Текст книги "Психология человека в современном мире. Том 5. Личность и группа в условиях социальных изменений. Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна, 15–16 октября 2009 г."

Литература

Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. СПб.: Питер, 2001.

Гордон Р. Исчезновение и нахождение: локализация архетипического опыта // К. Г. Юнг и современный психоанализ. Хрестоматия по глубинной психологии. Вып. 1. М.: Че Ро, 1995. С. 52–72.

Грот Н. Я. Устои нравственной жизни и деятельности // Психология личности в трудах отечественных психологов. СПб.: Питер, 2000. С. 397–402.

Дьяченко М. И., Пономаренко В. А. О подходах к изучению эмоциональной устойчивости // Вопросы психологии. 1990. № 1. С. 106–112.

Леонтьев Д. А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. М.: Смысл, 1999.

Ортега-и-Гассет Х. Человек и люди // Ортега-и-Гассет Х. «Дегуманизация искусства» и другие работы. М.: Радуга, 1991. С. 229–476.

Сергеев К. К. Философская психология. Тольятти: Современник, 1999.

Соснин В. А. Психология религии: американский опыт // Психологический журнал. 2002. Т. 23. № 2. С. 118–127.

Тышкова М. Исследование устойчивости личности детей и подростков в трудных ситуациях // Вопросы психологии. 1987. № 1. С. 27–34.

Фрейд З. Тотем и табу: Психология первобытной культуры и религии. СПб.: Алетейя, 1997.

Чудновский В. Э. Становление личности и проблема смысла жизни // Избранные труды. М.: Изд-во Моск. психолого-социального ин-та; Воронеж: НПО «МОДЭК», 2006.

Шафоростов А. И. Личностная вера: от мифа к самосознанию. Иркутск: Издво Ирк. ун-та, 1996.

Онтологически ориентированный подход в социальной психологии

Н. И. Леонов (Ижевск)

Приоритет в постановке онтологического подхода к человеку в отечественной психологической науке принадлежит С. Л. Рубинштейну, который анализировал ключевые аспекты бытия и характеризовал человека как субъекта жизни. На фоне этого подхода декартово противопоставление внутреннего мира субъекта и внешнего мира, или «объективной действительности», отразившееся в марксистской гносеологии (или, точнее, в том варианте этой гносеологии, который имел хождение в советской философии 1930–1950-х годов под названием «марксистско-ленинской теории отражения»), не являлось единственным способом структуризации мира. Самое существенное в работах С. Л. Рубинштейна состоит в том, что мир и человека автор рассматривает в соотношении друг с другом, впервые высказав мысль о взаимопроникновении человека в мир и мира в человека. Каждый конкретный носитель образов мироустройства выступает не сторонним наблюдателем, а активным деятелем, неизбежным участником непрерывного процесса мироустроения. В построении образа социального мира участвуют различные уровни психики человека. Субъект, что характерно и для образа мира в целом, является активным познающим мерилом, а мир – фокусом его активности. Различия между измерениями состоят в том, что точкой отсчета в субъективированной картине мира является он сам, а в мироориентированной она подвижна, динамична (субъект как бы наблюдает мир со стороны).

Последовательно обоснованный автором (Н. И. Леоновым) онтологический подход реализуется в изучении социально-психологических явлений такими исследователями, как Д. А. Боровиков (организационное поведение), М. М. Главатских, Н. А. Каримова (конфликтное поведение), Е. Н. Молчанова (политическое поведение), Т. А. Наумова (зависимое поведение), И. В. Павлова (общественно-активное поведение) и др. Данный подход позволяет строить модель исследования социального поведения субъекта, где взаимодействие «личность и мир» создает особую реальность, объекты которой наделены различными смыслами, и которые определяют актуальное поведение субъекта в различных социальных ситуациях. Онтологический подход, определяя человека как активного, конструирующего социальную реальность, позволяет понять взаимосвязь образа социального мира и социальное поведение субъекта.

Характеризуя современный мир как изменчивый и нестабильный, мы констатируем факт, что как раз изменчивость и нестабильность становятся устойчивыми, стабильными характеристиками современного постиндустриального общества. Эта изменчивость, нестабильность являются условиями, способствующими порождению разного рода неконструктивных форм адаптивного поведения: конфликтного, агрессивного, аддиктивного и других.

Осознание человеком своей принадлежности к данному миру способствует построению образа «Я в ситуации» как компонента социального мира, а сам мир воспринимается именно через эту принадлежность. Социальный мир предстает при этом не как противостоящий субъекту, а как построенный им. В исследованиях, проведенных авторами, установлено, что процесс личностного смыслообразования приводит к построению внутренне непротиворечивого для личности образа социального мира, где объективные и субъективные его аспекты преобразованы в единое целое.

Выявлено, что образ социального мира, как форма репрезентации субъектом себя в этом мире, представляет собою онтологическую реальность, которая характеризуется следующими признаками: 1) он всегда соотнесен с субъектом, 2) представлен в свернутом виде, 3) опосредует и преломляет через себя как внутренние, так и внешние влияния, 4) имеет системный характер: в функциональном плане предшествует поведению, а в генетическом – следует за деятельностью человека. Являясь целостной и непротиворечивой для субъекта реальностью, он рассматривается в двух аспектах: структурном и динамическом. Структурные составляющие этой реальности, согласно нашему подходу, могут быть переструктурированы в соответствии с системой значений и координат, которые стимулируют «запуск» различных форм социального поведения: конфликтного, организационного, политического и др.

Так, эмпирически подтверждено, что образы конфликтной ситуации, формирующиеся на основе социальной категоризации руководителей разного уровня конфликтности, имеют свои особенности и обеспечивают личность системой ориентации в ситуации конфликта. Это явилось основанием создания эмпирической типологии конфликтной личности руководителя.

Онтологический подход, активно разрабатываемый в социальной психологии, позволяет более адекватно рассматривать различные формы проявления социальной активности субъекта в современных условиях.

Методологические аспекты оказания социально-психологической поддержки молодежи в личностном развитии на рубеже XX–XXI вв.

Ю. Л. Лобков (Курск)

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проекты № 08–06-00 312а.

За основу решения проблемы организации и оказания социально-психологической поддержки молодежи предлагается подход, сформулированный Б. Ф. Ломовым (1984), отмечавшим, что многоплановость, многоуровневость, многомерность личности, находящейся в постоянном развитии, требуют построения системы психологических воздействий и выбора интегральной личностной характеристики в качестве предмета воздействия. Данное утверждение предполагает рассмотрение нашей проблемы в плане анализа взаимодействия личности, выступающей с позиций субъекта, с социальной средой.

Проблема субъекта наиболее глубоко разработана в трудах С. Л. Рубинштейна (1946, 1976). Позднее его идеи были развиты в работах К. А. Абульхановой (1980), А. В. Брушлинского (1991), А. Л. Журавлева (1988) и др. Так, С. Л. Рубинштейн (1976) раскрывает внутреннюю связь категорий сознания и деятельности через категорию субъекта: утверждение единства сознания и деятельности означало, что надо понять сознание, психику не как нечто лишь пассивное, созерцательное, рецептивное, а как процесс, деятельность субъекта, реального индивида. Личность в рубинштейновском понимании, исходящая из категории субъекта, оказывается конкретным понятием, благодаря которому был преодолен безличный, бессубъективный характер связи сознания и деятельности. Далее, рассуждая о субъекте, С. Л. Рубинштейн (1976) рассматривает жизнь как особый процесс («способ осуществления»), включающий в себя человека, отношениями и действиями которого этот процесс определяется, изменяется, направляется. Специфика жизненного процесса напрямую связана с тем, как его осуществляет субъект.

А. В. Брушлинский (1991), отмечая важность учета многообразных взаимосвязей человека и общества, утверждает, что быть субъектом означает инициировать и осуществлять изначально практическую деятельность, общение, познание и другие виды специфически человеческой активности, творческой и нравственной. А. В. Брушлинский (1991) показывает, что для гуманистической трактовки человека важно не столько влияние общества на индивида, сколько влияние индивида на общество: в жизни человека все большее место занимают саморазвитие, самовоспитание, самоформирование и, соответственно, большой удельный вес принадлежит внутренним условиям, через которые всегда только и действуют все внешние причины, влияния и т. д.

В отношении понимания субъекта представляет интерес позиция К. А. Абульхановой (1980). Субъект в ее понимании не просто обозначение того, кто действует, сознает, относится. Данное понятие субъекта исходно характеризует то, как субъект осуществляет действие, как сознает мир в зависимости от его социальной позиции, от социальных определений его общественной сущности. Таким образом, через понятие субъекта передается мера его активности, направленность, социальная сущность сознания, действия, отношений. Далее, К. А. Абульханова (1980), при постановке проблемы индивида как субъекта жизнедеятельности, поднимает вопрос об организации последней. Так, индивидуальная жизнедеятельность есть конкретная система общественных отношений, в которой, с одной стороны, индивид включен в социальные формы жизнедеятельности, с другой, является действующим лицом событий своей собственной жизни, ее ситуаций и дел, организуя их определенным образом, планируя, вмешиваясь в их ход. Мера зависимости индивида от обстоятельств его жизни и мера его способности изменять, отодвигать, отменять действие этих обстоятельств, т. е. направлять свою жизнь, формировать свой способ жизни, определяется на основе его общественной позиции. Связывая последнюю с общественной активностью личности, К. А. Абульханова (1980) утверждает, что активность личности, в свою очередь, проявляется в ее отношении к деятельности. Таким образом, деятельность составляет сущностную характеристику жизнедеятельности субъекта.

Следовательно, процесс оказания социально-психологической поддержки молодежи предполагает взаимную детерминацию индивидуального и социального. С одной стороны, процесс, событие, ситуация есть результат деятельности людей, с другой стороны, условие, причина их собственного развития. В отечественной психологии различие этих сторон особенно рельефно выражено в двух концепциях: теории психического как процесса (С. Л. Рубинштейн) и концепции деятельности (А. Н. Леонтьев). С. Л. Рубинштейн (1976), выдвигая в качестве ведущего принципа в психологии принцип детерминизма, дал его классическую формулировку как преломления «внешнего через внутреннее». С. Л. Рубинштейн (1976) подчеркивал значение личности как целого, характеризуемого как совокупность внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия на человека. А. Н. Леонтьев (1975) выдвинул антитезис, согласно которому следует «с самого начала обернуть исходный тезис: внутреннее (субъект) действует через внешнее и этим само себя изменяет». Антитезис «внутреннее через внешнее» ставит акцент на имманентное самодвижение человеческой предметной деятельности, которая для такого самодвижения нуждается во внешних условиях, а его результатом является самоизменение.

А. В. Брушлинский (1991) справедливо отмечает, что взаимодействие человека с миром является той сферой реальности, в которой внешние причины действуют через внутренние условия и одновременно внутреннее (субъект) действует через внешнее и этим само себя изменяет. Не односторонность действия внешнего через внутреннее или действия внутреннего через внешнее, – пишет он, – а взаимодействие субъекта с миром является тем детерминантом, в котором внешняя и внутренняя детерминации диалектически едины. Поэтому согласование парадигм С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева, сохраняя симметрию психологической науки, остается исходной и как никогда современной для осуществления полноценной социально-психологической поддержки молодежи в личностном развитии в рубеже веков.

Роль научного наследия С. Л. Рубинштейна в понимании социального интеллекта

О. В. Лунева (Москва)

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант № 08–06-00 386а.

На протяжении многих лет исследования в различных областях психологии опираются на теоретико-методологические основы, разработанные С. Л. Рубинштейном. Его работы, содержащие фундаментальные для психологии положения, остаются современными и базовыми для анализа и описания новых психологических феноменов и понятий. В полной мере сказанное относится и к рассмотрению в предметном поле социальной психологии категории, обозначаемой как «социальный интеллект». Авторское представление о социальном интеллекте опирается на понимание его как субъектно-личностного конструкта. Имея определенную структуру, социальный интеллект обеспечивает интеграцию свойств и способностей личности для встраивания ее в социальные сети и управления процессом поведения личности в социальных сетях, способствуя достижению целей взаимодействия. Для реализации этих функций социальный интеллект обеспечивает создание (конструирование) «картины» социально-психологического взаимодействия (и отражения себя личностью как части этой «картины») и воздействие личности на собственное поведение (саморегуляция), на процесс и людей, включенных в это взаимодействие. Эти функции социального интеллекта детерминируются совокупностью определенной иерархии личностных и индивидуальных характеристик, объединенных в структурные компоненты, а также обстоятельствами взаимодействия. Под людьми, включенными в процесс взаимодействия, понимаются как отдельные личности, так и группы, являющиеся элементами социальных сетей. Цели взаимодействия находятся в континууме позитивных-негативных ценностей и характеризуются соотношением представленности в них интересов индивида, группы, общества.

Анализ научного наследия С. Л. Рубинштейна позволяет выделить несколько ключевых моментов, наиболее значимых для разработки концепции социального интеллекта.

В работе «Человек и мир» С. Л. Рубинштейн выходит за пределы проблемы соотношения бытия и сознания, показывая важность центральной проблемы: бытия, сущего и места в нем человека. При этом им отмечается, что «…человек есть человек лишь в своем взаимоотношении к другому человеку: человек – это люди в их взаимоотношениях друг к другу. Человек как абсолют, как „вещь в себе“, как нечто обособленное и замкнутое в себе – это не человек, не человеческое существо и, более того, это вообще не существо, это нечто не существующее – ничто» (Рубинштейн, 1973, с. 255–256). Более фундаментальной и исходной проблемой по сравнению с проблемой сознания и бытия С. Л. Рубинштейн называет проблему места человека в мире, в жизни и указывает на наличие двух взаимосвязанных отношений – человека и бытия, человека и другого человека (других людей). Так, онтологический анализ, включающий человека в бытие и вскрывающий сущность последнего, показывает ограниченность применения только гносеологического подхода к реальной жизни человека, при котором происходит отчуждение бытия от человека. Представляется, что социальный интеллект в предлагаемой трактовке автора и является онтологически одним из инструментов бытийности человека и маркером его включенности в человеческие взаимодействия и взаимоотношения, в саму жизнь.

Другим значимым моментом является неоднократно повторенная С. Л. Рубинштейном идея невозможности рассмотрения взаимодействия и взаимоотношения людей вне анализа моральных, этических аспектов, включенных в реальное бытие человека (Рубинштейн, 1973). Западные исследователи около 10 лет назад начали изучать моральный интеллект как самостоятельный феномен. В основном этот феномен трактуется как соблюдение в социальном поведении человека моральных правил и общественных норм. Есть основания предположить, что введение этого понятия в американскую психологию стало реакцией на шокирующие человечество поступки людей (расстрел одноклассников, студентов) и отсутствие во многих тестах социального интеллекта измерения моральных аспектов межличностного взаимодействия. Авторская позиция связана с выделением в структуре социального интеллекта подструктуры личностных качеств, включающих нравственные характеристики.

Анализ социального интеллекта как категории социальной психологии предполагает рассмотрение среди прочих параметров и наличие связи категории с основными принципами науки (Богданович, 2002). В работах С. Л. Рубинштейна раскрыты важнейшие методологические принципы, особенно значимые, с авторской точки зрения, для понимания содержания социального интеллекта: принцип единства сознания и деятельности и принцип развития.

Принцип единства сознания и деятельности в применении к пониманию социально-психологической природы социального интеллекта тесно связан с процессами взаимодействия и активностью «деятельностной» личности. Принцип единства сознания и деятельности позволяет изучать поведение человека и его личностные проявления в реальной жизни, повседневном взаимодействии с другими людьми, а также внутренние психологические механизмы, обеспечивающие достижение целей социально-психологического взаимодействия.

Принцип развития: социальный интеллект изменяется (созревает) в процессе развития личности, освоения ею опыта социального взаимодействия, социализации. С. Л. Рубинштейн считал, что «…субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется, он в них созидается и определяется» (Рубинштейн, 1986, с. 106). Предполагается, что развитие компонентов социального интеллекта происходит неравномерно, что обусловлено совокупностью объективных и субъективных факторов.

Литература

Богданович Н. В. Категориальный подход в истории психологии // Современная психология: Состояние и перспективы исследований. Ч. 2 / Методологические проблемы историко-психологического исследования: Матер. юбил. научн. конф. ИП РАН, 28–29 января 2002 г. / Отв. ред. А. Л. Журавлев, В. А. Кольцова. М.: Изд-во ИП РАН, 2002. С. 203–216.

Рубинштейн С. Л. Человек и мир // Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М.: Педагогика, 1973. С. 255–420.

Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Вопросы психологии. 1986. № 4. С. 101–108.

Факторы, влияющие на уровень эмоционального неблагополучия детско-родительских отношений

Н. В. Молчанова (Смоленск)

Исследование осуществляется при финансовой поддержке РГНФ, грант № 08–06-00 434а в рамках проекта «Социально-психологическая адаптация детей трудовых мигрантов в условиях трансформации детско-родительских отношений».

К факторам, влияющим на уровень эмоционального неблагополучия детско-родительских отношений, относят социо-демографическую ситуацию, школьную жизнь, проблемы здоровья, стрессогенные жизненные события, семейные и дружеские взаимоотношения. Как известно, первыми признаками, предваряющими проблемы внутрисемейных взаимоотношений и сигнализирующими о психологическом неблагополучии, являются отрицательные эмоциональные состояния членов семьи. В отношении детей их появление связывают с невыполнением семьей таких важнейших функций, как формирование чувства психологического комфорта и эмоциональной защищенности. В целом понятие защищенности связывают со стабильностью отношений ребенка со взрослыми. В частности, В. М. Целуйко утверждает, что чувство незащищенности приводит к патологическим страхам, хроническому напряжению, замыканию на себе. Дети младшего возраста могут быть поглощены чувством эмоционального страха, страдания (Целуйко, 2004, с. 70–71). О. В. Хухлаева среди прочих семейных факторов риска называет конфликты между родителями или отсутствие одного из родителей (Хухлаева, 2003, с. 35).

По словам Й. Лангмейера и З. Матейчека, в семье каждый ее член выполняет естественным образом определенную роль и удовлетворяет жизненные потребности ребенка – физические, эмоциональные, интеллектуальные, моральные. Если в семье отсутствует какой-либо основной член, то легко возникает опасность депривации для ребенка, так как не всегда можно заместить роль, которую данный член семьи должен выполнять в отношении ребенка и в отношении всей семейной единицы (Лангмейер, Матейчек, 1984, с. 146). С точки зрения А. Маслоу (1999, с. 165–166), существует депривация как угроза личности. Имеется в виду угроза его защитным системам, самооценке, которая препятствует самоактуализации, т. е. делает невозможным удовлетворение базовых потребностей человека. Именно такая «угрожающая депривация» является пусковым механизмом для процесса, обозначаемого как фрустрация. Если ребенок чувствует себя незащищенным, если его потребности в любви, принадлежности и уважении не получают удовлетворения, то такой ребенок будет вести себя эгоистично, деструктивно и агрессивно (Маслоу, 1999, с. 185).

А. К. Рубченко (2007) предлагает рассматривать семейную депривацию как разновидность эмоциональной депривации. В этом случае прекращается эмоциональная связь между ребенком и привычной семейной средой, или присутствуют неполноценные эмоциональные контакты между детьми и родителями. В зависимости от субъекта, создающего психотравмирующую ситуацию для ребенка, различают материнскую, отцовскую, родительскую и детскую депривации (связанную с сестрами и братьями). По словам Й. Лангмейера (1984, с. 178), если мать предоставляет ребенку возможность ощутить интимность человеческой любви, то отец проторяет ребенку путь к обществу.

Семейная депривация может быть как эпизодической (временная разлука с одним из родителей), так и хронической. Длительный дефицит эмоционального созвучного общения порождает у ребенка неуверенность в положительном отношении к нему родных, вызывая чувство тревоги и ощущение эмоционального неблагополучия. В ситуации долгой разлуки у ребенка может развиться тревожное фоновое состояние, на основе чего возникает отчуждение. По данным А. К. Рубченко, при отделении ребенка от семьи он «перерабатывает» эту ситуацию исходя из 2-х вариантов: 1) отвержение себя, если ребенок склонен к переживанию чувства вины. Он как бы соглашается с фактом отделения от семьи за его плохие поступки или плохие мысли; 2) отвержение семьи родителей, если ребенок делает вывод, что именно родители виноваты в его оторванности от семьи.

В отдельных исследованиях указывается на то, что причиной эмоционального неблагополучия часто является семейный перфекционизм. Дети в таких семьях редко заслуживают одобрения, от них требуют идеала, которого невозможно достичь. Высокий уровень контроля и доминирования ведет к подавлению любых форм сопротивления у ребенка, к запрету на протест и агрессию; вследствие чего ребенок обречен на постоянные разочарования, которые сопровождаются негативными эмоциональными переживаниями.

Данные по раннему детскому возрасту были получены в работах таких авторов, как Т. В. Архиреева, О. Э. Асадулина, Т. Д. Марцинковская, Е. О. Смирнова, В. С. Собкин. Исследованиями подросткового возраста занимались О. С. Золотарева, Н. В. Федорова, Е. Н. Андреева, О. А. Карабанова, Н. А. Николаева, Н. С. Фонталова, И. Г. Чеснова, Е. В. Змановская, В. Г. Степанова. Среди зарубежных исследователей подросткового возраста можно отметить следующих: М. Л. Тобиас, Дж. Лалич (2000); У. В. Чамберс, М. Д. Лангоуни (2000). Юношеские проблемы рассматривали Д. В. Берко, С. Г. Доставалов, О. А. Тихомандрицкая.

Результаты диссертационного исследования Н. В. Федоровой (2007) показывают, что депривация в семье приводит к деформации эмоциональной и социальной сфер личности подростка. В области эмоций депривация проявляется в виде дезорганизации эмоциональных реакций, в агрессивности, негативизме, фрустрированности и тревожности.

По данным А. К. Рубченко (2007), хроническая семейная депривация у юношей сопровождается снижением показателей доверия к другим людям и к самим себе, а у девушек – снижением уверенности в себе, самоуважения и повышением внутренней конфликтности и самообвинения. При материнской депривации у юношей дополнительно выражена внутренняя конфликтность и чувство вины. Отцовская депривация у эпизодически депривированных юношей повышает самоценность и уверенность в симпатии к ним других людей, но снижает принятие себя и самообвинение. У девушек эпизодическая отцовская депривация снижает принятие себя и симпатию к себе, повышается самообвинение. В целом родительская депривация формирует у девушек ригидную Я-концепцию, нежелание меняться, низкое самоуважение.

А. В. Томилова (2005) исследовала эмоциональную сферу подростков. Выявлено, что страх одиночества как причина грусти выявилась у большинства подростков всех возрастных групп. Особенно явно это прослеживалось у самых младших подростков – девятиклассников (13–15 лет). Наиболее значимой темой для десятиклассников оказалась родительская семья, нарушение в которой волнует этих подростков более всего. Отношения к родителям выглядят неоднозначно: их делят на «понимающих» и «непонимающих»; часто подростки ощущают чувство вины и за свое «плохое» отношение к родителям (в которых явно нуждаются эмоционально). Все описания носят эмоциональный характер; сценарии переживаний подростков (оценочный тип переживаний, при котором внешний мир прост и соответствует этим оценкам) становятся недостаточными, так как «обнаруживается» сложность окружающего мира. Подобные внутренние изменения порождают тревогу.

Первые описания неблагоприятных последствий материнской депривации сделал Л. Ф. Мейер (1914). Реакцию на разлуку с матерью изучали Д. Боулби (2004), М. Малер (2005), А. Фрейд и Д. Берлингейм (2004), Р. А. Шпиц (2001), М. Эйнсворт (1991), А. М. Прихожан (2000, 2007), А. И. Захаров (2000). В частности Д. Боулби отмечает, что при неудовлетворении родителем потребностей ребенка у него формируется чувство отверженности, обделенности, формируется агрессия, которая может быть направлена как вовне, так и на самого ребенка в виде самобичевания и чувства вины. По мнению Э. Берна (1992), если у ребенка нет уверенности в материнской любви, то он становится беспокойным и пугливым. С точки зрения Р. Бернса (1986), в результате материнской депривации и авторитарного стиля воспитания возникают негативные эмоциональные переживания. Материнская депривация способствует развитию личности с жаждой любви, высокой тревожностью и страхом потери объекта привязанности, развивается эмоциональная обедненность, уплощенность.

Исследованиями роли отца в психическом развитии ребенка занимались такие ученые, как Э. Берн (1992), И. С. Кон (2006), Я. В. Федотова (1985), С. А. Орлянский (2004), О. Г. Калина (2007). В отдельных исследованиях эмоционального благополучия подростков выявлено, что характер эмоциональных трудностей у подростков связан с аналогичными трудностями у их отцов. В частности, депрессивная симптоматика, безработица у отцов связаны с риском возникновения депрессивных и тревожных состояний у детей и подростков. Есть данные о важности детско-отцовского конфликта для возникновения депрессивной симптоматики у подростков. В других исследованиях отмечается, что, чем больше негативных эмоций в отношениях ребенка с отцом, тем в большей степени дети агрессивны в школе. Многие эмпирические работы касаются рассмотрения детско-родительских отношений через призму супружеских отношений отца с матерью ребенка. Результаты свидетельствуют о том, что качество детско-отцовских отношений в большей степени влияет на психическое состояние детей, чем детско-материнские отношения. Так, отцовская (а не материнская) агрессия (вызванная супружеским конфликтом), связана с усилением злости, печали и страха у детей.

По некоторым данным, свыше 60 % подростков с эмоциональными нарушениями воспитывались в неполных семьях. В то же время некоторые данные не подтверждают связи между тревожностью и воспитанием ребенка в неполной семье. Бывает, что ребенок, воспитывающийся одинокой матерью, взрослеет быстрее. Но это возможно только тогда, когда психические потребности в заботе, в учении и в эмоциональном самоутверждении на соответствующих этапах развития ребенка были удовлетворены. Известно, что в неполной семье оставшемуся родителю приходится брать на себя решение всех материальных, бытовых и психологических проблем, совмещение которых весьма затруднительно. Поэтому большинство неполных семей испытывают материально-бытовые трудности и сталкиваются с педагогическими проблемами.

По данным И. С. Кона (1980), дети, выросшие без отца, часто имеют пониженный уровень притязаний, у них выше уровень тревожности, чаще встречаются невротические симптомы, мальчики с трудом общаются со сверстниками, хуже усваивают истинно мужские роли, но гипертрофируют некоторые мужские черты – грубость, драчливость. Очень важным в неполной материнской семье является отсутствие уверенности и устойчивости в социальном включении, так как профессия отца представляет обычно реальную базу экономического обеспечения семьи, а ее основательность является порукой уверенности.

По данным В. А. Сысенко (1986), на отсутствие отца болезненнее реагируют мальчики 7–12 лет. Девочки особенно остро переносят подобную разлуку в возрасте 2–5 лет. Н. В. Самоукина (2000) указывает на то, что для положительного отношения к себе девочек необходимо принятие их отцами. Однако в зарубежных исследованиях считают, что матери и отцы обладают одинаковыми способностями заботиться о своих детях, поэтому оба родителя одинаково важны для гармоничного развития личности ребенка. Е. О. Смирнова и В. С. Собкин отмечают, что детям из неполных семей не хватает непосредственности в выражении чувств: они скованны, напряжены, чрезмерно серьезны, воспринимают все буквально, теряют способность понимать шутки. Наблюдается дефицит жизненного тонуса, воодушевленности, способности легко устанавливать контакты и длительно поддерживать их на взаимоприемлемом уровне; гибкости и непринужденности в отношениях, умения принимать и играть роли (1988, с. 68). Авторы отмечают, что причиной перечисленных особенностей также является и неверный тип воспитания. Согласно исследованиям Е. О. Смирновой и В. С. Собкина (там же, с. 56), наиболее распространенными стилями воспитания в неполных семьях являются неустойчивый стиль воспитания, гипопротекция, потворствующая гиперпротекция, эмоциональное отвержение. Одним из самых негативных факторов в стиле воспитания является эмоциональное отвержение. По данным ряда исследований (А. И. Захаров, А. И. Фурманов, А. С. Семенюк), недоброжелательность или невнимание со стороны родителей вызывает неосознаваемую враждебность у детей. Безотчетная, немотивированная недоброжелательность со стороны родителей порождает низкое самоуважение, чувство вины и тревоги. Часто встречается скрытое эмоциональное отвержение – родители стремятся завуалировать реальное отношение к ребенку повышенной заботой и вниманием к нему.