Текст книги "Психология человека в современном мире. Том 5. Личность и группа в условиях социальных изменений. Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна, 15–16 октября 2009 г."

К проблеме стресса и стрессоустойчивости в психологии человека в изменяющемся мире

Т. Г. Бохан (Томск)

Особый интерес в изучении психологии человека в изменяющемся мире вызывает проблема стресса и стрессоустойчивости. Это обусловлено, прежде всего, ее социальной значимостью, а также отсутствием единства научных представлений с вытекающим отсюда многообразием практических решений. Как показал анализ ее разработки в психологической литературе, проблема стресса и стрессоустойчивости соответствуют тому образу человека, который складывается в психологии по мере движения психологического познания, предопределяя особое понимание места и роли психического на различных этапах этого движения. Связано это с тем, что проблема стресса не может быть отнесена к числу «типичных» проблем психологии, понимаемой в качестве науки о психике, сознании, отражении и т. д. Это, прежде всего, проблема человека и той цены, которую он платит за обеспечение своей целостности, сохраняя устойчивость многомерного бытия в меняющемся мире. Но именно такой ракурс проблемы стресса до сих пор остается наименее изученным. Это не говорит о том, что исследователи не замечали данный аспект или просто игнорировали его. Научная психология, развиваясь, должна была пройти достаточно большой и трудный путь восхождения к «целостному человеку» как предмету психологического познания, открывая при этом ту роль, которую играет психика в становлении целостного человека и в обеспечении его устойчивости.

Только сейчас в полной мере начинает осознаваться системная суть культурно-антропологического подхода, представленного работами Л. С. Выготского, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, в которых говорится о необходимости «возращения целостного человека в психологию» и утверждается что «без человека как целого нельзя понять его поведение (впрочем, как и объяснить деятельность его «аппарата» – мозга)». Сегодня человек «возвращается в науку» в виде различных вариантов антропоориентированной психологии. Антропологизация психологического познания выступает сегодня как тенденция, объективирующая процесс восхождения конкретной науки к идеалам постнеклассической рациональности, основные признаки которой выделяют в философской методологии науки. По мнению В. С. Степина (2000), предметом постнеклассической науки являются открытые саморазвивающиеся системы «человекоразмерного» уровня. По мере этого понимания открываются новые возможности использования культурно-исторического подхода к такой «многоликой» проблеме, каковой является психология стресса. В связи с этим задача понять психологическую природу стресса для выявления его места, роли и миссии по отношению к «целостному человеку», т. е. человеку, понятому в качестве открытой саморазвивающейся системы, является своевременной как по своей постановке, так и по возможностям ее решения средствами культурно-исторического подхода в психологической науке.

В труднообозримом пространстве работ, посвященных проблеме стресса, можно выделить методологически ориентированные исследования, для которых характерно классическое понимание стресса, берущее свое начало от теории Г. Селье (1936), как реакции человека на внешнее воздействие, а также его (человека) соответствующее состояние. Иными словами, исходно стресс и стрессоустойчивость возникли как понятия, за которыми стоит категория устойчивость состояния (человека, организма, нервной системы и т. д.). Если пользоваться градациями, использованными Л. Хьеллом и Д. Зиглером (1999) при дифференциации существующих психологических теорий (гомеостаз – гетеростаз), то можно заключить, что основной массив данных о стрессе получен в рамках гомеостазически ориентированных теорий, в которых на первое место выступают процессы, обеспечивающие становление механизмов редукции напряжения. В психологических теориях гетеростатной ориентации на первый план выходят проблемы интеграции мотивов человека, подчиненной задачам самореализации с ее устремленностью в будущее. Проблема стресса и стрессоустойчивости начинает рассматриваться в контексте различных средств, с помощью которых люди достигают (или не достигают) личностного роста и самореализации.

При этом меняется сам образ человека в психологии, развиваются такие представления о его топологии, которые преодолевают дихотомию объективного и субъективного, внутреннего и внешнего, на базе которой стресс рассматривался исключительно в качестве адаптивного синдрома, обеспечивающего равновесное состояние человека. А. Г. Асмолов высказывает мнение, что именно «гомеостатическая модель развития личности, сводящая любые проявления активности в ходе эволюции к достижению равновесия, стоит за схемами двухфакторной детерминации развития личности. Вместе с тем различные феномены, проанализированные в сфере изучения психосоматики В. С. Ротенбергом, в сфере собственно психологии активности личности В. А. Петровским, доказывают, что модель гомеостатического развития имеет не универсальный, а частный характер. Понимание этих явлений возможно при условии выхода за пределы барьеров классического рационального мышления» (Асмолов, 1998, с. 12).

Современный уровень развития культуры требует нового понимания условий выживания «культурного» человека. К таким условиям могут быть отнесены не только физиологические возможности человека как природный дар, который заметил Г. Селье и назвал синдромом общей адаптации, но и результаты развития современного культурного человека, воплощенные в его человеческой сущности, с которой связывают стремления людей к самореализации, самоактуализации, саморазвитию. Данные феномены как «то, что обеспечивает смысл и ценность собственно человеческого существования» (Клочко, Галажинский, 1999, с. 23) свидетельствуют об активном участии сознания людей в осуществлении эволюционного процесса. Представитель позитивной психологии М. Чиксентмихайи утверждает, что личность – это система, возникшая в ходе эволюции, и когда это происходит, она «становится независимой действующей причиной, перехватывающей управление человеческим поведением у влечений и стимул-реактивных связей» (Csikszentmihalyi, 1990, p. 17). В его работах поднимается проблема позитивных аспектов стресса в контексте проблемы устойчивости потока жизни.

В научных представлениях о стрессе можно проследить тенденцию, которая явно свидетельствует о том, что принцип гомеостаза, соответствующий биологическому уровню, не является объяснительным и определяющим для стресса. Этот принцип предполагает понимание человека как биологического организма, как системы, пассивно приспосабливающейся к воздействиям среды, где психика выполняет сугубо адаптивную функцию – вернуть организм в состояние равновесия. Как отмечает Н. Н. Пуховский (2000), исследовавший психопатологические последствия чрезвычайных ситуаций, потребности самосохранения не отделимы от второй стороны инстинкта – потребностей самоопределения. В русской этнической культуре эта неделимая двойственность земной жизнедеятельности человека выражается характерными словами начала многих народных сказок «жил-был». А. Н. Леонтьевым отмечается, что психическое возникает и развивается для обслуживания биологической адаптации, а потом постепенно трансформируется, становится способным реализовать иной, более высокий уровень деятельности. Им выдвигается «общий принцип», которому подчиняются межуровневые отношения: «…наличный высший уровень всегда остается ведущим, но он не может реализовать себя только с помощью уровней нижележащих и в этом от них зависит» (Леонтьев, 1975, с. 233). В. Е. Клочко, Э. В. Галажинский, изучая самореализацию как психоисторическую проблему, показывают, что «высшее требует адаптироваться к социальному, «представителем» которого оно и является в субъекте, низшее (телесное) требует адаптироваться к природной среде, откуда оно черпает все, что ему необходимо. Адаптироваться к обществу – значит включиться в процесс преобразующей (и в этом плане сверхадаптивной) деятельности. Адаптироваться к среде – значит опять-таки удовлетворять организменные потребности «человеческим» способом, считаясь с обществом, в форме деятельности» (Клочко, Галажинский, 1999, с. 54).

Тенденции развития представлений о стрессе, соответствуя тенденциям развития психологической науки, выводят на изучение стресса как «сверхадаптивного синдрома», обеспечивающего устойчивость процесса саморазвития человека как принципиально неравновесной системы. Значимость этой проблемы становится понятной, если согласиться с тем, что существование «мира вещей» и самого сознания «возможно только в гетерогенной среде, в ситуации неустойчивого равновесия, когда между состоянием нужды и ее удовлетворением нет сиюминутной непосредственной связи» (Тхостов и др., 2005, с. 47). Это означает также, что идеалы постнеклассической рациональности, ориентированной на изучение саморазвивающихся неравновесных систем, уже сравнительно давно ассимилируются психологией, противостоя ориентации на идеалы классической науки, в свете которых феномены неадаптивного поведения сами оценивались как патология (Асмолов, 2002; Гусельцева, 2003). В проблематике стресса эти методологические установки оказались настолько сильными, что даже сегодня, когда наука приступила к активному осмыслению идеалов постнеклассической рациональности, представляется крайне непростым переход к пониманию стресса как синдрома, указывающего на то, что происходит с человеком, когда он сталкивается с трудностями реализации своей неадаптивной природы.

Стоит добавить, что внутренняя тенденция развития человеческого сообщества выводит человека на новый уровень осознания собственной сущности, связанной не с адаптацией, а с принципиальной неадаптивностью, с ростом потребности в самореализации (Леонтьев, 2002; Коростылева, 2005; Кабрин, 2005). Сегодня уже нельзя игнорировать тот факт, что в «центре внимания клинической психологии» оказался человек с «трудностями в самореализации» (Поляков, 2002). Оценка угрозы, как пусковой механизм стресса, сопряжена не только и не столько с физическими потребностями, сколько с переживанием невозможности самореализации человека – его целей, ценностей, смысла жизни, развития. Иными словами, можно констатировать, что центр всей проблематики стресса смещается в те сферы психологического познания, которые изначально позиционировали себя в качестве гуманитарных областей науки.

Опираясь на современное представление о процессе становления «человеческого в человеке» как способе его устойчивого существования, можно предположить, что люди, которые по разным причинам не могут реализовать свои возможности или, иными словами, удерживать свою жизнь в режиме саморазвития, обречены на переживание хронического, разрушающего, деструктивного стресса. Психологическая (и психиатрическая) практика не могла не столкнуться с феноменами проявления такого стресса, но вопрос заключается в том, насколько эта практика могла оценить его истинную природу и происхождение. По данным исследователей ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. М. Сербского, соотношение хронического стресса и острого стресса в развитии нервно-психических расстройств составляет 85:14,5 %. Возможно, что именно такой стресс «прячется» за феноменами «стресс повседневной жизни», «социальный стресс», «хронический стресс», «латентный стресс», «футурошок», «культурный шок», описанными в специальных работах.

Безусловно, не исчезнет из поля зрения психологов тематика посттравматических стрессовых расстройств, являющихся следствием природных бедствий, техногенных катастроф, региональных и межнациональных конфликтов, локальных войн и террористических актов. В то же время все отчетливей проступает тематика стресса как явления, которое не просто сопровождает процесс выхода человека на новые параметры собственного развития, но и является условием этого выхода. Становление «человеческого в человеке» невозможно без стрессов, без «овладения собой» (Выготский, 1983), «личность тем значительнее, чем больше ее сфера действия, тот мир, в котором она живет, и который она создает в одном акте «творческой самодеятельности» создавая и свой мир, и самое себя» (Рубинштейн, 1987, с. 22), «личность рождается при решении экзистенциальной задачи освоения и овладения сложностью собственного бытия» (Зинченко, 2008, с. 6).

Сегодня актуальной задачей является сближение проблематики стресса с культурно-историческим контекстом. Реализуя эвристический потенциал отечественной культурно-исторической психологии, заложенный в работах Г. Г. Шпета, Л. С. Выготского, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна и их последователей: В. В. Давыдова, В. П. Зинченко, А. В. Петровского, О. К. Тихомирова и др., исследователи, как отмечает А. Г. Асмолов, осуществляют переход от «анализа «сознания вне культуры» и «культуры вне сознания» к постижению тайны взаимопереходов, преобразований социальных связей в мир личности и сотворения личностью из материала этих связей миров человеческой культуры» (Асмолов, 1998, с. 15).

Проникновение в сущность процесса трансформации культуры в мир личности позволяет ставить и отвечать на вопросы о том, какая культура преобразуется в жизненный мир человека, что конкретно она привносит в него в плане устойчивости и подвижности этого мира, какие трудности саморазвития испытывает при этом человек, какие традиционные средства совладания он обретает. С методологических позиций культурно-исторического подхода стресс открывается как совокупность психологических проявлений, сопровождающих процесс саморазвития человека, в котором раскрывается его сверхадаптивная природа, нормотворческий гетеростазический характер. Психологический стресс обретает онтологический статус и может рассматриваться как явление, связанное с процессом становления многомерного мира человека. Трудности, возникающие на пути саморазвития человека как способа его существования в качестве открытой системы, вызывают напряжение, поскольку они затрагивают саму возможность жизни человека как существа, открытого в мир. В этом процессе «закрытие» системы (или невозможность надлежащего ее открытия) означает прямую угрозу удержанию ее целостности, устойчивому существованию, что проявляется в дистрессе и сопутствующих ему психологических и соматических явлениях. Стресс имеет полифункциональную природу: он выступает и как сигнал о нарушении процесса жизненного самоосуществления, и как внутреннее состояние человека, устойчивое бытие которого оказывается под угрозой, и как условие коррекции образа жизни и образа мира, противоречия между которыми либо минимизировались до такого уровня, который лишает систему источников самодвижения, либо, наоборот, обострились до предела, при котором деструкция человека как целостной системы может приобрести необратимый характер.

Стресс амбивалентен по направленности его трансформации: он может переживаться как самодиагностика системы, обнаруживающей новые параметры развития и обладающей готовностью выхода к ним (модель «эустресса»), и как оценка начинающейся деструкции системы, которая не может удержать свою целостность в силу действия факторов, блокирующих возможность саморазвития и самореализации (модель «дистресса»). Эмоции, сопровождающие стресс, отражают конфликт в ценностно-смысловых полях жизненного мира человека, за которым стоит борьба противоположных тенденций – стремление к стабильности, с одной стороны, и к изменениям, с другой, разрешение которой происходит в саморазвитии системы, каковая и является внутренним основанием ее устойчивости. Таким образом, психологический стресс с позиции идеи самоорганизации, как методологической основы культурно-исторического подхода, может быть понят как «сверхадаптивный синдром», а его функции определены по отношению к человеку как существу ищущему, находящему и реализующему возможности выхода на новые параметры собственного развития, к новым сферам самореализации.

Литература

Асмолов А. Г. У порога неклассической релятивистской психологии // Сибирский психологический журнал. 1998. Вып. 7. С. 7–16.

Асмолов А. Г. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002.

Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч. М., 1982. Т. 1. C. 291–486.

Гусельцева М. С. Культурно-историческая психология: от классической к пост неклассической картине мира // Вопросы психологии. 2003. № 1. С. 99–115.

Зинченко В. П. Общество на пути к «человеку психологическому» // Вопросы психологии. 2008. № 3. С. 3–11.

Кабрин В. И. Коммуникативный мир и транскоммуникативный потенциал жизни личности. М.: Смысл, 2005.

Клочко В. Е. Галажинский Э. В. Самореализация личности: системный взгляд. Томск: ТГУ, 1999.

Коростылева Л. А. Психология самореализации личности: затруднения в профессиональной сфере. СПб.: Речь, 2005.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

Леонтьев Д. А. Личностное в личности: личностный потенциал как основа самодетерминации // Ученые записки каф. общ. психол. МГУ им. М. В. Ломоносова / под ред. Б. С. Братуся, Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2002. Вып. 1. С. 56–65.

Леонтьев Д. А. Эксклюзивное интервью с Михаем Чиксентмихайи (Д. Леонтьев, сентябрь 2005). http://www.positivepsychology.ru.

Поляков А. С. Современные проблемы клинической психологии // Сибирский психологический журнал. 2002. Вып. 11. С. 8–16.

Пуховский Н. Н. Психопатологические последствия чрезвычайных ситуаций. М.: Академический Проект, 2000.

Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М.: Наука, 1987.

Степин В. С. Теоретическое знание: структура, историческая эволюция. М.: Прогресс, Традиция, 2000.

Тхостов А. Ш., Елшанский А. Ш., ред. Психологические аспекты зависимостей: Сб. науч. статей. М.: Научный мир, 2005.

Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности (основные положения, исследования и примечания). СПб.: Питер Ком, 1999.

Csikszentmihalyi M. Flow: The Psychology of Optimal Experience. New York: Harper and Row, 1990.

Связь правовых представлений личности со смысложизненными ориентациями и выбор формы поведения в правовой среде

М. В. Верстова (Краснодар)

Сегодня современному человеку приходится сталкиваться с ситуациями, подчиняющимися правовому регулированию, в которых перед личностью возникает необходимость ориентировки в сложной и неопределенной для нее ситуации. Примером такой правовой ситуации, ставшей действительностью общества, является предложение стать присяжным заседателем. Актуальным и востребованным, по мнению некоторых исследователей, является изучение «обыденного правового сознания личности» в ситуации выбора формы поведения в правовой сфере и наличие готовности у человека проявить активное сознательное самоопределение в подобной ситуации (Янова, 1998).

Правовое сознание является объектом комплексного изучения разных научных дисциплин, в частности, социологии, юриспруденции, психологии и др. В психологии можно выделить несколько направлений по изучению правового сознания личности. Так, например, некоторые работы направлены на изучение психологических механизмов нормативно-правовой регуляции поведения личности, анализ ценностных ориентаций и мотиваций правового и противоправного поведения (Еникеев, 1996; Ратинов, 1988 и др.). Проблемами участия российских граждан в правовой жизни занимались отечественные психологи (Абульханова, 2005; Воловикова, 2004, с. 16–31; Славская, 2002). Особенности правового сознания присяжных заседателей изучали О. А. Гулевич, Е. О. Голынчик и О. В. Соловьева и др.

Изучение правового сознания как комплекса социальных представлений стало популярным в работах отечественных исследователей, что, по-нашему мнению, связано с качественными изменениями в российском общественном правовом сознании. По мнению А. Н. Славской, для формирования правового сознания личности российского гражданина основным оказывается контекст межличностных отношений. В правовой сфере преобладают не нормативно-правовые, как в западноевропейском обществе, а морально-психологические регуляторы (ролевое поведение, взаимоотношения субъекта, его психология, личные интересы), такие как совесть, доверие/недоверие, ложь и т. д. Основными психологическими предпосылками возникновения правового сознания личности в правовых взаимоотношениях, – это есть «наличие или отсутствие взаимности» в интерпретации прав и обязанностей «партнеров по отношению друг к другу» (Славская, 2002).

Пропущенные через личный опыт субъекта изучаемые стороны правовой жизни способны вызвать к себе определенное отношение личности, стать значимыми и выступить как ценности для личности. Ценностные образования и установки в структуре правового сознания личности: эмоции, направленность, правовые установки обеспечивают субъективное принятие и реализацию поведения, направленного на выражение готовности соблюдать закон (Белобородов, 2003, с. 92–105). По мнению А. Р. Ратинова, в социально-правовых установках и ценностных ориентациях заключается основной регулятивный потенциал правового сознания (Ратинов, 1988).

Ряд авторов уделяют внимание тому, что отсутствие готовности и наличие готовности соблюдать закон могут также затрагивать ценностно-смысловую сферу и ценностную регуляцию деятельности личности (А. Г. Белобородов, Д. А. Леонтьев). Элементы, составляющие смысловую сферу личности, регулируют деятельность, в частности, выбор формы поведения в правовой ситуации. В психологии проблема понятия «выбор» актуальна, о чем свидетельствуют работы, проводимые исследователями (А. Н. Демин, Т. В. Корнилова, Е. В. Улько и др.). Проводя анализ теоретических работ по проблеме понятия «выбор», можно отметить, что выбор психологами изучался как этап принятия решения (Г. Саймон, Д. Канеман и др.). Также понятие «выбор» рассматривается в исследованиях современных отечественных психологов, где теоретическими предпосылками исследования послужил деятельностный подход А. Н. Леонтьева (Д. А. Леонтьев, Н. В. Пилипко). Психологи утверждают, что выбор – это внутренняя деятельность по конструированию оснований и смысловых критериев для сопоставления сформированных альтернатив и осуществлению этого сопоставления во внутреннем плане (Леонтьев, Пилипко, 1995). Субъективное переживание человеком смысла жизни, осознание ответственности за результаты своей работы образуют критерии принимаемых решений в различных ситуациях (Д. А. Леонтьев) (наличие различных установок личности в правовых ситуациях, предлагаемых социумом). Таким образом, опираясь на работы Д. А. Леонтьева, В. А. Ядова, М. С. Яницкого, проанализируем содержание смысловой сферы личности через смысложизненные ориентации.

Существенную роль в понимании конкретной правовой ситуации играет представление человека о своей собственной позиции в социальном правовом и поведенческом пространстве в контексте широких правовых представлений и смысложизненных ориентаций личности.

В 2007 г. нами проводилось исследование установки личности к правовой ситуации на примере готовности участия в суде присяжных (Верстова, Улько, 2007). С помощью анкеты были сформированы группы испытуемых: согласившиеся и отказавшиеся принять участие в работе коллегии присяжных. Предметом исследования в работе выступили правовые представления личности, ее смысложизненные ориентации в связи с установкой к участию в суде присяжных. В исследовании приняли участие 182 жителя Краснодарского края в возрасте от 25 до 65 лет.

Первоначально была изучена установка личности к конкретной правовой ситуации (Верстова, Улько, 2007), где основным методом исследования явилась разработанная анкета, с помощью которой выделили и сформировали группы испытуемых: согласившихся и отказавшихся. Далее рассмотрели характер широких социально-правовых представлений испытуемых и отношение испытуемых к отдельным элементам правовой реальности. С целью получения информации о правовых представлениях и моделях смысловых пространств испытуемым были заданы для оценивания по шкалам СД центральные для проблемы «право-нравственность» понятия. Понятия «закон», «власть» отражали систему правового регулирования; понятия «справедливость», «правда» представили систему нравственного регулирования (Верстова, Улько, 2007). Полученные данные были обобщены и представлены в виде описания групп с различной установкой к участию в суде присяжных, включающей характер широких социально-правовых представлений (трехфакторный семантический дифференциал Ч. Осгуда) и специфику смысложизненных ориентаций (тест СЖО Д. А. Леонтьева).

Результаты исследования показали, что люди с различной поведенческой установкой к участию в суде присяжных заседателей отличаются разноуровневыми смысловыми образованиями личности: правовыми представлениями и смысложизненными ориентациями.

Яркой особенностью согласившихся являются более высокие оценки понятия «закон» по всем трем факторам (оценке, силе, активности), что свидетельствует об его эмоциональном приятии, силе и динамичности данной правовой категории в сознании респондентов и, соответственно, более высокой смысловой значимости. Согласившиеся готовы принимать правовые нормы и идентифицировать себя с ними, наделяют «закон» и «власть» более высокой активностью. Эмоциональное отношение в группе отказавшихся к правовым и моральным объектам не дифференцированно, оценка этих объектов испытуемыми проходит через негативный полюс конструкта «оценка». Оценочные шкалы, используемые согласившимися, в основном нейтральные и положительные, при оценке понятия «власть» шкалы в основном отрицательные и, соответственно, негативные.

Полученные результаты показали, что люди, не готовые принять участие в коллегии присяжных устойчиво демонстрируют существенное расхождение в семантическом пространстве нравственных и правовых категорий, группа характеризуется значительным семантическим расстоянием между такими объектами, как закон – справедливость, закон – правда в отличие от согласившихся (см. таблицу 1). Дальше всего в семантическом пространстве отказавшихся располагаются понятия «закон» и «правда», ближе всего «справедливость» и «правда». Согласно представлениям отказавшихся, с помощью закона вряд ли добьешься правды и справедливости. Люди, согласившиеся принять участие в коллегии присяжных, готовы принимать правовые нормы, склонны идентифицировать себя с ними, правовые категории наделяют более высокой активностью. Правовая сфера согласившихся воспринимается как динамичная, изменчивая, а сами субъекты готовы к активным действиям в этой области (что выражается в готовности участвовать в работе коллегии присяжных).

Таблица 1. Семантическое расстояние между объектами в группах отказавшихся и согласившихся

Далее рассмотрим результаты исследования связи вариантов правовых представлений личности со смысложизненными ориентациями. Так как достоверных различий в группах по тесту СЖО обнаружено не было, то мы из-за неоднородности групп рассматривали их по группам согласившихся и отказавшихся (см. таблицу 2).

У согласившихся по шкалам «Цели» и «Результат» выявлены различия между «познавателями» и «борцами за справедливость» (p < 0,001); по шкалам «Процесс», «ЛК-Я», «ЛК-жизнь» (использовался t-критерий Стьюдента, p < 0,05). Выявлены различия между «борцами» и «активистами» по шкалам «Цели», «Процесс», «Результат», «ЛК-жизнь» (p < 0,001), по шкале «ЛК-Я» (p < 0,05). Наблюдаются различия и между «познавателями» и «активистами» по шкале «Процесс» (p < 0,05), по «ЛК-жизнь» (p< 0,001). У отказавшихся по шкалам «Цели» и «Результат», «ЛК-жизнь» выявлены различия между «деловыми», «нигилистами», «эмоционально-тревожными» (p < 0,05).

На основе эмпирических данных можно сформулировать несколько типов обобщенных характеристик субъективно-смысловых оснований, определяющих готовность личности к участию в суде присяжных. В результате выделено 6 типов представления субъектов о ситуации выбора.

Таблица 2. Средние значения теста СЖО по группам установок

Примечание. Знаки ↑, ↓ и ↔ – высокие, низкие, средние значения по методике СЖО.

1. Лица, согласившиеся принять участие в суде присяжных:

«Борцы за справедливость» положительно воспринимают «справедливость» и отрицательно «власть», но, несмотря на негативное отношение, понятие «власть» оценивается как «сильный» и «активный» объект. Характеризуются высоким уровнем осмысленности жизни, умением ставить цели и ориентированностью на будущее, им свойственно планирование в соответствии с поставленными целями, проявление активности на основе опыта прошлого, настоящего и принятием ответственности за выбор.

«Социальные активисты», в отличие от других понятий, «власть» воспринимают негативно, но оценивают высоко факторами «Сила» и «Активность» в СД; закон ассоциируется с правосудием и справедливостью, но не с властью. Несмотря на наличие желания быть социально активным, группа отличается наличием низких показателей осмысленности прошлого, настоящего и будущего, они редко ощущают себя хозяевами жизни.

У «Познавателей» основной характеристикой по сравнению с другими группами является самая маленькая дистанция между изучаемыми понятиями (законом, справедливостью, властью, правдой), что свидетельствует о близости в сознании испытуемых правовых и моральных категорий. Испытуемым свойственна осмысленность настоящего, низкие показатели осмысленности прошлого и будущего, прошлым не удовлетворены, но настоящее воспринимается как богатое событиями, а планы на будущее плохо представляемы.

2. Лица, отказавшиеся принять участие в суде присяжных:

«Нигилистам» свойственна тенденция к противопоставлению моральных категорий правовым (значительное расстояние «закон» – «справедливость», и маленькая дистанция между «справедливостью» и «правдой», характерной чертой является низкая оценка объекта «закон» по фактору «Активность»). Отличаются смешанностью типов осмысленности жизни (низкие и высокие показатели шкал «Цели», «Процесс», «Результат»), но неудовлетворенностью жизнью в настоящем.

В группе «деловых» характерной особенностью является самая большая семантическая дистанция между понятиями «закон» и «правда», «правда» и «власть». Правовые объекты вызывают желание избегания, удаления. Характерен высокий уровень осмысленности жизни, умеют ставить цели и ориентироваться на будущее, умеют придавать значение осмысленности жизни, имеют свободу выбора и возможность свободно распоряжаться своей жизнью.

«Эмоционально-тревожные» категорию «закон» воспринимают нейтрально, «власть» в целом оценивают высоко и положительно по всем семантическим факторам. В отличие от других групп в сознании испытуемых правовые категории («закон» и «власть») между собой сильно различаются. Им присущи низкий уровень осмысленности жизни, низкая направленность на будущее и отсутствие представления о себе как о хозяине жизни, они отличаются низким уровнем самореализации.