Автор книги: Коллектив авторов
Жанр: Социальная психология, Книги по психологии
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Ю. В. Бусова (Москва)
Несмотря на широкий диапазон исследований сущности понятия «духовность» в научной литературе, до сих пор нет однозначной его трактовки. Нет универсальной (или хотя бы общепринятой) дефиниции этого понятия и в современной философии и психологии в России.
Так, в Философском энциклопедическом словаре отдельные статьи «Духовность» и «Духовное» отсутствуют. Про «дух» сказано, что душа (как понятие жизненной энергии человека) есть носитель духа, подтачивающего ее силы. Но вместе с тем дух сохраняет и защищает жизнь, возвышает, совершенствует («одухотворяет») телесную деятельность ее.
Духовность, с философской точки зрения (Декарт, Кант, Гегель), едина, так как является отражением единого духа и вместе с тем многолика, так как включает в себя возможные проявления этого духа в природе, культуре, человеческой душе.
С. Л. Франк связывает духовность со смыслом жизни. Как одухотворенное универсальное начало мироздания определяют духовность Н. Федоров, С. Булгаков, П. Флоренский, В. Соловьев.
А. Ф. Лосев, Н. О. Лосский видят духовность как внутренние духовные абсолюты, нравственные ценности личности. Сторонники когнитивного подхода стремятся выявить рациональную сторону духовности (К. Поппер, Г. Спенсер, П. Я. Гальперин, М. С. Каган, М. К. Мамардашвили, Д. Белл).
Понятие «духовность» как ценностное содержание сознания использовали в своих работах М. М. Бахтин, Д. С. Лихачев, А. Ф. Лосев, Ю. М. Лотман, В. Г. Федотова.
Таким образом, в философской науке мы видим разные подходы к пониманию духовности, и отсюда – отсутствие единого определения этого понятия.
В отечественной психологии проблема духовности получила освещение в работах классиков психологии – Л. С. Выготского, Л. И. Божович, А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна.
В современной российской психологической науке она является предметом рассмотрения в исследованиях К. А. Абульхановой-Славской, Б. С. Братуся, А. В. Брушлинского, Ф. Е. Василюка, В. В. Гостева, Д. А. Леонтьева, В. П. Зинченко, В. Д. Шадрикова, В. А. Пономаренко и других авторов.
Феномен духовности с религиозной точки зрения активно рассматривает в своих исследованиях христианская психология, основателем которой выступает Б. С. Братусь. Религиозное направление имеет четко заданные границы: в нем духовное выступает только как божественное откровение: Бог есть дух. А жизнь духовная – это жизнь с Богом и в Боге.
В работе А. Я. Канапацкого духовность определяется как сущностная черта человека, предопределяющая его бытие и утверждающая человека в его «онтологической истинности» (Канапацкий, 2004, с. 40). Обобщая представленные в психологической литературе определения духовности, автор характеризует ее как сложно организационную, целостную, саморазвивающуюся и открытую систему, представленную социально-психологическими образованиями, социальной активностью, способностями и потребностями, душевными и интеллектуальными состояниями, ориентацией на решение смысловых проблем, стремлением к высшему идеалу и сфере трансцендентного.
Духовность – это устойчивое, по сути, подвижно-динамическое, по характеру, и нелинейное, по системной организации иерархических взаимовлияний и связей всех элементов духовной реальности, идеально-смысловое образование, способное производить в человеке личностные эффекты и преображения.
Н. В. Марьясова рассматривает духовность как систему отношений человека к миру и себя в мире, т. е. как определенную программу поведения, являющуюся составной частью целостной самоактуализирующейся личности, проявляющуюся в виде определенного мироотношения и определяющую приоритет высших духовных ценностей над витальными (Марьясова, 2004, с. 3). Говоря о духовности, она выделяет, прежде всего, нравственный строй личности, ее способность руководствоваться в своем поведении высшими ценностями социальной, общественной жизни, следовать идеалам истины, красоты, добра. Соответственно нравственность оценивается как одно из измерений духовности человека (там же, с. 4).
И. М. Ильичева рассматривает духовность как особую сторону бытия человека, специфическую форму отражения объективного мира, дополнительное средство ориентации в нем и взаимодействия с ним, говорит о принципиальном единстве материального и духовного при кажущейся их независимости (Ильичева, 2003, с. 6).
Таким образом, в научной психологии существует несколько отличающихся точек зрения на то, что следует понимать под духовностью.
Однако описанные подходы к понятию духовности при всем их разнообразии позволяют выделить некоторое инвариантное ядро, представленное во всех вышерассмотренных определениях этого феномена.
Духовность рассматривается как высшая подструктура человека; подчеркивается ее интегрирующая, системообразующая функция в формировании целостности психического мира личности; обосновывается основополагающая роль духовности как регулятора поведения и деятельности человека, его взаимоотношений с другими людьми. В качестве важнейших психологических характеристик духовности выделяются ценности и ценностные ориентации, ответственность за свои поступки и поведение.
Литература
Братусь Б. С. Начало Христианской психологии. Учебное пособие для вузов. М., 1995.
Ильичева И. М. Психология духовности: Автореф. дис. … канд. психол. наук. СПб., 2003.
Канапацкий А. Л. Онтологическая истинность духовности: Автореф. дис. … канд. психол. наук. Уфа, 2004.
Марьясова Н. В. Духовность в контексте психологического анализа: личностный аспект: Автореф. дис. … канд. психол. наук. Хабаровск, 2004.
К вопросу об «андеграунде»Т. П. Войтенко (Калуга)
Проблематика исследований человека как субъекта занимает одну из ведущих линий в современной психологической науке, особенно отечественной. Интерес исследователей обусловливается представлениями о возможности – с помощью категории субъекта – целостного подхода к изучению психики человека. В последние десятилетия субъектная проблематика стала привлекать внимание очень широкого круга авторов. Однако экстенсификация исследовательского пространства привела не столько к развитию, сколько к запутыванию представлений в этой ключевой для современной психологической науки области. Множественные разрывы и противоречия отмечаются не только на «верхних этажах» теоретических построений, но и на уровне исходных определений. Полемика развертывается вокруг различения представлений о субъекте, субъектности и субъективности, выделения критериев субъекта (субъектности), соотношения понятий «субъект» и «личность».
В настоящей работе сделана попытка раскрыть причины сложившейся ситуации и обозначить возможные пути ее конструктивного разрешения.
Десять лет тому назад А. В. Брушлинский, обращаясь к немногочисленным исследованиям субъектности в советский период, очень метко назвал субъектную проблематику «андеграундом» диамата (официальной философии нашей страны, выступавшей методологической основой всей отечественной науки на протяжении XX столетия). Работа автора, написанная в разгар перестройки и снятия идеологических барьеров, заканчивается оптимистично: «Теперь мы обрели, наконец, свободу слова, мысли, творчества, совести, так что философия и наука… уже вышли из подполья» (Брушлинский, 2000, с. 13). Разделяя настроение автора, заметим, однако, что глубина метафоры «андеграунда» себя не исчерпала. Она крайне актуальна и в настоящее время. Хотя теперь уже в ином ракурсе, открывающемся как вопрос об «андеграунде» самой субъектной проблематики (и шире – всей психологической науки).
Удерживая метафору, можно сказать, что вопрос об «андеграунде» психологической науки был поставлен еще в 1926–1927 гг. Л. С. Выготским в работе «Исторический смысл психологического кризиса». Критикуя эмпирический характер психологической науки, раскрывая его как причину «неразрешимого методологического противоречия», автор с предельной остротой говорит о необходимости для психологии «выяснять свои конечные посылки», о необходимости метафизики (Выготский, 1982, с. 378–89). Анализируя сложившиеся течения и делая вывод об отсутствии единой методологической платформы в психологической науке, он ставит вопрос, остающийся открытым и по сей день: «Где и как ее найти?» (Выготский, 1982, с. 375).
В субъектной проблематике, на наш взгляд, скрываются подсказки к ответам как на первую, так и на вторую часть этого вопроса. И ключевую роль здесь играют работы С. Л. Рубинштейна.
В своих поздних работах – фундаментальных философских трудах «Бытие и сознание», «Человек и мир» – С. Л. Рубинштейн дает крайне важное для нас понимание субъекта. А именно: он определяет субъект как способ реализации человеком своей человеческой сущности [курсив Т. В.] в мире. И тем самым выводит на принципиальный – не только для субъектной проблематики, но и всей психологической науки – вопрос о том, «Что есть человек».
Ответ на этот вопрос, раскрывающийся как антропологическая модель составляет основу методологии всякого психологического исследования; в исследованиях субъектной проблематики он стоит особенно остро, определяя собой весь возможный содержательный результат. Вместе с тем ответ на него – в «андеграунде», причем часто и для самих исследователей.
Л. С. Выготский в своей методологической работе писал: «…Всякая психология имела свою метапсихологию. Она могла не осознавать этого, но от этого дело не менялось» (Выготский, 1982, с. 379). Перефразируя, можно сказать: всякое исследование в области субъектной проблематики имеет свою антропологическую модель – она может оставаться имплицитной для самого исследователя, но от этого дело не меняется. Сошлемся здесь и на В. А. Барабанщикова, утверждающего: «Очевидно, что в психологии то или иное понимание человека – „альфа“ и „омега“ любых конкретных исследований» (Барабанщиков, 2000, с. 44).
Импликация антропологической модели приводит к полному методологическому произволу в научных исследованиях. Каждый ученый сам по себе, не отдавая в полной мере отчета, строит «своего человека» – и если эксплицировать эти модели и попытаться их сопоставить, то получится нечто несовместимое. Контекст одних исследований задан моделью «биологического» человека, находящегося в плену инстинктов, других – моделью «социального» человека, получающего свое оформление в результате различных воздействий среды, третьих – моделью «экономического» человека, ориентированного исключительно на получение выгоды, четвертых – моделью «самодостаточного» человека, имеющего врожденные интенции к самореализации… Количество версий теоретически может приближаться к числу исследователей. Накопление в таких условиях эмпирических данных не может не приводить к противоречиям, ощущению полного хаоса и методологического тупика.
Итак, эвристичное определение субъекта С. Л. Рубинштейна (и вся «новейшая история» субъектной проблематики) выводит к узловой точке методологической уязвимости психологических исследований: отсутствию единой эксплицитной антропологической модели.
Ответ на вопрос «Где ее найти?» скрывается и в эпиграфе, взятом Л. С. Выготским к своему методологическому исследованию: «Камень, который отвергли строители, Тот самый, сделался главою угла» [Мтф., 21: 42]. А именно: христианское учение о человеке видится нам тем методологическим фундаментом, на котором наиболее органично могут быть выстроены исследования в области субъектной проблематики (равно как и все «здание психологической науки»). Данная методологическая позиция имеет целый ряд серьезных аргументов. Наши попытки последовательно и системно следовать ей привели к снятию многих противоречий, «наведению мостов» между очень далекими (на первый взгляд) исследованиями. Обозначим несколько таких сюжетов.
Понятие субъекта и субъектности
Понятие «субъект» (субъектность) – в своем исходном метафизико-онтологическом значении – тесно сопряжено с христианским догматом о тварном бытии. Сопряженность особенно явно прослеживается в истории философской мысли.
Согласно М. Хайдеггеру, давшему очень глубокий и полный анализ обсуждаемого понятия в философии, субъект, subject (um) – этот латинский перевод и истолкование греческого υπο-κείμενον как sub (под) и jacio (класть основание) – означает буквально «положенное-под-основу (Хайдеггер, 1993, с. 118).
В соответствии с каждой из трех частей перевода можно выделить три смысловых акцента в значении слова subject (um):
• сущностности, принципиальности («положенное-под-основу»);
• потаенности, неизвестности, неявности («положенное-под-основу»);
• несамодостаточности, подответности («положенное-под-нову» [кем-то]).
В античной философии дефиниция «субъект» имела, в основном, значение подлежащего как потаенного. Потаенная основа виделась во всем сущем, во всех вещах – слова «субъект» и «вещь» использовались как синонимы.
Христианская мысль дала четкий ответ на вопрос о том, что лежит в основе сущего. Причем ответ этот, как замечает М. Хайдеггер, давался «с позиции, принципиально возвышающейся над случайным человеческим мнением и блужданием», а именно: «Бытие сущего заключается в его сотворенности Богом, всякое сущее есть сотворенное сущее» (Хайдеггер, 1993, с. 113).
Метаморфоза понятия «субъект» произошла в философии Нового времени, – как следствие ее секуляризации. Понятие утратило свойство всеобщности и стало мыслиться как единичное и исключительное. Таким единственным и исключительным субъектом стал человек. Антропоцентрическая установка привела к смещению метафизико-онтологического ракурса философии на гносеологический. По словам М. Хайдеггера, сущее лишилось своего бытия и стало предметом познания противостоящим познающему его субъекту (Хайдеггер, 1993, с. 177–192).
Возвращение онтологического статуса понятию «субъект», равно как и поворот философской мысли к христианскому учению, начался с работ И. Г. Фихте. Идеи Фихте нашли свою преемственность в философии Ф. Шеллинга, а затем и Г. В.-Ф. Гегеля. На христианских основаниях стояла не только немецкая классическая философия XIX в., но и весь экзистенционализм, и русская зарубежная философия XX в.
Итак, исходное – метафизико-онтологическое – значение понятия субъект как «положенного-под-основу» является непосредственно сопряженным с христианским догматом о тварном бытии. Опираясь на этот догмат, к истокам которого восходит целый ряд мощных течений философской мысли, мы определяем субъект как тварное начало [потаенно-подответную сущность]. Субъектность – тварность характеристика субъектного бытия.
Характеристики субъекта и субъектного бытия
Имплицитную сопряженность с христианским учением о творении мы находим в целом ряде представлений, сложившихся в современной психологической науке вокруг субъектной проблематики. Покажем это, выделив три принципиальных момента, вытекающих из христианского догмата о тварном бытии, и раскрывая их, опираясь на работы В. Н. Лосского и В. В. Зеньковского.
О бытии как творении
Христианское учение говорит, что каждая вещь получала бытие свое – в определенное время – согласно Божественной мысли-волению. Идеи-воления не тождественны вещам тварным; они отделены от тварного, как воля художника отделена от произведения, в котором она проявляется (Лосский, 1991, с. 74). Продолжая эту мысль, можно заключить: но идеи-воления Творца и присутствуют в бытии каждой сотворенной вещи — как художник присутствует в каждом своем произведении. Другими словами, понимание бытия как творения выводит нас к идее бытия как со-бытия.
В Божественном творении бытия христианское учение указывает на наличие различительной модальности: творение земли и неба отличается от творения растительного и животного мира, особо отличительным является сотворение человека. Различная модальность Божественных идей-волений предустанавливала различия в бытии тварных вещей: разделяла их на разные категории, образующие при этом определенную иерархию (Лосский, 1991, с. 75).
Таким образом, христианская мысль о бытии как творении приводит нас: во-первых, к пониманию бытия как со-бытия, а во-вторых – к выделению уровней со-бытия.
О творении как призванности из небытия
Идея творения бытия из небытия отвергает безначальность бытия. Иначе говоря, все тварное существует во времени, находится в изменении, движении.
Движение тварного определяет его как ограниченное, имеющее Цель вне себя самого. Ограниченность и движение тварного раскрывает его бытие как бытие во времени и пространстве. – В отличие от Творца, который «Один… остается в абсолютном покое, и совершенная Его неподвижность ставит Его вне времени и пространства» (Лосский, 1991, с. 75).
Движение тварного – задано призванностью. Божественные идеи – воления – это призванность не только из небытия к бытию, но и к определенному «качеству» бытия. Первозданное состояние тварного не есть его конечная цель; цель тварного – вне его в движении к Богу и соединении с ним (в обо́жении). Бог призывает к себе все сотворенное им; и этим призывом определяется бытие всех тварных вещей – как Целенаправленное движение.
В Целенаправленном движении всего тварного особая роль отводится человеку. В христианском учении человек предстает не только как венец Божественного плана мироустройства, но и, по выражению В. Н. Лосского, «как самый его принцип». Принципиальность фигуры человека состоит в том, что обо́жение мира достигается только через сознательное Богоуподобление человека. В силу единоприродности человека и всего остального тварного мира – порождающей силу их сопричастности – обо́жение человека, согласно Божественному замыслу, должно привести к обо́жению всего мира (Лосский, 1991, с. 239).
Таким образом, христианская мысль о творении как призванности из небытия раскрывает тварное бытие как Целенаправленное движение разных категорий сущего – противополагая ему неподвижное и неизменное бытие Абсолюта.
О тварном как призванном
Тварные вещи бытийствуют как ответственные призыву Бога.
Божественные логосы-воления – это не человеческие слова, «которые кончаются и исчезают, как только сходят с уст: Его слова исходят, но не проходят», – пишет В. Н. Лосский. Ссылаясь на учение Григория Нисского, автор называет слово Божье «светозарной силой», которая пронизывает все тварное бытие и удерживает его (Лосский, 1991, с. 82). Тварные вещи не существуют без (вне) Творца: «Ничего не существует вне Бога» (Лосский, 1991, с. 71).
Обобщим, акцентируя созвучия с современными научными представлениями о субъекте. Христианский догмат о творении дает нам понимание бытия сущего как со-бытия различающегося уровнями. Это со-бытие представляет собой ответ(ствен)ность тварного Творцу в форме целенаправленного движения Без Творца нет тварного.
Субъектность как универсальная характеристика бытия
Понимание субъектности как универсальной характеристики бытия, имеющей на каждой из ступеней [бытия] свои специфические особенности, позволяет снять противопоставление 2-х линий, прослеживающихся в научных исследованиях субъектной проблематики: «эволюционно-генетической» и «антропоцентрической». Первая рассматривает субъектность как универсальное свойство [живой] материи; вторая, акцентируя внимание на таких характеристиках субъектности, как «ответственность», «самодеятельность», «самоизменение», отводит человеку роль «единственного и исключительного субъекта».
Будучи универсальной характеристикой всех ступеней бытия, в бытии человека субъектность раскрывается совершенно особым исключительным образом. Специфичность субъектного бытия человека настолько велика, что, следуя традиционным для науки эмпирико-дедуктивным путем, ее невозможно увидеть как имеющую сопряженность с другими ступенями бытия. Эта сопряженность может быть понята только из Откровения о призвании человека. Или… угадана – гением такого уровня, как С. Л. Рубинштейн, писавшим о единстве человека и мира, о призвании человека к деятельностному преобразованию мира и о его ответственности «за все содеянное и упущенное».
Субъектность человека. Субъект и личность
Человек – тварное существо (subject (um)). Но он сотворен по образу Божьему. Основное выражение образа Божьего в человеке – это начало личности. Личностное начало есть только у человека. Никакое другое живое существо не обладает личностным началом – ни одно из них непризвано к [личному] ответу. Призванность человека сопряжена с его свободой – «даром свободы», по словам В. В. Зеньковского (Зеньковский, 2002). Бог призывает человека, но его призыв не является принуждением. Будучи свободным существом, человек может как принять, так и отвергнуть этот призыв. Свобода человека также проистекает из его Богообразности. Вот как об этом говорит В. Н. Лосский: «Бог не имеет ограничения в свободе… Бог хочет, чтобы и мы были… в соответствии с Его образом вечно свободными… и Бог никогда не отнимет у нас дара свободы, который делает нас тем, кто мы есть» (Лосский, 1995, с. 27).
Сочетание тварности и личностного начала порождает величайшую антиномичность человеческого бытия и представляет сложнейшую загадку для человеческого ума. В. В. Зеньковский пишет: «То, что человек есть тварная личность, в этом есть глубокое противоречие, странная одновременная сопринадлежность человека миру тварному и миру Абсолютному». И далее поясняет: понятие личности заключается для нас в идее самосущего и самополагающего существа – в тварном же бытии нет места для самоданности (Зеньковский, 2002, с. 65–7).
Сплетенность субъектности (тварности) человека с личностным началом и составляет ее специфику.
Переплетенность субъектности с личностным началом объясняет и трудности научных дискуссий по вопросу определения и различения понятий «субъект» и «личность». Одни авторы говорят о «субъектных свойствах личности», другие – о «личностных свойствах субъекта». С точки зрения христианской антропологии, правы и первые, и вторые. В современных научных теориях устоялось представление о том, что отношения между субъектом и личностью должны быть иерархически соподчиненными. В логике наших исходных посылок они видятся, прежде всего, диалектическими. А именно: выполнение человеком своего призвания – преображение тварной природы в обо́женную – есть не что иное, как снятие субъекта личностью.
Христианская антропология позволяет увидеть не только новый подход к пониманию отношений между субъектом и личностью, но и «подсказку» механизма этих отношений.
Механизм «скрывается» в «даре свободы». Личностное начало в человеке задает два формата его жизни: ограниченное пространственно-временное бытие («земную жизнь») и вечную жизнь (вне пространственно-временных ограничений).
В формате ограниченного пространственно-временного бытия «дар свободы» у человека также проявляется как ограниченный: как выбирающая воля.
Выбирающая воля, по сути, и есть субъектность человека. Свобода выбирающей воли, по сути, ограничивается двумя альтернативами: между Добром (устремленностью воли к Богу) и злом, грехом (уклонением воли от Бога и ее склонением к «самости» человека).
Понимание субъектности как выбирающей воли раскрывает ее как нравственное начало человека. Подчеркнув, что такой ракурс субъектности открывается именно с позиции христианской антропологии, дадим ее следующее определение: субъекность человека – это его нравственное начало, проявляющееся в свободе [выбирающей] воли.
Развитие субъектности человека
Опираясь на выбранную нами методологическую позицию, процесс развития субъектности человека мы представляем как овладение свободой. Исходя из того, что в бытии «дар свободы» раскрывается как воля, процесс развития субъектности может быть представлен как процесс развития воли. В этой ключевой для нас идее мы опять обращаемся к представлениям С. Л. Рубинштейна, писавшего: «Становление воли – это становление субъекта, способного к самоопределению» (Рубинштейн, 2000, с. 592). Более того, мы выделяем целый ряд моментов – в понимании С. Л. Рубинштейном волевого акта – созвучных христианским представлениям о воле человека.
Прежде всего, это понимание волевого акта как свободного. Свобода волевого акта, по мнению С. Л. Рубинштейна, выражается в его независимости от импульсов непосредственной ситуации и влечений: «…пока действия индивида находятся во власти влечений… до тех пор у него нет воли в специфическом смысле этого слова» (Рубинштейн, 2002, с. 591).
Во-вторых, это выбирающий характер волевого действия. Волю человека автор рассматривает как единство двух компонентов: должного и влечений. И проблему воли – «не функционально и формально, а по существу» – видит как проблему ее содержания – того, как реально складываются у человека соотношение между этими двумя компонентами. Свобода волевого акта, согласно С. Л. Рубинштейну, не означает его индетерминизма. Волевое действие опосредуется сознанием в сознании протекает конфликт влечений с долженствованиями, через который волевое действие приобретает избирательную направленность.
В-третьих, это нравственный момент волевого выбора. Нравственное, у С. Л. Рубинштейна, это должное; при этом нравственное не только входит в содержание воли, но и является ее регулятором. Автор пишет: «Воля в специфическом смысле этого слова [т. е. поднимающаяся над влечениями – Т. В.] … регламентируется нравственностью» (Рубинштейн, 2002, с. 591).
В работе С. Л. Рубинштейна должное нравственное раскрывается как общественное. И процесс развития воли представляется, таким образом, как процесс интериоризации общественно значимого. Такое понимание противоречиво; противоречивость улавливается автором. Так, он пишет, что иногда воля должна вступать в борьбу не только с личностным, но и с общественным: «против уже отжившего права, ставшего бесправием и беззаконием… против норм расхожей морали за новую, более высокую нравственность». Это может и должно иметь место, когда «личность выступает как представитель и носитель всеобщего в его развитии и становлении, а общество… представляет уже отжившее и отмирающее» (Рубинштейн, 2002, с. 593).
С. Л. Рубинштейн в своей работе оставляет «за скобками» смысл, который он вкладывает в понятие «всеобщее». Умалчивает он и о том, откуда у личности возникает «зрячесть» – способность видеть общественные нормы «отжившими и отмирающими», где она находит критерии «более высокой нравственности» и мужество для борьбы за нее против целого общества.
Отмечая близость представлений С. Л. Рубинштейна христианскому учению о воле человека, мы не будем проводить сопоставления, равно как и излагать нашу теорию развития субъектности человека. Задачей настоящей работы являлось показать необходимость экспликации антропологической модели в исследованиях субъектной проблематики и продуктивность обращения в этом плане к христианским представлениям о человеке.
Субъектная проблематика находилась в «андеграунде» отечественной психологии советского периода не только потому, что она обнажает – через конфликтность и противоречивость теоретических построений – вопрос о метафизических основаниях психологических исследований (ответ на который был давно дан в трудах основоположников отечественной психологической науки). Но, прежде всего, потому, что в качестве таковых не может выступать антропологическая модель, сопряженная с диаматом.
Литература
Барабанщиков В. А. С. Л. Рубинштейн и Б. Ф. Ломов: преемственность научных традиций // Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.
Брушлинский А. В. Андеграунд диамата // Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.
Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса: Соч. в 6 т. Т. 1. М., 1982.
Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Клин, 2002.
Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991.
Лосский В. Н. По образу и подобию. М., 1995.
Мюллер В. К. (составитель) Англо-русский словарь. 70 000 слов и выражений. М., 1969.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 2002.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.
Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
