Текст книги "Политическая наука №1 / 2014. Формы правления в современном мире"

Другая проблема возникает в случае нежелания президента в условиях «сосуществования» с премьер-министром, принадлежащим к другой политической силе, к конструктивным политическим действиям. При этом президент может создавать параллельные структуры, которые также негативно влияют на функционирование системы, так как происходит дублирование и низовые структуры не всегда уверены, к какой из вертикалей они принадлежат.

В рамках полупрезидентской системы встречается еще одна проблема: поскольку не предусмотрено досрочное освобождение президента от должности, возможно углубление кризисной ситуации в его взаимоотношениях как с парламентом, так и с премьер-министром. Ситуация еще более усложняется в случае, если президент не обладает полномочиями по роспуску парламента или смещению премьера. В результате возможно возникновение делегативной демократии, если президент в своих действиях начинает постоянно обходить парламент либо интерпретировать свои полномочия в более авторитарных тонах, что еще более вероятно при наличии у него права издания указов. Потенциальной проблемой для полупрезиденциализма является не только возможная персонализация власти со стороны президента, но и стремление других институтов сконцентрировать ее в своих руках.

Дуалистический характер исполнительной власти и дуалистическая легитимность – народный мандат президента и парламента – могут выступить в качестве еще одной проблемы для полупрезиденциализма.

На другой недостаток полупрезидентской системы обратил внимание А. Лейпхарт: несмотря на то что эта система позволяет разделение исполнительной власти между различными партиями либо коалициями, все же при проведении президентских выборов сохраняется элемент игры с нулевой суммой [Lijphart, 2004, p. 102]. В странах, где президент обладает крайне высоким влиянием и сосредоточивает в своих руках значительные полномочия, это может привести к персонализации системы.

Однако все эти сценарии возможны в режиме наименьшего благоприятствования, при условии фрагментированности парламента, партийной пролиферации и конфликтов президента с парламентом и / или премьер-министром. Можно сказать, что полупрезиденциализм обладает многими преимуществами. В частности, эта система, альтернативная президентской и парламентской формам правления, разрешает проблему взаимоотношений законодательной и исполнительной властей. Полупрезиденциализм представляет собой более гибкую систему по сравнению с президентской, позволяя преодолеть ситуацию разделенного правления относительно безболезненно.

Также стоит упомянуть, что полупрезиденциализм может позволить осуществление более эффективной политики, чем парламентаризм, причем даже в условиях фрагментированного парламента. Одновременно остается возможность избегания проблемы «тупика», свойственной президенциализму.

Другим потенциальным преимуществом полупрезиденциализма является коалиционный потенциал, отсутствующий в президентской системе, т.е. привлечение различных политических и социальных элементов во власть, при этом закладывается основа для консенсусного управления и удается уйти от мажоритаристской практики в духе «победитель получает все».

Способность выхода из тупиковой ситуации, наличие парламентского контроля над правительством, а также потенциальная роль президента как арбитра также являются сильными аргументами в пользу полупрезидентской системы.

Ж. Блондель считает, что преимущество полупрезиденциализма заключается в том, что президент находится как бы на определенной дистанции от «обычной политики», отдавая премьер-министра «на заклание» парламенту в случае необходимости (хотя президент лишен данной возможности в случае отсутствия пропрезидентского большинства в парламенте) [см.: Blondel, 1994, p. 166]. Преимущество полупрезидентской системы заключается и в возможности позитивного сосуществования в условиях принадлежности президента и премьер-министра к разным, но относящимся к одной правящей коалиции партиям, что создает основу для консенсуального правления и вовлечения в процесс принятия решений большего числа акторов.

К преимуществам полупрезиденциализма относится и возможность комбинаторики преимуществ парламентаризма и президенциализма55
  Критики считают, что преимущества президентской и парламентской форм правления не могут сосуществовать, так как обе эти формы присутствуют не одновременно, а в фазах. Так, в президентской фазе полупрезидентская система имеет гораздо меньший потенциал для формирования коалиции, нежели в парламентской, а в последней глава правительства теряет преимущество быть избранным всеобщим голосованием.


[Закрыть], что ведет к созданию достаточно жизнеспособной и эффективной системы, обладающей эластичностью, в частности в плане замены либо смены реального главы исполнительной власти в результате изменения расклада сил в парламенте.

Литература

Зазнаев О.И. Полупрезидентская система: Теоретические и прикладные аспекты. – Казань: Казанский гос. ун-т, 2006. – 374 с.

Bahro H., Bernhard H.B., Ernst V. Duverger’s concept: Semi-presidential government revisited // European journal of political research. – Dordrecht, 1998. – Vol. 34. – P. 201–224.

Bernhard M. Semipresidentialism, charisma, and democratic institutions in Poland // Presidential institutions and democratic politics comparing regional and national contexts / K. von Mettenheim (ed.). – Baltimore; L.: The Johns Hopkins univ. press, 1997. – P. 177–203.

Blondel J. Dual leadership in the contemporary world // Parliamentary versus presidential government / A. Lijphart (ed.). – N.Y.: Oxford univ. press, 1994. – P. 162–172.

Colton T.J., Skach C. The Russian predicament // Journal of democracy. – Baltimore, 2005. – Vol. 16 (3). – P. 113–126.

Duverger, M. A new political system model: Semi-presidential government // European journal of political research. – Amsterdam, 1980. – Vol. 8. – P. 165–187.

Elgie R. Models of executive politics: A framework for the study of executive power relations in parliamentary and semi-presidential regimes // Political studies. – Oxford; Malden, 1997. – Vol. 45. – P. 217–231.

Elgie R. Variations on a theme // Journal of democracy. – Baltimore, 2005. – Vol. 16(3). – P. 98–112.

Lijphart A. Constitutional design for divided societies // Journal of democracy. – Baltimore, 2004. – Vol. 15 (2). – P. 96–109.

Linz J.J. Presidential and parliamentary democracy: Does it make a difference? // The failure of presidential democracy / J.J. Linz, A. Valenzuela (eds). – Baltimore; L.: The Johns Hopkins univ. press, 1994. – Vol. 1. – P. 3–81.

Martinez R. Semi-presidentialism: A comparative study: Paper presented at ECPR joint sessions, Workshop 13. Designing institutions, Mannheim, Germany, 26–31 March. – Mannheim, 1999. – 56 p.

Pasquino G. Semi-presidentialism: a political model at work // European journal of political research. – Dordrecht, 1997. – Vol. 31. – P. 128–137.

Protsyk O. Prime ministers’ identity in semi-presidential regimes: Constitutional norms and cabinet formation outcomes // European journal of political research. – Wiley-Blackwell, 2005. – Vol. 44. – P. 721–748.

Protsyk O. Intra-executive competition between President and Prime Minister: Patterns of institutional conflict and cooperation under semi-presidentialism // Political studies. – Oxford; Malden, 2006. – Vol. 54. – P. 219–244.

Roper S.D. Are all semipresidential regimes the same? A comparison of premier-presidential regimes // Comparative politics. – N.Y., 2002. – Vol. 34 (3). – P. 253–272.

Sartori G. Comparative constitutional engineering. An inquiry into structures, incentives and outcomes. – N.Y.: New York univ. press, 1994. – 219 p.

Semi-presidentialism in Europe / R. Elgie (ed.). – Oxford: Oxford univ. press. – 1999. – 324 p.

Shugart M.S., Carey J.M. Presidents and assemblies: Constitutional design and electoral dynamics. – Cambridge, UK: Cambridge univ. press, 1992. – 316 p.

Skach C. Borrowing Constitutional designs: Constitutional law in Weimar Germany and the French Fifth Republic. – Princeton: Princeton univ. press, 2005. – 151 p.

О'Neil P. Presidential power in post-communist Europe: The Hungarian case in comparative perspective // Journal of communist studies. – L.: Frank Cass, 1993. – Vol. 9 (3). – P. 177–201.

О'Neil P. Hungary: political transition and executive conflict: The balance or fragmentation of power? // Postcommunist Presidents / R. Taras (ed.). – Cambridge: Cambridge univ. press, 1997. – P. 195–224.

Смешанная форма правления: новейшие тенденции развития во Франции и в России

А.Н. Медушевский

Традиционная классификация форм правления, вслед за Монтескье, разделяла их на три основных вида – республику (власть принадлежит многим), монархию (власть сосредоточена в руках одного лица, управляющего на твердом основании закона) и деспотию (единоличная власть осуществляется без всяких правил и законов). Каждая из форм правления характеризуется своей природой и выражается особым принципом правления – страстью человека, заставляющей его двигаться (добродетель, честь и страх) [Montesquieu, 1979, p. 143–153]. Современные классификации форм правления, преодолевая дихотомию их разделения на республики и монархии, стремятся соединить формально-юридические характеристики с пониманием особенностей механизма власти: форма правления интерпретируется как единство структуры, функционирования и способов управления государством; понятие «системы правления» используется, чтобы отделить его современные формы от традиционных; наконец, понятие режима выступает как комбинированное выражение правовых форм и особенностей функционирования государственных институтов в них. Современные исследователи (как юристы, так и политологи) говорят о парламентских, президентских и смешанных формах правления, имея в виду комбинацию правовых форм и институтов власти в рамках когнитивного правоведения и неоинституционализма. На этой основе они изучают конституционную динамику [Медушевский, 2005], выстраивают типологию систем правления [Presidentialism and democracy in Latin America, 1999]; решают проблемы конституционной инженерии [Sartori, 2002], ведут поиск оптимального соотношения ветвей власти в различных политических условиях [Ардан, 1994; Pactet, 1998; Chantebout, 1998]. В рамках сравнительной конституционной инженерии используются такие понятия, как «смешанная форма», «республиканская монархия», «избирательная диктатура», «плебисцитарная демократия», «суперпрезидентская республика», «гибридный режим» и т.д. В задачу данной статьи входит определить сравнительный эффект воздействия смешанной формы правления и ее различных интерпретаций на текущие изменения конституционного строя Франции и России.

Смешанная форма правления как предмет научной дискуссии

Возможность сравнения конституционных систем Франции и России определяется формальным сходством решения ими вопросов интерпретации формы правления, разделения властей и ответственности правительства. Большинство французских и российских юристов определяют форму правления своих стран как дуалистическую, смешанную или президентско-парламентскую. Это юридически корректно, если сравнение ведется с монистическими парламентскими или президентскими формами. При ближайшем рассмотрении ситуация не столь однозначна.

Дуалистическая система (как прообраз смешанной формы правления) исторически представляет собой реализованный компромисс между двумя крайностями – абсолютизмом и парламентскими монархиями с выраженным преобладанием парламента (в системах британского или бельгийского типа) или монарха (в Германской, Австро-Венгерской и Российской империях, где он обладал всеми признаками мнимого конституционализма). Как показывает ее название, данная форма правления включала два центра власти: парламент и монарха, причем правительство оказывалось в двойном подчинении им обоим [Еллинек, 2004, с. 667–668].

Современная типология дуалистических (смешанных) форм правления включает значительное разнообразие вариантов, от близких к парламентским (парламентско-президентский режим) до почти президентских (президентско-парламентский режим «республиканской монархии»). В литературе существуют различные типологии полупрезидентских систем. Одна из них группирует эти системы в соответствии с правовыми параметрами разделения властей: на режим с президентом – номинальным главой государства (Австрия, Ирландия и Исландия); режим, отвечающий представлению о балансе между президентом и правительством (Веймарская республика, Финляндия, Португалия); и режим с сильным президентом (Франция). Другая типология отражает механизм власти и функционирования: данные системы подразделяются на те, которые действуют как парламентские (Австрия, Исландия и Ирландия); как президентские (Франция в периоды отсутствия сосуществования) и системы, характеризующиеся разделением власти между президентом и премьер-министром (например, Финляндия после Второй мировой войны, где президент отвечает за внешнюю политику, а премьер-министр – за внутреннюю). Наконец, третья типология выстраивает эти системы по линии организации лидерства в них: доминирует ли в нем премьер-министр (Австрия), или система допускает чередование, когда на одном этапе доминирует президент, а на другом – премьер-министр и парламент (Франция), или всегда доминирует президент (Россия) [Зазнаев, 2006].

Смешанная (полупрезидентская) система там, где она реализовалась исторически (в конституциях Веймарской республики, Финляндии 1919 г., Португалии и особенно – французской Пятой республики), включает, согласно М. Дюверже, следующие элементы: 1) избрание президента республики всеобщим голосованием; наделение его значительной властью; 2) введение в качестве противостоящей ему силы премьер-министра и министров, наделенных исполнительной правительственной властью; 3) возможность правительства оставаться у власти, только если парламент не противостоит ему [Duverger, 1974]. Последнего элемента нет в России, что делает проблематичным определение ее системы правления как аутентичной «смешанной» или дуалистической.

Конституционные основы двух политико-правовых систем

Сравнение двух конституций демонстрирует как сходства, так и существенные различия в трактовке разделения властей. Оно показывает, во‐первых, жесткое проведение во Франции принципа взаимных сдержек президента и парламента, выражающихся понятием «консультация» президента и премьер-министра при проведении важнейших законодательных решений. «Консультации» отнюдь не декоративный атрибут, как иногда считается. Так, президент может инициировать конституционные изменения, выносить вопрос на референдум, объявлять о роспуске Национального собрания, осуществлять чрезвычайные полномочия и т.д., но только после консультаций с премьер-министром и председателями палат, а в ряде случаев – с Конституционным советом. Это означает, что без их согласия данные решения не будут иметь законной силы. Таким образом реализуется основной принцип дуализма («двухголовой исполнительной власти»), а вся политическая система может функционировать различными способами – как президентская (если глава государства опирается на преданное ему парламентское большинство) или как парламентская (когда президенту противостоит премьер-министр, опирающийся на другое парламентское большинство). С этим связан общий вектор эволюции политической системы Пятой республики – от более президентской к близкой к парламентской [Maus, 1990; Ардан, 1994; Жакке, 2002]. Данный механизм «консультаций» отсутствует в российской Конституции.

Во‐вторых, присутствие во французской системе института контрасигнатуры, в рамках которого акты президента контрасигнуются (подтверждаются) премьер-министром и в случае необходимости ответственными министрами. В России указы президента не ограничены не только контрасигнатурой, но даже сроком их действия (они признаются утратившими силу только в том случае, если Дума примет соответствующий закон, чего по разным причинам можно ожидать долго). Таким образом, во Франции президент не может навязать парламенту отторгаемые им законы и вообще реализовать свои законодательные прерогативы (в том числе в области указного права) без согласия парламентского большинства, выразителем воли которого выступает премьер-министр. В российской Конституции института контрасигнатуры нет.

В‐третьих, возможность различных интерпретаций функционирования французской модели разделения властей. Механизм разделения властей во французской системе эволюционировал. В предшествующий период (при Третьей и Четвертой республиках) полнота реальной исполнительной власти сосредоточивалась в руках премьер-министра, а президент выполнял церемониальные функции. На смену этой конструкции «режима ассамблеи» Конституция 1958 г. ввела «бицефальную» модель исполнительной власти, при которой последняя разделялась между президентом и премьер-министром. Соответственно, в аутентичной французской модели существует два сектора административной компетенции – главы государства и правительства, которые разделяются по линии того, кому (президенту или премьер-министру) принадлежит верховная власть принятия решений. В исключительных обстоятельствах, однако, президент наделяется всей полнотой государственных полномочий и становится верховной и единственной административной властью [Ведель, 1973, с. 35–39]. В России нет четкого разграничения двух секторов административной компетенции президента и премьер-министра, равно как и института согласования передачи ему всего объема исключительных полномочий.

Российская система правления получает различные интерпретации. Ее определяют как дуалистическую (президентско-парламентскую), президентскую и суперпрезидентскую. На деле данная форма правления, имея черты всех трех, не соответствует полностью ни одной из них [Медушевский, 2007]. В отличие от классической дуалистической системы, в ней отсутствует полноценная парламентская ответственность правительства. В отличие от президентской – не действует жесткий механизм разделения властей (президент США не может распустить Конгресс, в то время как российский президент может распустить Думу). Не является она и сверхпрезидентской, поскольку последняя (в странах Латинской Америки) включает трактовку разделения властей, свойственную президентской системе, со значительными указными прерогативами президента (последние, однако, менее значимы, чем у российского президента, поскольку указы становятся законом только в случае их последующего одобрения Конгрессом). Наконец, российская модель не соответствует и формуле дуалистической монархии, поскольку она предполагает контрасигнацию указов главы государства – конституционного монарха. Именно поэтому российскую систему определяют обычно как «гибридную» или «переходную».

Парламент и правительство: Решение вопроса ответственности правительства

Центральная проблема сравнения – вопрос об ответственном правительстве в дуалистической системе. В отличие от парламентских и президентских систем, дуалистические системы (Веймарская республика, Пятая республика во Франции) фиксируют двойную ответственность правительства – перед президентом и одновременно перед парламентом, вотум недоверия со стороны которого ведет к отставке правительства (или роспуску парламента президентом с последующим формированием нового правительства). В предложенной сравнительной перспективе важен ответ на следующие общие вопросы: должна ли эта ответственность правительства рассматриваться как единая или как два различных вида ответственности (перед парламентом и президентом); следует говорить о коллективной ответственности правительства или индивидуальной ответственности министров (ее реализация выступает в виде отставки кабинета в целом либо отдельных его членов); как должен выглядеть вотум недоверия (конструктивный или деструктивный), наконец, в какой степени позиция правительства и премьер-министра должна рассматриваться как единая (означает ли отставка председателя правительства отставку правительства в целом)?

Во Франции решение этих вопросов проделало определенную эволюцию. В процессе редактирования проекта Конституции Пятой республики прослеживалась тенденция роста полномочий президента (глава армии, промульгация законов и подписание декретов, полномочия в чрезвычайных условиях). Сюда относится трактовка назначения премьер-министра как включающая и право его отзыва президентом. Центральной темой дебатов в связи с этим стал вопрос об отношениях президента и правительства, в частности вопрос о возможности для президента смещать премьер-министра. В дальнейшем, особенно с принятием важных конституционных поправок 90‐х годов ХХ в., система эволюционировала в направлении парламентаризма – расширения полномочий премьер-министра за счет соответствующего ослабления полномочий президента. Этому способствовали конституционные поправки, отменившие существенные ограничения парламентаризма предшествующего периода (жесткая трактовка «рационализированного парламентаризма»), развитие роли политических партий, а также институт контрасигнатуры [Carcasson, 1996, p. 113–115]. Таким образом, в действительности формальная ответственность премьер-министра перед Национальным собранием заменила реальную ответственность перед президентом республики, существовавшую с 1959 до 1986 г.

В России такой эволюции не было. Распространенный в российской юридической науке тезис об отсутствии принципиальных отличий российской формулы ответственности правительства от других президентских и полупрезидентских систем не выдерживает критики. Во‐первых, российская Конституция, комбинируя нормы конституций Франции и США, противоречива в решении этого вопроса: она сочетает элементы ответственности, присущие различным системам. С одной стороны, Государственная дума дает согласие на назначение председателя правительства, что является элементом его парламентской ответственности (п. 1 ст. 111), с другой – за президентом закрепляется возможность единоличного решения вопроса об отставке правительства, что является элементом президентской системы (п. 2 ст. 117). Во‐вторых, Конституция двусмысленна в регулировании отношений парламента и правительства. Дума, как известно, может троекратно выразить недоверие председателю правительства, однако это не влечет его автоматическую отставку. У президента же есть выбор: отправить правительство в отставку или распустить саму Думу (что является для нее сдерживающим фактором самосохранения) (п. 4 ст. 111). В России и большинстве постсоветских стран с формально смешанной формой правления отдельные министры несут ответственность только перед президентом, но не перед парламентом. Отставка министров, губернаторов и других высших чиновников возможна по разным мотивам, объединенным выражением которых служит неопределенная формула об «утрате доверия» со стороны главы государства. Отсутствие полноценного правового регулирования этих вопросов – чрезвычайно опасная ситуация для перспектив демократии. Парламентская ответственность правительства оказывается фикцией [Конституция Российской Федерации. Проблемный комментарий, 1997, с. 376–378]. В‐третьих, Конституция неопределенна в соотношении юридической и политической ответственности правительства перед президентом. Неясно, что должно произойти, если правительство принимает решение о своей отставке, а президент решает отклонить ее, – вопрос, имеющий только политическое, но не юридическое решение.

Следует учитывать опыт функционирования российской системы. В период доминирования оппозиции в Думе при Б. Ельцине она не могла остановить принятия его законодательных инициатив (которые проводились указами), добиться отставки правительства или осуществить импичмент президенту. Конституционный суд в самых спорных случаях (указы, инициировавшие войну в Чечне, отставку Генерального прокурора или введение федеральных округов с последующим фактическим назначением губернаторов) практически всегда исходил из установки о конституционности указов и решений президента, апеллируя к его функции гаранта Конституции. Эти особенности российской модели «разделения властей», представленные в большинстве постсоветских конституций, оказались основным объектом критики в ходе так называемых цветных революций (на Украине, в Киргизии, Грузии), основным требованием которых было расширение прерогатив парламента и сокращение полномочий президента в рамках парламентской или смешанной системы французского образца.

Полномочия главы государства

Важная группа различий двух конституций заключается в трактовке полномочий главы государства и регулировании их объема. Конституции Франции и России оказались сходны в одном – закреплении чрезвычайно сильной президентской власти, способной встать над системой разделения властей и выступать арбитром между ними. Однако это сходство не исключает принципиальных различий в трактовке объема полномочий президента.

Во‐первых, в объеме законодательных полномочий и характере их реализации: акты президента Франции принимаются по результатам согласования с парламентом и правительством либо контрасигнуются премьер-министром или ответственными министрами (ст. 19).

Во‐вторых, французский президент (как и российский) имеет прерогативу назначать премьер-министра, но у него (в отличие от его российского коллеги) отсутствует конституционное право отправлять правительство в отставку или освобождать от должности министров по собственной инициативе (эта возможность во Франции фактически реализуется только в случае, если президент и премьер-министр опираются на одно партийное большинство). Вопрос о том, может ли президент смещать премьер-министра, на разных этапах получал противоположные решения в соответствии с возможностью различных прочтений Конституции [Крутоголов, 1980, с. 232–233]. В России подобная эволюция была бы невозможна без изменения Конституции (п. 2 ст. 117).

В‐третьих, прослеживается последовательное конституционное ограничение во Франции президентских функций арбитража. Эта концепция прошла путь от ее трактовки (на голлистской фазе развития) как права президента на вмешательство в деятельность других властей (в чрезвычайных ситуациях) до сведения к функции наблюдения за конституционностью их деятельности (на современном этапе) [L’Ecriture de la Constitution, 1992]. Эта трансформация стала возможна в рамках института контрасигнатуры с принятием важных конституционных поправок (отмены ограничений «рационализированного парламентаризма» поправкой 1995 г.) и общей эволюции режима в направлении парламентаризма – расширения полномочий премьер-министра за счет соответствующего ослабления полномочий президента. Напротив, соответствующие полномочия российского президента по «разрешению разногласий между органами государственной власти» (ст. 85) не имеют подобных ограничений. Cверхконцентрация власти французского главы государства конституционно допускалась изначально только в исключительной ситуации (ст. 16 Французской Конституции), а в дальнейшем была конституционно ограничена. В России объем чрезвычайных полномочий и указного права президента (ст. 90) несравненно больше, чем во Франции, и не имеет соответствующих ограничений.

Определение вектора изменений: Конституционные реформы во Франции и в России 2008 г

Во Франции и в России в 2008 г. были предприняты конституционные реформы, приведшие к наиболее радикальным изменениям за всю историю существования конституций двух стран. Поэтому сравнение их направленности наиболее четко выражает актуальные тенденции обеих политико-правовых систем. Во Франции представительный пакет поправок был разработан по инициативе президента Н. Саркози экспертным юридическим институтом (Comité de réflexion et de proposition sur la modernisation et le rééquilibrage des institutions) во главе с бывшим премьер-министром Э. Балладюром, получил одобрение Национальной ассамблеи и Сената и, с перевесом всего в один голос, стал законом, вступившим в силу 1 октября 2008 г. за несколько дней до 50‐летия Конституции Франции (4 октября 1958 г.). Данный закон – «Конституционный закон о модернизации институтов V Республики» (Loi constitutionnelle de modernisation des institutions de la Vème Republique) (23 июля 2008 г.), определяемый как «Конституционная ревизия июля 2008 г.» (La révision constitutionnelle de juillet 2008) [Lavade, 2009], продолжил и систематизировал логику предшествующих поправок к Конституции, изменив десятки норм конституции.

Изменения представлены в трех направлениях: расширение политического участия граждан; усиление контрольных прерогатив парламента и ответственности правительства; ограничение прерогатив президента. К первому из этих направлений относятся поправки, направленные на обеспечение гарантий политического плюрализма в деятельности партий, общественных движений и выражению различных мнений в общественной жизни нации; законодательного обеспечения свободы, плюрализма и независимости СМИ; введение института защитника прав. Ко второму направлению относятся поправки, значительно расширяющие прерогативы парламента: наделение парламентских ассамблей правом самостоятельного (независимо от правительства) установления повестки рассмотрения вопросов; правом проведения дискуссии по законопроектам, разработанным соответствующими парламентскими комиссиями, а не правительством (за исключением законопроектов по пересмотру конституции, финансового права и финансирования общественной безопасности); расширение прерогатив парламента по обсуждению и принятию программных законов, фиксирующих долговременные тенденции в области публичных финансов и цели государственной политики; наделение ассамблей прерогативой принимать резолюции в соответствии с органическим законом при условии, что они не ставят под вопрос ответственности правительства по данному вопросу (правительство, в частности, обязано в течение трех дней информировать парламент обо всех решениях, связанных с возможностью использования вооруженных сил за границей, что может стать поводом к проведению парламентской дискуссии по данному вопросу); введение новой статьи о регламентации деятельности парламентских групп депутатов с обеспечением прав оппозиционных групп и групп, представляющих права меньшинств; создание в рамках обеих палат комиссий по расследованию и наделение их правом получения соответствующей информации; создание парламентских комиссий по делам ЕС, регламентация правил функционирования избирательного режима на уровне местных институтов представительной власти и при осуществлении выборов за пределами страны. К третьему направлению относятся поправки, в целом изменяющие баланс соотношения власти парламента и президента в пользу первого: конституционное закрепление положения о том, что мандат президента ограничивается двумя сроками; парламентские комиссии могут оппонировать назначениям главы государства; указы могут ратифицироваться только в рамках установленной формальной процедуры; введение ограничений исключительных полномочий президента после 30 и 60 дней их осуществления в условиях чрезвычайного положения, отмена права президента осуществлять коллективное помилование, введение права президента обращаться с посланиями к парламентскому Конгрессу. Общий вектор развития политической системы во Франции, следовательно, выражается в движении к парламентаризму.