Текст книги "Политическая наука №1 / 2014. Формы правления в современном мире"

Наибольшими незаконодательными полномочиями обладают президенты в президентско-парламентских системах. Правительство назначается президентом с согласия парламента, но при несогласии президент может распустить парламент (Беларусь, Россия, первая Конституция Кыргызстана и изменения 2004 г. Конституции Грузии). Парламент может быть распущен после вынесения вотума недоверия правительству или после непринятия бюджета правительства (Грузия – с 2004 г.). Президент может отменять и приостанавливать акты правительства, может председательствовать на заседаниях правительства, а также предлагать кандидатуры на ключевые посты с последующим утверждением парламентом.

В президентских системах президент не может распустить парламент, кроме исключительных случаев возникновения «непреодолимых разногласий» в работе парламента (Узбекистан, Туркменистан) или если в течение определенного срока не формируется руководящий состав парламента (Туркменистан). В полупрезидентских системах роспуск парламента напрямую связан с взаимодействием правительства и парламента (табл. 2).

Таблица 2

Роспуск парламента всенародно избранными президентами

См. легенду к табл. 1.

* – Например, «не сформирован руководящий состав парламента» (Таджикистан), «непреодолимые противоречия» (Узбекистан), «непреодолимые противоречия между палатами» (Кыргызстан 1), «тридцать дней не начинаются пленарные заседания» (Украина 1), «не сформирована коалиция депутатских фракций» (Украина 2).

** – Например, двукратное (Беларусь) или трехкратное отклонение кандидатуры премьера (Россия, Грузия 2, Кыргызстан 1), «не сформировано правительство» (Украина 2), «не внесена кандидатура премьера» (Кыргызстан 2,3).

*** – Например, «дважды подряд в течение двух месяцев не одобряет программу правительства» (Армения), «не было принято решение о новой программе правительства или после первого представления программы правительства в течение 60 дней два раза подряд не была одобрена программа правительства» (Литва).

**** – Парламент отказывает в доверии правительству.

***** – Например, по результатам референдума (Кыргызстан 1), из-за «непреодолимых противоречий между палатами и другими ветвями государственной власти» (Кыргызстан 1), или «после консультаций с председателями палат Парламента и премьер-министром» (Казахстан).

Рассмотрение полномочий постсоветских президентов подтверждает логику Шугарта и Фиша. Действительно, наихудшим рангом по уровню демократии обладают страны с всенародно избранными президентами с большими законодательными и незаконодательными полномочиями. Из графика видно, что институциональные изменения, уменьшающие полномочия президентов, инициировались «снизу» (Украина 2004, Кыргызстан 2007 и 2010), а увеличивающие – «сверху» (Грузия 2). Исключением из этого правила являются поправки к Конституции Грузии, вступившие в силу после президентских выборов 2013 г. и трансформирующие систему в премьер-президентскую, что следует другой вполне рациональной логике сохранения власти.

Итак, постсоветские президенты обладают широкими законодательными и незаконодательными полномочиями, которые можно считать превентивными, так как их использование позволяет президентам преодолеть взаимную блокировку и конфликты с парламентом, если большинство будет оппозиционно настроено по отношению к президенту. Такая ситуация может возникнуть вследствие присущих президентству угроз.

Угрозы постсоветского президенциализма

Критики президентских систем обычно выделяют ряд угроз для демократии в системах с всенародно избранными президентами [Линц, 1994]. «Угрозы» президенциализма сводятся к отсутствию сотрудничества между президентом и парламентом и взаимной блокировке, для разрешения которого президент (возможно, популист и аутсайдер, обладающий всенародным мандатом и несущий персональную ответственность за политику правительства, часто не рассчитывающий на следующий срок по конституции) начинает использовать свои законодательные полномочия и превращается в избранного диктатора. Распространяются ли эти угрозы на постсоветские системы?

Первой угрозой является двойная демократическая легитимность, так как и президент и парламент всенародно избираются. В президентских системах проблема двойной легитимности возникает между двумя ветвями власти (исполнительной – в лице президента и законодательной – в лице парламента). В полупрезидентских системах эта проблема появляется в отношениях между двумя институтами (президент и парламент). Таким образом, полупрезидентские системы по сравнению с президентскими менее подвержены кризисам между ветвями власти.

Если в президентских системах могут быть только два варианта расстановки сил (правительство меньшинства или правительство большинства), то в полупрезидентских можно выделить три варианта: 1) консолидированное большинство (президент, премьер и большинство в парламенте принадлежат к одной партии); 2) разделенное большинство или сосуществование (только премьер-министр обладает поддержкой большинства в парламенте); 3) разделенное меньшинство (ни президент, ни премьер-министр не обладают поддержкой большинства в парламенте) [Skach, 2005].

Ситуация сосуществования может привести к использованию президентом чрезвычайных или законодательных полномочий (особенно при слабом или оппозиционном парламенте), переходу на «правление указами», что уменьшает роль и значение парламента и усиливает роль президента. Президенты в президентско-парламентских системах более других подвержены угрозе перехода на правление указами. Такая ситуация возникает, если президент и парламентское большинство находятся на разных сторонах идейно-политического спектра и президент является de facto лидером своей партии [Shugart, 2005]. Один из ярких примеров такого правления – режим Б. Ельцина, которому приходилось сосуществовать с оппозиционно настроенным парламентом. Так, в период с 1994 по 1996 г. число президентских указов намного превышало число федеральных законов (5072 против 425) [Shugart, Carey, 1988, p. 88].

Анализ баланса сил в постсоветских полупрезидентских системах показывает, что в большинстве стран персонифицированность и гиперинституционализация партийной системы (в терминологии А. Шедлера) привели к ситуации консолидированного большинства. Она обладает наименьшим конфликтным потенциалом и, соответственно, не вызывает риск превышения президентом полномочий, поэтому является оптимальной для эффективной политики. Так, в Азербайджане, Казахстане, Таджикистане президенты (и их партии) стабильно получали абсолютное большинство мест в парламенте; в Беларуси, Туркменистане и Узбекистане все парламентарии поддерживают действующих президентов; а в России, несмотря на плюрализм партий в парламенте, партия власти удерживает стабильное большинство мест. В условиях консенсуса между президентом и парламентом президенту нет необходимости использовать свои широкие полномочия, включая право вето. Например, в России в период фрагментированного парламента (1996–1999) президент вернул 18,58% законов в парламент по сравнению с менее 0,56% возвращенных законов в период консолидированного правительства большинства (2004–2007)77
  Официальный сайт Государственной думы. Режим доступа: http://www.duma.gov.ru/legislative/statistics/


[Закрыть].

Второй угрозой президентства является мажоритарная природа президентской власти, не обеспечивающая должного представительства меньшинств, однако это – следствие выбора непропорциональной электоральной системы. На постсоветском пространстве непропорциональная система применялась в четырех странах и сохранилась лишь в Беларуси, Узбекистане и Туркменистане (табл. 4). В этих странах президенты стабильно получают 80% голосов и более на выборах (табл. 3) и обладают полной поддержкой парламента.

Таблица 3

Результаты президентских выборов

Таблица 4

Избирательные системы в президентских и полупрезидентских системах (нижние палаты парламента)

Третья угроза президентских систем появляется вследствие фиксированных сроков полномочий президента. Единственным механизмом преодоления проблемы фиксированных сроков является импичмент, поэтому многие новые демократии пытались использовать его для устранения президентов, не нарушивших конституцию, но не обладающих поддержкой парламентского большинства, что также нарушало основные принципы демократии [Dressel, 2005]. Только один постсоветский президент потерял власть в результате голосования по импичменту, два президента проиграли выборы. Отставка была наиболее распространенным способом потери власти – более половины постсоветских президентов потеряли власть в результате отставки, вследствие раскола в элите и массовой мобилизации оппозиции «снизу» (например, в результате «цветной революции») (табл. 5).

Таблица 5

Потеря власти постсоветскими президентами (1991–2013)

Фиксированные сроки могут рассматриваться и как гарантия стабильности исполнительной власти, однако, если конституция не предусматривает продления срока президентских полномочий, власти может лишиться популярный и компетентный президент. Из 12 постсоветских всенародно избранных президентов три преодолели конституционные ограничения с помощью референдумов, четыре изменили трактовку конституционных положений о сроках в свою пользу (табл. 6).

Таблица 6

Конституционные ограничения президентских сроков

Сравнительные эмпирические исследования [Maltz, 2007] показывают, что ограничение сроков пребывания президентов у власти обеспечивает смену лидеров и партий и увеличивает шансы оппозиционных кандидатов, так как при участии в выборах действующего президента у оппозиции практически нет шансов, при участии преемника шансы оппозиции и власти примерно равны. В постсоветской политике только один лидер оппозиции смог стать президентом (табл. 7), и все «преемники» действующих президентов обычно выигрывали выборы.

Таблица 7

Всенародно избранные постсоветские президенты (1991–2013)

Четвертая угроза президентских систем связана с возможным приходом к власти не только популярных и известных политиков, но и аутсайдеров, и не имеющих политического опыта популистов. Постсоветские всенародно избранные президенты демонстрируют иную тенденцию. Только два из 32 президентов могут считаться аутсайдерами, ранее не участвовавшими в политике или в выборах на государственном уровне. Двумя основными путями рекрутирования постсоветских президентов были либо партийные советские институты для первых президентов, либо правительство (табл. 7).

Пятая угроза президентских систем является следствием четырех обозначенных ранее угроз. Институт президентства предоставляет президентам возможности для превышения своих полномочий и изменения стиля президентской политики. С точки зрения Х. Линца, президент «…будет рассматривать свою политику как отражение народной воли, а политику своих оппонентов – как злые козни, направленные на защиту узких интересов» [Линц, 1994]. Такая позиция находит отражение в выбранной президентами стратегии партийного строительства. Две стратегии, используемые постсоветскими президентами, заключались в гиперинституционализации или недоинституционализации партийных систем (в терминологии А. Шедлера). Недоинституционализация стимулирует поляризацию и фрагментации, усиливает популистские тенденции и подрывает демократию «сверху». Примером является Беларусь, где после 2000 г. не было зарегистрировано ни одной партии, президент находится «над партиями», и подавляющее большинство депутатов парламента беспартийные (106 из 110 по результатам выборов 2012 г.). Современные исследования показывают, что положение президентов «над партиями» ставит их в «стратегически невыгодное положение при мобилизации поддержки для своей политики» [Baylis, 1996, p. 311]. Непартийное президентство может негативно влиять на развитие партийной системы, необходимой для демократии: если президент стоит «над партиями», 50% членов полупрезидентского правительства не имеют партийной идентификации по сравнению с 9% при партийном президенте [Schleiter, Morgan-Jones, 2009, p. 679].

Гиперинституционализация, создание и консолидация партии власти («Единая Россия», «Нур Отан» и др.) приводили к появлению партийной системы с доминирующей партией. Так, на выборах 2012 г. в Казахстане «Нур Отан» получила 81% голосов, на выборах 2010 г. в Таджикистане правящая Народно-демократическая партия получила 71% голосов.

Обе альтернативы партийного строительства усиливают позиции президентов. По мнению А. Шедлера, «если недоинституционализация партийной системы превращает политику в мир политических акторов, гиперинституционализация превращает политику в мир политических корпораций» [Schedler, 1995, p. 24–25]. В условиях недоинституционализированной или гиперинституционализированной партийных систем президенты руководствуются своей персональной ответственностью перед народом, а ситуация консолидированного правительства большинства уменьшает значение парламента, что разрушает принцип разделения властей. Г. О’Доннелл назвал такую модель демократии делегативной: только президент считает себя делегатом всего народа, ответственным перед народом, находящимся над партиями и другими институтами, которые могут его ограничить. Главными сторонниками такой конфигурации институтов будут те разработчики конституции, которые ранее участвовали в недемократическом политическом процессе и сформировали определенную личную непартийную репутацию [Shugart, 1998, p. 2]. Четырнадцать постсоветских президентов ранее участвовали в политике посттоталитарных режимов в советских партийных или представительных институтах, что подтверждает эту логику (табл. 7).

Итак, анализ постсоветских президентских систем показал, что основную угрозу для демократии представляют не классические проблемы, а слабость и отсутствие автономии парламентов, гиперинституционализация партийных систем и увеличение сроков президентских полномочий. Зависимость парламента и гиперинституционализация партийной системы уменьшают число институционализированных и партийных вето-игроков (в терминологии Дж. Цебелиса), препятствуя появлению конфликтов при принятии решений.

В теории вето-игроков Дж. Цебелиса выделяются институционализированные вето-игроки (президенты, парламенты, партии, суды и пр.) и партийные вето-игроки (партии в парламенте и др.), а также коллективные или индивидуализированные вето-игроки. Наличие институционализированных вето-игроков связано с существующим типом устройства и конституцией, партийных – с типом партийной системы и идеологической дистанцией между политическими партиями. Коллективные вето-игроки представлены парламентом со слабыми партиям, а индивидуализированные – президентом с монолитной партией [Tsebelis, 2001].

Режимы с гиперинституционализированными партиями являются сверхбольшими правящими коалициями, где основные институционализированные вето-игроки поддерживают режим, так как «во‐первых, им нужно создать имидж целостности… для предотвращения расколов, и во‐вторых, для контроля над процессом конституционных изменений» [Magaloni, 2006, p. 15–19]. Так создается эквилибриум, в котором объединение приносит обоюдный выигрыш, и потенциальные оппоненты вместо свержения режима стремятся к его укреплению. Кроме единства внутри элиты, доминирующей партии необходима массовая поддержка и регулярная демонстрация массовой поддержки на выборах. Такая поддержка обеспечивается также рациональным выбором избирателей. По мнению Б. Магалони, «трагическое великолепие этой системы заключается в том, что, несмотря на коррупцию, неэффективность политики и даже отсутствие экономического роста, население может активно способствовать ее сохранению… Свободный выбор рационального избирателя… вынуждает его сохранить лояльность режиму» [Magaloni, 2006, p. 19].

С одной стороны, такие режимы являются стабильными, но из-за большей стабильности режим не сможет провести институциональные реформы, необходимые для прорыва к демократии. С другой стороны, персоналистские режимы (сильные президентские полномочия и наличие широкой поддержки в парламенте способствуют персонификации режима) не могут быть свергнуты правящей коалицией, поэтому распад режима может быть лишь следствием действий оппозиции за пределами правящей коалиции. Примерами стали смены режима в результате «цветных революций» на Украине, в Грузии и Кыргызстане.

Институциональные изменения на постсоветском пространстве

Постсоветская история показывает, что радикальные институциональные реформы были проведены в результате смены власти в ходе «цветных революций». Однако вектор изменений не всегда был демократическим. Президентско-парламентские системы на Украине и в Кыргызстане трансформировались в премьер-президентские системы, в то время как в Грузии были увеличены президентские полномочия. В ходе второй волны перемен на Украине произошел откат к прежнему институциональному дизайну, а в Кыргызстане и Грузии (изменения вступили в силу после президентских выборов 2013 г.) президентские полномочия были сокращены. Институциональные изменения в других странах были связаны с увеличением президентских сроков и модификацией президентских полномочий.

Рассмотрим институциональные реформы через призму нео-институционального подхода, выделяющего четыре типа институциональных изменений: замещение, наслаивание, дрейф и конверсию [Mahoney, 2010].

Замещение происходит при отмене прежних правил и введении новых, например при принятии новых конституций или поправок, трансформирующих институт. Замещение на постсоветском пространстве имело место дважды на Украине, в Кыргызстане и Грузии. По мнению Махони и Телен, различные сочетания ролей политических акторов, контекста и институтов способствуют принятию этих четырех стратегий.

Замещение происходит в том случае, когда изменения вводятся оппозиционными игроками. Оппозиционеры не хотят ни сохранять институт, ни следовать правилам игры институтов, поэтому они меняют правила и систему, например трансформируют президентско-парламентскую систему в премьер-президентскую, или наоборот. Это объясняется постреволюционной логикой таких реформ, при которой победа легитимируется изменениями институтов, ранее потерявших легитимность, вследствие факторов, приведших к революции. Победители вводят новые правила в условиях, когда другие вето-акторы ослаблены и не могут им помешать, однако в дальнейшем условия могут измениться, и правила вновь могут быть пересмотрены.

Наслаивание является результатом сохранения прежних правил и одновременного введения новых. Некоторые постсоветские президенты (Кахазстан, Туркменистан и Таджикистан) выбрали этот тип институциональных изменений с целью увеличения своих полномочий. Так, в Казахстане на прежние правила «наслоилась» исключительность первого президента страны, на которого не распространяются существующие правила (Конституционный закон «О Первом Президенте Республики Казахстан – Лидере Нации»). Увеличение сроков полномочий в России и в Таджикистане, а также продление сроков действующих президентов в Таджикистане и Туркменистане и референдумы в Азербайджане и Беларуси, отменившие ограничения по срокам, следуют логике наслаивания. Наслаивание происходит при отсутствии возможностей широкой интерпретации правил, поэтому акторам приходится следовать правилам при изменении существующих институтов. Вето-игроки (реальные или потенциальные) заставляют акторов сохранять институты, но не могут предотвратить изменений институтов. Постсоветские примеры показывают, что стратегия наслаивания в основном использовалась для продления сроков полномочий и сохранения власти действующих президентов.

Конверсия является следствием нового толкования действующих правил. Так, буквальная интерпретация положения о «двух сроках подряд» в России, позволяющая президенту переизбираться на пост после одного срока вне поста, может рассматриваться как пример конверсии. В результате происходит конверсия неопределенности в определенность, и при формальном сохранении института изменяется его «дух».

Дрейф означает изменение результатов применения существующих правил вследствие изменения контекста. Примерами таких контекстных изменений можно считать либо гиперинституционализацию партийной системы в виде создания партии власти, либо ее неинституционализацию. Таким образом, прежние правила разделения властей сохраняются, но результат применения этих правил в новом контексте (изменение партийной или электоральной систем) – появление консолидированного правительства пропрезидентского большинства, и, несмотря на сохранение институтов, меняется их роль в политической системе.

Анализ стратегий институциональных изменений показал, что стратегии наслаивания, дрейфа и конверсии в основном использовались действующими президентами и изменения проводились «сверху» в условиях отсутствия других институциональных и партийных вето-игроков. Оппозиция использовала стратегию замещения, направленную на разрушение действующих институтов. В этом случае изменения проводились сильными вето-игроками за пределами режима, не стремящимися к сотрудничеству. По мнению А. Степана, антиполитика (разрушительное и негативное отношение к политике и институтам) опасна для демократической политики [Stepan, 1997, p. 665], так как она препятствует развитию конструктивных отношений между режимом и оппозицией.

Все варианты постсоветских режимных изменений, таким образом, демонстрируют отсутствие политической воли к консенсусу, компромиссу и толерантному отношению к оппозиционным взглядам и / или политический страх сотрудничества между оппозиционными силами. Как говорил Р. Даль, «публичное соперничество требует доверия к своим противникам: они противники, но не заклятые враги» [Даль, 1994, c. 178], а разрушительная риторика оппозиции препятствует развитию порядка, который А. Пшеворский охарактеризовал как «продвижение интересов, ценностей и амбиций в институциональных рамках и признание любых результатов институционального взаимодействия» [Пшеворский, 1994, c. 400].

* * *

В парадигме нового институционализма «институты имеют значение… они влияют на нормы, верования и действия, таким образом, формируя результаты, и являются эндогенными: их форма и функционирование зависят от условий появления и существования» [Przeworski, 2004, p. 527]. Постсоветский опыт институционального дизайна показывает, что «политическая воля» имеет большее значение, чем институты. Постсоветские институты теоретически предоставляют возможность для формирования любого политического режима: демократического, персоналистского или режима с доминирующей партией. Проблемы с демократизацией связаны с тем, что постсоветское институциональное развитие в данный момент опередило трансформации в других сферах, и любые институциональные изменения «сверху» представляют собой эксперименты с формой без изменения содержания, а изменения «снизу» приводят к разрушению прежних институтов. Обе институциональные стратегии препятствуют компромиссу и консенсусу, необходимым для демократии, так как укрепление власти «сверху» стимулирует требования разрушения «снизу», что вызывает «страх» перед несистемной оппозицией и новое усиление режима. Только системная общественная трансформация может привести к появлению сильных институциональных и партийных вето-игроков, защищающих институты и «дух институтов», препятствующих широкой трактовке правил и готовых разрешать конфликты через существующие институты, а не через их разрушение.

Пояснения: Расчет законодательных и незаконодательных полномочий

Законодательные полномочия

Право вето

3. Вето не преодолевается или преодолевается большинством более 2/3.

2. Вето преодолевается большинством в 2/3.

1. Вето преодолевается простым большинством (или 3/5).

0. Отсутствие права вето.

Законодательная инициатива

3. Изменения вносятся только с согласия президента.

2. Обладает законодательной инициативой.

1. Обладает законодательной инициативой в исключительных случаях.

0. Не обладает законодательной инициативой.

Повестка дня парламента и делегирование законодательных полномочий

3. Президент представляет приоритетный законопроект, и, если парламент его не рассмотрит, президент может издать указ, имеющий силу закона, который действует до принятия парламентом нового закона, – парламент может (временно) делегировать президенту законодательные полномочия.

2. Парламент может передать президенту право издавать законы по отдельным вопросам с обязательным утверждением парламентом.

1. Президент может объявить законопроект срочным, что ведет к сокращению времени рассмотрения или рассмотрению вне очереди – президент может созывать внеочередные сессии парламента.

0. Президент выносит важные вопросы на рассмотрение парламента.

Указы

3. Президент может издавать указы, нет судебного пересмотра.

2. Президент может издавать указы, обязательные для исполнения на всей территории.

1. Президент «издает указы во исполнении конституции и законов».

0. Необходима контрасигнатура министров.

Бюджетные полномочия

3. Президент может утвердить бюджет декретом / указом.

2. Президент готовит и представляет бюджет; президент – глава правительства.

1. Правительство готовит бюджет и представляет президенту, который дает согласие или представляет бюджет парламенту.

0. Правительство готовит и представляет бюджет.

Референдум

2. Президент может назначать референдум по собственной инициативе.

1. Президент может назначать референдум только с согласия парламента.

0. Президент не может назначать референдум.

Незаконодательные полномочия

Формирование правительства

4. Президент назначает (или может назначить) правительство без согласия парламента.

3. Президент назначает правительство с согласия парламента, при несогласии может распустить парламент.

2. Президент назначает правительство с согласия парламента без возможности роспуска парламента при несогласии.

1. Президент назначает премьер-министра с учетом распределения мест в парламенте – консультации фракций, или парламент назначает по представлению президента.

0. Парламент вносит кандидатуру премьер-министра и / или формирует правительство.

Вотум недоверия правительству

3. Парламент не может выражать недоверие правительству.

2. Парламент может выразить недоверие, но президент может его отклонить или распустить парламент.

1. Ограниченное право вотума недоверия (сроки, состав, новые выборы и т.п.).

0. Неограниченное право вынесения вотума недоверия.

Отставка правительства

3. Президент по своей инициативе освобождает премьер-министра или членов правительства.

2. Только после принятия парламентом альтернативного состава правительства.

1. Только с одобрения парламента.

0. Только по решению парламента (вотум недоверия) или после заявления об отставке.

Повестка дня правительства

3. Президент является главой правительства.

2. Президент может отменять и приостанавливать акты правительства.

1. Президент может председательствовать на заседаниях кабинета.

0. Президент не может председательствовать на заседаниях кабинета.

Роспуск парламента

3. Неограниченный.

2. Ограниченный.

1. Может привести к новым президентским выборам.

0. Нет права роспуска.

Назначения на ключевые неправительственные посты

3. Президент осуществляет все назначения.

2. Президент назначает, парламент утверждает назначения.

1. Президент предлагает кандидатуры, парламент назначает.

0. Парламент осуществляет все ключевые назначения.

Литература

Даль Р.А. Полиархия: Участие и оппозиция / Пер. с англ. С. Деникиной, В. Баранова. – М.: Изд. дом Гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2010. – 288 с.

Линц Х. Опасности президентства // Пределы власти. – 1994. – № 2–3. – С. 3–24.

Шугарт М., Кэри Дж. Президенты и законодательные собрания // Теория и практика демократии: Избранные тексты. – М.: Ладомир, 2006. – C. 228–230.

Новые конституции стран СНГ и Балтии: Сборник документов / Сост. Ю.А. Дмитриев, Н.А. Михалева. – М.: Манускрипт, 1997. – Вып. 2. – 672 с.

Пшеворский А. Политический институт и политический порядок // Демократия в российском зеркале. – М.: МГИМО, 2013. – С. 398–428.

Чейбуб Х. Правительства меньшинства, ситуации взаимоблокирования и долговечность президентских демократий // Теория и практика демократии: Избранные тексты. – М.: Ладомир, 2006. – C. 231–238.

Cheibub J.A. Minority governments, deadlock situations, and the survival of Presidential democracies // Comparative political studies. – Seattle, 2002. – Vol. 35. – P. 284–312.

Elgie R. A fresh look at semipresidentialism. Variations on a theme // Journal of democracy. – Baltimore, 2005. – Vol. 16, N 3. – Р. 98–112.

Fish S. Stronger legislatures, stronger democracies // Journal of democracy. – Baltimore, 2006. – Vol. 17, N 1. – Р. 5–20.

Gandhi J., Przeworski A. Cooperation, cooptation, and rebellion under dictatorship // Economics & politics. – Oxford, 2006. – Vol. 18, N 1. – P. 1–26.

Huntington S.P. Political order in changing societies. – New Haven; L.: Yale univ. press, 1968. – 488 p.

Magaloni B. Voting for autocracy: Hegemonic party survival and its demise in Mexico. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2006. – 296 p.

Snyder R., Mahoney J. The missing variable: Institutions and the study of regime change // Comparative politics. – N.Y., 1999. – Vol. 32, N 1. – P. 103–122.

Explaining institutional change. Ambiguity, agency, and power / J. Mahoney, K. Thelen (eds). – Cambridge: Cambridge univ. press, 2010. – 236 p.

Mainwaring, S. Presidentialism, multiparty systems and democracy: The difficult equation // Comparative political studies. – Seattle, 1993. – Vol. 26. – P. 198–228.

Mainwaring S., Shugart M.S., Linz J. Presidentialism, and democracy: A critical appraisal // Comparative politics. – N.Y., 1997. – Vol. 29, N 4. – Р. 449–471.

Maltz, G. The case for presidential term limits // Journal of democracy. – Baltimore, 2007. – Vol. 18, N 1. – Р. 128–142.

McFaul M. The fourth wave of democracy and dictatorship. Noncooperative transitions in the postcommunist world // World politics. – Princeton, 2002. – N 54. – P. 212–244.

Przeworski A. Institutions matter? // Government and opposition. – Cambridge, 2004. – P. 527–540.

Roper S.D. Are all semipresidential regimes the same? A comparison of premier-presidential regimes // Comparative politics. – N.Y., 2002. – Vol. 34, N 3. – Р. 253–272.

Schedler A. Under– and overinstitutionalization: Some ideal typical propositions concerning new and old party systems. – 1995. – 33 p. – (Kellogg working paper; N 213). – Mode of access: http://kellogg.nd.edu/publications/workingpapers/WPS/213.pdf

Schleiter P., Morgan-Jones E. Party government in Europe? Parliamentary and semi-presidential democracies compared // European journal of political research. – Exeter, 2009. – Vol. 48. – P. 665–693.