Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020"

 
Верхушки верб, цветущих рьяно,
Колышет ветр;
В тени широкого платана —
Сократ и Федр;
 
 
Куги шипящая чащоба
За родником;
В распахнутых хитонах оба
И – босиком…
 
 
Иссохшие травинки тощи,
Густа куга…
Не просто – шум весенней рощи,
Холмы, луга,
 
 
Гетер, науки, соль вопросов, —
Во всем равно —
Люби Прекрасное, философ:
Оно одно —
 
 
Былинкой каждой, каждой порой,
Вне суеты —
Причастно Вечности, которой
Причастен ты;
 
 
Сквозь смрад земной, сквозь
                      мрак пещерный,
За ним спеша, —
К истокам путь отыщет верный
Твоя душа…
 

 
Снега; теней чернильных пятна;
Над лесом стынущим – луна;
Непостижима, необъятна
Морозной ночи тишина;
 
 
Ни гула дальнего, ни лая,
Лишь беглый треск – то здесь, то там, —
Как будто кто, перебегая,
Колотит палкой по стволам.
 

 
Пыль отроги кремнистые кроет,
Весь ландшафт мой искромсан и нем;
Мчусь сквозь бездну, шальной астероид,
До сих пор не открытый никем;
 
 
В облаках метеорной метели
И неровен и скуден мой свет,
Но из той же я древней купели,
Что и племя гигантов-планет;
 
 
Тем же жаром мой лик изувечен,
Так же крут моих кряжей излом;
И добром не кончаются встречи
На пути одиноком моем.
 

 
Тропинка знакомая еле видна…
Я в детстве недаром
Любил этой кручей бродить дотемна
С этюдником старым;
 
 
В просторные дали счастливой поры
Войду без опаски…
О запахи дыма, сосновой коры
И масляной краски!
 
 
Сырая листва на перилах моста,
На сходнях – солома;
А в рощице дальней – и охры цвета,
И окиси хрома;
 
 
За речкою – пашни, осин сухостой,
Дорога, ограда…
Да неба вечернего кобальт густой
И стронций заката…
 

 
Сухое дыханье метели
Глаза утомленные жгло;
Слепой вереницею ели
Навстречу брели тяжело;
 
 
И тускло дорога блестела,
И редко скрипели стволы.
И тонко сияла Капелла
В разрывы несущейся мглы.
 

 
Когда ты уходишь, тебе все равно —
Какие счета на подходе,
Газоном, бензином ли тянет в окно,
Что пыль собралась на комоде;
 
 
Какие там фронды затеял бомонд,
Что зреет в клокочущем мире;
Что кто-то, вселившись, затеет ремонт
В твоей опустевшей квартире
 
 
И сложит пожитки твои у крыльца;
Что будет с фамильным буфетом,
Хранимыми трепетно – бритвой отца
И матери стареньким пледом…
 
 
Качаются тени; сухой ветерок
Тревожит гардину несмело…
До тальвегов дальних, до горных дорог —
Какое теперь тебе дело, —
 
 
Когда и гардина, и стол, и балкон,
И луч на твоем одеяле
Вот-вот растворятся, растают как сон,
Да только проснешься едва ли…
 

 
Поздних окон последние пятна.
Снег, летящий в проеме окна…
Все, что здесь упустил безвозвратно,
Может быть, наверстаю сполна
 
 
В жизни новой, далекой… А эту —
Дотерплю, утешаясь вполне
Вязью лип, заметенных к рассвету,
Криком галок в шальной тишине…
 

Павел Байков
Поверх звуковых барьеров

Родился в Ленинграде в 1958 г. Первые поэтические опыты относятся к концу семидесятых годов. С 2006 г. участвует в литературной жизни двух столиц: литературные чтения и фестивали, публикации в журналах, различных сборниках, антологиях современной и комбинаторной поэзии. Член жюри фестиваля Литературного и Художественного Авангарда «Лапа Азора». С 2009 г. входит в состав литературной группы «иК˚» (А. Горнон, В. Кислов, П. Казарновский, Б. Гринберг, П. Байков). Автор книги «ДОСЛОВНАЯ ТИШИНА» (СПб, «Геликон Плюс», 2013). Живет и работает в Санкт-Петербурге.

 
безногие танцуют на руках
срывая с головы аплодисменты
подняв над миром пыль тарелок медных
из барабанов выбив пух и прах
безногие танцуют на руках
 
 
гуляет ветер в буйных головах
внося по делу свежие поправки
из всех путей к вершинам – самый краткий
им под руки бросая впопыхах
безногие танцуют на руках
 
 
их вечно ждут принцессы на бобах
в воздушных замках, где от звёздной бездны
магнитные поля в цветах телесных
отводят силой взгляд к Земле впотьмах —
здесь правды нет, как правды нет в ногах…
 
 
безногие танцуют на руках
срывая с головы аплодисменты
подняв над миром пыль тарелок медных
из барабанов выбив пух и прах
безногие танцуют на руках
 

09.04.2018 г. от РХ

друзьямам на дорогах, которые мы выбираем…

 
поумневший дурак-дураком видит всё налегке:
отлетавшийся ангел в куске янтаря на песке;
золотой середины кольцо с бриллиантом внутри;
город солнца в дыму и огнях пригоревших витрин;
отражение в зеркале, каждый раз новым лицом;
барабаны в квартире; поэзии мёртвый сезон;
изумрудной потравой библейские змеи шуршат…
 
 
поумневший дурак-дураком на холодных ушах
не лапшою богат – он бренчит целый день (чтоб ты сдох)
на электрогитаре les paul epiphone model 100 —
закрывая гештальт на амбарный замок за собой
и в прошедшее время кивает пустой головой
где закончилось детство серпом по причинным местам
где на венчике юности нет ни звезды, ни креста…
 
 
поумневший дурак-дураком знает всё наперёд
жизнь то горлом идёт, а то в горле стоит поперёк
разговоры от споров свелись к щелбанам по уму
он друзьям про фому, а они про ерёму ему
каждый довод в чужие ворота содержит упрёк…
в тепловизоре лета летает старинный дракон
а в груди у него поумневший дурак-дураком
 

27.04–11.05.2018 г. от РХ

 
давай стреляться типа пушкин и дантес
а кто убит – тот будет типа пушкин
а кто живой – тот типа топает на крест
висеть за тех, кто за него из кружки
 
 
по пьяни типа пьют неразведённый спирт
и запивают чистыми слезами
того, кто сам туда забрался и висит,
чтобы другие впредь не залезали
 
 
давай с тобою типа рисовать квадрат
и чтоб черней его сам дьявол не был
давай достанем типа всех и всё подряд
из каждой русской блин духовной скрепы
 
 
и выложим всё это типа на фейсбук
и френдам будем этим типа вякать
давай земля посадим типа воздух бук
и в небо выпустим по цели в мякоть
 
 
а что нам сделается типа молодым
красивым типа красотой прекрасной
давай напьёмся в пух и прах, огонь и дым
и будем жить здесь типа не напрасно
 

июль 2017 г. от РХ

 
как покажет всем нам практика стриптиз
так теория пошлёт её на бис
и рассядутся за свадебным столом
подошедшие друг к другу напролом
термопары, спотыкаясь второпях
об разрывы в электрических цепях
 
 
в неземном происхождении людей
нет сомнений, на кого бы не глядел —
им планету эту выжать как лимон
и до следующей в космос выйти вон
 
 
я по капле этот мир переживу
я топор войны зарою – наяву
и во сне – индейско-ангельский оркестр
трубок мира вострубит на весь окрест
отмечая к жизни вечной первый взнос
дым отечества пуская под откос
не тоской зелёной дерево живёт —
 
 
но стволом с ветвями, лёгкими на взлёт
кто – откуда, а мы с деревом – куда
не втянуться без всевышнего труда
 

31.05.2018 г. от РХ.

 
холодных тварей скользкая вода
в неё замёрзнуть стало быть туда
куда разбиться больно без осколков
и столько есть у них внутри ни сколько
что, падая в запробочную пропасть
захватываешь дух под крышку гроба… сть
 
 
холодных тварей закадычный страх
с ним надо что-то делать в двух словах
в трёх соснах powerнуть за пятый угол
рвануть снарядом от купюр для пугал
на подиуме, вызывая зависть
у тех, кто громко хлопает глазами… сть
 
 
в глазах холодных тварей твёрдый знак
давно пора навесить всех собак
на каждого из нас, чтобы без дури
мы лайкали господлости в натуре
навытяжку испытывая жалость
к тому, что с грязью в князи их смешало… сть
сть…сть…сть…
 

11.04.2018 г. от РХ

 
где мои демоны ставят печать на дыбы
в церкви ли, в цирке ли – чёрным по белому c рыжим
ниже травы вышло тише воды выше крыши
лопнули струны внутри водосточной трубы —
сломанный ноготь ноктюрна в даосском затишье
небу и двум алкоголикам третий – не лишний
может быть, что-то ещё есть помимо судьбы?
здесь мои демоны ставят печать на дыбы…
 
 
здесь мои демоны ловят свой кайф на живца
в круглых под ноль дураках оставляя вопросы —
с песней по жизни призвав их к ответу в отбросы
переживают зубами за жизнь их в сердцах…
пивом на вырост балуются молокососы
зреют вприсядку на поле футбольном колоссы
хлеба и зрелищ давая с того же конца
где мои демоны ловят свой кайф на живца…
 
 
где мои демоны строят бипланы на взлёт
в тёмное время рассудок стремясь по спирали —
на атмосферных столбах, чтоб на них не влезали
череп костями по жести под музыку бьёт!
в детских кроватках качаются люди в спортзале —
сонное царство, куда все наверх усвистали
за олимпийскими далями – полный вперёд…
здесь мои демоны строят бипланы на взлёт
 

03.09–12.10-21.10–25.10.2018 г. от РХ

P.S. безрукописный…

 
где все мы смертны буквой словом текстом
я жму на «Павел Николаевич Байков»
с боями вынесенное из детства
 
 
…Со дна вселенной бесконечная звезда
срывается на крик, ломая крылья
над полем битвы, где крестовый туз Христа
по струнам бьёт туза червей могильных…
 
 
снаружи – музыка – застывший в небо храм
но изнутри – языческая роща
где пущен пό миру к неведомым мирам
сверхчеловек на всю свою сверхмощность
 

Евгений Каминский
Стихотворения

Евгений Юрьевич Каминский родился в 1957 г. Поэт, прозаик, переводчик. Автор девяти поэтических сборников и нескольких книг прозы. Публиковался в журналах «Октябрь», «Звезда», «Нева», «Дружба народов», «Юность», «Литературная учеба», «Волга», «Урал», «Дети Ра», «День и ночь», «Аврора», «Зинзивер» и др., в литературных альманахах, в том числе «День поэзии», «Поэзия», в «Литературной газете». Участник поэтических антологий «Поздние петербуржцы», «Строфы века», «Лучшие стихи года» и др. Лауреат премии им. Гоголя за 2007 г. Переводит якутскую поэзию и прозу. Публикация в ПМ – № 3-2016. Живет в Санкт-Петербурге.

 
   Дай Бог нам жить в последних временах!
   Милее доли нет, по крайней мере,
   для тех, кто в четырех своих стенах,
   во мраке затаившись, как в партере,
 
 
глядит, как люди гибнут за металл,
как вдохновенно губят жизнь друг друга…
Ты о таком, поди, и не мечтал,
язык свой проглотивший от испуга?
 
 
А крепко захватил тебя сюжет!
Смотреть на это с жаром негодяя,
признаться, стыд. Но слаще пытки нет,
сказал бы даже в бездну уходя я.
 
 
Какое вдохновенье – быть, когда
летит в отвал истории пустая
порода имяреков, как орда,
с лица земли живое все сметая.
 
 
Когда за каждой дверью – сущий ад:
то в спину – Брут, а то в уста – Предатель…
Ты думаешь, что спятил мир, комрад?
А он таким и был всегда, приятель.
 
 
А он всегда и был таким… Гляди
на это, ока жадная зеница!
Еще такое ждет нас впереди,
что в страшном сне, пожалуй, не приснится.
 
 
Плох человек, а пьеса хороша:
предательства, измены, святотатства…
И ты – ни жив, ни мертв, лишь чуть дыша.
Ну, разве этот ужас не богатство?!
 

 
Впереди уж черным-черно,
Так что липнет к спине рубаха.
Может, друг мой, открыть вино?
пьяным проще не ведать страха.
 
 
И потом, становясь синей
моря синего, легче, вроде,
не бояться своих теней,
говоря о путях к свободе.
 
 
Полагаться на вечность – вздор,
но хотелось бы очень, впрочем.
Только как отвести свой взор
от летящей навстречу ночи?
 
 
Как печали ее печать
и сургуч, что уста залепит,
улыбаясь, не замечать,
и нести этот жалкий лепет?
 
 
Жить, как будто ты вечен – как?
Утешаться мечтой какою,
чтоб, как дым сигаретный, мрак
отгонять от себя рукою?
 

 
Однажды в студеную зимнюю пору
я из дому вышел и двинул вперед,
пытаясь найти в этой жизни опору —
хоть что-то, что за душу тихо берет.
 
 
Такси предлагал азиат за баранкой,
железом скрипел по железу трамвай,
Васильевский остров привычной шарманкой
накручивал хрипло: скорее давай!
 
 
И толпы прохожих сновали, юлили,
крутясь под ногами, пытались скорей,
вдыхая бензин, выдыхая промилле,
мертвя все вокруг, как нещадный борей.
 
 
Но вот у метро я узрел человека:
просил он немного и даже не впрок,
весь в шрамах и, кажется, жуткий калека,
недавно тюремный закончивший срок.
 
 
Всю жизнь промышлявший карманною кражей,
а то и разбоем, вчерашний злодей,
сегодня он ждал не сочувствия даже,
не благ от собеса: «Бери и владей!»
 
 
Средь всех этих толп что искал он? Опору?
То, ради чего бы он?.. Бьюсь об заклад,
здесь было ему, как в Алжире – помору,
но только больней и тоскливей стократ.
 
 
Не знаю, о блудном он слышал ли сыне
и был ли готов, никого не виня….
Как глас вопиющего в этой пустыне
звучало молчанье его для меня.
 
 
А может, он ждал, ускользнувший от ада,
Того, кто, конечно, любя ни за что,
шепнет: «нынче ж будешь со мною, где надо»
и шарф твой тебе сам заправит в пальто.
 

 
На слово веривший вам,
ныне народ этот ражий
больше не верит словам,
кровью написанным даже,
 
 
врезанным даже в гранит,
даже отлитым в металле…
Слово для мира хранить,
чтоб его миром топтали?!
 
 
Чтоб, по-хорошему груб,
каждый второй для потехи
вывернуть мог, как тулуп,
пылкой души твоей мехи?!
 
 
Речи к мычанью сведя,
пара нужна лишь словечек,
чтоб изъяснить здесь себя
мог без труда человечек.
 
 
Больше не нужен поэт,
если в глазах этих пусто,
если не брезжит в них свет
даже от слов Златоуста,
 
 
даже святых, в простоте
кротких, как агнец на блюде…
Или слова уж – не те,
или уж люди – не люди?
 

 
Ничего из-за снега не видно,
и гробами – сугробов горбы…
Небо смотрит из неба, фригидно
  отдаваясь пурге без борьбы.
 
 
Вроде, самый момент застрелиться
иль насыпать таблеток в вино.
Всюду те же звериные лица
и гнетущая тьма, как в кино.
 
 
Но ведь как-то живут и не тужат
по подвалам с котами бомжи,
и печаль их не шире, не уже,
чем твоя, так что брось, не блажи.
 
 
Надо глупое выкинуть это
и спускаться, забыв про наган,
прихватив полкило ките кета
да с бутылкой граненый стакан.
 
 
Хорошо тем, кто списан, – в подвале,
кто отбыл – под тряпьем среди труб.
Лишь бы только под дых не давали
и не гнали во двор, где ты – труп.
 
 
Эти, знаете ль, ведают жалость…
Вот и вам из-под груды тряпья
прохрипят: потерпеть надо малость,
потому как тут жить не терпя?!
 
 
Как не жить, горе лаптем хлебая?!
Потому что пока ты живой,
жизнь для жизни годится любая,
даже с раной в груди ножевой.
 
 
Жизнь, на смерть увозимая даже
караванами черных марусь…
Потому что не жить – это как же?
Нет, никто не расскажет, боюсь.
 

 
А если еще из пейзажа изъять каланчу,
то даже не знаю, за что мне душой зацепиться,
чтоб здесь задержаться… Я в вечность пока не хочу,
для вечности я не вполне еще райская птица.
 
 
Так вот каланча. Это нечто с душою среди
бетонного сплошь, где и можно лишь выпустить, скажем,
нелепое то, что дрожит и немеет в груди,
чему беспредельного свет в жизни только и важен.
 
 
Где можно вновь верить, что все впереди. Потому
там вам не помеха и склочной вороны тирада.
Поскольку счастливым не быть невозможно тому,
кому ничего кроме жизни от жизни не надо.
 
 
Но к маю, похоже, снесут каланчу. И тогда
мне все ж улетать, иль на всех становиться похожим —
прохожим, с которого всё здесь – как с гуся вода…
Хотя, быть со всеми не так и смертельно, положим.
 
 
Хотя и не каждый – сухим из воды здесь, как гусь.
Без грез и березок еще как-то здесь обойдусь я,
но без каланчи я совсем озверею, боюсь,
бродя по проспектам, как пес по холмам захолустья.
 

 
И ночь, и фонарь, и аптека…
Так пусто, что веришь, идя
по улице: нет человека
в галактике, кроме тебя.
 
 
Таксистов и тех, словно смыло.
Как людям теперь – на Луну?!
Теперь – три квартала уныло
нести в своем сердце вину,
 
 
словами в свой адрес терзаться…
(Как это, скажите, понять,
что нет в мире больше мерзавца,
чем ты, перепивший опять
 
 
и водкой кого-то обливший?!)
Легко ль ощущать каждый день,
что ты на земле уже лишний,
какое пальто ни надень?!
 
 
Что, сколь ни надейся на чудо,
сколь душу ни прячь под пальто,
в итоге попросят отсюда
туда, где ты больше никто.
 
 
Ведь душу, пускай и большую,
левши, что не мог быть правшой,
задвинуть куда-то ошуюю,
наверное, грех небольшой…
 
 
Ни зверя навстречу, ни птицы —
аптеки одни, фонари,
и, кажется, нечем гордиться…
А вот хорошо, хоть умри.
 

 
И мог бы заплакать от всех тех, несбывшихся… но
слезами горючими вряд ли заставишь их сбыться.
Здесь всё, что смогли мы, до нас еще там решено,
а что не смогли – романтический бред, небылица.
 
 
Судьбу, как и женщину, впрочем, ни в чем не виню.
И смотрит с любовью, но только ты в область Тверскую,
она тут же в дверь – подложить тебе с кем-то свинью…
Винить не могу, но и верить в нее не рискую.
 
 
Не Бог виноват в том, а род человечий таков:
ведь что возомнил о себе, в невозможное веря?!
что Тот, кто с любовью глядит на него с облаков,
всегда защитит человека от лютого зверя.
 
 
Да как защитить, если звери повсюду одне?!
Ни глянешь куда – рвут друг дружку иль гложут кого-то.
Что есть человек, даже там не понятно вполне,
где к вам неземная любовь – не каприз, а работа.
 
 
Нет, с той высоты человек уж едва ль различим,
как прошлого факт, искаженный ученою ложью…
хотя и без этого, в небе довольно причин
чтоб больше не числить тварь жалкую эту как Божью.
 

 
Ты когда-то был нужен тут каждому, веря
в то, что мир без тебя, золотого – с изъяном.
А теперь в целом мире не сыщется зверя,
что воскликнул бы: как не хватает тебя нам!
 
 
Ты, ходящий по краю, не знавший границы,
для любви мог добычей стать легкой когда-то…
Но теперь-то чего от нее хорониться,
как от снайперской пули в окопе солдату?!
 
 
Сивый мерин, не слишком ли много курсива
в личных письмах? Не прячь свое сердце в кармане!
Нет, не гибнуть уже от любви некрасиво,
даже если она, как цыганка, обманет.
 
 
Против жизни – не ждать больше встречи нежданной.
Даже выйдя в тираж, а не на Пикадилли,
ждешь ее на погибель свою ты, как манны,
ждешь, одною ногой уже стоя в могиле.
 

Вячеслав Васин
Лепестки черёмухи

Поэт Вячеслав Васин известен по многочисленным (более 150) публикациям в периодике. Автор трех поэтических книг. Свободные стихи (верлибры) печатались в журналах: «Дружба народов», «Литературная учеба», «Литературное обозрение», «Арион»; в альманахах «Поэзия» и «День поэзии»; в «Антологии русского верлибра» и антологии «Современный русский свободный стих» (в 2-х томах); а также в третьей книге автора «Дорога в Шамбери» (2020 г.).

 
Поэты – существа лёгкие,
крылатые и священные… —
говорил Платон.
Но теперь-то все знают, что они —
мелочны, капризны, эгоистичны
и вероломны…
 
 
Только ты не веришь этому,
только ты, моя дорогая.
 

 
   С лёгкостью день
   переходит в ночь —
   и наоборот.
   С лёгкостью зима
   сменяется летом.
   Вырастают деревья,
   зацветают цветы.
   С лёгкостью необыкновенной
   происходят землетрясения.
   И даже шампиньон приподымает асфальт
   с лёгкостью.
 

 
   Мой редактор живёт в каморке,
   В низеньком доме,
             на первом этаже:
   Стол, раскладушка, дверь без замка —
   Входи случай!
 
 
Мой редактор задумчив —
Часами может следить
За розовой бабочкой, поселившейся
На ситцевой занавеске…
 

 
   Окружить себя детьми:
   пятилетними…
   десятилетними…
   пятнадцатилетними…
   чтоб видеть,
   что такое пять лет,
   что такое десять лет,
   что такое пятнадцать лет…
   чтоб видеть,
   что это не так уж мало,
   чтоб видеть,
   что не так уж мало
   осталось жить.
 

 
   Приветствую вас, вещи – приближающие горизонт,
   И вас, вещи – овеществляющие поворот,
   Всё непрозрачное, то есть цветное,
   Я приветствую вас, полноценные объекты!
 

 
   В Храме,
   В спортзале,
   В библиотеке…
   Самая красивая девушка
   Похожа на тебя.
 

 
   Сентябрь объясним —
   как бабочка,
   как божья коровка,
   как дым от костра,
   как папоротник…
   Глупо,
   но сентябрь объясним.
 

 
нелегко поверить в бессмертие души
иногда на это уходит вся жизнь
 

 
   Матери восемьдесят лет:
   еле передвигается,
 
 
   еле смеётся,
   еле дышит.
 
 
   Но
   в её руке
   остановившиеся часы
   идут
 

 
   Прошлое невидимо, потому что темно,
   будущее – потому что прозрачно.
 

 
   Едва ли не первое
   Узнал я название цветка:
   Незабудка.
 

 
   Лягушка. И ещё…
   И ещё одна под кустом.
   Дождливый вечер.
 

 
   Тень птицы
   вспорхнула
   с тени сосны
   тень вербы
   почти
   шелестит
   тень дома
   уходит
   вдаль
 

 
тайна радуги: смех сквозь слёзы
 

 
   Чудится
   Первого снега прикосновение
   Даже сквозь стены дома.
 

 
   От комнаты смеха
   До комнаты страха
   Сорок лет миновало
 

 
   Стук за стеною. Сосед обивает
   веником валенки в прихожей.
   Зимнее утро.
 

 
   Торгуют чаем, фруктами, цветами…
   А этот —
   Всё ходит по вагонам —
   Торгует топорищами.
   Молчит.