Текст книги "Рождественские новеллы зарубежных классиков"
Автор книги: Коллектив авторов
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Сегодня дедушка почти ничего не ел весь день; я едва упросил его выпить несколько глотков кофе с крошечным кусочком хлеба. Я вижу, что он старается казаться спокойным, но он делает это ради меня. Боже, что будет с нами, если он заболеет!..
Мы не можем топить очаг без того, чтобы не задыхаться от дыма, а вместе с тем боимся открыть затворку, потому что не знаем, ушли ли волки. Дедушка все время жалуется, что задыхается или зябнет, ведь сосновые шишки дают очень мало тепла.
Сегодня я случайно нашел в углу кухни старую заржавленную железную трубу, которую употребляли в прошлом году для маленькой печки. Мне сейчас же пришло в голову, что эта находка может дать нам возможность топить очаг, не задыхаясь от дыма.
– А что, если мы вставим эту трубу в затворку, чтобы выпускать дым? – спросил я дедушку.
– Это было бы прекрасно, – ответил он, – если бы только ты сумел ее вставить. Ведь нужно сделать отверстие в затворке. Как ты устроишь это? Я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности ради того, чтобы доставить мне удобства.
Я молчал, потому что знал, что мне не удастся переубедить дедушку до тех пор, пока не придумаю такой план, с которым он согласится.
Просверлить отверстие, конечно, не трудно; доска затворки не толстая, и моих стареньких инструментов – пилы, ножа и буравчика – совершенно достаточно, чтобы с ней справиться. Все дело в том, как устроить, чтобы добраться до затворки и удержаться на этой высоте во время работы. У нас нашлась крепкая новая веревка, я привязал ее к верхушке шеста и устроил из нее две петли, в которые мог вставить ноги, как в стремя. Затем, обвязав себя вокруг пояса другим концом веревки, я привязал ее к кольцу затворки. Таким образом я мог держаться довольно долгое время на шесте вверху очага. План мой удался вполне, и через некоторое время труба была вставлена в просверленное отверстие затворки и укреплена большими гвоздями.
Гордый и радостный спустился я вниз и тотчас же затопил камин.
На работу ушло немало времени, но нужно принять во внимание неудобные условия и неумелость работника. Я, конечно, не стою той благодарности, которую выказал мне дедушка. Для меня уж достаточная награда видеть его сидящим у огня и греющим свои больные старые ноги. Да и самому приятно согреться, перед тем как лечь в постель.
Прослушав все, написанное мною, дедушка заставил меня написать под его диктовку следующее:
«Я не знаю, что предстоит нам в будущем, но я хочу, чтобы было известно, за что более всего благословляю я Бога в нашем печальном заключении.
Мой маленький внук слишком скромен, чтобы сознавать свои достоинства; и я не буду оскорблять его скромности неумеренной похвалой. Но я должен сказать, что поведение его наполняет мое сердце радостью, и я не могу не благодарить его за то, что он делает для своего старого деда. И даже не его должен благодарить я, а Бога, внушившего ему понятие об его обязанностях».
– Не мешает нам подумать о том, чтобы укрепить нашу маленькую крепость на случай неожиданного появления волков, – сказал дедушка, осматривая окно. – Оконная рама очень стара, и ее легко вышибить. Попробуем укрепить ее.
Я, конечно, с радостью принялся за работу.
Мы взяли две дубовые доски от наших старых яслей и наколотили их внизу и вверху окна. Теперь вышибить раму довольно трудно. Дверь у нас постоянно на толстой железной задвижке, и мы отворяем ее изредка, чтобы наполнить снегом бочку, когда кончается запас воды. Мы употребляем эту воду в нашем хозяйстве и находим, что она не хуже, чем ключевая.
Мы все бережем масло, и из-за этого я чуть не разбил большой глиняный кувшин с водой для питья. Он стоит у нас всегда в углу, на полу. Я пошел туда что-то искать и в темноте опрокинул его. Хорошо еще, что пол у нас не деревянный, а земляной, так что кувшин остался цел, и только пролилась вода.
– Вырой в углу ямку, – сказал дедушка, – и поставь в нее кувшин, тогда он не будет опрокидываться.
Я зажег лампу и взял заступ, но только что я начал копать, как дедушка внезапно остановил меня.
– Погоди-ка, – сказал он, беря у меня заступ и начиная рыть землю с величайшей осторожностью.
– Что вы ищете, дедушка? – спросил я.
– Видишь ли, я совершенно неожиданно вспомнил, что несколько лет тому назад закопал здесь несколько бутылок вина. Это была бы прекрасная находка. Нашел! Вот бутылка! А вот и другая и третья, они все подряд и лежат.
Дедушка отрыл целых пять бутылок вина. С каким удовольствием выпил он полстаканчика этого старого вина, уговаривая меня выпить тоже за счастливую находку.
– Вот мы с тобой и отпраздновали первый день зимы! – сказал он.
Я заботливо уложил бутылки, чтобы сохранить их, зная, как вино необходимо для моего старого деда. Это маленькое приключение оживило нас и придало нам бодрости. Мы долго сидели и разговаривали.
Дедушка дал мне урок астрономии, и, мне кажется, теперь я понимаю, как земля движется вокруг солнца, отчего день сменяется ночью, зима – весной, весна – летом, лето – осенью и осень опять зимой. Узнал я также, что земля наша круглая, как шар.
Я учил в географии, что обитатели гор мало похожи на других людей. «И неудивительно, – говорил мне дедушка, – что их образ жизни и нравы так отличаются от нравов жителей долин. Горцы большую часть года заключены в своих хижинах или бродят по горам со своими стадами, почти не встречаясь с людьми. Альпийский пастух в продолжение целого года видит меньше людей, чем мы, жители деревень, в продолжение одного месяца. Эта уединенная жизнь не может не отражаться на характере горцев. Они сосредоточенны и молчаливы; они привыкают справляться собственными силами с суровой природой».
Так рассказывал мне дедушка, а огонь пылающего очага освещал его длинную седую бороду, серую шапочку, опушенную мехом, и грубое, старое платье. Я смотрел на его лицо с кроткими серьезными глазами и доброй улыбкой, и мне казалось, что я вижу перед собой одного из тех святых, которым молятся у нас в долине. Я думал также о том, как он должен был страдать за меня и за отца, и при этой мысли глаза мои наполнялись слезами.
Но мы решили отвлекать друг друга от грустных мыслей, потому я скрывал свои слезы.
Дедушка показал мне еще несколько работ, которыми занимаются горцы в зимнее время. Как я завидую людям, которые могут скоротать зиму постоянной работой! Если бы, например, у меня были материалы и инструменты и если бы я умел вырезывать из дерева такие прелестные вещи, какие делают в Бернском Оберланде, или если бы я умел изготовлять часы, как часовщики в Шо-де-Фоне и в долинах швейцарских озер, как я был бы счастлив! Даже если бы я делал грубые деревянные бочки и ведра, как другие жители гор, и то я был бы доволен: работа облегчает самое тяжелое существование.
При свете лампы или огня на очаге я плету сиденья из соломы, но даже эту грубую работу приходится оставлять в то время, когда мы должны сидеть в темноте. Тогда мне остается только одно утешение – слушать рассказы дедушки и разговаривать с ним. Если бы этот могильный мрак сопровождался еще могильным молчанием – наше положение было бы ужасно!
Дедушка жалуется на боль и онемение членов. Каждое утро мы с ним ходим некоторое время взад и вперед по нашей темнице. Это необходимо для нас обоих. Дедушка при этом опирается на мое плечо.
Сегодня он разулся и протянул к огню ноги, и я заметил, что они сильно опухли. Он уверяет, что это бывало и раньше и что нечего беспокоиться.
Я постоянно напоминаю ему, что он должен выпивать несколько глотков вина для поддержания сил. Вообще, он, видимо, заботится о своем здоровье только для того, чтобы не беспокоить меня.
Боже, сохрани мне друга, может быть, единственного на земле!..
– Часть дня мы слепые, – сказал дедушка, – и потому нам нужно приучать себя работать, насколько возможно, ощупью. Попробуем плести из соломы в темноте, может быть, привыкнем.
Мы сделали первую попытку, и наша работа вышла довольно недурно. В другой раз, вероятно, выйдет еще лучше. Я хочу попробовать делать соломенные шляпы. Мне очень хотелось бы научиться этому мастерству, оно не трудно, я видел, как делали шляпы маленькие пастухи в горах.
Этот святой день мы посвятили молитве и разговорам о Спасителе. Я никогда не забуду мои беседы с дедушкой. Сегодня он так много и трогательно рассказывал мне о рождении Спасителя, Его земной жизни, страданиях и смерти. Он передал мне много проповедей, притч и бесед Его с учениками, полных божественной прелести. Я слушал его, и мне казалось, что я стою в нашем старом храме, кругом меня толпятся друзья и соседи, раздается церковное пение и звон колоколов.
О, как счастливы люди, которые могут соединяться для молитвы и расходиться для работы!
Если мне суждено когда-нибудь сойти с гор, то я скажу своим братьям и друзьям:
– Если бы вы пробыли, как я, столько времени в одиночестве, вы почувствовали бы, как вы любите всех людей и как неразумны поселяющие смуту и вражду между людьми. Вы осознали бы, что не хорошо быть человеку одному, и возлюбили бы ближнего своего, как самого себя.
Сегодня утром дедушка чувствовал себя нехорошо и не пил свою порцию молока. К счастью, это продолжалось недолго, скоро ему стало опять лучше.
Он очень терпеливо переносит свои страдания.
– Слушай, Луи, – сказал он мне, – я все время надеялся дожить до нашего освобождения. Это было мое единственное желание. Я передал бы тебя отцу и умер бы спокойно. Но, кажется, Богу угодно взять меня к себе раньше, и, может быть, тебе предстоит остаться одному в этой хижине. Не пугайся и не приходи в отчаяние. Что я теперь для тебя? Обуза, тяжести которой ты не замечаешь только потому, что любишь меня. Ты делаешь один все необходимое для нашей жизни. Я передал тебе некоторый опыт, которого тебе не хватало, и, мне кажется, моя обязанность исполнена. Будь мужествен, как я, и смотри смело в будущее, приготовляясь к разлуке, которая наступит, может быть, скорее, чем мы ожидаем. Впрочем, как знать: может быть, твои заботы обо мне и осторожность в пище еще поддержат мою жизнь и я увижу еще весну.
Я ничего не отвечал, слезы душили меня. Мы долго молчали, пока я не пришел в себя и не принялся плести в темноте свою солому.
Вечером дедушка опять не пил молока, и, видя, что его порция остается, он научил меня сделать из нее сыр.
– Видишь, – сказал он, улыбаясь, – оказывается, что я еще могу тебе пригодиться на что-нибудь.
За неимением сыворотки мы заквасили молоко уксусом. Затем я влил его в глиняную форму и поставил; завтра мы увидим, что из этого выйдет.
Со своей стороны я тоже придумал для дедушки кушанье, которому он очень обрадовался. Я вспомнил, как тетки делали для него, когда он был не совсем здоров, гренки из хлеба с вином. Жаль только, что у меня не было сахару, чтобы посыпать их. Вино у нас прекрасное, оно было собрано в урожайный год.
– Такое вино не стыдно подать к столу принца, – сказал дедушка. – Хоть бы мне удалось увидать первые почки винограда, – прибавил он.
Сыр вышел прекрасный. Я поставил его на стол и посыпал солью.
Он так аппетитен, что у меня текут слюнки, когда я смотрю на него. И все-таки как я был бы счастлив, если бы у нас не оставалось молока на сыр и дедушка выпивал бы всю свою порцию. Дедушка кушал сегодня только картофель, испеченный в золе, и немного хлеба с вином. Как он ни скрывает, я вижу, что он болен и силы его уходят.
Дедушка ложится теперь раньше и встает позднее. Он говорит, что согревается и отдыхает под одеялом и соломой. Он очень заботится о своем здоровье, но делает все это ради меня. Чему только не научился я от него за эти несколько недель! Я не узнаю себя: мысли и чувства ребенка отлетели от меня, я превращаюсь во взрослого с необыкновенной быстротой. День прошел без особенных событий. Я, по обыкновению, работал, и почти все время в темноте. Удивительно, как привыкли мои пальцы плести ощупью. Осязание развилось до такой степени, что я чувствую каждый узелок, каждую неправильность плетения. За тридцать дней заключения я научился большему, чем за всю мою жизнь на свободе.
В те дни, когда однообразие нашей тихой жизни ничем не нарушается, мысли мои вылетают из темницы, направляются в нашу деревню и останавливаются на моем дорогом отце. Но я не знаю, где он. Прежде всего я ищу его дома. Я вижу его печальным и одиноким, его глаза устремлены в горы, он думает о нас, он не потерял надежду нас видеть. Но кто скажет мне, что помешало ему прийти к нам на помощь? Я чувствую, что мы увидимся, но печальное предчувствие говорит мне, что день нашего свидания будет днем скорби для нас обоих.
Почему тебя нет с нами, отец?
Может быть, ты погиб, желая спасти свой скот?
В темноте, которая окружает меня так часто, я все прислушиваюсь к чему-то с суеверным ужасом. Мне кажется, я слышу голоса, мне делается страшно, и я с трудом возвращаюсь к действительности.
Несколько слов дедушки ободряют меня. Я терпеливо жду будущего и не оглядываюсь на прошедшее.
Приближается конец старого года. Сегодня нет занятий в школе, какая радость для моих товарищей! Так думал и я, когда жил в деревне, но теперь мысли мои очень изменились. Что бы я дал теперь, чтобы проводить каждое утро несколько часов в классе, который я считал прежде тюрьмой!
Я слышу звонок, призывающий нас по утрам в школу; мы входим в беспорядке, как попало, с книжками под мышкой; рассаживаемся; учитель встает, и мы вместе с ним читаем молитву, потом начинаем учиться.
В классе проносится сдержанный шепот: мы повторяем наши уроки. Все раскрывают свои тетрадки, шелест бумаги смешивается с шумом наших голосов; учитель останавливает нас, стуча по пюпитру большой буковой линейкой; мы переглядываемся и украдкой улыбаемся. Начинается диктовка; все приготовили перья, и они дружно забегали по бумаге. Затем идет урок арифметики, чтение и пение.
Так переходим мы от одной работы к другой; нас много, и мы не скучаем, но это не мешает нам с нетерпением поглядывать на деревянные часы. Маятник медлительно раскачивается в обе стороны, гири чуть заметно спускаются, и рассеянные ученики следят за ними. Наконец три часа прошли, настал час освобождения.
В одну минуту тишина и молчание сменяются радостными криками и шумным движением.
Все бегут, толпятся, толкают друг друга. Тут же у школы начинаются игры и нередко одновременно с ними ссоры и драки. Когда-то и я тоже принимал участие во всем этом. И теперь, в то время как я пишу, я снова переживаю минувшее, я весь ушел в воспоминания, я забываюсь…
– О чем ты опять вздыхаешь, бедный мой мальчик? – говорит дедушка. – Я посоветовал тебе писать не для того, чтобы ты расстраивал себя этими записками. Постарайся думать и писать о том, что может тебя ободрить. Помни, что тебе нужно запасаться твердостью, особенно на будущее время.
– Не хуже ли вам, дедушка? – спросил я.
– Нет, я только из осторожности хочу полежать. Я хочу сохранить силы, чтобы месяца через два или три мы бодро и весело могли спуститься с гор. Белянка побежит впереди нас. Как нам обрадуются!
– Не будут ждать, чтобы мы сами спустились с гор. Я вас уверяю, что за нами придут скорее, чем вы ожидаете.
– За нами придут? – повторил дедушка с серьезным видом и взял меня за руку. – А если бы вестник освобождения пришел позвать меня не в деревню, а на небо, что бы ты стал делать, Луи? Нужно это предвидеть и приготовиться. Я нисколько не сомневаюсь, что ты будешь прекрасной сиделкой и побережешь меня последние дни, но потом… у тебя будут еще обязанности… с моим телом. Исполнишь ли ты их?
Я прервал дедушкины слова рыданиями и умолял его не продолжать. Мы крепко обнялись, затем я записал этот тяжелый разговор и лег, чтобы забыться во сне.
Счастливый день! Дедушка сегодня чувствует себя бодрее, и у него появился аппетит. Он выпил свой кофе с молоком, кушал днем и выпил капельку вина.
Последний день года подходит к концу…
В прошлом году я провел этот день в семье. Накануне отец ездил в город и накупил нам подарков. Утром мы ходили с ним в церковь, а к обеду у нас собрались родственники. Мы пировали довольно долго, после обеда дети танцевали под песни. Если бы я мог знать тогда, где я буду встречать следующий Новый год и сколько мне придется пережить и перестрадать за это время! В жизни человека бывает столько неожиданностей, что он должен быть всегда наготове ко всему, как солдат в ожидании неприятеля.
Дедушка знал, что мне в этот день будет грустнее, чем обыкновенно, и потому старался развлечь меня. Он припоминал разные игры, загадки и шутки и все время оживленно разговаривал. Вечером мы устроили настоящий пир. Кроме печеного картофеля у нас был мой сыр, который очень удался, и гренки в вине.
Белянка тоже не была забыта: она получила свежее сено, двойную порцию соли и охапку чистой соломы.
Дедушка хочет приписать несколько слов в моем дневнике.
«Возможно, что я не увижу больше своих родных и не успею сообщить им мои последние желания. Не буду делать особенных распоряжений относительно моего имущества, но я хочу оставить кое-что на память моему милому внуку, Луи Лопра, в знак признательности за его заботы обо мне. И так как я не могу ничего подарить ему сегодня, в день Нового года, то прошу моих наследников передать ему от моего имени следующие вещи:
Мои часы с репетицией.
Мое ружье.
Мою Библию, которая принадлежала моему отцу.
И наконец, стальную печать с моими инициалами, которые одинаковы с инициалами моего внука.
Я уверен, что эти безделицы будут для него драгоценны, как знак памяти о человеке, с которым связывало его чувство привязанности и которого только смерть разлучила с ним.
Такова моя последняя воля.
В хижине Антизанд
1-го января 18…
Луи Лопра».
Дорогой дедушка, позвольте и мне на страницах моего дневника выразить вам мою глубочайшую признательность. Я чувствую, какое счастье, что вы были со мной в этом уединении. Мне не нужна награда за мою привязанность, но эти знаки вашего внимания я принимаю с благодарностью. Я желаю только одного в этот день Нового года: чтобы вы могли еще долго наслаждаться жизнью среди ваших близких и родных.
Давно уже мы не слышим никакого шума снаружи, необычайная тишина окружает нас. Мы заключаем из этого, что снегу выпало очень много и что наша хижина почти погребена под ним. Но наша железная труба еще свободна, дым проходит прекрасно. Сегодня через нее залетело к нам несколько хлопьев снега. Эти белые вестники зимы служат единственным сообщением между нами и внешним миром. Если бы наши часы остановились, мы потеряли бы всякое представление о времени. Единственно, по чему мы распознаем утро, это узенькая полоска света, проходящая к нам через трубу.
Зато мы не страдаем от холода в нашем молчаливом убежище. Мы думали сначала, что нам будет очень душно в хижине, но маленькое отверстие в трубе достаточно очищает воздух.
Когда мы зажигаем лампу и сидим у ярко горящего огня за нашими обыденными занятиями, мы даже забываем на время о нашем несчастии. Я уверен, что нам в такие минуты позавидовал бы любой из моих товарищей. Разве не мечтали мы часто о пустынном острове Робинзона? А ведь океан еще больше отделял Робинзона от людей, чем нас – снега. Он надеялся на какой-нибудь случайно заплывший корабль, а мы уверены, что рано или поздно снега в горах растают. До тех же пор Бог хранит нас здесь.
Вчера вечером я не брал пера в руки и даже не подумал о нем.
К сожалению, у меня было слишком много другого дела.
Утро прошло спокойно. Дедушка мало ел, но ни на что не жаловался. Вечером, после ужина, мы спокойно сидели у огня, как вдруг дедушка страшно побледнел, покачнулся и потом стал спускаться со стула на пол. Если бы я не поддержал его, он упал бы головой прямо на огонь.
Я вскрикнул от испуга, но тотчас же подхватил его и с невероятным усилием поднял и донес до нашей постели. Он был без сознания, голова и руки совершенно похолодели, вся кровь прилила к сердцу. Я вспомнил, что в таких случаях нужно спускать голову больного как можно ниже, чтобы кровь прилила к ней. Через минуту сознание вернулось.
– Где я? – спросил дедушка слабым голосом. – На постели? – прибавил он с изумлением.
– Конечно, – ответил я, – с вами сделался обморок, и я думал, что вы скорее придете в себя, если я перенесу вас на постель. И видите, я был прав, ведь вам лучше теперь?
– Перенес меня сюда! – с изумлением повторил дедушка. – Слава Богу! По мере того как мои силы уменьшаются, твои прибывают. – И он крепко обнял меня.
Я уговорил его выпить несколько капель вина, и это немного оживило его.
– Не огорчайся, – сказал он спокойно, – это произошло только вследствие того, что я вздумал поесть твоего сыра. Мне не следовало это делать – я знал, что мне вредно даже молоко. Но теперь все прошло, я чувствую себя гораздо лучше и, вероятно, скоро засну.
И действительно, он почти тотчас же уснул.
Я сидел около него, пока не убедился, что он спит крепко и спокойно.
Сегодня я все время был занят стиркой нашего белья. Дедушку я уговорил остаться в постели, а сам собрал все, что нужно было вымыть, приготовил, по его указаниям, щелок в деревянной лохани, выстирал все наши вещи и развесил их у огня для просушки. К вечеру я покончил с этой необходимой работой.
На ночь я предложил дедушке растереть его куском фланели, так как заметил, что он часто растирал руки и ноги и это ему несколько помогало. Тут только я увидал, насколько исхудало и ослабло его тело.
Я растирал его в продолжение целого часа, и он говорил, что ничто так не оживляет и не согревает кровь в членах, как такое растирание, заменяющее необходимое движение.
– Мне кажется, что ты возвращаешь мне жизнь, – говорил он. – Живительная теплота разливается по моим членам, и мне легко дышать.
Его слова придавали мне еще больше сил и усердия, но он начал беспокоиться, что я устану.
– Разве вы не видите, дедушка, – сказал я, – что и для меня это полезное упражнение? Пожалуйста, давайте мне почаще возможность так расправлять мои руки.
Теперь мой больной спокойно спит возле меня, а я пользуюсь тишиной и свободой, чтобы записать историю двух последних дней.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?