 2019 г. (https://www.youtube.com/watch?v=JlAKsJDWxUg&list=UUDxaokXxXZ-oWfvYPmjk3tg&index=25) (дата обращения: 10.06.2021).


[Закрыть]. Великие реформы 1860‐х, по мнению исследователей, не только трансформировали жизнь в провинции, но и «породили волну очарования» местной жизнью, стимулировали «рождение локального самосознания, наиболее связно артикулированного как „идея провинции“», что повлекло превращение провинции «из объекта наблюдений путешественников и ученых» в «субъект и творца собственной идентичности»[107]107
  Evtuhov C. Portrait of a Russian Province. Economy, Society, and Civilization in Nineteenth-Century Nizhnii Novgorod. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2001. P. 5, 11, 228, etc. (перевод мой. – Прим. авт.).


[Закрыть]. Мне представляется, что формулирование локальных интересов в момент составления наказов депутатам Уложенной комиссии 1767–1774 годов и обсуждение проблем империи и регионов на заседаниях Комиссии позволяет увидеть, что процесс формирования региональной идентичности начался на несколько десятилетий ранее – в шестидесятые годы XVIII столетия.

В настоящей статье представлены материалы, отражающие процесс складывания региональной идентичности, который нашел выражение в участии в кампании по созыву Уложенной комиссии дворянства трех центральных регионов России – Московской, Тульской и Орловской губерний[108]108
  Эти данные были накоплены в ходе реализации исследовательского проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII в.: по материалам Орловской, Тульской и Московской губерний» (Германский исторический институт в Москве, 2009–2015 гг. Научный руководитель проекта – О. Е. Глаголева). Материалы проекта представлены на одноименном сайте по адресу http://adelwiki.dhi-moskau.de/ (дата обращения: 10.06.2021). В ходе реализации проекта в базе данных были накоплены сведения о почти 10 тысячах дворян трех упомянутых регионов, созданы персональные страницы на почти 6 тысяч дворян, а также собраны данные о 2,5 тысячах дворянских имений и усадеб.


[Закрыть]. Сравнение дворянских сообществ двух типично «провинциальных» губерний и дворянства Московской губернии – региона второй российской столицы – помогает выявить региональные особенности культуры и быта провинциального дворянства, проанализировать формы социального взаимодействия дворян и специфику их интересов, а также особенности формирования локальной идентичности.

Процесс осознания дворянами себя частью локального сообщества совпал по времени с отменой обязательной службы (1762) и окончанием Семилетней войны (1756–1762). Перенос интереса дворянина со службы на свое имение, необходимость обустраивать жизнь «в деревне» и поднимать собственное хозяйство служили стимулом к налаживанию отношений с соседями, встраиванию конкретного человека в уездное и локальное дворянские сообщества. Законодательные инициативы первых лет правления Екатерины II – закон о казенных засеках (1764), начало Генерального межевания (1765) и созыв Уложенной комиссии (1766) – еще острее выдвинули вопросы локального свойства – о защите собственных земельных владений, выяснении отношений с соседями и выработке общих локальных интересов и потребностей – на первый план.

Региональное устройство России было принято за организационный принцип как созыва Уложенной комиссии, так и ее работы. Открытие Комиссии 30 июля 1767 года началось с торжественного шествия съехавшихся в Москву депутатов в Успенский собор Кремля для принятия присяги. Шествие состоялось согласно предписанному порядку: как было означено в «Обряде управления», составленном Екатериной II, «Наперед идет Генерал-Прокурор с жезлом, за ним Депутаты вышних правительств, сим следуют Правительства прочие, потом Губернии, так как следует: 1. Московская, 2. Киевская, 3. Санкт-Петербургская, 4. Новгородская, 5. Казанская, 6. Астраханская, 7. Сибирская, 8. Иркутская, 9. Смоленская, 10. Эстляндская, 11. Лифляндская, 12. Выборгская, 13. Нижегородская, 14. Малороссийская, 15. Слободская Украинская, 16. Воронежская, 17. Белгородская, 18. Архангелогородская, 19. Оренбургская, 20. Новороссийская…»[109]109
  ПСЗ. Первое собрание. Т. 18. № 12948. СПб., 1830. С. 183. Опубликован в день открытия Уложенной комиссии, 30 июля 1767 года.


[Закрыть] На начавшихся на следующий день заседаниях Комиссии в Грановитой палате депутаты должны были рассаживаться так же, «как кому досталось идти в первый день»[110]110
  Там же. С. 183.


[Закрыть].

Как видим, регионы имели свою, четко обозначенную иерархию, отражавшую традиционное расположение названий губерний в Большом титуле российского государя с некоторыми изменениями в соответствии с реалиями административного устройства второй половины XVIII века. Значимость губерний определялась как давностью их вхождения в состав Российской империи, так и важностью региона для существования страны. Уложенная комиссия стала первым в истории России публичным обсуждением проблем империи и регионов – особенностей и привилегий внутренних и пограничных регионов, проблем русификации и унификации при сохранении традиционных образа жизни и укладов различных народов. При этом региональные особенности звучали не только в официальном дискурсе власти (в Большом Наказе Екатерины II, законодательных установлениях, обсуждавшихся на заседаниях комиссии), но и, что важнее, в выступлениях депутатов, в презентации региональной специфики, общности и отличий различных регионов с точки зрения самих жителей различных регионов страны.

Следует отметить, что в момент кампании по созыву Уложенной комиссии 1767–1774 годов двух из трех рассматриваемых губерний не существовало: Тульская губерния была образована лишь в 1777 году, а Орловская – в 1778‐м. До этого одноименные провинции значились в составе Московской и Белгородской губерний соответственно. Последние, однако, не являлись объектом изучения: нами рассматривались регионы, ставшие указанными губерниями по реформе 1775 года, в составе уездов и территорий, традиционно относившиеся к Тульскому, Орловскому или Московскому краю[111]111
  Подробнее см.: Кондакова Л. М. Административно-территориальное устройство Орловского края (вторая половина XVIII – начало XIX века) // Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 1: Провинциальное дворянство второй половины XVIII века (Орловская и Тульская губернии). Словарь биографий. Часть 1 (А – В). С. 57–64; Кузнецова Е. И. Тульская губерния во второй половине XVIII века: социально-экономический обзор // Там же. С. 133–167.


[Закрыть]. Меняющиеся на протяжении XVIII века границы регионов и даже термины, характеризующие структурные особенности административного распределения территорий (дистрикт, уезд, провинция, губерния, наместничество), размывали четкость понимания их административной принадлежности. Одна и та же местность (село, деревня и т. д.) в указанный период времени могла принадлежать то к одному, то к другому уезду, провинции и даже губернии. На протяжении жизни одного поколения некоторые населенные пункты или земельные угодья могли относиться к разным административным центрам, о чем их хозяева или жители не всегда были осведомлены.

В силу указанных обстоятельств термины Московская, Тульская и Орловская губернии употреблялись нами как аналитические категории, не обязательно совпадавшие с административными единицами конкретного исторического периода, но позволявшие нам анализировать изменения, произошедшие в указанных регионах на протяжении второй половины XVIII века.

Изменчивость и текучесть административных границ накладывали отпечаток на восприятие региона его жителями и представителями власти. Например, существовавший в XVII веке в Тульской губернии Соловской уезд был упразднен губернской реформой Петра I и не упоминался в указе о территориальном разделении 1708 года. Его земли вошли в состав Епифанского и Крапивенского уездов Тульской провинции. Однако на протяжении всего XVIII века это название продолжало употребляться жителями данной местности, даже в официальных документах[112]112
  В 1715 году вдова А. Ф. Ивашкина и ее сын Иван заняли у управителя тульских железных заводов И. Т. Баташева 30 рублей в залог двух дворов в селе Кузнецово Соловского уезда. Дело разбиралось в Тульской провинциальной канцелярии по челобитной Баташева в 1724 году (ГАТО (Тула). Ф. 55. Оп. 1. Д. 840. Л. 1 – 4 об.); в 1783–1785 годах в Вотчинной коллегии разбиралось спорное дело о наследстве имения, оставшегося после стольника кн. С. И. Милославского «разных городов, в том числе в Соловском уезде». При утверждении имений за А. В. Зерновым в 1785 году перечисляются земли в «Соловском и Крапивенском» уездах (Там же. Ф. 819. Оп. 7. Д. 1415. Л. 18 – 20 об.). См. также: ГАТО (Тула). Ф. 55. Оп. 1. Д. 3604, 6646; Оп. 2. Д. 3497 и др.


[Закрыть]. Бывший в XVI–XVII веках пограничным регионом, в екатерининские времена Орловский край уже утратил свойства фронтира, но в нем продолжали жить воины «старых служб» – стрельцы, затинщики, пушкари, казаки, и их присутствие определяло представления о собственной жизни населявшего регион дворянства[113]113
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 3. С. 218, 551 и др.


[Закрыть]. Изменчивость границ сыграла свою роль и в кампании по созыву Уложенной комиссии.

Согласно Манифесту о созыве Уложенной комиссии, все жители страны, которым предписывалось выбрать депутатов в Комиссию, должны были собраться в центрах уездов, где они обладали собственностью. Для дворян право участвовать в дворянских выборах в конкретном уездном городе определялось наличием у них имений в данном уезде. Не имевшие возможности лично явиться на выборы должны были послать туда «отзывы» с объяснением причин неявки и предложением кандидата на должность депутата. Отзывы должны были представить также и женщины-помещицы, освобождавшиеся от личного участия в выборах. Собравшимся в уездном городе дворянам предписывалось сначала выбрать из присутствовавших предводителя, который затем должен был руководить выборами депутата, а также ведать в течение двух лет всеми делами дворян уезда. Под его же предводительством происходило обсуждение общих «отягощений и нужд», которые вносились в наказ. Для подписания составленного наказа дворяне вновь съезжались в уездный город, нередко спустя длительное время после выборов. Подписанный наказ вручался депутату, отправлявшемуся в Москву, в Сенат, где ему надлежало предъявить свои полномочия и наказ и принять участие в заседаниях Уложенной комиссии.

Оповещение населения о предстоящих выборах проводилось в местных церквах и на городских площадях. Кроме того, для распространения информации за пределами городов (в том числе среди дворян) из уездных воеводских канцелярий посылались нарочные, которым повелевалось объезжать подряд все поселения уезда, «не обходя ни единого жительства»[114]114
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 3. С. 514, 515.


[Закрыть]. Расписки об ознакомлении с Манифестом о созыве Уложенной комиссии и сроками выборов, взятые у сельских жителей, показывают, однако, что нарочные так и не добрались до целого ряда дворянских имений. Причины, которые могут объяснить этот факт, различны – возможная утрата некоторых тетрадей с расписками, начавшееся половодье, не позволившее нарочным выполнить задание полностью, и др.[115]115
  Подробнее см.: Акельев Е. В., Борисов В. Е., Глаголева О. Е. Дворянские выборы в Уложенную комиссию 1767–1774 годов в уездах Орловского и Тульского краев: Источниковедческий обзор документов // Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 1. С. 324–358.


[Закрыть] Однако в данном контексте важным представляется обстоятельство, обычно ускользающее от внимания исследователей, анализирующих причины неудовлетворительной, по их мнению, явки дворян на выборы и подписание наказов[116]116
  Веретенников В. И. К истории составления дворянских наказов в Екатерининскую комиссию 1767 года // Записки Харьковского Университета. 1911. Кн. 4. С. 9–12; Флоровский А. В. Состав законодательной комиссии 1767–1774 гг. Одесса: Тип. «Техник», 1915. С. 261–272; Dukes P. Catherine the Great and the Russian Nobility. A Study Based on Materials of Legislative Commission 1767. Cambridge: Cambridge University Press, 1967. P. 68–69.


[Закрыть]. Речь идет о все той же нечеткости границ уездов, которая могла помешать нарочным выполнить их задачу.

Именным указом Екатерины II Сенату от 11 октября 1764 года в административном делении государства были произведены изменения. Губернаторам повелевалось приписать уезды с количеством населения не более 10 тысяч к другим, соседним, таким образом, чтобы новые уезды включали в себя до 30 тысяч жителей[117]117
  ПСЗ. Первое собрание. Т. 1. № 12259. СПб., 1830. С. 926–932; Екатерина II. Законодательство Екатерины II (под ред. О. И. Чистякова, Т. Е. Новицкой). В 2 т. М.: Юридическая литература, 2000. Т. 1. С. 343–351.


[Закрыть]. Реорганизации подвергся, в частности, Каширский уезд Московской провинции: из него в Веневский уезд Тульской провинции передавались «11 сел, 19 деревень, вся [всего] мужеска полу душ 2675»[118]118
  ГАТО (Тула). Ф. 1334. Оп. 1. Д. 808. Л. 2 – 5 об.


[Закрыть]. Список менявших административную принадлежность населенных пунктов с указанием количества крестьян помещиков, владевших имениями в них, сохранился в делопроизводстве Веневской воеводской канцелярии[119]119
  Там же.


[Закрыть]. Документ не содержит даты, но составлялся, вероятно, вскоре после указа 1764 года[120]120
  В Ведомости упоминаются владельцы с рангами, которые они имели на период 3‐й ревизии: Антон Яковлевич Молчанов показан коллежским асессором, следующий ранг надворного советника он получил 13.08.1764; Андрей Федорович Марков показан прапорщиком, стал им 09.04.1763, 17.12.1766 вышел в отставку подпоручиком; Иван Алексеевич Максимов назван поручиком, но был подпоручиком в 1762 году, став капитаном 01.01.1764 (Там же. Л. 15, 14 об., 13 об. – 14).


[Закрыть]. Однако в 1767 году в отдельные населенные пункты, формально уже включенные в состав Веневского уезда, были посланы нарочные из Каширской воеводской канцелярии. Например, список переданных из Каширского в Веневский уезд поселений открывает запись о с. Дробине: «В селе Дробине премер моиора Алексея Гаврилова с(ы)на Кропотова 57 душ; порутчицы Елисаветы Никитиной дочери Озеровои 47. Итого в селе Дробине 104 [души мужского пола]»[121]121
  ГАТО (Тула). Ф. 1334. Оп. 1. Д. 808. Л. 2.


[Закрыть]. Село тем не менее посетили нарочные Каширской воеводской канцелярии, о чем была составлена следующая расписка: «1767 году февраля 24 дня Коширского уезду Растовского стану вотчены подпоручика Петра Петрова сына Озерова села Дробина староста ево Борис Дементиев, того же села вотчены моеора Алексея Гаврилова сына Кропотова староста ево Григорей Павлов… инструкцию и монефест читали и о том господам своим, где они жительства имеют, писать станим»[122]122
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 3. С. 264.


[Закрыть]. Оба владельца села Дробино, указанные в каширских расписках, прислали отзывы в Каширскую, а не в Веневскую воеводскую канцелярию, как следовало бы согласно реорганизации административной принадлежности их имений по указу 1764 года[123]123
  Там же. С. 309.


[Закрыть]. Получается, что реализация указа 1764 года не была завершена к 1767 году, и вряд ли нарочные, да и, пожалуй, сами помещики (и уж тем более их крестьяне), точно знали, к какому уезду относилось то или иное имение.

Административный принцип прохождения кампании по созыву Уложенной комиссии предполагал выражение «общественных отягощений и нужд», свойственных жителям конкретной административной единицы. Однако могли ли, скажем, дворяне Каширского уезда иметь общие «отягощения и нужды»? И могли ли они в принципе собраться вместе для определения общих интересов? Учитывая факт реструктуризации уезда по указу 1764 года, было бы неоправданно ожидать явки на выборы всех помещиков уезда, обладавших этим правом[124]124
  Здесь не анализируются процент явки дворян на выборы и подписание наказов и причины неявки. По мнению В. Е. Борисова, исследовавшего этот вопрос применительно к выборам в трех изучавшихся регионах, более трети всех имевших возможность принять участие в выборах (не учитывая бывших на действительной службе, живших в других регионах и т. п.) воспользовались этим правом, что составило относительно высокий процент по сравнению с явкой на дворянские выборы конца XVIII века (Борисов В. Е. Дворяне на выборах в Уложенную комиссию 1767–1774 годов: модели поведения и процесс составления наказов в уездах Московской, Орловской и Тульской губерний // Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 4: «Ревнуя ко общей всево Отечества ползе и спокойствию»: Провинциальное дворянство России по материалам Уложенной комиссии 1767–1774 годов (готовится к изданию).


[Закрыть]. Представители власти и сами помещики еще не усвоили новых реалий – первые, посетив имения, уже не принадлежавшие к уезду, вторые – послав отзывы в уездную канцелярию, к которой территория их имений больше не относилась.

Чтобы выработать «общественные отягощения и нужды», дворяне, собравшиеся в Каширу на выборы, должны были составлять некое сообщество или хотя бы какую-то группу, связанную общими интересами и общим образом жизни[125]125
  О концепциях «общества», «общины» и «сообщества» применительно к России XVIII века подробнее см.: Глаголева О. Е. Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века: Подходы и методы изучения // Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII в. (под ред. О. Глаголева и И. Ширле). М., 2012. С. 9–48.


[Закрыть]. Однако установленный сверху административный принцип не отражал реального ощущения принадлежности дворянина к конкретному сообществу. Кроме нечеткости административных границ, решающим фактором формирования локальных дворянских сообществ оказывались географические особенности местности. Так, известный мемуарист А. Т. Болотов, проживавший в своем родовом имении Дворяниново Каширского уезда и имевший обширный круг друзей и знакомых, не поехал в 1767 году на выборы в Каширу и даже не знал никого из дворян (за исключением одного – своего дальнего родственника), принявших участие в выборах и подписании каширского наказа[126]126
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 3. С. 322.


[Закрыть]. Вероятной причиной явилось расположение имения Болотова на самой западной окраине Каширского уезда, при том что Кашира находилась в северо-восточной части уезда, и туда съехались помещики имений, расположенных на небольшом расстоянии от уездного центра. Показательно также, что на выборы в Каширу не приехал ни один из помещиков, чьи имения располагались в северной части уезда, через реку Оку от уездного центра. А. Т. Болотов, не являясь частью локального дворянского сообщества, сложившегося вокруг Каширы, чувствовал свою принадлежность к сообществу дворян, живших с ним по соседству, но административно принадлежавших к Алексинскому уезду[127]127
  Куда перешло по новой реорганизации Каширского уезда в 1777 году и имение А. Т. Болотова (РГАДА. Ф. 383. Оп. 1. Д. 40).


[Закрыть]. Этот пример, как и множество ему подобных[128]128
  Подробнее см.: Глаголева О. Е. Локальные дворянские сообщества в русской провинции второй половины XVIII в. (Итоги проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII в.») // Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 4 (готовится к изданию).


[Закрыть], показывает, что коллективные интересы дворян и их «общественные нужды» не соответствовали формализованным административным границам, а проистекали из реалий их жизни.

Как нам удалось увидеть на примерах Орловской и Тульской губерний 1760–70‐х годов, локальные дворянские сообщества, формировавшиеся в ходе кампании 1767 года, возникали благодаря неформальной социальной коммуникации дворян, связанных родственными, соседскими, служебными, экономическими, культурными и прочими связями, в которых на первый план выходили общность интересов и личные предпочтения. Этим локальные сообщества 1760–70‐х годов заметно отличались от уездного или губернского дворянского общества конца XVIII – начала XIX века: согласно Жалованной грамоте дворянству 1785 года быть причисленными к уездному или губернскому дворянскому обществу могли лишь дворяне, имевшие юридическое право быть записанными в дворянскую родословную книгу губернии, на территории которой находилась их собственность. После 1785 года принадлежность к дворянскому обществу определялась не общностью интересов, а жесткими формальными требованиями, являясь показателем узаконенного статуса.

При наличии собственности в нескольких уездах участие в выборах депутата в Уложенную комиссию и подписание наказа в том или ином уезде для многих дворян было делом личного выбора. В значительной степени это зависело от их материального состояния и в целом от имущественной стратификации дворян на территории уезда. Так, Веневский уезд Тульской провинции представлял собой интересный образец того, как дворяне группировались в зависимости от благосостояния и места в локальной социальной иерархии. Согласно уже упоминавшемуся документу о передаче части населенных пунктов из Каширского в Веневский уезд, в трех станах последнего до передачи в него новых территорий имениями владели 258 дворян. Среди них 15 человек были представителями княжеских, а 5 – графских фамилий[129]129
  Подсчеты автора по материалам: ГАТО (Тула). Ф. 1334. Оп. 1. Д. 808. Л. 1 об., 9 – 26 об.


[Закрыть], и ни один из них не явился на выборы и не подписал наказа от дворян Веневского уезда.

Самой богатой помещицей уезда была статс-дама графиня В. А. Шереметева, урожденная княжна Черкасская. Лишь в одном Веневском уезде она, по данным третьей ревизии, имела 1844 души мужского и 1835 душ женского пола[130]130
  ГАТО (Тула). Ф. 382. Оп. 1. Д. 6. Л. 21 – 431 об.


[Закрыть]. Статс-дама скончалась в 1767 году, и ее веневские имения достались по наследству мужу, генерал-аншефу, обер-камергеру и сенатору графу П. Б. Шереметеву, одному из богатейших помещиков России[131]131
  Имел более 60 тысяч душ крестьян (Баранов П. И. Шереметев, Петр Борисович // Русский биографический словарь А. А. Половцова. Т. 23: Шебанов – Шютц. СПб.: Тип. Главного Упр. Уделов, 1911. С. 187–190).


[Закрыть]. Ни В. А. Шереметева, ни тем более ее муж, проживавшие в Петербурге, не прибыли на выборы в Венев и наказ от дворян Веневского уезда не подписали; сенатор принимал участие в выборах в столице, подписал наказ от жителей Петербурга, а также наказ от Сената[132]132
  Сборник РИО. Т. 43. СПб., 1885. С. 42; Т. 107. СПб., 1900. С. 227.


[Закрыть]. Имевший в Веневском уезде 498 душ мужского пола генерал-аншеф князь В. М. Долгоруков (Крымский) участвовал в дворянских выборах в Москве, подписал полномочие депутату и наказ от дворян Московского уезда, а также наказ жителей Москвы[133]133
  ГАТО (Тула). Ф. 382. Оп. 1. Д. 6. Л. 24; РГАДА. Ф. 400. Оп. 11. Д. 478. Л. 81; Сб. РИО. Т. 4. СПб., 1869. С. 19, 235; Т. 93. СПб., 1894. С. 134.


[Закрыть]. Лишь один из 30 помещиков Веневского уезда, единолично владевших там более чем 100 душ мужского пола, подписал веневский наказ[134]134
  Названный в ведомости артиллерии штык-юнкером Петр Ионович Темяшев, бывший в 1767 году подпоручиком артиллерии, владел в Веневском уезде 135 душами мужского пола. ГАТО (Тула). Ф. 1334. Оп. 1. Д. 808. Л. 10; Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 2: Провинциальное дворянство второй половины XVIII века (Орловская и Тульская губернии). Словарь биографий. Часть 2 (Г – Я). С. 442.


[Закрыть]. На выборы в Венев прибыли 8 дворян, из них 5 имели ранг капитана, один – поручика и два – сержанта; наказ подписали 14 человек, половину из которых также составляли капитаны, а самый высокий ранг был у надворного советника. У троих было менее 20 душ мужского пола не только в уезде, но и во всей Тульской провинции, остальные в среднем имели по 50 душ. Предводителем веневские дворяне выбрали самого обеспеченного из них, владельца 86 душ капитана А. И. Уварова[135]135
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 2. С. 461.


[Закрыть]. Как мы видим, в выборах и подписании наказа в Веневском уезде приняли участие лишь небогатые дворяне в низких рангах.

Депутата в Уложенную комиссию веневские дворяне выбрали заочно. При этом они постарались, чтобы их интересы представлял человек совершенно другого уровня: веневским депутатом стал генерал-поручик и сенатор князь А. С. Козловский. Помещик многих уездов, в том числе Веневского, Алексинского и Московского, в одной только Тульской провинции князь владел 328 душами. Сам же А. С. Козловский отправил во все уездные города сообщения о невозможности лично явиться на выборы и принял участие в выборах в Москве, подписав полномочие депутату, наказ от дворян Московского уезда, наказ от жителей Москвы, а также от Сената[136]136
  Там же. С. 160.


[Закрыть]. В целом помещики среднего и выше среднего достатка, имевшие поместья в Веневском и одновременно в Тульском уездах, предпочли подписать наказ в провинциальном центре[137]137
  Например, Грецов Степан Антипович (24 души мужского пола в Тульской провинции), Никитин Семен Михайлович (39 душ м. п.), Хрущов Дмитрий Михайлович (108 душ м. п.). Там же. С. 26, 290, 504.


[Закрыть]. Наиболее богатые помещики Веневского уезда участвовали в выборах в Москве[138]138
  Например, полковник Алексей Васильевич Исленьев (681 душа м. п. в Тульской провинции); действительный статский советник Федор Петрович Квашнин-Самарин (155 душ м. п.); полковник князь Петр Михайлович Волконский (170 душ м. п.); лейб-гвардии капитан-поручик Петр Егорович Пашков (157 душ м. п. в Тульской провинции, 1252 души м. п. в Центрально-Черноземном регионе России); лейб-гвардии поручик Николай Дмитриевич Пашков (455 душ м. п. в Тульской провинции) и др. (РГАДА. Ф. 248. Оп. 109. Д. 158. Л. 456, 474 об., 477, 481 об., 484; Черников С. В. Дворянские имения Центрально-Черноземного региона России. Рязань, 2003. С. 227).


[Закрыть].

Как показали наши исследования, большинство дворян трех изучаемых губерний стремилось, если позволяли средства, принять участие в выборах в более «престижном», по их мнению, собрании дворян – в провинциальном (а не уездном) центре или даже в Москве (при наличии собственности в древней столице). Таким образом, мы видим имущественную дифференциацию дворянства: помещики, имевшие имения в разных уездах, стремились присоединиться к сообществу дворян своего уровня или уровнем выше.

В то же время отдельные случаи ставят под сомнение тотальность таких центристских устремлений. Среди дворян, принявших участие в выборах в провинции, выделяется группа относительно состоятельных помещиков, не устремившихся в столицу, а отдавших предпочтение активной роли в своем уезде, где они могли рассчитывать быть избранными предводителями и депутатами или просто выразить свои собственные интересы через наказы и тем самым упрочить свое влияние там, где проходила их жизнь.

Среди подписавших наказ от дворянства Болховского уезда Орловской провинции мы видим четырех представителей рода Апухтиных, троих родных братьев – Григория, Николая и Петра – и их двоюродного брата Ивана Григорьевича. Все они – гвардейцы, небедные дворяне, а один из них – Иван – весьма состоятельный помещик (по 3‐й ревизии – 869 душ мужского пола). Кроме обширных владений в Болховском и других орловских уездах, Апухтины владели собственностью в Москве и Московском уезде, но ни один из них не поспешил в Москву на выборы: они предпочли заявить о своих нуждах в уездном наказе[139]139
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 1: Провинциальное дворянство второй половины XVIII века (Орловская и Тульская губернии). Словарь биографий. Часть 1 (А – В). С. 373–379.


[Закрыть]. Возможно, в их решении принять участие в выборах на региональном уровне не последнюю роль сыграло понимание факта, что в столице они окажутся среди людей гораздо более высокого социального статуса и материального положения, поэтому возможность влиять на ход выборов и изложение общественных нужд в наказе у них будет минимальной или ее вовсе не будет. В противоположность этому в своем уезде у них были все условия для благоприятного продвижения собственных интересов как на выборах, так и при составлении наказа.

Заметную роль в кампании по созыву Уложенной комиссии сыграла и семья Протасовых. Богатые и влиятельные помещики, Протасовы владели имениями в Московском, Тульском, Мценском, Болховском и других уездах, но предпочли принять участие в кампании на региональном уровне. Из восьми членов семьи лишь трое – сенатор Степан Федорович, генерал-майор Яков Яковлевич и президент Главного магистрата в Москве Григорий Григорьевич, находившиеся по долгу службы во второй российской столице, приняли участие в выборах и подписании наказов в Москве. Остальные Протасовы активно действовали в провинции. Сын сенатора, подполковник Муромского пехотного полка Петр Степанович Протасов, проживавший в Мценске, где был расквартирован его полк, хотя и имел дом в Москве и даже находился там в феврале – марте 1767 года (и, следовательно, имел не только право, но и возможность принять участие в выборах в столице), направился на выборы в Мценск. Первоначально мценское дворянство выбрало его своим предводителем, а его отца, сенатора Степана Федоровича, – заочно депутатом в Уложенную комиссию. Однако после неожиданной смерти сенатора 16 мая 1767 года мценское дворянство устроило перевыборы, вверив Петру Степановичу депутатские полномочия, а обязанности предводителя – его родственнику, капитан-лейтенанту флота И. Н. Протасову. Еще один член семьи, подпоручик С. И. Протасов, стал предводителем дворянства в Болховском уезде. Заняв выборные должности в двух уездах и в то же время имея родственников в высших государственных органах власти и ближайшем окружении императрицы (сенатор Степан Федорович был женат на А. Н. Орловой, двоюродной сестре фаворита Екатерины II), семейство Протасовых обеспечило себе влиятельное положение в регионе, где большинство из них проживало[140]140
  Культура и быт дворянства в провинциальной России XVIII века. Т. 2. С. 343–351.


[Закрыть].

Не менее примечательна и история семейства Хрущовых, среди представителей которой 6 человек участвовали в выборах и/или подписании наказа (5 – в Тульском уезде), а 14 (включая 6 женщин) прислали отзывы[141]141
  Там же. С. 503–516.


[Закрыть]. Показательно, что П. М. Хрущов, лейб-гвардии премьер-майор, помещик Московского (153 души мужского пола) и Тульского (386 душ мужского пола) уездов, в Москву послал отзыв о невозможности явиться, а участие в выборах принял в Туле[142]142
  Там же. С. 508–509.


[Закрыть]. В Москве он также имел влиятельных родственников – братья его жены, графы Михаил, Роман и Иван Илларионовичи Воронцовы, занимали крупнейшие должности в государстве (вице-канцлер и сенаторы), но Петр Михайлович решил присоединиться к собранию дворян Тульского уезда, где его семья владела значительными имениями и обладала серьезным влиянием.