Текст книги "Пушкин и финансы"

Пушкин, скорее всего, понял, что Канкрин отнесся к нему достаточно благосклонно, и надеялся, что в дальнейшем может рассчитывать на его помощь. После того как утром 4 ноября 1836 г. Пушкин получил пасквиль об избрании его коадъютором и историографом ордена рогоносцев, вечером того же дня он посылает вызов Дантесу. По условиям ссуды Пушкину на издание «Истории Пугачева», обязательство возврата средств переходило наследникам[265]265
  ДБ II. С. 394–395.


[Закрыть], т. е. прежде всего – жене. В связи с этим он решил урегулировать свои отношения с казначейством и 6 ноября обратился с письмом к Канкрину. В этом письме он сообщал, что должен был казне 45 тыс. руб. (долг уменьшился, так как 5000 руб. жалованья Пушкина за прошедший с моменты выплаты ссуды год пошли в ее уплату), просил принять в уплату имение в Нижегородской губернии, «которое верно того стоит, а вероятно и более»[266]266
  Документ 35.


[Закрыть]

Это письмо ясно показывает, в каком состоянии находился Пушкин. Во-первых, он откровенно писал, что крестьян получил во владение от отца и не имел права продавать их до его смерти. Аргумент Пушкина о том, что «казна имеет право взыскивать, что ей следует, несмотря ни на какие частные распоряжения», выглядит странным – на самом деле он предлагал нарушить закон, возможно, не понимая этого. Во-вторых, непонятно, почему Пушкин решил, что Кистеневка «верно стоит» 45 тыс. руб. В то время действовало высочайше утвержденное 25 июня 1832 г. «Положение о порядке описи, оценки и публичной продажи имуществ», вступившее в силу с 1 января 1833 г.[267]267
  ПСЗ-2, № 5464.


[Закрыть] Согласно этому положению, оценка имения определялась в размере 10-летнего чистого дохода. Даже если считать, что доход от Кистеневки был равен оброку в сумме 3600 руб., то итоговая оценка была бы 36 тыс. руб., но никак не 45 тыс. руб. Более того, имение было обременено долгом в сумме около 39 тыс. руб. [268]268
  Может показаться, что этот актив имел отрицательную ценность. На самом деле при ставке банковского кредита в 5 % годовых оценка, проведенная в соответствии с современной теорией, была бы существенно больше десятилетнего дохода. Но определение настоящей цены Кистеневки, оценка позиций Пушкина и Павлищева в споре о цене Михайловского требуют отдельной публикации.


[Закрыть]

Что же толкнуло Пушкина на написание такого письма? Прежде всего, он хотел решить вопрос о задолженности казне и, в случае неблагоприятного исхода дуэли, уберечь жену от нищеты. Но в этом письме есть еще и личная просьба к Канкрину – поскольку «это дело весьма малозначуще», не говорить об этом предложении императору, так как государь, вероятно, приказал бы простить долг, а Пушкин был бы вынужден отказаться, что, в свою очередь, могло показаться «неприличием, напрасной хвастливостью и даже неблагодарностью»[269]269
  В письме жене в октябре 1834 г. Пушкин писал: «…я не хочу, чтоб могли меня подозревать в неблагодарности. Это хуже либерализма» (XIV, 180).


[Закрыть]. Вроде бы все логично, но трудно избавиться от ощущения, что в глубине души Пушкин все же надеялся на прощение долга.

Однако делать этот моральный выбор Пушкину не пришлось– Канкрин написал ему, что, со своей стороны, считает «….приобретения в казну помещичьих имений вообще неудобными», и что в данном случае необходимо «испрашивать Высочайшее повеление»[270]270
  Документ 36.


[Закрыть]. Естественно, на этом история с просьбой о погашении долга закончилась.

Дальнейшие события в жизни Пушкина известны – отсрочка дуэли, неожиданная информация о том, что Дантес влюблен в Екатерину Николаевну Гончарову, затем отмена дуэли, свадьба Дантеса и Екатерины, продолжение ухаживания Дантеса за женой Пушкина. Менее известны финансовые обстоятельства, связанные со свадьбой Дантеса, состоявшейся 10 января 1837 г. Д. Н. Гончаров, который был опекуном сестры, приехал к свадьбе из Москвы в Петербург и «дал Дантесу устное обещание выплачивать ежегодно сестре по 5000 руб. ассигнациями, причем 10000 руб. были выданы немедленно на приданое невесте»[271]271
  Нечаева В. Д. Дантес (по материалам Гончаровского архива) // Московский пушкинист. 1927. № 1. 1837–1927. Статьи и материалы под ред. М.Цявловского. М.: Никитинские субботники, 1927. С. 76.


[Закрыть]. Можно представить реакцию Пушкина, который не только не получил приданого, но в 1831 г. был вынужден сам дать будущей теще аналогичную сумму денег (11 000 руб.), якобы в долг[272]272
  Конечно, у Пушкина с самого начала не было иллюзий. 22 октября 1831 г. он писал Нащокину об А.Н.Гончарове: «Дедушка свинья; он выдает свою третью наложницу за муж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 – и ничего своей внучке не дает» (XIII, 237).


[Закрыть].

Один из последних документов, оставшихся от Пушкина, – записка Н. Н. Карадыкину, в которой говорилось: «Вы застали меня в расплох, без гроша денег. Виноват – сейчас еду по моим должникам сбирать недоимки, и коли удастся, явлюся к Вам»[273]273
  XVI, 220.


[Закрыть]. На записке не было даты, и издатели академического собрания сочинений Пушкина поставили датировку: «Декабрь 1836 – январь (до 26) 1837 г…». Трагическая дуэль состоялась 27 января, а 29 января Пушкин умер.

Долги Пушкина в 1837 г

Информация о долгах Пушкина на момент его смерти содержится в документах Опеки, учрежденной над детьми и имуществом Пушкина. Само по себе учреждение опеки над имуществом дворянина было стандартной практикой. Но в данном случае опекуны не следовали традиционной практике управления наследством умершего, а руководствовались запиской Николая I о милостях семейству Пушкина[274]274
  Документ 38.


[Закрыть]. В соответствии с этой запиской долги Пушкина должны были быть погашены за государственный счет. Архив опеки был опубликован в 1939 г.[275]275
  Архив опеки Пушкина / Ред. и коммент. П.С.Попова. Летописи Государственного литературного музея. Кн. 5. М.: Издательство Государственного литературного музея, 1939.


[Закрыть] Долг Пушкина казначейству был равен 43333 руб. 33 коп., долги частным лицам, как пишет П. С. Попов, составляли 95 655 руб.[276]276
  Там же. С. 2.


[Закрыть] Таким образом, общая величина задолженности считалась равной 138988 руб. 33 коп. Эта цифра с тех пор является канонической, однако она не бесспорна.

В издании Архива опеки долги Пушкина, оплаченные Опекой в 1837 г., представлены в виде таблицы[277]277
  Документ 39, первая таблица.


[Закрыть]. После таблицы помещен следующий комментарий составителя сборника П. С. Попова: «Следует оговорить две записи: под 15 мая за № 38 числятся „Выдано под расписку Натальи Николаевны Пушкиной на самонужнейшие расходы, не терпящие времени"; запись эта соответствует документу о задолженности прислуге, А. Н. Гончаровой, врачу Спасскому и проч. Что касается следующей записи (№ 39) под тем же числом („Выдано Наркизу Ивановичу г. Атрешкову"), то запись эта не отразилась на подсчете выплаты долгов и соответствующих оправдательных документов не имеет»[278]278
  Архив опеки Пушкина. С. 13.


[Закрыть]. Действительно, в итоговой ведомости сумма, выданная Атрешкову (Отрешкову), не учитывалась. Непонятно, зачем она вообще была включена в таблицу долгов, погашенных в 1837 г.

Общая сумма оплаченных долгов в приведенной таблицей равна 77508 руб. 92 коп. Но если вычесть сумму, выданную опекуну Атрешкову (2197 руб.), мы получим, что величина погашенных долгов составит 75 311 руб. 92 коп.

Однако это не окончательная сумма. В Архиве опеки после этой таблицы приведены документы о долгах Пушкина, причем иногда весьма значительных. Эти долги также были погашены Опекой, но, по неясным причинам, не вошли в единую таблицу, данные в которой заканчиваются февралем 1838 г. Долги, погашенные позднее, с марта 1838 г. по апрель 1839 г., собраны нами в дополнительную таблицу, в которой сумма погашенных долгов составляет 20 143 руб. 2 коп[279]279
  Документ 39, вторая таблица.


[Закрыть].

Если сложить эту величину с рассчитанной выше суммой в 75311 руб. 92 коп., то получим итоговую сумму в 95 454 руб. 94 коп. Эта цифра не совпадает с величиной в 95 655 руб., о которой писал Попов. Разница в 200 руб. не столь значительна, но все же интересно понять ее происхождение. В опубликованной книге «Архив опеки» сумма 95 655 руб. фигурирует только один раз – в предисловии Попова. Скорее всего, она взята из статьи Щеголева «Материальный быт Пушкина», вышедшей в 1929 г. (она включена в настоящее издание). По нашему мнению, либо у Щеголева (или Попова) была дополнительная информация о долгах, не вошедшая в изданную книгу, либо Щеголев при подсчете долгов Пушкина допустил эту небольшую неточность, а Попов фактически процитировал его.

Однако это не единственная неточность. В списке оплаченных долгов фигурирует погашение задолженности за квартиру в сумме 1150 руб. При этом из документов следует, что семья Пушкина занимала квартиру до 1 марта 1838 г. По контракту с княгиней С. Г. Волконской годовая плата составляла 4300 руб. в год, т. е. 1075 руб. за три месяца, или 358 руб. 33 коп. за месяц. В документах Опеки есть следующее подтверждение частичной оплаты: «Получено от Госпожи Пушкиной с 1-го сентября по 1-е декабря сего 1836-го года тысячу рублей ассигнациями»[280]280
  Архив опеки Пушкина. С. 126.


[Закрыть]. Это значит, что период оплаты составлял три месяца. Следовательно, счет в 1150 руб. включал оплату периода с 1 декабря по 1 марта в сумме 1075 руб. и 75 руб., недоплаченных Пушкиной за предыдущие три месяца.

Но Пушкин умер 29 января 1837 г., и включать оплату за февраль 1837 г. в сумму долгов Пушкина было бы неправильно. Поэтому сумму в 358 руб. 33 коп. необходимо вычесть из величины долгов Пушкина. Тогда общая величина частных долгов составит 95 096 руб. 61 коп.

Эта поправка, как и любое уточнение, имеет значение. Но есть и более важное обстоятельство. Когда один из заимодавцев Пушкина, ростовщик Шишкин, подал в Опеку ходатайство об оплате долгов Пушкина, он сначала указал сумму в 15 960 руб. Однако опекуны усомнились в том, что Пушкин получил от него в долг именно эту сумму. Разбирательство заняло определенное время, при этом выяснилось, что сумма долга меньше и равна 12500 руб., а часть залога, в частности вещи, принадлежавшие Александре Николаевне Гончаровой, оказалась утраченной. Поскольку сам Шишкин умер, опекуны продолжили переговоры с его вдовой. Вдова согласилась заключить с Опекой мировое соглашение, по которому она получала 10 тыс. руб.[281]281
  Там же. С. 143.


[Закрыть] и возвращала залог (в том числе серебряные вещи, принадлежавшие Соболевскому).

Однако к этому времени Опека уже «выделила» на погашение долга Шишкину 15960 руб., поэтому было принято решение компенсировать Александре Николаевне потерю ценных серебряных вещей и отдать ей 3460 руб. Отметим, что эта величина – разница между 15960 руб. и признанным долгом в 12500 руб., а не суммой, которая была выплачена жене Шишкина. Опека же при этом получила экономию в 2500 руб. Впрочем, 2500 руб. – это реальный долг Пушкина, деньги, которые были им получены. Поэтому они должны быть добавлены к общей сумме долга.

Естественный вопрос, возникающий при этом, – насколько вообще правомерно долги Александры Николаевны считать долгами Пушкина. Она получила от Опеки 2500 руб., которые вошли в выплату Наталье Николаевне в размере 5356 руб. (пункт 38 в первой таблице долгов) и 3460 руб. за вещи, итого 5960 руб. – сумма значительная. Но нужно учитывать, что в последние годы жизни Пушкина он, его жена и ее сестры, Александра и Екатерина, жили вместе. Поэтому заем, полученный под залог вещей Александры, и деньги, которые Наталья взяла у нее в долг, шли в общий семейный бюджет Пушкина.

Итак, сумма частного долга Пушкина должна быть уменьшена на 358 руб. и увеличена на 2500 руб. Таким образом, уточненная сумма долгов равна 97596 руб.

Заключение

Подведем итоги экономической деятельности Пушкина.

Доходы:

Как чиновника 30 350 руб.

Как литератора и издателя 260 000 руб.

Как помещика 27 700 руб.

–

Итого 318 050 руб.

Долги (на январь 1837 г.):

Казначейству 43 333 руб. 33 коп.

Московской сохранной казне 39 584 руб.

Частным лицам 97 596 руб.

–

Итого 180 513 руб. 46 коп.

Сумма убытка от игры в карты составила 69 000 руб. Отметим, что Опека не занималась долгом Пушкина Московской сохранной казне, возникшем при залоге 200 крестьян в 1831 г. Что стало с этой задолженностью, нам не известно.

Что из этого следует? Свое отношение к заработкам Пушкин сформулировал четко: «Я деньги мало люблю – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости»[282]282
  XV, 180.


[Закрыть]. В литературных произведениях у него встречаются тонкие экономические замечания. В «Истории села Горюхина» иронически описаны ошибки помещичьего управления. При обсуждении цены Михайловского он рассуждал весьма здраво и писал Павлищеву: «Оценка ваша в 64000 выгодна; но надобно знать, дадут ли столько. Я бы и дал, да денег не хватает, да кабы и были, то я капитал свой мог бы употребить выгоднее»[283]283
  XVI, 153–154.


[Закрыть]. Но в практической деятельности Пушкин не всегда был успешен. Сестра Ольга Сергеевна была права, когда писала о его управлении крестьянским имением: «Он очень порядочный и дела понимает, хотя и не деловой»[284]284
  Пушкин и его современники. Вып. XVII–XVIII. 1913. С. 193.


[Закрыть].

Если посмотреть на структуру доходов Пушкина, то как чиновник он заработал 9,5 % от общей суммы, как помещик – 8,7 %, а литературные доходы составили 81,8 %. На самом деле, в этом соотношении есть вполне понятная логика. Пушкин не считал службу своим призванием, в аграрных проблемах он не разбирался, к погашению задолженностей относился беспечно. Так, например, трудно понять, почему он ни разу сам не вносил в Сохранную казну платы по кредиту– в конце концов, 2400 руб. в год были для него не такими большими деньгами. Делом жизни Пушкина была литература. И в этой сфере он смог добиться хороших финансовых результатов. Конечно, прежде всего он был гениальным писателем, и публика была готова платить за его книги. Кроме того, определенную роль сыграло и умение Пушкина управлять продажами своих произведений. Он понимал этот бизнес и мог зарабатывать литературой[285]285
  В XX веке инвестор Уоррен Баффет неоднократно говорил, что инвестировать можно только в тот бизнес, который понятен. «Вы должны иметь смелость, чтобы сказать себе: „Я не буду заниматься тем, в чем ничего не понимаю"» (Баффет У. Назад в школу! Бесценные уроки великого бизнесмена и инвестора. М.: АСТ, 2010. С. 21).


[Закрыть].

Хотя Пушкин и получал хорошие доходы, его расходы были чрезмерно велики. Не будучи хорошим игроком в карты, он играл часто, делал большие ставки и в большинстве случаев проигрывал. Значительными были траты на семейную жизнь. Управлять расходами у Пушкина не получалось. Долги были значительными. Впрочем, это было характерно для многих дворян.

Итак, к самому Пушкину относится тот вывод, который он сделал в статье о Вольтере: «Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет, и что наконец независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы» <sup>[286]286
  XII, 81.


[Закрыть]</sup>.

Очерки материального быта Пушкина [287]287
  «Очерки материального быта Пушкина» представляют разделы первой главы нашей докторской диссертации «Проблемы историко-культурного контекста в научной биографии Пушкина», защищенной в 2010 г. в Томском государственном университете; в виде монографии была опубликована лишь вторая глава диссертации, посвященная проблемам отражения в творчестве поэта идеологии государственной и дворянско-оппозиционной (Березкина С. В. «Так некогда поэт…» (Проблемы научной биографии Пушкина). СПб., 2010). Первая глава диссертации писалась по результатам работы над двухтомным сводом «А.С.Пушкин. Документы к биографии» (Александр Сергеевич Пушкин. Документы к биографии: 1799–1829 / Вступ. ст., сост.: B. П. Старк; подгот. текста С. В. Березкиной, И. В. Васильевой и др., примеч. C. В.Березкиной, В.П.Старка. СПб.: Искусство-СПБ, 2007 (далее – ДБ I); Александр Сергеевич Пушкин. Документы к биографии: 1830–1837 / Сост. С. В. Березкиной, В. П. Старка; подгот. текста С. В. Березкиной, И. В. Васильевой и др.; примеч. С.В.Березкиной. СПб.: Пушкинский Дом, 2010 (далее – ДБ II), в котором было опубликовано и прокомментировано свыше 1200 биографических документов. Вдохновителем и зачинателем этого огромного труда был крупнейший биограф-пушкинист конца XX – начала XXI века Вадим Петрович Старк (1945–2014), светлой памяти которого и посвящает настоящую публикацию автор.


[Закрыть]
С. В. Березкина

Биография Пушкина изучается уже более полутора столетий и представляет собой разветвленную, основательно разработанную отрасль пушкиноведения. Важную сторону историко-культурного контекста научной биографии составляет область административно– и гражданско-правовых отношений. Наиболее продуктивный путь изучения этой области, на наш взгляд, связан с пересмотром архивно-ведомственных дел, проясняющим особенности функционирования различных учреждений и ведомств Российской империи в 1817–1837 гг. Многие из этих особенностей носят регионально-ведомственный или же кратковременный характер, поэтому слабо отражены в специальных работах по истории русского административного и гражданского права. Между тем подобная ведомственная специфика не только определяет течение целого ряда событий в жизни Пушкина, но и способствует пониманию особенностей его личности и поведения: например, история с заемными письмами, данными в пору несовершеннолетия, показывает способность Пушкина пойти на рискованный для кодекса дворянский чести шаг (раздел 1 настоящей статьи); залог имения в Опекунском совете, напротив, говорит о полном соответствии его поведения социальной дворянской норме (раздел 2); наконец, неудачные деловые начинания последних лет жизни указывают, что поэту были чужды нарождающиеся буржуазные отношения (разделы 3–4).

I. Заемные письма 1819–1820 гг

Е. А.Энгельгардт, директор Лицея с марта 1816 г., сделал в своих записях отметку о Пушкине-лицеисте:

Его высшая и конечная роль – блистать, и именно поэзией. Он основывает все на поэзии и с любовью занимается всем, что с этим непосредственно связано. Пушкину никогда не удастся дать своим стихам прочную основу, так как он боится всяких серьезных занятий, и его ум, не имея ни проницательности, ни глубины, совершенно поверхностный французский ум. <…> Его сердце холодно и пусто; в нем нет ни любви, ни религии; может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце. Нежные и юношеские чувствования унижены в нем воображением, оскверненным всеми эротическими произведениями французской литературы, которые он, когда поступал в Лицей, знал частию, а то и совершенно наизусть, как достойное приобретение первоначального воспитания[288]288
  Мейлах Б. С. Пушкин и его эпоха. М., 1958. С. 55–56.


[Закрыть].

Энгельгардт сохранил свое мнение о Пушкине, критично отозвавшись о нем в 1821 г. в записке, представленной министру народного просвещения в связи с необходимостью защиты Лицея.

Мнение Энгельгардта укрепилось вследствие того рассеянного образа жизни, который поэт начал вести по выходе из Лицея. По-видимому, сразу же проявилось пристрастие Пушкина к карточной игре. Г. Ф. Парчевский, посвятивший теме «карты в жизни Пушкина» ряд работ, указал, что первое упоминание о подобном эпизоде можно усмотреть в рассказе о посещении поэтом гадалки Кирхгоф, относящемся к 1819 г.; в подтверждение сделанного ею предсказания Пушкин через несколько дней получил по почте деньги, представлявшие собой карточный долг одного из его лицейских товарищей[289]289
  См.: Парчевский Г. Ф. «Налево ляжет ли валет?»: Пушкин и карты. Б. м., 1994. С. 9–12.


[Закрыть]. На Юге, а затем и в Михайловском Пушкин вспоминал карточную игру, которая велась в петербургском доме Н. В. Всеволожского. Проигранную ему рукопись своего первого стихотворного сборника Пушкин сумел выкупить только в 1825 г. Круг игроков, собиравшихся в доме Никиты Всеволожского, хорошо известен, однако Пушкин имел отношение и к другому кругу, в котором карточную игру вела вовсе не «золотая молодежь» Петербурга. Именно из этого круга вышло первое из заемных писем, которое было дано Пушкиным барону С. Р. Шиллингу под проигранные в карты деньги 20 ноября 1819 г.[290]290
  Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты / Подгот. и коммент. М. А. Цявловского, Л. Б. Модзалевского, Т. Г. Зенгер. М.; Л.: Academia, 1935. С. 797 (далее – Рукою Пушкина, 1935); Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М., 1997. Т. 17 (доп.): Рукою Пушкина: Выписки и записи разного содержания. Официальные документы. 2-е изд., перераб. С. 651 (далее – Рукою Пушкина, 1997).


[Закрыть] Письмо сохранилось в копии в составе дела Бессарабского областного правительства «По отношению Екатеринославского губернского правления о взыскании с коллежского секретаря Александра Пушкина должных дворовому человеку капитана фон Лоде Федору Росину 2000 р. ассигнациями денег»[291]291
  Данилов В. В. Документальные материалы об А.С.Пушкине: Краткое описание // Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома. М.; Л., 1956. Вып. 6. С. 90 (№ 860) (далее указываются только номера).


[Закрыть]. Дело это стало известно Л. С. Мацеевичу, который в 1878 г. сделал на его основе статью для «Русской старины»[292]292
  Мацеевич Л. С. Карточный должок А. С. Пушкина (К материалам для его биографии) // Русская старина. 1878. № 7. С. 501. Известно еще одно дело, связанное с долгом Пушкина Шиллингу и сохранившееся в бумагах Кишиневской градской полиции: «О взыскании с коллежского секретаря Александра Пушкина 2000 руб., должных дворовому человеку капитана фон Лоде Федору Росину» (Пушкинский Дом. Ф. 244. Оп. 1. № 1626. Л. 3–3 об. – копия заемного письма); документы дела напечатаны в: Смирнов И. А. Дело о Пушкине (1820). Одесса, 1899. Об этой публикации в научной литературе есть высказывания как о вторичной; в действительности же в ней представлены документы, отсутствующие в деле Бессарабского областного правительства.


[Закрыть]; еще раз заемное письмо было опубликовано и прокомментировано Л. Б. Модзалевским в 1935 г.[293]293
  Рукою Пушкина, 1935. С. 797–798.


[Закрыть] Оценочная характеристика отказа Пушкина от уплаты этого долга неуловимым образом (что называется, в подтексте) присутствует в статье Мацеевича, который прекрасно понимал его подоплеку (чего стоит только ироничное заглавие статьи: «Карточный должок А. С. Пушкина»); из комментария Модзалевского оценка эпизода исчезла, а между тем он имеет важный гражданско-правовой аспект, характеризующий жизнь русского общества пушкинской эпохи. Именно незнание судебно-правового контекста дела вокруг долга Пушкина 1819 г. привело к тому, что в книге Парчевского оно оценено как незавершенное[294]294
  См.: Парчевский Г. Ф. «Налево ляжет ли валет?» С. 18.


[Закрыть].

Проследим историю заемного письма по сохранившимся документам и публикациям. 3 декабря 1819 г. Шиллинг передал (т. е. продал за незначительную сумму) заемное письмо Пушкина Ф. М. Росину, дворовому человеку Е. К. фон Лоде. Обязательство заплатить Росину Пушкин дал 3 декабря 1819 г., о чем была сделана им запись на том же заемном письме: «Обязуюсь по сему векселю дворовому человеку Федору Михайлову сыну Росину сполна заплатить. Александр Сергеев сын Пушкин». Незадолго до истечения срока выплаты Пушкин, вынужденный покинуть Петербург, уехал на юг России. Между тем Федор Росин ровно в срок 21 мая 1820 г. предъявил долговое обязательство Пушкина нотариусу, который сделал в своей книге запись о неплатеже по нему. 7 июня 1820 г. Росин обратился в С.-Петербургский приказ общественного призрения с сообщением о готовности пожертвовать 200 рублей «на бедных» в случае получения всего долга с Пушкина[295]295
  Приказы общественного призрения обязаны были проявлять инициативу в привлечении благотворительных средств на содержание богоугодных заведений.


[Закрыть] (переписка по этому поводу с Приказом общественного призрения в печати не известна, дата обращения Росина обнаруживается в отношении сего Приказа к Бессарабскому областному правительству от 11 марта 1822 г.)[296]296
  ДБ I. С. 393–394.


[Закрыть]. 23 июня 1820 г. по просьбе Приказа общественного призрения (а эти учреждения находились в ведомстве Министерства внутренних дел) было дано предписание петербургского военного губернатора Екатеринославскому губернскому правлению о взыскании с Пушкина долга (дело, заведенное по этому поводу в Екатеринославле, также неизвестно); повторно о том же деле С.-Петербургский приказ обращался в Екатеринославль с отношением от 24 сентября 1820 г.

В деле по долгу Пушкина губернское правление в Екатеринославле возникло потому, что до лета 1820 г. именно этот город был местопребыванием И. Н. Инзова, главного попечителя и председателя Комитета попечения о колонистах южного края России. Получив повышение (с сохранением прежней должности) и став полномочным наместником Бессарабии, Инзов перебрался в Кишинев; там же оказался и причисленный к его канцелярии Пушкин.

11 ноября 1820 г. в канцелярии Бессарабского областного правительства было получено отношение Екатеринославского губернского правления от 28 октября следующего содержания:

Губернское правление, слушав сообщение Санкт-Петербургского Приказа общественного призрения, в коем изъяснено объявление капитана Егора фон Лоде дворового человека Федора Росина, при котором представляя подлинное заемное письмо, данное 1819 г. ноября 20 дня коллежским секретарем Александром Пушкиным барону Сергею Шиллингу в 2000 рублей и потом, по обоюдному между ними согласию, того же 1819 декабря 5 дня, право оного со стороны заимодавца барона Шиллинга передано ему – с подтвердительным обязательством помянутого должника Пушкина ему заплатить оную сумму; но поелику показанный Пушкин ему оных денег не заплатил и, по службе его в ведомстве Коллегии иностранных дел, командирован от своего начальства в Екатеринослав к г-ну генерал-лейтенанту Инзову, – он же, не имея ныне возможности сам к нему ехать для истребования от него лично упомянутых денег с надлежащими процентами, – [просит] принять законные меры; родовое же должника его г. Пушкина имение, находящееся в распоряжении родителя его, 5 класса и кавалера Сергея Пушкина, состоит 1-е Нижегородской губернии, Арзамасского уезда, на усадьбу Бальдино, 2-е Псковской губернии Опочского уезда, усадьба Михайлов; по взыскании же всей суммы предоставляет вычесть на Богоугодное заведение двести рублей, достальные затем выдать ему[297]297
  ДБ I. С. 352–353.


[Закрыть].

В отношении сообщалось, хотя и с искажением названий, о принадлежащих отцу и матери Пушкина имениях – нижегородском Болдине и псковском Михайловском. Именно опись одного из них, к которой должна была бы приступить полиция, признав правомочность взыскания Росина, позволяла выделить недвижимое имущество для покрытия долга. Одновременно с отношением губернского правления в Кишиневе было получено Инзовым и письмо екатеринославского гражданского губернатора, в котором он сообщал о предписании петербургского военного губернатора и просил уведомить его о предпринятых ответных мерах[298]298
  Смирнов И. А. Дело о Пушкине. С. 8.


[Закрыть].

15 декабря 1820 г. Бессарабским областным правительством было принято решение в связи с обращением Екатеринославского губернского правления: «Приказали о взыскании с находящегося при г. генерал-лейтенанте и кавалере Инзове коллежского секретаря Пушкина должные по заемному письму дворовому человеку Росину 2000 р. с указными процентами денег, по представлении таковых, или же о законных причинах неплатежа, буде он на опровержение сего иска таковие предъявит, его, Пушкина, отзыва в сие правительство, предписать кишиневской градской полиции указом с препровождением в копии заемного письма, с тем чтобы оная о последующем немедленно рапортовала правительству, о чем Екатеринославское губернское правление и С.-Петербургский приказ общественного призрения, в которой внесен от Росина о сей претензии иск, уведомить отношением»[299]299
  ДБ I. С. 356–357.


[Закрыть]. В этом документе обращает на себя внимание обмолвка о возможных законных препятствиях к выплате Пушкиным долга; предположение о человеке, который мог повлиять на смягчение позиции в отношении должника, мы выскажем ниже. На журнале заседания правительства была сделана помета об отправлении 22 декабря 1820 г. указа Кишиневской градской полиции, ответного отношения Екатеринославскому губернскому правлению и уведомления С.-Петербургскому приказу общественного призрения. Из этих документов известен только первый [300]300
  ДБ I. С. 358–359.


[Закрыть].

Рапорт о выполнении указа кишиневская полиция дала только 14 января 1821 г.: «…коллежский секретарь Александр Пушкин, с которого велено взыскать должные дворовому человеку капитана фон-Лоде Федору Росину 2000 р. ассигнациями деньги, выехал до получения того указа в город Москву»[301]301
  ДБ I. С. 362.


[Закрыть]. Конечно же, Пушкин был не в Москве, и Инзов знал о его местонахождении. Еще 15 декабря 1820 г. было написано письмо к нему А. Л. Давыдова, в котором сообщалось о болезни гостившего в Каменке Пушкина[302]302
  Смирнов И. А. Дело о Пушкине. С. 9.


[Закрыть]. Имение Каменка, где жили братья Давыдовы, принадлежало их матери Е. Н. Давыдовой и находилось в Чигиринском уезде Киевской губернии. Приехал поэт туда в канун ее именин (праздновались 24 ноября) и жил там до 28 января 1821 г. С возвращением на службу в Кишинев Пушкин не торопился и из Каменки направился в Киев и Тульчин, а затем вновь в Каменку, Одессу и, наконец, Кишинев. Таким образом, на службе он отсутствовал почти четыре месяца. Это не удивительно, поскольку в ответном письме от 29 декабря 1820 г. Инзов выражал надежду на то, что А.Л.Давыдов не позволит Пушкину отправиться в обратный путь, доколе он «не получит укрепления в силах». К этому письму была приложена копия заемного письма Пушкина, о котором Инзов сообщал Давыдову: «При сем включаю копию с отношения г. ек[атеринославского] граж[данского] губернатора] о должных г. Пушкиным деньгах. Оно давно уже получено, и я не могу на оное отвечать, не зная обстоятельств о сем деле со стороны г. Пушкина. Покорнейше прошу Ваше П[ревосходительст]во вручить ему оное и объявить, что я желаю получить от него насчет сего дела сведение, дабы сократить по сему случаю могущую быть переписку». Пушкин, несомненно, послал из Каменки такое сведение своему патрону, но оно не сохранилось[303]303
  Письмо Инзова к А. Л. Давыдову от 29 декабря 1820 г. – единственное свидетельство существования какого-то обмена письмами между Инзовым и Пушкиным (в биографических исследованиях на это указаний нет).


[Закрыть].

Особое покровительство, которое оказывал Инзов поэту, сказалось и на дальнейшем ходе дела в связи с его долгом. Пушкин появился в Кишиневе в начале марта 1821 г., однако полиция не спешила с возвращением к его делу. Только 21 апреля Бессарабское областное правительство приняло решение по поводу рапорта Кишиневской градской полиции от 14 января 1821 г., заметив кстати, что «коллежский секретарь Пушкин из Москвы уже возвратился и находится ныне в г. Кишиневе»[304]304
  ДБ I. С. 363.


[Закрыть]. 27 апреля был дан новый указ полиции о взыскании долга по заемному письму, после чего Пушкин, наконец, получил повестку от 29 апреля с предписанием явиться в полицейскую часть. Письменное показание с отказом от уплаты долга поэт дал в полиции 5 мая 1821 г.

Мотивировка отказа от уплаты долга уникальна для дворянского быта того времени: «Проиграв заемное письмо барону Шиллингу, – писал Пушкин, – будучи еще не в совершенных летах и не имея никакого состояния движимого или недвижимого, нахожусь в несостоянии заплатить вышеозначенное заемное письмо»[305]305
  ДБ I. С. 371.


[Закрыть]. Ссылка на несовершеннолетие (а оно заканчивалось с исполнением двадцати одного года) была с юридической точки зрения вполне оправданной. Но этого Пушкину показалось недостаточно! Заем почитался, говоря на языке закона, ничтожным, если обнаруживалось, что он, во-первых, безденежный, а во-вторых, произведен для игры с ведома о том заимодавца. Эти обстоятельства прояснялись в указах 1761, 1766, 1771, 1782 гг., что говорит о больших усилиях, которые предпринимались правительством для борьбы с азартными играми. Александр I относился к ним самым непримиримым образом и дважды, в 1801 и затем в 1806 г., издавал указы «об истреблении непозволительных карточных игр»[306]306
  См.: Парчевский Г. Ф. Карты и картежники. СПб., 1998. С. 21–24, 32; Шевцов В. В. Карточная игра в России (конец XVI – начало XX в.): история игры и история общества. Томск, 2005. С. 56–58.


[Закрыть]. Сделать это не удалось, да и борьба с ними велась весьма слабо. Что же касалось займов, произведенных по игре, то российское законодательство было последовательным и не делало никаких уступок (хотя уже в середине XIX века, вследствие размывания представлений о кодексе дворянской чести, нетерпимое отношение закона к сделкам по игре стало все чаще и чаще использоваться как уловка для уклонения от уплаты долга). Отрицательное отношение российского законодательства к игре отражалось в том, что происшедший по игре долг не мог быть взыскан не только первоначальным заимодавцем, но и третьим лицом, к которому перешло заемное письмо, в юридической терминологии, порочное с самого момента его выдачи. Поэтому Пушкин, давая показание о том, что заемное письмо было им проиграно барону Шиллингу, полностью уничтожал иск. Б.А.Язловский, коснувшийся юридической стороны займа в коллективной рецензии на издание «Рукою Пушкина» (1935), отметил случай с заемным письмом Пушкина 1819 г. как своего рода казус для дворянского правового быта, поскольку в то время карточные долги считались долгами чести[307]307
  Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. Т 2. С. 427. По указанию исследователя, иски продувшихся игроков на игроков более удачливых исчезли из судов к концу XVIII века (Парчевский Г. Ф. Карты и картежники. С. 19).


[Закрыть]. Закон не мог споспешествовать заимодавцу в получении долга: это было личное дело должника – платить или не платить карточный долг. Кодекс же дворянской чести включал в себя такое понятие, как верность данному слову; его юридическим выражением было заемное письмо, засвидетельствованное самим должником[308]308
  В 1827 г. С. Д.Полторацкий отстоял свое право платить долги по заемным письмам во время следствия, которое было учреждено в Москве по распоряжению Николая I в связи со слухами о его проигрышах, простиравшихся до 400 000 руб. (см.: А. С. Пушкин: Московские страницы биографии / Сост. Е.Г.Болдина, Н.Н.Попова. М., 2000. С. 180–182). Полторацкий, отрицая безденежность выданных им долговых обязательств, сохранил тем самым свое честное имя. Если бы он признал в показании, что не получал денег от заимодавцев, то они не смогли бы воспользоваться выданными им заемными письмами, т. е. эти документы потеряли бы свою юридическую силу. Полторацкий не пошел на такой шаг.


[Закрыть]. В истории русского общества конца XVIII – начала XIX века известны случаи, когда в ходе судебных разбирательств всплывали обстоятельства выдачи долговых обязательств по карточным проигрышам, но, что важно, – по ходатайству родителей незадачливых игроков. И надо отметить, что родительские протесты против выплаты таких долгов вызывали негативный общественный резонанс.

Именно это обстоятельство заставляет пристальнее всмотреться в ситуацию с первым заемным письмом Пушкина 1819 г. На протяжении 1820-х – начала 1830-х гг. поэт неоднократно выдавал заемные письма после проигрыша в карты, причем на более значительные суммы. И ни разу после 1821 г. он не решился дезавуировать в полиции происхождение хотя бы одного из них! Более того, в конце 1830 г. всплыло еще одно заемное письмо барону Шиллингу от 8 февраля 1820 г. Пушкина, в тот момент все еще несовершеннолетнего. Шиллинг продал его некоему Серендену, а тот петербургскому ростовщику В. И. Кистеру. Письмо было на пятьсот рублей, что с процентами составило в 1830 г. тысячу рублей. Не платить долг было нельзя, поскольку заемное письмо было предъявлено к взысканию в момент, когда Пушкин занимался залогом в Опекунском совете своей части нижегородского имения. Между тем для совершения сделки по залогу требовалось разрешение претензий по всем долговым обязательствам. Когда 5 февраля 1831 г. в журнал Московского опекунского совета была внесена запись о выдаче Пушкину ссуды в 40 000 руб. под залог сельца Кистенева, то в ней особо оговаривалось, что тысяча рублей удерживается в Сохранной казне до выплаты долга Кистеру.

Почему же поэт не поступил со своим вторым заемным письмом периода несовершеннолетия так, как и с первым? Знаменитый русский писатель, в 1830 г. ставший женихом девушки из порядочной московской семьи, не мог позволить себе подобного шага. К тому моменту он был хорошо знаком с миром карточных игроков (в частности, Английского клуба), в котором заявлений в полицию о безденежности заемных писем не делали. Это было своего рода пятно на репутации молодого поэта, и мы должны с пониманием отнестись к этому эпизоду. Весной 1821 г. в его судьбе сошлось несколько линий. На решение Пушкина воспользоваться своим юридическим правом несомненное начальственное воздействие оказал Инзов (можно с уверенностью сказать, что, случись подобная история в Одессе, рядом с графом М. С. Воронцовым, поэт не решился бы дать показание с отказом от выплаты карточного долга). В правомерности подобного действия, по-видимому, пришлось Пушкина убеждать, и это привело к затягиванию всего дела о заемном письме. Инзов был наилучшим образом осведомлен о денежных делах поэта. Обратив к графу И. А. Каподистрии просьбу о возобновлении выплаты Пушкину жалованья как чиновнику Коллегии иностранных дел, Инзов писал в ней 28 апреля 1821 г.: «В бытность его в столице он пользовался от казны 700 рублями на год; но теперь, не получая сего содержания и не имея пособий от родителя, при всем возможном от меня вспомоществовании терпит, однако ж, иногда некоторый недостаток в приличном одеянии»[309]309
  Поливанов Л. И. А.С.Пушкин: Материалы для его биографии. 1817–1825 // Русская старина. 1887. № 1. С. 243–244.


[Закрыть]. Интересно, что Инзов упомянул именно отца Пушкина, о котором в письме к брату Льву от 25 августа 1823 г. поэт писал: «Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу <…>. Мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию….» [310]310
  XIII, 67.


[Закрыть]